***
Элама обернулась. На миг ей показалось, что в спину ударило горячим ветром. — Что случилось, Избранница? — Гайя с беспокойством посмотрел на нее. Грудь и спину его пересекали повязки в зеленоватой кашицы трав, но стоял он уже вполне уверенно и копье держал крепко. — Нужно вернуться, — Элама подняла руку, пресекая еще не прозвучавшие возражения, — мне нужно вернуться. Лоям? — она нашла глазами старого Призывателя. — Я не настолько стар, чтобы забыть дорогу к Стопам Хау’Эшс, — старик фыркнул. Элама кивнула и легко побежала вниз по тропе. Она не видела, как Лоям придержал Гайю за предплечье: — Не тебе указывать Избраннице Небесного Змея, что делать. Она не жена в твоем доме и никогда ей не будет. — Я знаю. — Слишком тихо, — к покинутому несколько оборотов Белого Змея селению Элама вернулась вместе с Гайей. Она не различала звуки леса так же хорошо, как он, но слышала другое — духи молчали. У древних камней их всегда было много: иногда Эламе казалось, прислушайся она получше — различить голоса тех, кто неведомым образом поднимал камни вверх, резал на них узоры и украшал стены уже выцветшими красками. Но сейчас камни молчали. Они шли вперед, но Элама все еще не слышала ни духов, ни людей. С ними ушли многие, но еще больше осталось тех, кто не захотел покинуть укрытие у хвоста Хау’Эшс. Чужаки никогда не забирались так далеко, и люди не видели нужды уходить. — Избранница? — Гайя окликнул ее, и Элама поняла, что давно стоит неподвижно, не желая сделать и шага вперед, к широкой открытой площадке между древними постройками. Она протянула руку, и Гайя без слов повел ее вперед. Слова передавались из уст в уста, и дед ее деда говорил, что старый камень когда-то сиял, как глаза Белого Змея. Элама никогда не верила этому: все камни, которые она видела, были серыми, коричневыми, черными… Но площадь сияла белизной. Элама наклонилась, зарываясь руками в странную белую пыль, что толстым слоем покрывала камень. Крик застыл в горле. Он рвал его острыми раскаленными краями, неспособный ни родиться, ни умереть окончательно. Пальцы скребли пронзительно белый камень, и Эламе казалось, что белизна заполняет ее изнутри обжигающей пустотой. — Город пуст, — Гайя остановился рядом с ней. Элама не видела его, только чувствовала спиной знакомое присутствие, раньше всегда придававшее ей сил. Сейчас она ощущала только пустоту. — Я знаю, они… — голос сорвался, она подняла вверх руки, полные невесомой белой пыли, — здесь. Все здесь… — Чужаки? — наконечник копья Гайи вспыхнул на свету, и Элама зажмурилась, опуская глаза. Она чувствовала клокочущий гнев Гайи, но он словно проходил мимо нее. Она говорила — и не слышала звучащих в ответ слов. — Духи покарают их? — слова Гайи зацепили что-то в сознании, и Элама медленно покачала головой. — Мертвые всегда приходят за живыми, — упрямо повторил Гайя, — чужаки не знают оберегов, не плетут волос. — Некому приходить, — Элама медленно поднялась, — город пуст. Не осталось ни одного духа. Как будто здесь никто никогда не умирал и не рождался. Никто не смеялся и не плакал. Не касался ветвей и камней. Не пил воды из источников. Так… чисто и так… пусто. Духи больше не придут сюда — у этого места нет памяти. Элама прищурилась, прикрывая глаза рукой. Над пустым выхолощенным городом солнце светило удивительно ярко. Она шла, опираясь на Гайю, а в ушах все еще звучал привидевшийся на площади голос, так чуждо и удивительно знакомо искажающий каждое слово. Солнцу все равно, что освещать: сад или пустыню. Перед мысленным взором Эламы беловолосая женщина в странных одеждах шагнула в огонь. На тонких пальцах мелькнули три ярких фиолетовых камня.Глава 10 Свет Тана
24 августа 2020 г. в 14:41
8 декада зимы, 399 г. Р.Э., Озерный остров
Фалве Ию тронул поводья, намекая остановившейся лошади, что стоит двигаться дальше. Та недовольно всхрапнула, но возобновила медленный осторожный шаг: местные леса ей не нравились, и Ию был глубоко с ней солидарен, но для них обоих это ничего не меняло. Нужно двигаться вперед. Небольшой отряд добрался почти до самых отрогов гор — разглядеть их отчетливо мешали только деревья. Значительно дальше, чем все отряды до этого. И точно дальше, чем одобрил бы Лаар Исаю для обычной вылазки.
