***
Пламя отступило от выжженной опушки в чащу, но не погасло совсем. Эше Кью наблюдал, как корабельные иерархи вместе благословляют землю, пытаясь если не погасить колдовской огонь, то хотя бы не подпустить его обратно. Кью отвернулся и покачал головой: паладинам эти молитвы удавались не в пример лучше, но ждать последних следовало много позже. Птицу в форт он отправил еще утром, возможно, в самом начале нападения это же успели сделать из блокпоста, но чтобы добраться от форта до побережья, потребуется время. Если, конечно, отряд не остановит пламя. Но и без ожидания на берегу хватало дел: разбирали обгоревшие развалины блокпоста, искали выживших, но только пополняли ряды тел, укрываемых алой тканью. Тела приносило и море. «Пиласса» избороздила все воды у «Саянсы», но выжить, когда весь корабль разметало на обломки, удалось немногим: одна зажигательная смесь дикарей не смогла бы причинить столько разрушений, но у «Саянсы» была своя артиллерия, и когда пламя добралось до пороха… В живых остались лишь трусы, успевшие прыгнуть в воду раньше, чем корабль обратился пылающей ловушкой. Ни одного Санше среди них не оказалось. Как не нашлось бы ни одного Эше, случись подобное с «Илльятсе». Но все же Кью надеялся. Даже когда шел за Шилаю вдоль кромки воды. — Кью… Он не слышал голоса Шилаю. Как во сне Эше Кью медленно наклонился. Волны вынесли на берег изломанное тело в жалких клочьях темно-багровых одежд. Крови не было — она вся осталась в воде. Он не глядя протянул руку и сжал пальцы вокруг прохладной ткани, опустился на колени, бережно закрывая дорогой шелковой вуалью лицо. Ту часть, что оставил от него взрыв и огонь. Духовные Сестры безлики. Их лица, так же, как и их души, принадлежат Тану. В жизни и после смерти тоже. Кью всегда знал это. Эше Лье ушла к Тану семнадцать лет назад, но сегодня она оставила его окончательно. Эше Кью вглядывался в плотный шелк и никак не мог понять, отчего так режет глаза, будто в них насыпали целую пригоршню морской соли. Он очнулся, только когда Шилаю опустился напротив него. Тот осторожно снял китель, раскладывая его на песке, посмотрел вопросительно, и Кью дернулся, торопливо расстегивая пуговицы и стягивая свой собственный. Они вместе осторожно подняли тело и понесли его к лодке. Души Духовных Сестер принадлежат Тану, но души Эше всегда принадлежали еще и морю. Дорога к побережью оказалась не в пример короче, чем от него. Возможно, потому что тогда они едва тащились, примериваясь к «благовоспитанному» темпу Илеше Лаю, а теперь перемещались так быстро, как только позволяли лошади и лесные дороги. Заполошное письмо с блокпоста птица принесла в форт еще до полудня — как раз к выезду очередного отряда. И Лаар Исаю точно не хотел видеть рядом с собой Фаах Аю, но переспорить последнего паладину снова не удалось. Вторая птица — вместе с более подробным отчетом о происходящем — нагнала отряд уже в пути. Торопиться к побережью смысла не было, но и идея прохлаждаться по лесам никому не показалась здравой, поэтому скорости отряд не снизил. Ветерок доносил с побережья запах гари — не слишком сильный, но вполне достаточный, чтобы лошади занервничали. Фаах Аю крепче натянул поводья, мысленно надеясь, животное не будет упираться слишком отчаянно: спешиваться ему не хотелось. — Засада? — Лаар Исаю понял его заминку по-своему. Аю почувствовал, как по плечам прошлось знакомым режущим ощущением, и с трудом удержался, чтобы не передернуться: чужие Покровы ему откровенно не нравились. — Все в порядке, — лошадь, в отличие от него самого, успокоилась и пошла вперед. С каждым шагом запах гари усиливался, временами Аю казалось, что он все еще слышит потрескивание огня. Отряд сбился плотнее, кое-кто сбросил на руку щит и потянулся за копьем, а Лаар Исаю абсолютно бесцеремонно отодвинул Аю за спину. Он беззвучно фыркнул, дернул повод, удерживая вознамеривающуюся зубами восстановить справедливость лошадь, и, спасаясь от удушливого запаха, прижал платок к лицу. Нити молчали. Просека открылась внезапно, налетела запахом моря, на миг перекрывшим даже набившийся в горло привкус пепла. Аю тронул поводья, заставляя лошадь идти вперед, прямо по прогоревшему в стекло черному песку. — Что-то нашли? — он наблюдал, как ехавший впереди Лаар Исаю спешился и теперь, сняв латную перчатку, перетирал в ладони еще теплый песок. — А