***
В водах Священных озер отражалось небо. Элар не был здесь много-много оборотов, но оно оставалось таким же безбрежно-неподвижным. Неизменным. Элар ощерился и швырнул в воду камень, который со звонким плеском ушел в воду. По озерной глади побежали круги, отраженное небо опасливо зашаталось. Элар радостно засмеялся и бросил еще один камень, а потом еще и еще, пока небо не рассыпалось множеством сверкающих осколков. Внезапно Элар остановился: под водой мелькнула тень. Он вытянул шею, наблюдая, как воды разомкнулись и выпустили сильное гибкое тело. Большой крокодил медленно и неуклюже выбрался на берег и издал низкое клокочущее рычание. Элар припал на четвереньки, нос к носу касаясь его, и зарычал в ответ. Пасть, в которую с легкостью поместилась бы голова взрослого человека, приоткрылась, ворчание стало откровенно угрожающим. Но Элар будто и не замечал этого: он тихо порыкивал, сбиваясь иногда на шипение и свист, а потом подался вперед, ловко перехватывая крокодила поперек шеи. — Ты по-омнишь меня, — промурлыкал он, забрался на чешуйчатую спину и потерся щекой о место между надбровными дугами. Крокодил неуклюже переступал лапами по берегу, подергивался всем телом, но тихое ворчание больше не казалось угрожающим. — И я по-о-мню… Он всегда был первым. Никто не ждал ничего иного от первого сына Избранника Хау’Эшс. Никто не принял бы от него меньшего. Элар помнил. И первым он помнил страх. Ледяной, сковывающий кровь страх, с которым он входил в воду Священных озер, шел между скользившими вокруг его тела крокодилами, чьи чешуйчатые бока то и дело задевали живот и бедра. Воды озера казались раскаленными по сравнению с поселившимся внутри холодом. А еще они всегда оставались удивительно молчаливыми, и сколько бы Элар ни смотрел в натертые до блеска чаши, сколько бы ни вглядывался в озерную гладь — вода оставалась только водой. Но Элар умел наблюдать. Его глаза внимательно смотрели по сторонам и никогда не забывали увиденного. Они научились читать чужие глаза — улавливать мысли в едва заметном движении ресниц, ловить невысказанные слова с дрожащих губ. Элар говорил — и Элар не ошибся ни разу. Элар шел — и никогда не смел оглянуться назад. Но сколько бы шагов он ни сделал — их всех оказалось недостаточно. В абсолютной тьме пещер Хау’Эшс не существовало слов. Не существовало сердец, стук которых давно перестал быть для него загадкой. Не существовало ничего, кроме него самого, и Элар впервые слушал только собственное сердце и дыхание. И впервые не слышал ничего. На его плечи пала тишина. В тишине не было времени, не было шагов и направлений, но Элар шел — или стоял на месте, ни в том, ни в другом не было никакой разницы. Тишина длилась и длилась, а потом ее прорезали голоса — шелестящие, смеющиеся, они кружили вокруг него, тянули во все стороны разом, хватали осклизлыми пальцами за щиколотки, звали, а он… он бежал. Вперед, назад — направления впервые не имели значения, только шаги, звук которых он не слышал, дыхание, которое не звучало, хотя все его тело скручивало жаром от нехватки воздуха. Когда Элар покинул пещеры, Небесный змей уже скрылся с горизонта и вернулся множеством мерцающих чешуек. Элар не видел их. Он шел прочь от холодных вод, жадного зева пещер и чужих радостных голосов. Они не звали его. Они не ждали его. Им всем не было до него никакого дела. И Элару тоже не стало. Потому что где-то там, в самом сердце тишины и темноты, не стало Элара. Жадно слизывая кровь с разбитых ладоней, от священных озер уходил Ралэ. Вперед или назад — все дороги его вели к Шин’Джи. К тому, кто ждал всегда и всех. Элар крепче стиснул руки. Крупное тело напряглось, разом реагируя на угрозу, изогнулось, стараясь сбросить незваного седока. Он опоздал всего на один слишком медленный удар холодного сердца: выхваченный Эларом длинный обломок копья вонзился глубоко в сочленение между телом и передней лапой, а крепкая хватка на горле не позволила крокодилу распахнуть пасть. Элар потянул в бок, упираясь в тушу руками и ногами, перевернулся вместе с ней, едва успев извернуться так, чтобы не оказаться прижатым к песку. Крокодил лежал на спине, напоминая больше жука-переростка, чем грозного хищника. Элар наклонился к нему, жадно принюхиваясь, но тут же разочарованно отпрянул: медленный ток холодной крови оказался и вполовину не таким чарующим, как он представлял. Лицо его исказилось гримасой, он резким движением выдернул обломок копья из раны и вонзил его под грудную пластину, прижался