— Ничего? — Ию окликнул ехавшего впереди Шессах Лею. Тот даже не обернулся, но, выдержав порядочную паузу — Ию мысленно успел досчитать до десяти — все же ответил:
— Уже близко. Здесь проходили люди. Может быть день назад, — говорил Шессах Лею так, будто просто рассуждал вслух. Ию мысленно выдохнул, в который раз задаваясь вопросом: почему с северными аристократами всегда так сложно. Даже льяттцы не бывали и вполовину так высокомерны. Большинство тарцев и вовсе становились нормальными ребятами, стоило пару раз скрестить мечи на тренировочной площадке или поменяться дежурствами. С Шессах Лею до Островов Ию знаком не был, да и о семье Шессах не знал ничего, кроме того, что никто из этой семьи в семинарии с ним не учился. Это Аю мог бы навскидку сказать, когда на севере услышали о первом Шессах и сколько раз те роднились с Фаах. Впрочем, судя по чистейшей белой масти Лею — довольно часто. Или Шессах вообще были сиаальцами, которые хлынули на север после Рокового Перелома, чтобы потом вместе с войсками Таннара откатиться обратно. Кампанию по возврату Сиаальских земель Ию знал намного лучше родословных, но приязни в глазах Шессах Лею это ему не добавляло. Иногда Ию казалось, что родословные — это вообще единственное, что занимает мысли любого из северян. Они с Аю оба были младшими иерархами, что в случае Ию превратилось в Ордене в звание рыцаря, но перед именем Фаах северные головы склонялись быстрее, чем их владельцы успевали это осмыслить. Его же Шессах Лею и подобные ему старались просто не замечать. Хотя игнорировать окончательно все же не получалось. Все же Лаар Исаю назначил командиром на этой вылазке Фалве Ию, а не Шессах Лею.
— Хорошо, — Ию благодарно кивнул, не замечая, как от его слов спина Шессах Лею буквально каменеет.
Вскоре Ию и сам стал замечать — Шессах Лею вел их по едва заметной тропе. Она не была утоптанной, но кто-то убрал с нее слишком мешающиеся лианы и ветви. Достаточно для пешего, но почти непригодно для всадника. Спустя еще сотню шагов им все же пришлось спешиться: тропу преградил ствол дерева, странно упирающийся в другой. Ию приостановился, касаясь его, и изумленно замер, когда вместо теплой древесины пальцы его нащупали холодный мрамор камня. Он всмотрелся внимательнее, уже понимая, что видит перед собой колонну. Вероятно, когда-то это было каменной аркой, но теперь от нее остались лишь обломки двух держащих колонн. Но кто мог построить здесь что-то подобное?
Тропа под ногами расширилась, Ию был почти уверен, что под слоем дерна отыщется прочный камень: каменных обломков вокруг попадалось все больше, а потом из-за деревьев показался город. Каменные руины, надежно спеленутые лианами, поднимались вверх на несколько этажей, смотрели провалами стен и окон, врастали в поднимающиеся за ними горы. Среди буйной растительности и ярких островных красок они смотрелись еще более чуждо, чем серый камень возведенной Орденом крепости. Ию услышал рядом судорожный вздох и покосился на Шессах Лею: вот уж кто выглядел по-настоящему ошеломленным. Он, несомненно, слышал рассказы о змеином храме, который совсем не походил на работу местных (особенно если сравнивать с их же бедными хижинами), но слышать и видеть — совсем разные вещи. Да и глупо сравнивать один небольшой храм и целый город.
— Кто мог построить все это? — Шессах Лею нагнулся, счищая дерн с валяющегося почти у них под ногами крупного камня, бывшего раньше капителью одной из колонн. — Это точно не работа дикарей… похоже на сиаальскую резьбу… или энаратская?
— Зато это — точно местная работа, — Ию миновал первую линию зданий и присел на корточки у свежего кострища. Зола уже остыла, но все же выглядело оно намного моложе всего вокруг. Да и вряд ли строителям зданий пришло бы в голову жечь огонь прямо посреди мраморного зала.
