И солнце взойдет над озерами

      1 декада весны, 400 г. Р.Э., Озерный остров       Тактики Ордена Паладинов всегда без восторга относились к ночным операциям. Никакая возможность скрытных передвижений не стоила преимуществ благословений. Фалве Ию не знал, уловили ли эту закономерность островитяне, но выступили из форта они в густом предрассветном сумраке. Если он рассчитал все верно, то солнце встретит их тогда, когда будет необходимо больше всего.       Они почти не скрывались, сделав ставку на скорость передвижения — старая, проложенная неизвестно кем дорога изрядно заросла, но все еще позволяла достаточно уверенно проехать конному, а стук копыт тонул в густом мху. Фалве Ию не чувствовал знакомого холодка чужих взглядов, но он был уверен — их заметили. Пусть пока джунгли оставались молчаливы, отпущенное им время таяло быстрее утреннего тумана.       Дорога сузилась и пошла вверх, превращаясь в узкую горную тропу. Нехорошее место, где одному человеку под силу остановить армию. Но других путей к сердцу островов не было. Фалве Ию спешился, закинул за спину щит и повернул голову к медленно восходящему солнцу. Где-то там сейчас тайными тропами пробирался второй отряд. И Аю. Ию предпочел, чтобы тот оставался где-нибудь подальше от всего этого, за прочными стенами форта, но он не знал никого другого, кто мог бы сотворить что-то подобное — провести отряд между сторожевых постов островитян. Только правильность принятого решения как-то не спасала от разливающегося внутри тревожного холода. Если бы там был хоть кто-то, способный поставить Покров… Но все обладающие благословением паладины сейчас были здесь. На открытой дороге каждый не поднятый Покров будет стоить жизней. Он не мог рисковать ими. Рисковать исходом всей кампании.       — Поднять Покров! — в совершенной утренней тишине даже тихие слова казались слишком громкими. Отряд паладинов устремился вверх по тропе, и мерное гудение поднятых щитов слилось со свистом выпущенных стрел.       На последнем совете Лаар Исаю сорвал голос. И был впервые совершенно солидарен с Шиан Талаю: поручить планирование и назначить командующим всей операцией неопытного мальчишку, каким бы талантливым он ни был — форменное безумие. Особенно, когда на карту поставлен исход всей Островной кампании. Фаах Аю с ними не спорил. Не обращал внимания на рассуждения об опыте, ошибках и вообще казалось не слышал ни одного приводимого аргумента. Он требовал их план захвата центрального храма здесь и сейчас. Конец спору положил Эше Кью — на самом деле он единственный остался при голосе, и никто не смог возразить, когда он предложил Фалве Ию хотя бы выслушать.       Любой рыцарь, оказавшийся сразу перед двумя рыцарь-паладинами и адмиралом, чувствовал бы себя неуютно. Если Фалве Ию и испытывал какое-то смущение, то ровно до того момента, как открыл рот. Лаар Исаю еще успел подумать, что настолько убежденным в собственной правоте может быть только полный идиот, а идиотом рыцарь Фалве как раз не был, а потом сам не понял, как согласился со всеми выкладками.       Холодный ночной воздух вернул Лаар Исаю убежденность, что вся эта операция — совершеннейшая авантюра, в которую они ввязались личным попустительством Тана, но отступать было поздно. Он почувствовал, как полотно его Покрова слилось с другими. Еще одно свойство именно этого благословения — только Покровы усиливали и сливались друг с другом. Поставь рядом десяток следопытов — и каждый увидит только то, что видит сам, не больше и не меньше. Кто-то говорил, что на самом деле Покров един, и рука Тана простерта над всеми. Лаар Исаю никогда не думал, так это или нет, но Покров даровал уверенность не только в собственных силах: он чувствовал каждого, чья сила в эти мгновения слилась с его собственной. Неуверенное дрожание кого-то из гарнизонных, злая убежденность тех, кто расчищал вместе с ним руины блокпоста… все это стиралось, растворялось в литой тяжелой решимости, окутавшей их всех. Возможно, мальчишка Фаах и был прав в своем выборе.       