Набережная потерянных

Череда бесконечных переговоров и мероприятий проходит... Проходит, чему он мысленно радуется. Орихиме не только запомнила все инструкции в день собеседования и добралась в отдел кадров самостоятельно, но и на удивление быстро освоилась с работой. Прав был Гин: личный ассистент – это очень удобно. А ещё – весьма занятно. Вот только она неуклюжа порой и не всегда правильно заваривает чай, но да это придёт со временем. А пока Айзен мог наблюдать прекрасный в своей абсурдности спектакль. Он попросил Улькиорру на первое время взять шефство над Иноуэ – и теперь в полной мере наслаждался представлением. Улькиорра – ответственный молодой человек, и к заданию, пусть и несколько странному, отнёсся со всей серьёзностью. Правда, теперь его стали значительно чаще видеть в приёмной – настолько, что как-то Гин предложил своему шефу подумать над тем, не перенести ли туда офис Шиффера. Айзен и сам подумывал это предложить – в шутку, разумеется. Подумывал – и молчал, не хотел спугнуть и лишиться развлечения. Близятся рождественские выходные, после которых наступает относительное затишье и вторая волна отпусков. Он невольно ловит себя на мысли, что и ему самому, возможно, было бы полезно оторваться от дел – ненадолго. Или навсегда – оставить всех как есть, лишь немного подточив фундамент, и начать что-то новое. Он с отстранённым любопытством фиксирует эти мысли, удивляясь тому, как порой интересно проявляют себя нереализованные, подавленные в юности желания. Тогда, вместо традиционного свободного года между школой и колледжем, который молодые люди обычно уделяли путешествиям и расширению границ своего мировосприятия, он выбрал сразу продолжить обучение. Не видел смысла тратить время впустую: границы его разума на тот момент уже значительно превышали пределы сверстников, к тому же у него была Цель. Как не видит особого смысла тратить время впустую сейчас на светских мероприятиях, где все со всеми знакомы и новые лица – скорее приятное разнообразие. Но всё же статус обязывает, а наблюдательность и умение строить логические связи не дают впасть в уныние. И он ходит под руку с малышкой Момо, которая всё равно старается не терять его из виду – всё же чувствует себя немного неуютно в подобной атмосфере. Остальные считают эту её особенность трогательной, а их двоих – самой милой парой, и Айзен тщательно поддерживает этот образ. Она – его маленькая принцесса-консорт, и никто не смеет в этом усомниться. Кто явно умеет наслаждаться светским спектаклем, так это Гин. Впрочем, Айзен с трудом представляет себе ситуацию, в которой его заместитель в принципе не выглядел бы довольным: подобные создания любое положение обернут в свою пользу; мир для них как полигон возможностей – успевай только ловить. И Ичимару ловит – и находит удовольствие даже в обыденных мелочах, тёплом дне, чашке кофе, редких улыбках Изуру и наведении страха на более впечатлительных сотрудников. Впрочем, Айзен не мог его винить в последнем – у каждого свои слабости и способы взбодрить и сплотить окружающих. Кто-то проводит тренинги для своих сотрудников, кто-то устраивает развлекательные мероприятия – а у него есть Гин, единственный в своём роде. Раздаётся осторожный стук в дверь. – Проходи, Орихиме. Ассистент тихо прикрывает дверь, и Айзен отрывает взгляд от монитора. – Садись, пожалуйста, – кивает он на кресло слева от стола – немного более мягкое и комфортное, чем кресло для посетителей. – Что ты хотела сказать, Орихиме? – Да, – девушка выдыхает, берёт себя в руки и уже почти спокойным голосом продолжает, – отчёт за полугодие и презентация подготовлены, и я составила программу февральского благотворительного бала и примерный список гостей – не могли бы Вы посмотреть? Айзена неизменно умиляла эта особенность: казалось, Иноуэ его боялась. Застывала, испуганно распахнув глаза, стоило ему оказаться ближе, чем на расстоянии ярда, суетилась и никак не могла скоординировать свои движения, стоило неожиданно пересечься. И это при том, что без