— Не расслабляться и смотреть внимательно. Удобных мест для засад тут не меньше, чем узоров. Шессах Лею! Красотами потом любоваться будешь… лучше скажи, как давно ушли отсюда островитяне.
Ию выпрямился и тревожно огляделся по сторонам: на миг ему померещился чужой холодный взгляд, но ощущение пропало вместе с рефлекторно развернутым Покровом. Фалве Ию растянул край, зацепляя в него и Шессах Лею, который в кои-то веке молча послушался, и теперь с озабоченным видом кружил вокруг кострища.
— Они были здесь совсем недавно… кровь… травы… Раненые? — он остановился и уставился прямо в глаза Ию, болезненно и напряженно хмурясь. — Они явно отдыхали после какой-то большой драки.
— Где они теперь? — вариантов, с кем могли сцепиться островитяне, было не так уж много, и думать о них не слишком хотелось. Но Ию упорно пытался сосчитать, мог ли это оказаться тот отряд, который должен был выйти из крепости после них. И с которым собирался отправиться Аю.
— Здесь, — Шессах Лею говорил тихо, но его услышал весь отряд, — они все еще здесь.
Тревога исчезла. Звякнула натянутой до предела тетивой и растворилась в поднявшемся навстречу ей слепящем солнечном свете.
— Ты, ты и ты, — Ию обвел пальцем двоих старающихся держаться подальше солдат и добавил к ним Санше Чию, который точно умел ставить неплохой Покров, — остаетесь здесь вместе с лошадьми. — Если что — дадите сигнал, — он перебросил Санше Чию сигнальный рожок. — Остальные — со мной. Сгруппироваться. Не выходить из-за линии Покрова. Шессах Лею — в центр построения.
Отряд перестроился легко и слаженно, какой-то частью сознания Ию успел удивиться тому, как запросто это получилось, но смутную и мимолетную эту мысль тут же вытеснила насущная необходимость удержать Покров над всем отрядом и не забывать при этом внимательно смотреть по сторонам.
Они продвигались вперед медленно, на всякий случай подняв повыше щиты. Как будто одного Покрова было недостаточно. Но город встречал отряд исключительной тишиной, будто был покинут многие годы назад. Ию мог так подумать — если бы не нарастающее с каждым шагом тревожное чувство, что идут они прямиком в расставленную ловушку. Но Шессах Лею не говорил ничего, только быстрыми знаками указывал повороты древних улиц. И они шли дальше.
Когда тишина, полнящаяся лишь эхом их собственных шагов, стала нестерпимой, ее разорвал смех. Мелкий каркающий смешок раздался откуда-то сверху, отразился от оконных провалов и каменных стен, вернулся обратно, притягивая за собой взгляды. Он сидел на перилах древнего балкона — странная фигурка, закутанная в обрывки неясного цвета ткани, грязная и ломкая, будто кукла, в любой момент готовая рассыпаться на части, и режущая глаз белизной кожи. Ни у кого из местных Фалве Ию не видел такой светлой кожи, которую не мог скрыть ни слой грязи, ни угольные узоры.
— Шалве Таю?! — кто-то из солдат удивленно вскрикнул, узнавая. — Ты жив? — Ию не увидел движения, почувствовал его и предупреждающе вскинул руку, не давая сделать шаг вперед. Выйти из надежного укрытия щитов и Покрова. Он смотрел — но даже после названного имени не узнавал, но он и видел второго секретаря посольства лишь мельком. Ему хватало и первого. Фаах Аю обладал удивительной способностью занимать его внимание целиком, не оставляя там места для кого-то еще.
— Жи-и-ив? — фигура на балконе затряслась, заходясь еще одним жутковатым смешком. — Ты думаешь, я жив? — Шалве Таю со звериной ловкостью спрыгнул вниз и шагнул вперед, вытягивая замотанные какими-то тряпками руки.
— О Тан! Что они с тобой сделали? — солдат, которого удерживал Ию, снова рванулся вперед, как-то недоуменном посмотрев на так и не сдвинувшуюся чужую руку.
— Они? — Шалве Таю остановился, спрятав руки подмышками. Плечи его мелко тряслись. — О, они ничего мне не сделали. Никто ничего мне не сделал, — голос его упал до визгливого шепота, а потом снова взвился вверх, срываясь на крик, эхом заметавшийся среди каменных стен: — Никто не сделал! Никто! И Шалве Таю умер. Потому что никто. Ничего. Не. Сделал!!!