вы не чувствуете? — паладин поднял голову, между его бровями залегла тревожная складка, сразу придав лицу вид серьезный и сосредоточенный. — Неправильная эта земля… как после несотворенных, но… по-другому. Он наклонился, будто собирался попробовать песок еще и на вкус, но тут же с отвращением отряхнул руку. — Никогда тут такого не чувствовал, — Лаар Исаю передернул плечами и бросил еще один тревожный взгляд на Аю. «Что вы разбудили здесь?» — слова отчетливо повисли в воздухе, и Аю, будто защищаясь, лишь выше вздернул подбородок. Но Лаар Исаю отвернулся, так ничего и не сказав, и повел лошадь дальше, к укрытым темно-красной материей телам. Чуть в стороне складывали погребальный помост. В Святой Иерархии привычка сжигать тела водилась разве что за энаратцами, но сама мысль отдавать тела чужой земле казалась… неправильной. Кто знает, на что способны дикари, если даже выходящий из их рук огонь можно назвать скверным. Аю знал — костер будет гореть до самого заката, а потом пепел соберут в короб и доставят в крепость. Там, у самого фундамента, уже протянулась цепочка гробниц — безмолвное заявление права на эту землю. Оплаченное кровью не отдают просто так. Но все же Аю находил донельзя ироничным позволить святому пламени довершить то, что не удалось колдовскому огню. — Господин иерарх? — Фаах Аю с трудом оторвал взгляд от колеблемой ветром темно-алой ткани и обернулся. В опасной близости от лошадиной морды стоял молодой льяттец: — капитан приказал проводить вас на «Илльятсе», как только прибудете. — Идем, — на этот раз лошадь оказалась слишком увлечена попытками укусить неосмотрительно потянувшегося к ней льяттца, и покинуть седло Аю удалось без приключений. Он бросил поводья одному из оставшихся с ним солдат и последовал за своим провожатым, с подсознательным удовлетворением отмечая, что тот был на голову ниже самого Аю. «Илльятсе» оказалась намного больше посольского корабля, на котором Фаах Аю прибыл на острова. На палубе деловито суетились люди — все сплошь льяттцы, и глаза Аю не находили признаков того, что ночью кораблю довелось принять бой. Если не считать двух укрытых темно-красной тканью тел. Фаах Аю обернулся с едва ощутимым толчком нитей, как раз вовремя, чтобы увидеть, как на борт бережно, будто величайшую драгоценность вносят еще одно тело. Живым лиц не закрывают. Он отступил в сторону, гадая, на чьи же погребальные носилки не пожалели капитанского кителя, и тут же отвел глаза: из-под слоев ткани выскользнула тонкая рука в обгоревшей белой перчатке с едва различимым символом десятилучевого солнца. Даже Несотворенные не причиняли вреда Духовным Сестрам. Они узнали это в разгромных сражениях кампании 393-го, когда взяв штурмом ставку, дейм обошли стороной лекарские палатки и закрывших их живым щитом женщин в темно-красных одеждах. Внезапное благородство, которого не было в войнах с Та’Ларном, и которого точно не стоило ждать на Островах. — Господин иерарх, семья Эше приветствует вас на борту «Илльятсе». Я — Эше Кью. Вести разговоры в соседстве с погребальными тканями Фаах Аю откровенно не хотелось бы, но пока они оставались на корабле — выбирать условия и диктовать места мог только его капитан. Старые традиции, корнями уходящие еще в те далекие времена, когда первый из льяттских кораблей приблизился к берегам большой земли. Аю не был большим знатоком льяттской аристократии, но даже не назови Эше Кью свое имя, что-то безошибочно выдавало в нем принадлежность к тому, что называли «морской Льяттой», потомка тех, кто когда-то штурмом брал северные земли. И эта морская Льятта отличалась от своей сухопутной части так же сильно, как панцирь улитки от скрываемой внутри мякоти. Семья Илеше никогда не была частью морской Льятты. — Фаах Аю, — так же коротко представился он в ответ, привычно опуская предписанное Канцелярией Иерархов звание. — Получив ваше письмо, я ожидал худшего. Аю развернулся лицом к берегу, так, чтобы не видеть тел, но и иметь возможность наблюдать за невыразительным лицом льяттца. Впрочем, сейчас оно таковым не было. Фаах Аю видел, как дрогнули и побелели ноздри, когда Эше Кью беззвучно втянул в себя воздух, а на скулах заходили желваки, но голос его все же звучал удивительно ровно: — Мы потеряли «Саянсе» и три корвета, весь прибрежный гарнизон и укрепление. Вы находите это… недостаточным? Лично