Набережная потерянных

До открытия карнавала на Сан-Марко остаётся немногим меньше часа. Толпы в масках и костюмах, которые праздно прогуливались улицами ещё пару дней назад, ручейками стекаются к площади, тут и там мелькают напудренные парики и маски животных, кружевные манжеты и обрывки фотоплёнки на одежде, элементы исторических реконструкций и представители особых пластов ряженых и вольных масок в фантасмагорических нарядах. Толпа шумит, тут и там звучит смех и щелчки камер телефонов, и общая атмосфера праздника и анонимности захватывает. Невольно восхищает организация и меры безопасности – несмотря ни на что, уровень преступности во время проведения карнавала не многим отличается от аналогичного периода в прошлом месяце. – Так ты не увидишь самое интересное, – словно из ниоткуда справа выныривает субъект в маске Гатто и сером плаще из бархата и органзы, и цепко хватает Айзена за запястье. – Идём. – Интересный выбор, мистер Шинджи, – мягко улыбается он, беспрекословно следуя за своим музыкантом. – Зато у тебя предсказуемый, – даже не видя его лица, Соуске уверен, что тот криво усмехается. – И да, предложения сменить маску на Моретту не принимаются. – Даже не думал, – тихо смеётся он – и это почти абсолютная правда. – И всё же: куда мы идём? – Знакомиться с негласной Королевой сегодняшнего карнавала, конечно – когда ещё у тебя представится случай познакомиться с монаршей особой? – Шинджи останавливается у неприметной низкой двери, бросает быстрые взгляды по сторонам и слегка налегает на неё плечом. Дверь с тихим скрипом неохотно приоткрывается, и музыкант быстро ныряет в мягкий сумрак коридора, жестом приглашая идти за ним. – Да и оттуда намного лучше вид. Такого ты больше нигде не увидишь, Соуске. – И насколько законно мы тут находимся? – интересуется Айзен, отводя с дороги свисающие кабели. – Достаточно, чтобы Ваше Зануднейшество могло спать спокойно, – бросает через плечо и зубасто улыбается музыкант, легко взлетая по ступеням. – Можно сказать, что меня пригласили. Я ведь обещал, что буду тебя эксплуатировать, вот и будешь меня сопровождать. Венецианский Кот – ценное животное, и ему нужна свита. – Неужели не нашлась дама, которая бы согласилась Вас сопровождать, мистер Шинджи? – тоном светского любопытства спрашивает Соуске. Шинджи резко разворачивается, так, что органза и бархат разлетаются, словно клубы тумана, хватается за протянутую вдоль стены вместо перил верёвку, и доверительно говорит, пристально глядя ему в глаза: – Тебя угнетать интереснее, – после чего снова разворачивается и бежит дальше, перепрыгивая по две-три ступени за раз. – Почти на месте. – Ваша искренность обезоруживает, – остро улыбается Айзен, неотрывно глядя в спину своему знакомому. – Я бы сказал по поводу целесообразности вооружения против меня вообще, но мы уже пришли, – уже на подходе к очередной площадке между лестничными маршами слышны голоса, а когда Шинджи от души распахивает дверь, многоголосный шум на секунду почти оглушает. По просторной площадке бегают люди, проверяют аппаратуру, подтягивают тросы, внизу, на площади Сан-Марко в ожидании открытия фестиваля шумит многоголосная толпа. – Ой, котик! – к ним подбегает девушка в пёстром коротком платье и маске Коломбины, из-за которой виднеются ярко-салатовые волосы. – Кто же ты?.. Будешь спускаться со мной? – Да ни за что, – смеётся музыкант. – Соуске, знакомься – сегодня это Её Величество, негласная Королева фестиваля этого года, Маширо! – Шинджи! – девушка налетает на него со смехом и объятиями. – Ты всё же пришёл! Даже не один. Она отстраняется и в один шаг оказывается напротив Айзена, внимательно рассматривая его костюм. – Немного скучно, – выносит она вердикт, раскачиваясь с пятки на носок и заложив руки за спину. – Интересно какой ты без всего этого. На днях вечером мы будем устраивать вечеринку – обязательно приходи. – Он не… – встревает было Шинджи, но Айзен одновременно с ним говорит: – Сочту за честь, Ваше Величество, – и, приподняв край своей маски, галантно целует ей руку. Шинджи закатывает глаза и кривится, а Маширо заливисто