— Они вокруг, — тихий голос Шессах Лею был едва различим за выкриками Шалве Таю, но Ию его услышал — он и сам это почувствовал, будто смутное облако, перекрывшее край солнца. В окнах мелькали силуэты.
— Ты не слишком похож на мертвого, — Ию говорил медленно, стараясь одновременно расширить Покров как можно дальше и понять, кто же их все-таки окружает. Что-то было не так. — Как ты выбрался?
Шалве Таю дернулся на голос, вытянул шею вперед, отчаянно щурясь, будто ему мешало слишком яркое дневное солнце. Губы его растянулись в рваной улыбке, обнажив воспаленные десны.
— Ааа, я тебя помню. Тебя и другого, — он шевельнул рукой, пытаясь сжать кулак, но обрубки пальцев мало для этого подходили. — Ты правда хочешь знать, да? — Шалве Таю доверительно подался вперед. — Скажи мне, и я скажу тебе…
— Тан указал путь, — Ию слишком отчетливо помнил змеиный храм. И еще более отчетливо понимал, что только благословение Аю могло так филигранно провести их сквозь все опасности джунглей ровно туда, где их могли найти. У Шалве Таю ничего подобного не было. И все же он был жив.
— Тан?! — Шалве Таю зло выплюнул имя, и лицо его исказилось, потеряв всякое сходство с человеческим. — О, так значит, на кого-то у него нашлось время… Нашлось! — он резко замер, черты его разгладились, приобретая то обиженное выражение, что бывает разве что у совсем маленьких детей. — А на меня нет. Видишь ли, у Трехрукого Тана не хватило рук для меня, — мгновение, и лицо его вновь исказила злобная радость: — Но глаза Шин’Джи видят! Они видят все!
— Шалве Таю, ты.., — Ию показалось, что он ослышался, но он видел, как отшатнулся тот солдат, что ранее пытался прорваться к Шалве Таю, а строй щитов на мгновение будто стал плотнее. Это имя — Шин’Джи — на островах звучало редко и шепотом, а с его последователями паладины сталкивались всего несколько раз, и каждая из этих встреч оставляла кислотно-мерзостный привкус безумия и какого-то подкожного отвращения. Но все же каким бы идолам ни поклонялись местные — они все оставались другими, никто не мог с достоверностью сказать, были они такими же людьми, созданными Таном, или совсем другими существами, более близкими к Несотворенным. Ию склонялся к мысли, что они все же имеют дело с людьми, пусть и потерявшими истинный путь в этом забытом Таном месте. Не зря древние постройки напоминали такие же на континенте. Возможно, когда-то давно эти люди также вышли из моря, но постепенно забыли, кто вывел их на свет, и все перепутали. И тогда задача Святой Иерархии — вновь указать им верное направление. Под рукой Тана найдется место каждому. Незнание было… простительно, а у Тана всегда хватало времени и терпения, чтобы подождать. Но Шалве Таю не был островитянином. Больше того — он был благословенным. И Ию не понимал, не мог осознать, как по собственной воле можно отказаться от этого. От теплого ощущения присутствия, что всегда, с самого детства было с ним. От слепящих солнечных лучей, проникающих в самую душу и откликающихся на каждое ее движение. Можно понять поносящего дневной свет слепца, но не зрячего, добровольно лишившего себя глаз. Он коснулся груди, ощущая, как с каждым вздохом по телу разносится привычное тепло, растекается вокруг, сливаясь с другим в ровный звенящий круг Покрова. Проще и впрямь было вырвать себе глаза. Но всего в нескольких шагах от него стоял Шалве Таю и говорил… Ию потянулся вперед чем-то внутри себя, желая удостовериться, коснуться… на другой стороне не было ничего, кроме осклизлой черноты.
— Я. Не. Шалве Таю! Он умер! У-умер! — Шалве Таю будто прочитал его мысли и с полузвериным рыком отскочил назад, закружился на месте, быстро и беспорядочно повторяя: — У-ме-ер! У-умер! И родился Юат. Да-а, Юат родился из его страха. Из последнего глотка воздуха. Ты знаешь, что такое знать — что воздуха тебе не хватит? Чувствовать, как он утекает сквозь пальцы, а вокруг только темнота… Вечная злая темнота…
— Знаю, — Ию опустил вскинутую руку. Пальцы хотелось как следует отмыть. Он помнил — и смыкающуюся вокруг темноту, и ощущение безысходности. Невозможности сделать хоть что-нибудь. Но вместе с ним в его голове всплывало легкое ощущение прикосновения и молчаливой веры в возможность других исходов. — Нет темноты, из которой нельзя пробиться на свет, — убежденно произнес он. Свет внутри будто вспыхнул ярче, откликаясь на слова.