непосредственного контакта она чувствовала себя значительно свободнее, шутила и улыбалась, могла даже спорить, отстаивая свою точку зрения. Он мог бы даже заподозрить, что Орихиме влюблена в него – если бы не настойчивый флёр страха, почти ужаса. – Я уверен, что ты отлично справилась, и от меня потребуется только виза, – мягко улыбается он. Девушка вспыхивает и сильнее сцепляет руки у себя на коленях. – Но ведь это не всё. Я прав, Орихиме? – Да, – она вскидывает голову. – Вам пришли открытки из одной из младших школ Нью Гемпшира, которые Вы финансируете. Дети приглашают Вас на праздник. И смотрит тревожно и выжидающе, хмурится, руки к груди прижимает – словно и боится, но за интересы и надежды детей готова стоять до последнего. Безрассудный ребёнок. Айзен автоматически подмечает детали, мысленно воссоздавая биографию своего ассистента: несчастливое детство, насилие в семье где-то до начала средней школы, после чего что-то изменилось к лучшему – видимо, появилась опора или изменились условия. Орихиме ждёт его реакции, и Айзен прикрывает глаза, глядя на неё из-под ресниц. – Принеси, пожалуйста, всё, что они прислали. Возможно, всё же получится их посетить, как думаешь, Орихиме? При необходимости Момо отлично справится с функцией его представителя. Он почти никогда не отказывался от предложений выступить с лекцией, но праздник, особенно в младшей школе, это всё же нечто совершенно другое. Какая малость – а глаза Орихиме загораются, она улыбается абсолютно счастливой улыбкой, вскакивает, едва не опрокинув кресло – только что обнимать не бросается. Наивный открытый ребёнок, думает он с какой-то лёгкой смесью умиления и разочарования. А когда через пару минут направляется к приёмной, приостанавливается у двери, услышав «Я знала – мистер Айзен, он очень добрый человек». Ну разумеется. Он мысленно усмехается и открывает дверь. – Орихиме, будь добра, принеси чаю. Здравствуй, Улькиорра. Тот ловит взгляд Айзена и коротко кивает, а девушка заливается краской, начинает суетиться, снова демонстрируя свою нервную неуклюжесть. Рассказывает, что помимо открыток пришли ещё рисунки, да такие хорошие, мистер Айзен, Вы обязательно гляньте! А Айзен наблюдает за тем, с какой болезненной нежностью смотрит на неё Шиффер, особенно когда она не видит. Не знать куда смотреть – и не заметишь эмоций на этом невыразительном лице. Айзен знает. Как знает и то, что только его присутствие мешает тому усадить Орихиме на место и самому заняться чаем, пока она ничего не свернула в порыве энтузиазма. – Видимо, все эти новости весьма взволновали нашу принцессу, ты не мог бы ей помочь, Улькиорра? – вкрадчиво обращается он, прислонившись к косяку двери. Шиффер тут же направился к незамолкавшей Иноуэ, которой никак не удавалось открыть банку с чаем. – Сядь, женщина, – и осторожно, словно стараясь не коснуться её рук, забирает банку. Девушка затихает, густо краснеет и возвращается к своему столу, натыкается взглядом на очередной рисунок на конверте, тепло улыбается – и снова начинает говорить, попутно разделяя по стопкам детское творчество: открытки без конвертов, открытки в конвертах, письма, рисунки. Улькиорра привычно сливает первую воду, Орихиме звонко смеётся, и становится почти тепло, словно его личная зима уже идёт на спад. Вот только тепло отстранённое, как то, что чувствуешь, спешно проходя во время снегопада мимо закрытого кафе с работающим обогревателем у входа – тепло воспринимается как факт, но оно тебя не касается. Можно согреть руки, но вязкую промозглость, которая, кажется, пробирает изнутри, так же просто не прогнать. «Это всё Ваша зима», – вспоминает он ремарку Гина. Не даром что змеи, что лисы символизируют ум в разных его проявлениях. Восхитительная проницательность. – О! Мистер Айзен, будете пончики? – девушка протягивает ему коробку с выпечкой. Айзен думает, что на языке Иноуэ это означает предложение дружбы, учитывая её отношение к этому разделу кулинарии. – Сама я пока их не пеку, но очень хочу научиться. Он улыбается: как-то