Фаах Аю больше всего беспокоила потеря блокпоста, но Эше Кью явно находил самой существенной вещью гибель одного из больших кораблей. С льяттцами всегда начинали твориться чудные вещи, когда дело доходило до кораблей. Большие экспедиционные суда принадлежали семьям и передавались по наследству, а в их команды никогда не брали чужаков или посторонних. Вероятно, по-настоящему своим домом льяттцы полагали именно корабли. — Мы могли потерять намного больше, если бы колдовской огонь добрался до кораблей, — Аю не очень понимал, что могло помешать островитянам именно так и поступить: факелы, огненные стрелы — Ию рассказывал, что они не раз сталкивались и с тем, и с другим. Но все же огонь всегда оставался самым обыкновенным. Мог ли где-то здесь таиться страх перед слишком жадным неестественным пламенем? Одной искры хватило бы и самим смельчакам. — Блокпост… почему так много погибших? — Аю не стал дожидаться, пока Эше Кью достаточно осмыслит мрачную перспективу, и задал следующий вопрос. На побережье точно оставались благословенные, а под защитой Покрова паладины сумели выбраться даже из ловушки змеиного храма. Что могло помешать им здесь? — Не знаю, — Эше Кью медленно покачал головой, — Мы не смогли толком подойти к берегу — каждый раз то поднималась волна, то ветер менял направление. Море будто взбесилось. Никогда тут такого не видел, — признавать собственное поражение в борьбе с волнами льяттцу явно было сложнее, чем все прочие потери. — Вот как, — Аю поймал себя на том, что бессознательно поглаживает аметисты, и опустил руки вниз. Причин сомневаться в словах Эше Кью у него не было — если льяттец находил поведение моря неестественным, значит, так оно и было. Но море и корабли могли стать проблемой, только если они соберутся покинуть острова. Или Иерархия все же пришлет подкрепления. И то, и другое представлялось Фаах Аю довольно отдаленным и несущественным. — Но хоть что-то вы видели? — Отряд точно сумел выбраться, они отходили к кромке воды. И почему-то не удержали Покров. Дикари просто стреляли, пока было в кого стрелять. — А вот это — по-настоящему плохая новость, — Аю пришлось приложить изрядные усилия, чтобы голос его звучал так же ровно, как у Эше Кью: слишком много тревожных нитей мерцали за уголком глаз от его слов. Смутное беспокойство, становящееся все более отчетливой тревогой. — Мы слишком полагаемся на Покровы, и если островитянам удалось подобрать к ним ключ… — Тан нас не оставит. Возможно, между стрелами и колдовским пламенем кому-то просто не хватило веры, — успокаивающие интонации льяттца заставили Аю нервно передернуть плечами, и он резко обернулся. — Поговорим позже, — Эше Кью поднял вверх руку с раскрытой ладонью, — сейчас время для мертвых. Будто в ответ на его слова на берегу вспыхнуло пламя. Алые всполохи поднимались вверх, вплетаясь в синевато-фиолетовые лучи заходящего солнца. Кто-то совсем рядом шептал слова молитвы, но Фаах Аю не вслушивался в них и не молился сам, только смотрел на танец алого и фиолетового, к которому примешивались отдаленные зеленоватые всполохи колдовского огня. С трудом он заставил себя отвернуться от огня. Молчание на корабле сменилось мрачной и деловитой суетой: «Илльятсе» поднимала якорь, вместе с отливом ускользая на глубокую воду. Аю с раздражением принялся выискивать глазами Эше Кью: ночевка на корабле совершенно точно не входила в его планы, к тому же разговор их явно не следовало считать оконченным. Но в сгущающихся сумерках капитан в простой белой рубахе ничем не отличался от своих матросов, а слаженные действия команды и вовсе превращали ее в единый организм, в котором невозможно было вычленить отдельное звено. На палубу вынесли три небольших деревянных плота. Аю подошел ближе, слабый запах масла он ощутил раньше, чем глаза различили его блеск. Плоты застелили темно-красной тканью, тоже насквозь пропитанной маслом. Люди у плотов расступились, и Фаах Аю снова увидел Эше Кью: он опустил на плот тело Духовной Сестры, все так же закутанное в капитанский китель, опустил так бережно, будто боялся потревожить ее сон. Аю отступил в тень большой мачты: на мгновение ему показалось, что он прикоснулся к чему-то запретному, не предназначенному для чужих глаз. Будто подглядывал в замочную скважину. Плоты спустили на воду, влекомые отливом и морским течением, они медленно