— Слова! Просто слова! Как много они значат, когда плоть, пузырясь, обнажает кости? Когда вместо воздуха — только дым? — Юат безумно расхохотался. Он тряс головой, хватался за бока и живот, пока не замер в нелепой позе: согнувшись и вывернув шею так, чтобы видеть их лица. Он больше не приближался, будто не рисковал выйти из длинной тени высокого здания за спиной.
— Ты о чем? — Ию нахмурился, бегло оглянувшись по сторонам: гарью не пахло, но он хорошо помнил, что колдуны островов неплохо управлялись с пламенем. Впрочем, вряд ли им было по силам заставить гореть камни. Шессах Лею все еще стоял, закрыв глаза, а губы его беззвучно шевелились. Могло ли что-то мешать его глазам?
— Ты не знаешь? — Юат захлопал в ладоши, почти захлебнувшись собственным восторгом, — я расскажу! Я все расскажу! — он замолк, глубоко и жадно дыша, будто стремился вобрать в себя как можно больше воздуха, и Ию не мог понять, почему они не двигаются. Не делают ничего, а лишь ждут и ловят каждое слово.
— Они падали, — глаза Юата, полуприкрытые набрякшими веками, блеснули довольно и сыто, а голос зазвучал низко и мягко, обволакивая и принося с собой отчетливый привкус чужого отчаянья, — падали один за другим… так пытались — но ни один из них не смог поднять Покров…
Ию тряхнул головой, пытаясь разорвать видение чужого голоса, но никак не мог отмахнуться от возникшей в голове болезненной картины. Ему рассказывали — когда наступали Несотворенные, впереди них шел ужас. Давящая волна, под которой не поднимались щиты, а хищные черные стрелы забирали каждого, кого успевали коснуться. Тогда он думал — будь он там, наверное, смог бы… Но его там не было. А здесь. Здесь он снова просто стоял, до боли стискивая кулак и гася поднимающиеся в груди горячие искры.
Юат улыбался, мягко и мечтательно, и говорил, будто не замечая поднимающегося недовольного ворчания, не видел, как руки крепче сжимают оружие, а кто-то уже осторожно примеривается, чтобы метнуть копье. Бесполезно. Длинные копья паладинов хороши в строю, чтобы остановить стремительный натиск слишком быстрых противников. Это островитяне срезали древко своим почти наполовину, чтобы метать из-за густых зарослей. Чтобы достать Юата, потребуется нечто иное.
— Наверное, они звали. Каждый из них и все вместе — звали своего Тана, но он не ответил ни одному, — а голос Юата накрывал снова, настигал чьими-то безответным зовом, к которому хотелось ринуться, непременно отозваться, чтобы избавиться от глупого ощущения чужой безнадежности.
— Наверное, стоило им подсказать, что можно позвать Шин’Джи, но я не стал, — Юат тихо и отчетливо хихикнул, глаза его широко распахнулись, и в них заплясали отсветы невидимых костров. — Смотреть, как они падают, было намного занятнее.
— Тебя никто не послушался бы, — Ию не заметил, как повысил голос. Он еще не понял, о чем именно говорит Юат — стычек с колдовским огнем не было уже довольно давно, но это представлялось чем-то совершенно несущественным. — Никто из присягнувших Ордену не предал бы Завет Тана, — любое другое предположение казалось кощунственным. Ию замолчал, стараясь выровнять сбившееся дыхание. Воздух казался слишком густым и плотным. Горячим. Смотреть на Юата, глумливо рассуждающего о подобной помощи, было почти невыносимо.
— Ты так думаешь? — смех у Юата вышел высоким и неприятным. — Кто перед лицом смерти откажется от возможности жить? Это только в балладах — все герои. А здесь… о, они умоляли бы меня, если бы я позволил… только намекнул и дал шанс…
— Нет, — Ию говорил, а в голове против его воли звучали совсем другие слова со знакомыми насмешливыми интонациями. Жизнь далека от книжных страниц. Умирать глупо. Пока жив — еще что-то можно исправить. Найти лазейку и вывернуться, пусть и временно чем-то поступившись. Он отбросил их, выговаривая с особенной яростной четкостью, будто хотел впечатать слова в окружающий их камень: — Никогда.