В полотно Покрова ударили стрелы. Лучники стреляли навесом, щедро заливая тропу смертоносным дождем, но Покров держался. В этом и был их шанс — преодолеть опасность как можно быстрее, положившись на силу собственного благословения и плечо товарища, дать бой выше, на открытом плато, где у дикарей не будет такого преимущества. Любой план идеален до первой сорвавшейся стрелы.       Совсем рядом что-то со звоном разбилось, по ногам потянуло жаром и горячим дымным запахом. Кто-то споткнулся, Покров пошел рябью, в образовавшуюся щель свистнула удачливая стрела.       — Быстрей! — рыкнул Лаар Исаю, вскидывая над головой еще и щит. Он чувствовал — строй сомкнулся плотнее, но Покров не натягивался уже так сильно. Перестроиться удалось не всем. Лаар Исаю стиснул зубы, стараясь не обращать внимания на тлеющие подошвы — на тропе то и дело вспыхивало пламя, бившийся в самой глубине разума инстинкт требовал остановиться, отступить перед чужеродной стихией, но любой промедливший обречен сам, и погубит оказавшихся слишком близко. Оступившийся первый — погубит всех. Строй шел вперед, увлекаемый текущей по Покровам волей. И Лаар Исаю был рад, что не ему выпал каждый первый шаг на этой тропе.       Узкое пространство закончилось внезапно — они вылетели из дыма и чада прямо под клинки поджидающих дикарей.       — Развернуть каре! — не все еще почувствовали и осознали, где они находятся, но руки, ведомые тягучей медовой волей, действовали быстрее разума. Покров удержал первый натиск дикарей — они отступили всего на шаг, а потом в дело пошли длинные копья.       И все же горные тропы — не место для рыцарей. Пространство сковывало движения, мешало маневру, и Лаар Исаю ощущал себя так, будто его втиснули в одежду на пару размеров меньше. Он услышал слабый крик, справа вдруг стало удивительно свободно, а из-под сапога заскользили камни. Лаар Исаю резко качнулся вперед, смещая строй дальше от обрыва, а в следующее мгновение почувствовал это.       По ушам ударило высоким свистящим звуком, а на плечи будто навалились сами горы. Резко стало нечем дышать. Что-то ударилось в Покров, вгрызаясь в него мириадами острых зубов, полотно затрещало, расползаясь, тяжесть навалилась сильнее, и Лаар Исаю рухнул на колени. Строй перестал существовать.       Из прокушенной губы хлынула кровь, и дышать стало внезапно легче. Он сощурил слезящиеся глаза, пытаясь рассмотреть, что же происходит вокруг. Почему лучники не воспользовались моментом? Чем бы это ни было — дикарям оно понравилось не больше, чем самому Лаар Исаю: они едва шевелились, пригнутые к земле неведомой силой. Но не все. В центре плато стоял старик. Лаар Исаю отчетливо видел протянутую вперед морщинистую руку и закрытые бельмами слепые глаза. Старик сжал руку, и он захрипел, ощущая, как из легких выдавливает последние крупицы воздуха. Отголосок удара, предназначенного не ему. Островитяне нередко ошибались, выцеливая в общем строю командиров, но трудно не заметить идущего первым.       Острый конец щита врылся в какую-то щель между камнями. Лаар Исаю уперся ладонями в его верхний край и начал поднимать такое непослушное, налитое свинцовой тяжестью тело. Старик не обращал на него внимания — не больше, чем на всех остальных, едва шевелящихся, как жуки, перевернутые на спинку дурачащимися мальчишками. Весь он был сосредоточен на замершем напротив Фалве Ию. Страшный удар разметал в пыль Покровы, расколол щит, оставил глубокую вмятину на нагруднике, сдавил горло удушающим захватом чужой воли. Но этого оказалось недостаточно.       Вокруг старика поднимался вихрь — множество мелких листьев, кружащихся с неуловимой глазу скоростью. Они соединялись, плотно прилегая друг к другу — чешуйка к чешуйке — рождая длинное гибкое тело, витые рога, узкую полузмеиную морду. Лиственный дракон — слово само вспыхнуло в голове отзвуком древних сказок — рванулся вперед, свистом резанув слух.       