удалялись от борта «Илльятсе», превращаясь в едва различимые тени. Эше Кью поднял лук, плавным отточенным движением натягивая тетиву, стоящий рядом с ним матрос, тот самый, что провожал Аю на корабль, поднес к обмотанному промасленной ветошью наконечнику факел. Мгновение — и от борта «Илльятсе» отделился рой огненный стрел, некоторые падали в воду, мгновенно затухая, но большая часть их попала в цель: промасленная ткань и дерево вспыхнули, и над водами загорелись три маленьких костерка. — Волей своей Тан призвал нас из вод, и по воле его мы возвращаемся в воды, чтобы снова идти к нему, — тихие слова Эше Кью разносились по кораблю, будто подхваченные ветром и эхом множества голосов, их подхвативших. — Из моря и к морю, — беззвучно повторил Аю, как никогда отчетливо ощущая алый шелк траурной ленты, которую сжимал в руках. — Что вы планируете дальше? — в слабом свете корабельных огней алая лента на плече Эше Кью казалась брызгами крови. — Я слышал, вам удалось нагнать на дикарей достаточно страху, но загнанный в угол зверь начинает кусаться. Это могло быть и жестом отчаянья, но если позволить им поверить в собственные силы… За все время Островной кампании островитяне не раз приносили колдовской огонь к форту или блокпосту, но до этого он ни разу не оказывался достаточно силен, чтобы повредить укреплениям. Теперь же что-то изменилось. Аю чувствовал это в сгорающих линиях, в быстром переплетении нитей, но никак не мог уловить нужную последовательность, понять, какое же решение окажется верным. Ему не хватало фрагмента, чего-то невероятно важного, чтобы простая россыпь вероятностей стала путем. Без неуловимого присутствия за плечом значки на картах для него всегда оставались просто значками. Но сейчас за спиной не было ничего, кроме темноты. — Нам нужна Избранница Хау’Эшс — она сердце и душа этих островов. Если склонится их бог — то и у его последователей не останется выбора. — Вы и так ловите ее по всему острову, — Эше Кью как-то разочаровано фыркнул. — Скоро Перелом, — Аю говорил медленно, больше занятый тем, что повязывал на рукав траурную ленту, — островитяне чтят его своими ритуалами. У Избранницы не будет выбора — она придет к их Священным Озерам. — Неужто вам удалось раздобыть проводника? — Проводники могут солгать, карты в этом отношении намного вернее, — перед глазами вновь возникли тонкие грифельные линии на полупрозрачной бумаге. Илеше Лаю совершенно точно не планировал показывать ему эту карту, но тогда, перед самой высадкой, Шалве Таю оказался слишком нерасторопен, собирая выпавшие из саквояжа бумаги. — Что нужно от меня? — они были одного роста, и Эше Кью смотрел прямо в глаза Аю так, будто хотел вывернуть его наизнанку. — Люди и… ваш порох, — Аю улыбнулся. Перед глазами растекалась сиреневая гладь фаахского щита, сквозь которую все отчетливее проступала алая полоса.Глава 9 Пепел
8 августа 2020 г. в 15:19
8 декада зимы, 399 г. Р.Э., Озерный остров
Руки Избранницы Хау’Эшс — не для забот о раненых, но Элама сама затягивала тугие повязки, толкла травы и звала духов. Думать о живых всегда было проще, чем считать мертвых. Полоборота Золотого Змея назад она сказала, что Хранители Озер прогнали чужаков в море. Говорить было легко — за ее спиной стоял отряд Лояма, не потерявший ни одного человека, и за их спинами совсем незаметны оказались и поредевший и весь израненный отряд Гайи, и обожженные проклятым огнем Шин’Джи Призыватели. Но сейчас Золотой Змей стремительно катился за горизонт, и в небесах сверкал лишь самый кончик его хвоста. Элама знала — где-то очень высоко прокладывал свой неспешный путь Багровый Змей, а вместе с ним в сердце рвались отступившие было тревоги. Хранителей Озер осталось мало, всего четыре десятка тех, на кого она действительно могла положиться. Пусть другие воины били копьями о щиты и обещали прогнать чужаков и из сердца острова — этого могло оказаться недостаточно. Элама говорила с птицами, смотрела в дымные кольца горящих трав и холодные воды озер в священных чашах. Сгибала и разгибала пальцы, перекладывая тонкие палочки одну за другой — чужаков на островах осталось ненамного больше, но будет ли этого достаточно, Элама не знала. Чужаки вытворяли слишком много того, что не могли отразить священные воды. Она не знала, что за смерть сорвалась с их кораблей и почти уничтожила отряд Гайи.
