Лань под голубикой

— Ты знаешь, — устало произнесла Хлоя, зарываясь босыми пальцами ног в сырой прохладный песок, — когда столько времени слышишь только собственный голос, начинаешь сходить с ума. Белый свет от повисшей на небе — так близко, кажется, протянешь руку и попадёшь точно в дыру — луны лизал покрытое брызгами лицо, а солёный игривый ветер шелестел песочными (во всех смыслах) прядями коротких волос. Русалка — нет, Макс — понимающе склонила голову, и локон рваных каштановых нитей мазнул её по веснушчатой щеке. Тонкие пальцы с почти прозрачным слоем чешуек и натянутыми шторками перепонок мягко коснулись сжатого Хлоиного кулака, и от этого ощущения по руке растёкся приятный холодок. — Слушай, ну, а вы правда заманиваете моряков на мелководье? И... съедаете их? Макс моргнула своими большими блестящими глазами, и Прайс невольно проследила быстрое, едва заметное движение второго века. От странного желания потрогать его зазудели пальцы. Русалка быстро-быстро покачала головой из стороны в сторону, выводя на песке кривое «Сирены», и Хлоя в который раз задалась вопросом, откуда морское существо, родившееся в толще синей воды, знает человеческий язык и, более того, умеет на нём писать. Даже сама Хлоя владела чтением и грамотой исключительно благодаря Рэйчел — ей, урождённой аристократке, получившей должное образование, не составляло особого труда поделиться знаниями со своей дворняжкой-подругой. Макс писала редко — всего пару раз за несколько дней, — и Прайс её не винила. Ещё в первый раз, когда русалка выводила буквы на песке, Хлоя заметила, как слегка подрагивают её руки, а между бровями залегает неровная складка — так выглядят люди, когда напряжённо пытаются вспомнить нечто важное, зная, что это заведомо причинит им боль. Хлоя не жаловалась — она довольствовалась жестами. — А ты не сирена, да? Макс кивнула, чуть изогнув губы в улыбке. — Сколько же ещё существ скрывает океан... — невольно пробормотала Прайс скорее самой себе, чем Макс — это имя, кстати, было первым, что русалка нацарапала на земле, — но та всё равно кивнула, словно задавая себе тот же вопрос. — А таких, как ты... Вас много? — Хлоя понимала, что русалка, вероятно, могла испытывать некоторый дискомфорт от её бесчисленных вопросов, однако разрывающее мысли любопытство было слишком велико. Макс дёрнула тощими плечами, не отвечая, и перевязка из фиолетовых водорослей на её груди слегка сползла, обнажая основание тёмно-розовой ареолы. Прайс резко подняла взгляд на спокойное бледное лицо, невольно подмечая тонкие сеточки чешуи на скулах русалки и ломанные дуги жабер на её тонкой шее. Ещё одна острая вспышка жажды прикосновений скрутила пальцы, и Хлоя непроизвольно впилась зубами в нижнюю губу, старательно пытаясь её подавить. Последний раз подобные желания съедали её несколько лет назад. С Рэйчел. «Расскажи» — увидела Хлоя на песке, прежде чем взбитая кромка пены смыла скачущие буквы. Она непонимающе склонила голову. — Что ты хочешь услышать? Но Макс не отвечала — лишь смотрела на неё — внимательно и цепко, не мигая и слегка улыбаясь, и Хлоя чувствовала, как этот взгляд вырывает что-то у неё изнутри; по неожиданно сухому горлу громко стекла горькая слюна. Прайс подумалось, что она выпытывала у русалки многое, но сама не рассказывала ничего. И тогда она начала говорить: — Я родилась в небольшом портовом городке чертовски далеко отсюда. Он называется — или, возможно, назывался — «Аркадия Бэй». Такого серого места ты больше нигде не найдёшь, это я гарантирую. Он был мокрый, давящий и рыбой вонял ужасно. Честно говоря, только это я о нём и помню, да и побери его морской дьявол. Моя семья... Скажем так, богато мы не жили. Мама работала в две смены в задрипанном трактире, а отец сутками пропадал в порту. Они были неплохими людьми, и я действительно любила их, но потом... — Хлоя тяжело вздохнула, на мгновение прикрывая глаза. — Когда мне было десять, отец упал в воду и не смог всплыть. Нога застряла. Перепончатая ладонь вновь коснулась её руки, и Хлоя поняла, что собственные пальцы отчаянно дрожат. Прохлада чешуи приятно опалила кожу. — Через пару лет Джойс — моя мать — нашла себе одного