Но сомнение уже впилось цепкими коготками, и Ию представил. Если бы не осталось ни одного другого исхода, кроме призрачного шанса. Он всмотрелся в Юата и на целое долгое мгновение увидел. Белый, превратившийся в грязную серость. Искаженную безумием четкость линий. Аю никогда не смог бы выглядеть настолько жалко. Там, где не хватало веры, еще оставалась и гордость.
— Не мерь всех по себе, — почти выплюнул он, ощущая, как вместе со словами в нем поднимается нечто еще, стирающее последнюю зыбкую гниль сомнений. Мир будто отдалился от Ию, отделенный тонким, невесомым, потрескивающим от жара стеклом, сквозь которое он видел искаженное лицо что-то выкрикивающего Юата.
Из зданий вокруг выходили люди. Не сами, подталкиваемые вперед дикарями в вывернутых наизнанку лохмотьях, кажущимися такими же безумными, как беснующийся перед ними Юат. Они не выглядели опасными, но подспудное ощущение надвигающейся угрозы лишь нарастало.
— Там дети, — потрясенный шепот Шессах Лею донесся откуда-то издалека, но Ию почти не слышал его, пронзенный до самых кончиков пальцев чужим обжигающим страхом, таким близким смятением и растерянностью, ядовитым предвкушением и бешеной нечеловеческой радостью, сквозь которые проступала туманными червоточинами по самой кромки сознания опасность со смутным шорохом натягиваемой тетивы. А потом все исчезло, все посторонние чувства смялись, став враз мелкими и незначительными по сравнению со все выше поднимающимся жаром, что родился где-то в солнечном сплетении, обжигающим пламенем подступил к самому горлу. Знакомое до боли в кончиках пальцев чувство, которому он никогда не давал прорваться на волю. Ию смотрел на беснующегося, глумящегося Юата, казавшегося уродливой искалеченной кляксой на залитой солнечным светом площади, и чувствовал, как гнев расплавленным золотом бежит по жилам. Юат наслаждался их нерешительностью. Обвивался змеей вокруг загипнотизированной птицы, готовый в любой миг вонзить ядовитые клыки и медлящий, наслаждающийся агонией жертвы.
Ию поднял ладонь. Покров вокруг треснул, осыпаясь легчайшей золотистой пылью, втянулся в самое его существо, чтобы спустя миг вернуться сорвавшимся с пальцев слепящим светом. Мгновение — когда существовал только тонкий ослепительно белый луч — исчезло, расплавилось в последовавшей за ним сокрушительной вспышке. Все вокруг поглотил свет. Он вырвался на волю обжигающим дыханием, разошелся в стороны, вбирая и обращая в собственное подобие, стирая малейшие отголоски теней, и опал, застывая раскаленным стеклом.
Перед глазами плясали цветные пятна. Фалве Ию моргнул раз, другой, стараясь прогнать их, но пятна не уходили. Они не приближались и не отдалялись, шевелились, постепенно обретая плотность и цельность. Ию понял — он видит людей. Знакомые темно-красные плащи все так же стояли ровным строем, только почему-то не рядом с ним. Он медленно посмотрел по сторонам, пытаясь вспомнить и вместить в голову что-то важное, что упорно ускользало от него. Здесь был кто-то еще. Но теперь — никого, кроме людей в темно-красных плащах. Слабый ветерок коснулся лица, и Ию зачем-то опустил глаза. Площадь была покрыта пылью. Мельчайшими ослепительно-белыми частицами, которыми ветер сейчас припорошил его сапоги. Ию шагнул вперед, чувствуя, как его шатает из стороны в сторону. Строй расступился, раздался в стороны, и ни одна рука не протянулась, чтобы поддержать его.
— Возвращаемся, — собственный голос прозвучал надсадно-хрипло и ужасно незнакомо. Оборачиваться, смотреть следует ли кто-нибудь за ним, не хотелось. Ию прогнал все лишние мысли, сосредоточившись на самых простых. Дойти до лошадей. Вернуться в форт. К Аю. Если, конечно, тот не шарахнется от него, как все остальные. Предательская, совершенно лишняя мысль стукнула в виски, заставив его сбиться с шага. Ию прогнал ее, упрямо мотнув головой. Это же его Аю, верно?