всем телом, практически ощущая сквозь слои кожи смертоносное движение небесного дара. Тело крокодила билось в агонии. Элар проворно соскочил с него, закружился на месте, восторженно хохоча: озерная гладь разламывалась плеском снова и снова, выпуская на волю новые гибкие тела. Священные крокодилы не были слишком голодны, но никогда не отказывались от добычи. Особенно той, что сама ложилась в пасти. Несколько мгновений — и все крокодилы скрылись в озерной глубине, а плеснувшая на берег вода смыла разводы холодной крови. — Кровь… кровь покроет озера, — едва слышно прошептал Элар, — ты ведь так говорила, сестра? Священная кровь уже пролилась, но чей черед придет за ней? Элар мягко рассмеялся и, пританцовывая, пошел прочь от берега, туда, где уже горели огни ритуальных костров.***
Пылающий бело-голубым светом глаз Небесного Змея давно миновал зенит, он склонялся все ниже, готовясь нырнуть в ледяные воды Священных Озер. Элама наблюдала за ним с самой верхней площадки — Змеиного Гребня, той самой, на которой так внезапно оказалась в одиночестве многие обороты назад. Тогда ее встречали радостью и надеждами. Сейчас с Эламой говорил только ветер. Легкие порывы трепали вплетенные в волосы перья, играли резными костяными бусинами, и в их беззаботном перестуке не было ничего от тех мыслей, что раз за разом накрывали пеленой воды в гадательных чашах. Глаз Небесного Змея опустился ниже, разливая вокруг густо-фиолетовое свечение. Элама всматривалась в него — но не видела ставшего уже почти привычным темно-красного ореола. Глаза Хау’Эшс не видели крови. Элама отвернулась и стала медленно спускаться по узким едва заметным ступеням, давным-давно прорубленным в неподатливом камне. Нет новых дурных знамений — хороший знак. Она изо всех сил старалась думать именно так, вот только предательская память раз за разом подсказывала — в прошлый оборот дурных знаков было не больше, чем в другие обороты с самого прихода чужаков. А когда на островах появился Белый Дух, дурных знамений не было совсем. — Избранница, — младшие жрицы с поклоном вышли к ней, неся тяжелый украшенный перьями убор — корону Небесного Змея. Элама присела, позволяя как следует закрепить ритуальное украшение на ее голове. Тихо звенели костяные бусины. Элама слушала их и понимала — сегодня она не слышит песен. Младшие жрицы всегда пели, когда плели ей волосы, и она пела вместе с ними, но сегодня Элама молчала, и песни стихли сами собой. Остались только взгляды — тревожные, ожидающие. Элама чувствовала их, когда спускалась к ритуальным кострам, чувствовала сильнее, чем стягивающую кожу краску, а нести их оказалось тяжелее, чем ритуальный убор. Элама шла, и бой барабанов заглушал шаги. Она остановилась на самой границе темноты, куда не доходил свет костров, и смотрела, как в отблесках пламени кружатся фигуры, изображающие демонов. Сегодня многие маски несли острозубый знак чужаков. Гости-из-вне, прогнать которых хотелось больше, чем духов засухи и поветрия. Элама смотрела, и только потому заметила — теней стало больше. Они возникали за спинами танцующих, одна за одной, замирали, напряженные, чтобы спустя один удар сердца, на котором она задохнулась собственным криком, броситься вперед. — Ай-я-и-яа-а-а-а! — огонь ритуальных костров плясал на наконечниках копий, светились в темноте белые маски Небесных змей: воины танцевали среди «демонов», и ни один не мог ускользнуть от их взора. Но Элама видела — сегодня в ритуале участвовало немного воинов, столько, сколько пальцев на ее ладони и еще один, поэтому они не предупреждали танцующих криками заранее, поэтому и кружились так быстро. Хранители Озер не позволили себе отдыха даже в праздничную ночь. «Демоны» рассыпались, и воины замерли у костров, воздев копья вверх. Приближалась главная часть ритуала. Тени снова зашевелились, люди закричали на разные голоса, подражая зверям и птицам, потянули за крепкие веревки, поднимая изображение Подземного Змея — получеловеческую фигуру на длинной палке, собранную из прошлогодних стеблей, стянутых старыми тряпками. Элама раскинула руки, пронзительно и высоко заклекотала и шагнула в круг, краем глаза отмечая, что жрицы следуют за ней — выскальзывают из круга танцующих, одна за другой вливаясь в золотистый хвост Небесного Змея. Элама любила полет Хау’Эшс — самый прекрасный и завораживающий танец из всех, что она знала. Когда-то Элама думала — ее предел стать одним из перьев-хвостов великого змея, следовать за кружащимся в танце братом, как они