смеётся. – Какой очаровательный Баута! – Он умеет, – сухо комментирует музыкант. – Я так рада, что Шинджи привёл с собой друга, – Королева кружится вокруг них, запрокинув голову. Когда она делает книксен, выставив вперёд правую руку, Соуске тут же привычным жестом переплетает их запястья, делая ответный шаг, и снимает шляпу, чем вызывает у неё благосклонную улыбку. – Он мне не друг, – кисло говорит Шинджи. – Ваши слова меня огорчают, мистер Шинджи, – с улыбкой качает головой Айзен, продолжая танцевать с Маширо. – Тем более, если не-друга, – многозначно улыбается она. – Это не… – начинает было музыкант, но девушка уже присела в реверансе и убегает к краю площадки, на ходу бросая: – Располагайтесь поудобнее, через пару минут всё начнётся! – Чёртова Маширо, – с непонятной смесью эмоций говорит он в никуда и поворачивается к Айзену. – Чего ржёшь? Соуске демонстративно поправляет маску и платок, и Шинджи закатывает глаза. – Я точно знаю, что ты скалишься. Ну? – Оказывается, и Вас можно поставить в тупик, мистер Шинджи, – мягко говорит он и подходит почти вплотную. Музыкант дёргает уголком рта и направляется к краю площадки вслед за Королевой. – Это Маширо. Сама что-то себе придумает, сама уверится в непогрешимости придуманного, и сама развернёт из этого драму. С ней проще согласиться, чем объяснить, в чём она не права – не потому, что дура, а потому, что… ну, это Маширо. И она, пожалуй, одна из лучших акробатов Европы. – Это как-то вытекает одно из другого? – вкрадчиво интересуется Айзен. – Заткнись, Соуске, – с широкой улыбкой зыркает на него Шинджи. Команда уже находится по своим местам, кто-то, пробегая мимо, суёт им с Айзеном в руки бумажные стаканчики с горячим чаем, Маширо заняла своё место на платформе прямо под тросом, протянутым до сцены на площади. Музыкант пихает Соуске локтем в бок и подбородком указывает на Королеву. – Смотри внимательно, начинается. Раздаются первые звуки музыки, девушка, легко подпрыгнув, ловко подтягивается и становится на трос и, раскинув руки, начинает медленно идти вниз. Айзен окидывает быстрым взглядом площадку, на которой они находятся, видит, как напряжённо следит за её спуском крепкий мужчина военного вида с коротким ёжиком выбеленных волос, и замечает, что Шинджи тоже не отводит от неё взгляда, внимательно следя за каждым шагом. – Традиционно открытие фестиваля начинается с того, что по канату на сцену спускается самая красивая девушка. Маширо решила, что спуститься, повиснув на тросах страховки подобно статуэтке, будет слишком скучно. Всё, на что её удалось уговорить – спуститься, как она считает нужным, но со страховкой. Они подошли немного ближе к краю площадки как раз вовремя, чтобы увидеть, как девушка неловко взмахивает руками, едва не теряя равновесие. Тот самый военного вида мужчина быстро подаётся вперёд, словно для того, чтобы её подхватить, но тут же останавливается и сцепляет зубы так, что на щеках играют желваки. – Чёртова дурёха, – зло бросает он, – сколько раз просил так не делать. Словно в ответ на его слова девушка несколько раз подпрыгивает, сменяя позицию ног, а потом, свешивается вниз головой, зацепившись тросом за коленями, и машет толпе. Мужчина только сильнее стискивает зубы и кулаки. Почему-то Айзену подумалось, что если тот на любом выступлении так переживает, то скорее это ранняя седина, а не осветление волос. – Расслабься, Кенсей, ты же знаешь, что она справится, – подаёт голос Шинджи, хотя и сам следит за происходящим не намного более спокойно. Кенсей молча кивает, правда, кажется, больше показывая, что услышал фразу, чем соглашаясь с собеседником. Маширо тем временем делает ещё пару быстрых скользящих шагов, а потом ей, видимо, надоедает делать пируэты, и она продолжает спуск, повиснув на страховке и раздавая во все стороны воздушные поцелуи. Когда же девушка наконец оказывается на сцене, и во все стороны стреляют установки с конфетти, люди на площадке словно оживают, отмирают. Военного вида мужчина с силой проводит рукой по лицу и бегло смотрит на тех, кто оказался поблизости. Обменивается крепкими рукопожатиями