имел неосторожность попробовать печенье её приготовления. Очень... необычный гастрономический опыт. Хотя, насколько он мог судить по тем сценам, свидетелем которых порой становился, Улькиорре готовка Иноуэ пришлась по вкусу. Возможно, как раз из-за того, что никогда не знаешь что в составе – или каким, даже с известными ингредиентами, оно будет на вкус. Что ж, пока можно и попробовать. – Благодарю, – Айзен выбирает пончик с шоколадной глазурью. – Человек, который любит сладкое, не может быть плохим, – радостно резюмирует Орихиме. Он тихо смеётся. – В чём именно были сомнения: что я хороший человек, или же что я люблю сладости? – Айзен принимает из рук Шиффера долгожданную чашку чая и с наслаждением вдыхает аромат. Иноуэ не пончики печь учиться, а учиться у Улькиорры чай заваривать – уникальный в своей полезности человек. Вот почему порой действительно стоит брать к себе людей с непрофильным образованием: некоторые такие представители не только со своими обязанностями блестяще справляются, но и радуют весьма полезными талантами. Девушка спохватилась, замялась, начинает активно жестикулировать и заверять, что никто подобное никогда не подвергал сомнению. Её чашку Шиффер предусмотрительно на стол не ставил. – Что, ни одна живая душа не может упрекнуть меня в жестокости? – вкрадчиво интересуется он, сделав глоток горячего чая. – Конечно, мистер Айзен! – с готовностью кивает она, и тут же замолкает, бледнеет, поняв двусмысленность фразы, и снова смотрит на него испуганно. Айзен холодно улыбается. – Не стоит строить иллюзии на мой счёт – заблуждения порой бывают опасны. Двадцать минут на детскую корреспонденцию, Орихиме, – бросает он и возвращается в кабинет. Буквально следом заходит Иноуэ, удерживая в руках поднос с чаем и – надо же, – пончиками. Ставит на футуристичного вида кофейный столик у окна, возвращается в приёмную за подносом с письмами, разложенными аккуратными стопками, и осторожно устраивает его на край письменного стола. На выходе из кабинета Орихиме останавливается, резко разворачивается, так, что её волосы вспыхивают огнём, на секунду окутывая фигуру, прижимает руки к груди, смотрит серьёзно: – Я всё равно верю, что Вы хороший. – Вопросы веры – очень личные вопросы. Не смею оспаривать твои убеждения в этой области, Орихиме, – мягко улыбается он, глядя на неё полуприкрытыми глазами. – И всё же спасибо, что сказала. Я ценю твою искренность. Он тянется к письмам, показывая, что разговор окончен, и девушка уходит, аккуратно закрыв за собой дверь. Он ценит её искренность так же, как искренность Момо, Гриммджо, Тоширо, Заэля и некоторых других. Чувства и эмоции чистосердечны, мотивы и побуждения на поверхности – всё так логично, предсказуемо... скучно. Всегда знаешь, чего ожидать от искреннего человека в той или иной ситуации вне зависимости от его интеллекта. Впрочем, как показывает практика, вопрос интеллекта лучше не рассматривать вовсе: не стоит лишний раз подкармливать зимнюю меланхолию разочарованием в людях. Через пару минут в кабинете джинном из восточных сказок образовывается Ичимару. Не знай Айзен наверняка, заподозрил бы, что в стенах есть тайные ходы, по которым Гин и просачивается всюду – настолько неожиданным порой бывает его появление. Впрочем, не в этот раз – он всего лишь погрузился в свои мысли. На одной из открыток были виды Венеции. – Ат-та, мистер Айзен, неужели мисс Хинамори удалось убедить Вас в том, что для полного счастья вам необходим ребёнок? – почти нараспев произносит он, заглядывая в бумаги, разложенные на столе. – Разумное решение – раз ребёнок может писать и, с Вашего позволения, рисовать, не нужно будет возиться с памперсами и слышать ночами крики младенца. – Говоришь со знанием дела, Гин, – остро улыбается Айзен. – Как же иначе, мистер Айзен – я ведь заслуженный дядя, – он разводит руками, и на секунду на его лице мелькает тень наигранной растерянности – мол, «ну а что я могу поделать?». Айзен бросает взгляд в сторону бумаг, и Ичимару принимается разделять их на две