Сейчас Лаар Исаю был рад презрительному невниманию, что давало такие необходимые мгновения. Он не мог позволить наступлению остановиться здесь. Разлетелся мелкой пылью камень, над которым пронесся дракон, зло и болезненно заскрежетала внезапно оказавшаяся на пути сталь, отдалась ломающей кости вибрацией в держащую щит руку. Лаар Исаю лишь крепче стиснул крошащиеся от воющего звука зубы. Он всегда был достаточно осторожен, чтобы не лезть в слишком уж откровенные авантюры. Но в этой проклятой кампании все с самого начала шло не так. Горлом хлынула кровь, и он улыбнулся, выпуская ее сквозь уже беззубый рот. Лиственный дракон врезался в его тело, опрокидывая на спину. Человеческая плоть — преграда во сто крат слабее, чем закаленная сталь, но сталь не обладает волей. Лаар Исаю вцепился в чешую, тут же перестав ощущать собственные пальцы, стиснул в крепком объятии, переворачиваясь и вжимая тварь собой в камни. Будет ли этого достаточно? Его подбросило вверх — гора тяжело, мощно содрогнулась, будто разом выдохнула — и опустило на мягкую груду зеленых листьев, стремительно окрашивающихся алым. Вся каменная площадка содрогнулась еще раз, ловя эхо далекого горного взрыва. Лаар Исаю этого не чувствовал, только в самой глубине уже погасшего разума бился слабый отзвук мысли.       План все-таки работал.

***

      Фаах Аю медленно поднял руку. Предрассветный сумрак скрадывал очертания и рождал намного больше теней, чем следовало, но он все же был уверен — среди них есть та, что принадлежит кому-то живому. «Часовой. Один», — знаком показал он бесшумно приблизившемуся Эше Шилаю. Тот понятливо кивнул и шагнул в темноту, разом превратившись в еще одну предрассветную тень. Секунды текли одна за другой, Аю прикрыл глаза, бездумно поглаживая морду сунувшегося ему под руку осла. Слух, зрение — все это было совершенно излишним перед полотном медленно скользящих нитей. Скоро ему предстоит выбрать одну из них.       — Вторым отрядом будешь командовать ты. Здесь отмечены две тропы, которые выведут вас достаточно высоко вверх. Какая именно — проще будет решить на месте, — Ию развернул к нему карту. Недовольные взгляды льяттцев он словно не замечал. Зато их очень хорошо чувствовал Фаах Аю.       — Не думаю, что это хорошая идея, — Аю ненавидел произносить подобные вещи вслух, но от этой операции зависело слишком многое, чтобы он мог позволить себе излишнюю гордость. — Военное командование…       — А тебе и не нужно командовать, — Ию решительно оборвал его, — просто выбрать нужную тропу и пройти по ней. С остальным справятся Эше, — он улыбнулся и послал лучистый взгляд Эше Кью. Явно собравшийся возражать льяттец отчего-то так и не произнес ни слова.       Аю беззвучно вздохнул. Он сам решил доверить Ию планировать и вести операцию. Глупо спорить с собственным выбором.       — Хорошо, — Аю едва заметно склонил голову. Устремленные на него потрясенные взгляды он предпочел не заметить.       Впереди раздался тихий переливчатый свист, и Аю открыл глаза, резко возвращаясь к реальности. Отряд медленно двинулся дальше, следуя узкому поднимающемуся вверх ущелью. Этого места не было ни на одной известной карте, но именно его узкой пунктирной линией вычертил из густо-сиреневых всполохов сам Аю, следуя померещившемуся ему движению быстрых нервных рук. Достаточно хорошо скрыто и ведет к самым внутренним пещерам. Линии впереди ткались ровным голубоватым узором, в такт поднимающемуся над горизонтом солнцу. Вряд ли в таком месте им встретится больше одного часового. А островитянам скоро найдется занятие более интересное, чем проверка забытых троп. Но все же они соблюдали достаточно осторожности, чтобы обмотать ослиную морду тряпкой и не зажигать ламп. Хотя у последнего хватало причин и помимо опасности оказаться замеченными. Аю старался не смотреть слишком часто на притороченные к ослиной спине мешки.       Он поднял руку и они снова остановились. Эше Шилаю что-то спросил, но Аю лишь отмахнулся от него, выжидая, пока линии вновь сойдутся сиреневой гладью с ровными золотыми всполохами по краям. Если бы дело было только в его отряде — хватило бы и голубого. Но это полотно лишь часть другого полотна, тонкие нити касались более толстых, уходящих куда-то вглубь. У Аю никогда не достало бы силы повернуть их, но даже самый толстый канат скручен из мельчайших паутинок. Главное — потянуть за нужную.       — Дальше с животным не пройти, — ущелье еще казалось достаточно широким, но это не имело никакого значения, пока нити пели иное. Он подсознательно ожидал споров — пусть линии говорили, что их не будет, но когда люди готовы были просто полагаться на слова? Возможно, льяттцы изначально были устроены по-другому. Фаах Аю смотрел, как осла быстро освобождают от ноши, и мысленно удивился тому, что адмирал Эше Кью перекидывает на спину мешок с той же готовностью, как и любой из его матросов.       Ущелье все еще тянулось вперед, но Аю остановился у его увитой лианами стены.       — Наверх, — он подергал лиану, примериваясь и мысленно надеясь, что нити не подведут и в этом, и растительная опора окажется достаточно надежна.       — Высоко подниматься? — Эше Шилаю тоже примерился к лианам.       — Не очень, — Аю нахмурился, ловя ускользающий образ между нитями, — там… вторая тропа. Она… вернее.       — Вернее, так вернее, — Эше Шилаю легко пожал плечами и опустил свой мешок на землю. — Ты и ты — проверить верхний уровень, приготовиться принимать. Ты — замыкающий. И не спать…       Льяттцы с ловкостью, достойной островитян, заскользили вверх по лианам, вскоре уже кто-то махал сверху, показывая, что все чисто и можно продолжать, поползли по живым цепочкам мешки…       — Подсадить? — Аю отвлекся от завораживающего зрелища единого людского организма и одарил Эше Шилаю мрачным взглядом. В голосе льяттца ему отчетливо мерещилось совершенно возмутительное веселье.       — Не нужно, — Аю вцепился в лианы, ощущая, как они предательски скользят между пальцами, покрепче стиснул зубы, стараясь разом припомнить весь далекий и не богатый опыт лазанья через стены родной усадьбы. Он всегда предпочитал пользоваться дверьми, и если бы не Ию… Если сейчас он и сожалел, что шел на поводу у друга исключительно редко, то самую чуточку.       Эше Шилаю внизу тихо фыркнул, а потом Аю ощутил, как его бесцеремонно толкнули вверх, а сверху еще более бесцеремонно схватили за шиворот, втаскивая на тропу. Под отчетливый треск кружевных манжет он проехался рукой по камням, и, подняв голову, столкнулся с совершенно невозмутимым взглядом Эше Кью. Все с тем же непроницаемым лицом льяттец отвернулся от него и подал руку Эше Шилаю, помогая ему утвердиться на тропе.       Эше Кью повел плечами, поудобнее передвигая наполненный порохом мешок, и прищурился, всматриваясь в густой лесной сумрак. Солнце уже поднималось, но их от его лучей скрывала тяжелая громада горы.       — Не стоим! Время, — высокий свистящий шепот недовольными нотками резанул слух. Эше Кью остро глянул на закатившего глаза Шилаю, который в этом походе явно вознамерился демонстрировать все неподобающие эмоции за них двоих, и мысленно с ним согласился: промедление было отнюдь не их выбором. Но теперь Фаах Аю настаивал на скорости с тем же раздражением, с которым мгновение назад требовал оставаться на месте.       Когда Эше Кью еще только положил руки на штурвал первого корабля, ему довелось вести его у южной оконечности Энра. Он был достаточно молод и неопытен, чтобы пустить на борт энаратского лоцмана. Отвратительное ощущение, что он не владеет собственным кораблем, Эше Кью запомнил надолго. Следовать за благословенным оказалось ничуть не легче — Фаах Аю лавировал среди невидимых никому другому течений и обходил неощутимые никем мели. Если обходил. Когда корабль натыкается на мель — это оказывается понятно сразу. Для них же ясность может наступить слишком поздно. Эше Кью подавил принесенное предрассветным сумраком недоверие и в один шаг догнал опять остановившегося Фаах Аю.       — Чего мы ждем? — время на суше ощущалось совсем не так, как он привык, но все же Эше Кью казалось, что его прошло более чем достаточно. Там, в крепости, план Фалве Ию казался достаточно надежным — отвлечь дикарей в одну сторону, обойти тайными тропами с другой. Создать огнем и дымом достаточно страха, чтобы они не успели задуматься о малочисленности обоих отрядов. Ни льяттцы, ни паладины не считались мастерами диверсий, а тут слишком много зависело от правильно подобранного момента. Но он дал слово.       — Солнце, — Фаах Аю обернулся, и Эше Кью отчетливо увидел фиолетовые блики, блуждающие в его глазах.