с Шинджи и Айзеном, и снова возвращает всё внимание к сцене, на которой всё ещё активно машет руками Королева. – Она меня когда-нибудь в гроб загонит, – криво усмехается тот, не отрывая от неё взгляда. – А потом ещё будет удивляться, как же так получилось. – Маширо, – пожимает плечами Шинджи. – Точно, – сухо говорит он, а потом поворачивается к выходу. – Пойду проверю, чтобы она ни во что не ввязалась. – Мы уже тоже уходим, – улыбается музыкант. – Идём, Соуске, больше тут пока делать нечего, самое интересное на этой локации мы уже увидели. Разве что ты будешь помогать убирать аппаратуру. Я бы на это посмотрел. При этом, однако, вопреки своим словам, он стоит рядом с Кенсеем у двери, и только не светится нетерпением. – Помощь пока не нужна, мы ещё ничего не будем убирать, – отстранённо отзывается тот, зорко оглядывая пространство, и, пригнувшись, ныряет на лестницу – только его быстрые шаги и слышали. – Вы прекрасный распорядитель, мистер Шинджи, – когда они проходят через двери, которые ведут на улицу, Айзен наклоняется и едва слышно говорит ему на ухо, подойдя почти вплотную. – Спасибо за прекрасное представление, – приподнимает свою маску и на долю секунды, призраком прикосновения, касается губами виска у края маски своего музыканта. Провоцировать Шинджи оказалось поразительно увлекательно, а его реакции неизменно вызывали очень уж интересные ощущения. Музыкант раздражённо дёргает плечом и начинает идти быстрее, увеличивая дистанцию, но Соуске с непринуждённым видом поддерживает одно расстояние и идёт ровно на полшага позади и слева. В конце концов Шинджи резко сворачивает в узкий переулок и поворачивается лицом к нему. – Как же ты меня порой бесишь, – с тщательно сдерживаемыми эмоциями говорит он. – Мне очень приятно, что только порой, – Айзен склоняет голову к плечу и делает полшага навстречу, пристально вглядываясь в глаза своего музыканта. – Потому что лично мне Вы нравитесь. – Вот вы где! – раздаётся звонкий голос со стороны входа в переулок. Маширо в том самом карнавальном платье Королевы быстро подходит к ним и пытливо интересуется, покачиваясь с пятки на носок: – Не помешала? Вы так быстро куда-то сбежали… Айзен смотрит, как сменяются эмоции на части лица, не скрытой полумаской, и в глазах Шинджи, и подмечает малейшие детали, в том числе и мелькнувшую тень разочарования. – Что Вы, Королева, разве может помешать такая прекрасная дама? – с мягкой улыбкой в голосе немного хрипло говорит Соуске; контролировать интонации даже проще, чем держать лицо, особенно если на тебе маска. – Ваше выступление было неподражаемо, снимаю шляпу. Восхитительно спланированный номер. Он и правда снимает шляпу, текуче отступает на шаг и делает несколько изящных взмахов, так, что будь на ней перья, они бы сейчас мели брусчатку. Айзен знает, как действуют его манеры и голос, и сейчас использует их вовсю. Отвлечь. Почти иррационально не хочется, чтобы она что-либо увидела – собственническая часть восстаёт против. – Ну, Соуске, – тянет Маширо, – планирование – это слишком скучно. Чистая импровизация. – В таком случае, это вызывает ещё большее восхищение, – Айзен изображает поклон. – Спасибо, – улыбается акробатка – почти так же ярко, как Шинджи, только добрее. А потом хватает их за руки и ведёт обратно на улицу, к шумным толпам. – Идём, вы тут самое интересное пропустите. – А где Кенсей, вы что, разминулись с ним? – тоном праздного любопытства спрашивает Шинджи. – Упс, точно! – она на секунду выпускает его руку, чтобы хлопнуть себя по лбу, и тут же хватает вновь, не позволяя избежать прикосновения. – Он же просил подождать его у сцены. Снова теперь ругаться будет. Она по-детски дует губки и, отпустив их с Шинджи, переплетает руки на груди, но буквально пару секунд спустя она вскидывается и довольно улыбается: – Давайте от него спрячемся, тогда он не будет меня отчитывать. – Пока не найдёт, – закатывает глаза Шинджи. – А найдёт он тебя быстро, жопой чует неприятности, которые ты можешь подбросить. – Эй, я не приношу неприятностей! – Маширо дуется и только ногами не топает. – Ты – нет, но