стопки: где есть что-то интересное и то, что можно пропустить. – Кстати, а что случилось с нашей принцессой? Кто уже успел её огорчить? – Орихиме? – Разумеется; я бы не посмел так дерзить в отношении мисс Момо – она исключительно Ваша принцесса, мистер Айзен, – почтительно-дерзко скалится Гин. – Так не знаете? Неужели Рыцарь печального образа сплоховал? – Вероятно, она всё ещё переживает по поводу того, что я ей сказал. – Ат-та, мистер Айзен, что же Вы, – качает головой Ичимару и грозит ему пальцем. – Не забывайте: расстраивать – моя прерогатива. Классика жанра голливудского кино: хороший коп – плохой коп, не будем отклоняться от сценария. Это было необходимо или очередной Ваш каприз, шеф? – Возможно, и то, и другое. Гин понимающе хмыкает. – Снова Ваши воспитательные меры. Вам не компанией руководить, а преподавать нужно, – нараспев говорит он. – Помяните моё слово, мистер Айзен – не все иллюзии стоит разбивать и не всех стоит учить. – Для неё будет лучше усвоить некоторую информацию сейчас. Укоренившиеся иллюзии больше похожи на бред. – Не хотите взращивать больше бреда, чем необходимо? – ядовито интересуется Ичимару и придвигает стопку "интересной" корреспонденции. – Разумеется. Психическое здоровье сотрудников превыше всего, – остро улыбается Айзен. – Мистер Айзен, обязательно обратите Ваше высочайшее внимание на это, – меняет тему Гин, выуживает из стопки один из рисунков и потрясает им. – Какая экспрессия, какой полёт фантазии! Как Вы считаете, что юный художник хотел изобразить, что выразить своим творчеством? – Насколько я могу судить, это портрет, – Айзен откидывается на подлокотник кресла, подпирает скулу костяшками пальцев левой руки и готовится наблюдать спектакль. – Воистину, Ваш ум и проницательность не знают границ, о Владыка, – он демонстративно присматривается, то приближает, то отдаляет рисунок, крутит его во все стороны. – Вот, теперь и я вижу, что это портрет. И, насколько я могу судить по волнистой гриве, это именно Ваш портрет. Ичимару снова вертит рисунок, на этот раз в поисках надписей. – Ат-та! Смотрите-ка – правильно! "Мистеру Соске Азену, иго партрет". Ну надо же, даже почти правильно написано посвящение. Какой смышлёный ребёнок, – умилённо всплёскивает руками его заместитель, только что не утирает скупую слезу. – Позволите дать Вам совет? Айзен делает неопределённый жест рукой, и Гин продолжает: – Рекомендую Вам открыть Галерею современного искусства, а этот плод детского труда и фантазии выставить в качестве центрального экспоната, как, скажем, Ваш портрет работы неизвестного художника, – кстати, автор данной картины действительно неизвестен, имени нигде нет, я проверил. Уверяю Вас, сразу найдётся множество ценителей и потенциальных покупателей. – Эксплуатация детского труда и нарушение авторского права, если не ошибаюсь? – Нам не привыкать к обвинениям, мистер Айзен, – в том числе и справедливым. Нет? – Гин тонко улыбается. Айзен смеётся и демонстративно аплодирует – представление удалось на славу. Ичимару мимикой изображает показательную картину замешательства, но уже через секунду-другую расплывается в фирменной широкой улыбке. – Вы подумайте над моим предложением, мистер Айзен. – Непременно, Гин. Ичимару улыбается и предлагает какие ещё экспонаты можно будет выставить, Айзен пытается вникать в детские письмена и думает, что Иноуэ, видимо, сильно расстроилась, и в дальнейшем ей предстоят разочарования куда более сильные. Ещё он думает, что, пожалуй, примет предложение этих смелых детей из Нью Гемпшира – инициатива должна поощряться. К тому же, с улыбкой думает он, дополнительные симпатии и лояльность не будут излишними. Это вполне может быть забавно. Возможно, он и сам устроит представление детям, может, даже явится в костюме Санты и в запряжённых оленями санях. Он представляет реакцию своих подчинённых – изумление на лице Орихиме, зубастый оскал Гриммджо, молчаливое одобрение Уноханы, ядовитые комментарии Гина, – и думает, что, пожалуй, это вполне может быть интересно.