Элама собрала глиняные плошки и вышла из-за хлопковых занавесей. Отец слышал от своего деда, а тот от своего, что еще когда Хау’Эшс говорил с людьми, они жили в высоких домах из камня. Но с той поры миновали обороты и обороты, лес взял свое, обрушив вниз каменные своды, оплел лианами колонны и скрыл древний камень от чужих глаз, но люди все еще жили здесь, у самого хвоста Хау’Эшс. Элама поставила плошки у небольшого родника: узкий поток воды срывался вниз из оскаленной крокодиловой пасти и наполнял небольшой бассейн. Он не годился для священных чаш, но воды всегда хватало, чтобы напиться. Элама опускала в холодную воду плошки — одну за другой, смывая следы трав и дурных мыслей. Вода унесет все. Пальцы онемели от холода, но Элама не торопилась заканчивать — ведь тогда придется повернуться и говорить. Взгляд старого Лояма давил сильнее каменных сводов.
Когда Элама звала Призывателей — она не ждала, что старик выберется со своих болот. Он ушел в тот оборот, когда она стала Избранницей, и больше не показывался у Священных Озер. Лишь молодые Призыватели уходили на болото, желая обрести мудрость, и возвращались обратно, рассказывая, что старый Лоям все еще жив. Элама не знала, кто послал ему весть на этот раз. Были это духи болот или сам Хау’Эшс? Но сейчас Лоям был здесь, а Элама чувствовала себя той маленькой девочкой, что впервые заглянула в воды Священных Озер.
— Вода течет, и вода возвращается, чем больше вольешь — тем больше выплеснется обратно, — Лоям говорил размеренно, будто вокруг и не было никого, а узловатые морщинистые пальцы один за другим рвали в мелкие клочки прочные древесные листья. Элама не слушала: под ее взглядом вода ударялась о глину, во все стороны летели брызги, а них все ярче проступали картины — не будущего, уже случившегося.
Они вернулись к закату и принесли с собой запах крови, болотного огня, соленой воды и чего-то незнакомого, от чего Элама лишь плотнее закуталась в широкую накидку. Она всматривалась в лица — один бесконечно долгий удар сердца, пока не увидела Гайю, опирающегося на плечо Лояма. Старый Призыватель рядом с воином казался сухой веткой, подпирающей молодое дерево, но стоял и держал он крепко — как корневище болотных растений.
Тогда старый Лоям не пожелал говорить с ней — собрал Призывателей и ушел к дальним кострам, Элама слышала, как они пели там, заклиная землю, воды, огонь и воздух. Мы пролили кровь — пусть она станет водой, пусть кости станут землей, а дыхание — воздухом. Пусть погаснет возожженный огонь. Элама слушала, губы ее шевелились, повторяя слова, а мерный рокот барабанов усмирял терзающий ее огонь.
— Жа-а-алкое, жа-а-а-алкое зрелище, — мягкий смех вплелся в гул барабанов, опустился холодным прикосновением на плечи. Элама вздрогнула и обернулась. Элар смотрел на нее желтыми звериными глазами, в которых все еще танцевал зеленый колдовской огонь.
— Мыши! — он наклонился к самому ее уху и зашептал быстро и горячо: — Перепуганные мыши, вот кто они все. Так быстро и славно бежали, стоило выпустить на волю хотя бы искру. И они смеют называть себя Призывателями? — Элар резко отстранился и громко рассмеялся. — И они думают, что смогут усмирить мой огонь?
— Ни-ког-да! — Элар раскинул руки, отступил на шаг и закружился на месте. Его смех ворвался в стройный гул барабанов, смешал, повел за собой, и вот Эламе почудился уже совсем другой ритм и другие слова.