они всегда с тобой где-то рядом, – Айзен невольно фыркает, так эта фраза напоминает характеристику самого музыканта. – Вот скажу Хиёри, что ты меня обижаешь… – грозит пальцем Королева, и Шинджи тут же демонстративно округляет глаза и примирительно машет руками: – Эй, это уже шантаж! – А Хиёри – это?.. – вкрадчиво задаёт вопрос Соуске. – Не твоё дело, – привычно огрызается музыкант. – Его сестра, – покладисто отвечает Маширо и с выражением детской укоризны смотрит на Шинджи. – Почему ты так разговариваешь со своим не-другом? Нельзя так. – Спасибо за беспокойство, Маширо, но не стоит переживать – я уже привык, – мягко смеётся Айзен. – Вспомни об этом, когда снова увидишь Кенсея, – раздражённо отзывается музыкант. – Тоже мне, спелись. И он не не-друг, – делает акцент он, только что не изображая пальцами кавычки, – а просто мы с ним не друзья, хватит. – Я же и говорю, что раз вы с Соуске не друзья, то он и не-друг, – удивлённо хлопает глазами акробатка с тенью ехидной улыбки на лице. И тут же примирительно вскидывает руки: – Но как скажешь. Шинджи кривится и картинно закатывает глаза, откинув голову назад, а Маширо словно в замешательстве смотрит на него большими глазами, в глубине которых плещется веселье. Айзен с интересом наблюдает за этой картиной – любопытные тут всё-таки отношения, нужно будет внимательнее присмотреться. Маширо оказалась девушкой весьма деятельной – до вечера они умудрились побывать на открытии всех ключевых локаций карнавала, и при этом ни разу не пересеклись с Кенсеем. Пару раз Айзен замечал его в толпе, но негласная Королева праздника всегда оказывалась проворнее, цепко вылавливала их с Шинджи и убегала дальше. Множество лабиринтов улиц, мостов и часов спустя они снова оказываются на площади Сан-Марко, где уже вовсю происходит танцевальное открытие карнавала. Гремит музыка, толпа в основном состоит из вольных масок, и всё это человеческое море беснуется, выходит из берегов, стекается и расплёскивается по прилегающим улицам, постоянные случайные прикосновения незнакомых людей раздражают, но Шинджи радостно скалится, а Маширо неотвратимо и целеустремлённо тянет их обоих к сцене. В какой-то момент девушка отпускает их и высоко подпрыгивает, размахивая руками. – Кенсе-е-ей!!! – Айзен невольно отмечает, что её голос настолько хорошо поставлен, что пробивается даже через грохот музыки и шум толпы. Соуске смотрит вокруг – и действительно видит ярдах в пяти знакомую уже коротко стриженую седую макушку. Вопрос, как заметила его Маширо при своём достаточно скромном росте, по-прежнему остаётся открытым. – Ты же хотела от него прятаться, – пытается перекричать шум Шинджи. – Да? – Королева удивлённо округляет глаза. – Ты что-то неправильно понял, – она снова подпрыгивает. Айзен следит за тем, как Кенсей пробирается через толпу, как по мере приближения сменяются на его лице эмоции – радость, облегчение, раздражение, – как тот подбирается, узнав его. – Спасибо, что присмотрел за ней, – серьёзно кивает ему Кенсей, и его голос без особых усилий пробивается через шум. Потом он медленно разворачивается к Королеве, уперев руки в бока и грозно хмурясь, но разворачивается и направляется к краю площади, жестом указывая следовать за ним. Видно, что он изо всех сил сдерживает эмоции. – Эй! – За мной не надо присматривать! – в один голос возмущаются Шинджи и акробатка, и Кенсей раздражённо отзывается: – Надо, дурёха, – разворачивается и отвешивает ей лёгкий подзатыльник. После поворачивается к музыканту. – Мне напомнить вашу поездку в Будапешт, «потому что близко»? Почти сорвали тогда гастроли. Шинджи ехидно скалится и пожимает плечами: – Мне напомнить, чем всё закончилось, когда ты к нам присоединился? Айзен легко улыбается: наблюдать за поведением его Шинджи в привычной и естественной для того среде оказывается не менее увлекательно, чем пикироваться с ним. Под прикрытием маски оказывается ещё удобнее наблюдать за музыкантом, его эмоциями и реакциями, ловить быстрые взгляды и читать невербальный язык. Вот и сейчас, чудом устроившись за столиком в каком-то неоново-ярком