оба следовали за отцом. Сейчас Элама знала твердо — по-настоящему танцевать полет Хау’Эшс можно только возглавляя его. Она скользнула вперед, и хвост жриц потянулся за ней, ловко ввинчиваясь между разбегающимися во все стороны «демонами». Те кружились вокруг, стараясь вырвать из хвоста то одно, то другое перо, но Элама знала все их уловки, и змей взлетал все выше и выше, знаменуя торжество небес и наступающего дня. Бой барабанов оглушал, отсветы костров складывались в причудливые тени, и Элама уже практически наяву видела, как облекается плотью чучело, как тянуться во все стороны длинные ленты-щупальца, как оно встряхивается, примеривается, пытаясь выползти из слишком тесной оболочки и наконец-то ворваться в мир. Никогда Подземный Змей не выступал из тени настолько отчетливо. Элама замерла, почти припадая к земле, как делали это воины, и вместе с ней замерли жрицы — золотистый хвост раскинулся сияющими перьями. Она не глядя схватила протянутый одним из воинов меч и высоко воздела его, ощущая наполняющую все тело звонкую силу. Обороты и обороты прошли с той поры, как она испуганно искала красную отметину подруба на шесте. Сейчас Элама точно помнила, где она должна находиться. Меч обрушился вниз, нанося косой удар, сталь врезалась в дерево, отдалась болезненной дрожью в ладони, прокатилась по всему телу холодом и смутным ощущением надвигающейся беды. Шест был не подрублен. Сталь застряла в твердом дереве, Элама надавила, но божественная сила уже покинула ее тело, а собственных едва хватало на то, чтобы держать тяжелый меч. Бой барабанов стих оглушающей тишиной. За спиной нарастал ропот. Один удар сердца растянулся в бесконечность, в которой липкие от пота ладони скользили по разом ставшей грубой и неудобной рукояти. Внезапно поверх ее рук соткались другие — протянулись из смыкающейся со всех сторон темноты, опалили жаром разгоряченного тела, повели вниз, и шест разлетелся щепками, а чучело рухнуло в костер, подняв тучу искр и густого прогорклого дыма. Тишина вокруг взорвалась криком — один голос, другой, третий… их становилось все больше, пока они не слились в один торжествующий клич. Никогда еще он не звучал так, будто люди пытались перекричать собственный страх. Вокруг кружились люди, жрицы вытаскивали к кострам воинов, но все это словно не касалось Эламы. Она так и стояла в кругу осыпающихся искр, глядя на собственные руки. На те, что так нежно и оберегающе верно легли — лежали — всего мгновение назад поверх ее. — Спасибо, Элар, — прошептала она в темноту. Элама подняла голову, и ей показалось, что она действительно видит брата — где-то там, за пределами светового круга, в самой густой из возможных теней. — Ты замешкалась. Внизу еще не стих праздник — Элама слышала эхо голосов, видела редкие огни костров. Она ушла сразу и совсем не удивилась, что Гайя последовал за ней. Но все же ждала Элама совсем другого вопроса. — Что ты видел? — она сидела у кромки малого озера, одного из тех, что звали Очами Хау’Эшс и вода в которых была столь холодна, что в иные ночи покрывалась диковинным узором. — То же, что и всегда, — Гайя пожал плечами, — разве что тебе никогда раньше не требовался второй удар. — Вот как, — Элама коснулась пальцами поверхности воды. Она была уверена — глаза и чувства не подвели ее, но как-то Элар сумел остаться невидимым для всех остальных. Избавил их всех от очередного дурного знамения. Было ли это само по себе хорошим знаком? Эламе хотелось верить, но слишком часто то, во что она верила, становилось пылью. — Ты видела иначе, — Гайя не спрашивал, видения Избранников и Призывателей редко интересовали его, но сейчас Элама ощущала что-то, похожее на любопытство. — Это был добрый знак. — Хорошо, — Гайя медленно кивнул. Он молчал, а Элама смотрела, как в неподвижной водяной глади отражаются звезды, складываются одна за одной в знаки. Когда-то они умели читать речь Хау’Эшс, но это было давно. Настолько, что даже старый Лоям помнил только рассказы об этом. Но чтобы знать некоторые вещи, Эламе не требовалось читать знаки. — Они придут, — тихо проговорила она. — Ты видела? — Гайя не спрашивал, о ком она говорит, но Элама не сомневалась — мысли их сейчас касаются одного и того же. — Нет. Но ты оставил сегодня всех дозорных за пределами костров. — Мы встретим их, — пальцы Гайи коснулись ее плеча, сжали, размазывая ритуальный узор. Он ничего не сказал о том, что будет потом. А Элама впервые закрыла глаза, чтобы не видеть, какой исход покажет озерная гладь.