— Зачем ты пришел? — о выходке Элара на побережье она уже слышала достаточно. Призыватели всегда с особой осторожностью относились к пламени, и немногим доставало сил, чтобы заклинать его. Пламя легко позвать, легко отпустить, но всегда так сложно загнать обратно. Элама знала — лес все еще горел, пока найдется пища — огонь будет полыхать, а потом сожрет сам себя и только потом потухнет.
— Тебя же там не было, сестрица, — Элар сочувственно покачал головой, но тут же радостно улыбнулся. — Но я расскажу. Я покажу. Ты бы видела, как славно хрустели их кости! Как сладко пах страх… — Элар снова оказался совсем близко, лбом касаясь лба, а с его громким неровным дыханием Элама будто погружалась во все это — треск пламени и запах горящей плоти, крики и раздирающий легкие дым, пока все не поглотил запредельный ужас.
Видение закончилось внезапно — Элама вдохнула лишь чистый ночной воздух и открыла глаза: Элар тихо и зло шипел, поднимаясь на ноги, а прямо перед ней грозовой скалой застыл Гайя.
— Явился. И притащил свою тварь, — Гайя стоял, как всегда, твердо и нерушимо, но Элама знала, каких усилий ему это стоит сегодня. Она встала рядом, настороженная и напряженная — Элар никогда не терпел, чтобы на него поднимали руку. Но сейчас его занимал совсем не Гайя. Оба они смотрели на скособоченную тень, примостившуюся у подножия высоких колонн. Юат. Чужак, которого с таким упорством таскал за собой Элар.
— Ты знал? — Гайя шагнул ближе. Юат лишь сильнее скорчился, закрывая обрубками пальцев глаза, и что-то забормотал себе под нос.
— Нет-нет-нет, — голос набрал силу, поднимаясь все выше, пока не сорвался на визг, — тебя нет. Я не вижу тебя. Тебя нет-нет-нет.
— Так посмотри! — Элама не увидела само движение — Гайя просто вдруг оказался на два шага впереди и дернул чужие руки на себя, заставляя посмотреть в глаза. — Я здесь. А вам хотелось не так. Корабли не подойдут близко. На кораблях только люди. Их будет легко взять. Так ты говорил?
— Не знаю-не знаю-ничего не знаю, — Юат затрясся, тщетно пытаясь вырваться из чужой хватки. Он тонко выл на одной ноте, бился затылком о колонну и бешено сучил ногами.
— Что за гром сошел с кораблей? — Гайя сильнее встряхнул его, так что клацнули зубы, а по уголку рта побежала струйка крови от прикушенного языка.
— Последнее слово Священной Льятты, — неожиданно очень четко и ровно произнес Юат, — они… давно молчали. Очень-очень давно.
— Знал и не сказал. Хотел, чтобы мы все остались там, — пальцы Гайи сжались сильнее, и Юат снова заголосил и забился в чужих руках.
— Юат забыл. Юат все сказал, не было, этого никогда не было, — обрубленные пальцы бессильно скребли, он мотал головой из стороны в сторону и крепче жмурил глаза.
— Что еще ты забыл сказать?
Юат захрипел, и в этот момент на Гайю обрушился вихрь. Бешено рычащий Элар вцепился в него ногтями и зубами, оттаскивая в сторону.
— Мое! — шипел Элар, пока Гайя крутился на месте волчком, пытаясь оторвать его от себя, — Не смей трогать мое!
— Прекратите! — Элама взмахнула рукой, и словно откликаясь на ее слова, вокруг закружились сорванные с деревьев листья, ударили, растаскивая дерущихся в стороны. За ее спиной стоял Лоям и вертел в руках плотный древесный лист.
— Дети, — он медленно обошел Эламу и направился к злобно шипящему Элару, — совсем не вырос. — Лоям покачал головой и сплюнул вниз древесную мякоть. Элар забранился в ответ, но Элама уже не слышала — все ее мысли занимали глубокие царапины и укусы на плечах и лице Гайи.
Брызги стекали вниз, смешиваясь с водой. Элама распрямилась и, растирая озябшие пальцы, обернулась к Лояму.
— Если перекрыть одно русло — вода может найти другое и не вернуться.
— Может, и так, — старик пожал плечами. Его глаза давно затянули бельма, но сейчас Элама чувствовала — он смотрит прямо на нее. — Ты выбрала для танцев скальный обрыв, девочка, но так или иначе — мы все будем танцевать с тобой.
— Я видела, — тихо и упрямо повторила Элама. — Солнце погаснет в водах Священных Озер, — она говорила, а перед глазами снова расползалась киноварь.