клубе, он снимает платок с нижней части маски и медленно потягивает Белый Русский. Не многим тише, чем на площади, гремит музыка из колонок, тут и там вспыхивают яркие блики и вывески, Маширо только что утащила на танцпол Кенсея, но Айзен неотрывно смотрит только на своего музыканта, отмечая остальные события только краем сознания. Шинджи словно чувствует, что на него смотрят, разворачивается и идёт в его сторону. – Ну и что ты тут сидишь? – он падает на диван почти вплотную к Соуске, обдавая его крепким запахом алкоголя, сквозь который всё равно пробивается аромат сандала и цитрусовых. Айзен на секунду прикрывает глаза, делая глубокий вдох. – Кому-то ведь стоит следить за столиком, – улыбается он. – К тому же, день сегодня был довольно насыщенный. – Говоришь, как старик. Хочешь сказать, что устал? – скалится музыкант. – Слабак. Иди уже танцевать. – Разве что с Вами, Шинджи, – насколько возможно тихо говорит Айзен, наклонившись к самому уху, и носом маски отводя от его шеи волосы. – Спасибо. Я очень ценю, что Вы представили меня своим друзьям. – Баута как он есть, – сухо комментирует тот и раздражённо поводит плечом, откидывается на спинку дивана, словно уходит от одних прикосновений и не намеренно подставляется под другие. В ярких неоновых пятнах заманчиво светлеет тонкая длинная шея, острый кадык и запрокинутый подбородок. Почти нестерпимо хочется укусить, прихватить зубами и провести языком, оставить на этой бледной коже след, метку – за ухом или под подбородком для начала будет достаточно. Волны жара накатывают одна за другой, Шинджи пьянит сильнее алкоголя, и Айзен в который раз с удивлением (и самую малость досадой) анализирует и наблюдает свои ощущения; то, что он очень давно, – кажется, вообще никогда, – чувствовал так. До нестерпимого желания отпустить себя – и плевать на последствия. Ощущение, схожее с тем, которое испытываешь, когда на огромной скорости несёшься по горной трассе – и в какой-то момент чувствуешь импульс отпустить руль. Он прикрывает глаза, пережидая очередную волну. – Вас смущает только маска? – вкрадчиво интересуется Соуске. – Меня ничего не смущает. А тебя? – неожиданно зло отзывается Шинджи, после чего хлопает себя по коленям и резко поднимается, слегка покачнувшись. – Чёртовы дымоуловители. Айзен придавливает стаканом пару купюр и покидает помещение следом за музыкантом. Тот стоит почти у самого канала, приклеив сигарету к губе, и раздражённо пытается прикурить от спичек, но пока безуспешно. Они ломаются одна за одной, Шинджи зло бросает коробок в канал, и Соуске протягивает ему зажигалку, которую тот оставил на днях у него на кухне. Музыкант выхватывает её и на автомате кладёт в карман, зло сминает и отшвыривает сигарету, а потом резко подаётся навстречу Айзену, сминает в кулаке воротник его плаща и впечатывает в стену. – Что тебе от меня надо, Соуске? – цедит Шинджи сквозь зубы, занося левую руку для удара. – Могу задать Вам тот же вопрос, – Айзен мягко обхватывает его кулак своей рукой и поднимает маску. – Чего бы Вы от меня хотели? – Как же ты меня бесишь, – почти шипит в ответ его музыкант. Впоследствии он не смог бы с абсолютной уверенностью сказать кто первым подался навстречу. Целовать Шинджи оказалось сродни прогулке в костюме Фарадея во время грозы – пускай последнее Айзен не испытал на личном опыте, но почему-то уверен, что ощущения схожи. Тот пыл, с которым его целует Шинджи, его эмоции, запах и вкус, к которым примешивается сильная нотка алкоголя, – его восхитительно трезвые глаза, – от всего этого змеиные кольца внутри стягиваются туже, и, приправленные тщательно взрощенной страстью, толкают вперёд и дальше, ответить на каждый укус, не уступить, утвердить своё право. Шинджи запускает в его волосы пальцы, и маска Баута с тихим стуком падает на набережную. Улюлюкает проходящая мимо толпа вольных масок, где-то взрываются салюты, откуда-то справа тянут песню про моряков в Амстердаме, но тут его целует стихия, и всё остальное Айзен отмечает лишь краем сознания. Бешеные ореховые глаза напротив и то, что вызывает Шинджи, много интереснее.