усатого червя из городской стражи, и тогда всё полетело к чертям. Мы с ним не сошлись характерами. Мягко говоря. И единственным человеком, кто поддерживал меня, была Рэйчел. Я... Наверное, я могу сказать, что любила её. Она была дочкой богатеньких родителей, всегда улыбчива, всегда идеальна. Только я видела, с каким отвращением она рвала на себе пышные юбки и резала ножом корсет, чтобы легче было дышать. Рэйч носила мне еду, когда я больше не могла смотреть в эти дохлые рыбьи глаза, убегала из дома по ночам, чтобы потаскаться со мной по пустому пляжу и говорила: «Этот город давит на меня так сильно, что я сама становлюсь квадратной». Мы мечтали сбежать. И мы это сделали. Хлоя замолчала, запихивая свежий морской воздух так глубоко в лёгкие, как только могла. С каждым словом ей отчего-то становилось легче — будто подарить прошлому признанную, устную форму было первым, но всё же шагом. К чему? Хлоя не знала. Но ладонь Макс сжимала уверенно. — Сначала было тяжело. Рэйчел украла у родителей кругленькую сумму, и почти вся она ушла на возможность нам двоим получить места на первом попавшемся корабле. Эти кишки кальмарьи женщин месяцами не видят, а здесь сразу две. Рэйчел выросла в иных условиях, поэтому роль защитника взяла на себя я. Синяки не сходили неделями, но я не жалею. — Прайс растянула сухие губы в лёгкой улыбке, вспоминая, как Эмбер раз за разом обрабатывала её многочисленные раны с неровными краями и целомудренно целовала жёлтую кожу вокруг гематом. — Затем был абордаж, наш корабль потопили, а нас с Рэйчел и ещё пару матросов взяли в качестве живого груза. Но мне повезло — капитан оказался обыкновенным похотливым придурком, и, когда он пришёл за ней, я задушила его верёвкой. И заняла освободившееся место. Рэйчел стала моим квартирмейстером, и примерно год всё было неплохо, не считая того, что она закрутила роман с матросом за моей спиной, — эти слова вязкой горечью отдались на языке. В груди на мгновение вспыхнула тупая боль — совсем как тогда, беззвёздной ночью, когда она застала этих двоих — обнажённых и сплетённых — в каюте Эмбер. Прайс передёрнуло. — А дальше ты знаешь. Один из подчинённых оставил мне дыру в животе, и кормить бы мне сейчас рыб, если бы не ты. Макс мягко склонила голову вбок, и, посмотрев на её миловидное улыбчивое лицо, Хлоя ощутила спокойствие. Будто и не было Прескотта с его ножом, Рэйчел в объятиях Фрэнка и рыбацкого Аркадии Бэй с домом, вечно пахнущим сушёной рыбой — только они, вдвоём, посреди песчаной кляксы на синем холсте океана. Неожиданно Макс потянула Хлою за собой, в приветливо шелестящие упругими волнами воды. Прайс покорно поднялась на ноги, с интересом наблюдая, как русалка ловко отталкивается обтекаемым телом от влажного песка, сияя золотистыми чешуйками хвоста и по пояс погружаясь в воду. Игривая улыбка на её губах и блеск голубых глаз манили Хлою, словно золото, и она принялась поспешно стягивать с худого тела рваную рубаху, оставаясь только в потёртых штанах. Ветер мазнул по обнажённой коже живота и груди, заставляя девушку зябко дёрнуть плечами и сделать несколько шагов в колышущиеся волны. Макс ждала её, не отплывая далеко от берега, но всё же находясь на достаточной глубине, и когда Прайс доплыла до неё, русалка мягко обхватила ту за талию, избавляя от необходимости самостоятельно держать себя на плаву. Чёрное небо над их головами подмигивало звёздами-глазками, а пухлая дырявая луна мягко серебрила спутанные мокрые волосы. Макс показала пальцами на хлоины уши, а после — на океан под ними. «Слушай». И когда русалка осторожно потянула Прайс под воду, та последовала за ней. От соли немного защипало глаза, но Хлоя не могла перестать смотреть — в родной стихии Макс словно светилась: едва заметные зеленоватые нити потекли под её кожей от жабер ко рту, чешуя на лице переливалась и будто искрила, и Прайс могла поклясться, что это было самое прекрасное зрелище в её жизни. И тогда русалка открыла рот, и вместе с парой пузырьков в океан вылилось мягкое: — Когда столько времени слышишь только собственный голос, начинаешь сходить с ума. И, выныривая на поверхность, Хлоя не могла перестать счастливо смеяться.