***

      — Чужаки! — хриплый голос Гайи вырвал Эламу из тревожного сна, в котором сверкающую озерную гладь снова заполняла киноварь. Она рождалась из самого центра, расползалась во все стороны десятью лучами-отростками, пока не заполняла собой все вокруг. Явь оказалась ничуть не лучше.       — Быстрее! — Гайя вздернул ее на ноги, набросил на плечи тяжелую шкуру. — Они прорываются с главной тропы.       — Неужели мы не сдержим их? — Элама нахмурилась, удерживая руки Гайи и тревожно ловя его взгляд.       — Удержим, — Гайя непривычно мягко коснулся самыми кончиками пальцев ее лица, — но это слишком грубо даже для чужаков. Нужно увести людей, Избранница.       — Я останусь, — Элама упрямо мотнула головой. Она все еще цеплялась за руки Гайи, и ей казалось немыслимым отпустить его хоть на мгновение. — Я — Избранница Хау’Эшс!       И они пришли за ней. За ней чужаки последуют к самым тайным и дальним убежищам. Элама знала это, чувствовала каждым участком кожи, но не смела произнести вслух. Пусть Гайе и не требовались ее слова.       — Кто лучше тебя успокоит людей и вселит в них уверенность? — Гайя покачал головой, — Хранителям и Призывателям будет легче сражаться, зная, что вокруг лишь чужаки.       Элама молчала, упрямо наклонив голову вперед. Она не должна уходить.       — В битве не место тревогам. Позволь моему сердцу биться спокойно в твоих руках, — Гайя осторожно высвободил руки из ее хватки. — Солнце поднимается. Скоро оно дарует чужакам свою силу. Надо спешить.       — Вы удержите Озера. И ты увидишь, что тревожиться не стоило совсем, — Элама выпрямилась и через силу улыбнулась.       — Ты — видишь, значит, так будет, Избранница, — Гайя поклонился и вышел. Элама стиснула зубы, изо всех сил вцепившись в края шкуры. Она Избранница Хау’Эшс, и она не должна бояться.       Они не ждали нападения. Не сейчас, когда мир только родился и еще не успел напитаться злом. Элама видела это, читала в устремленных на нее взглядах и готова была еще раз проклясть чужаков, посмевших потревожить покой Священных Озер Хау’Эшс. За страх, что смотрел на нее чужими глазами. За собственный страх, рожденный тревогой и неясными видениями. Элама беспокойно оглянулась — на мгновение ей показалось, что спину царапает чужой недобрый взгляд, но позади были лишь пустые глазницы жертвенных голов, которыми была украшена одна из стен храма.       — Зачем мы уходим в пещеры, Избранница? — робкий вопрос был созвучен с ее собственными мыслями.       — Разве Хау’Эшс не защитит нас в своем святилище? — к одному голосу присоединился другой, ему вторил согласный гул.       — Гнев Хау’Эшс тяжел. Мы должны уйти, чтобы он обрушился лишь на чужаков, — Элама говорила спокойно и уверенно, но собственные слова ощущались пустой шелухой.       — Призывателям и водам нужен простор, а каменные песни не для глаз непосвященных, — уже тверже повторила она.       Они шли — долгой тропой вдоль кряжа, на другую сторону Священных Озер, вдоль могучего хребта Хау’Эшс. Укрытие под распростертыми крыльями всегда было надежным — летел ли с неба пепел или поднимались ли воды. Элама шла и с каждым шагом ей казалось, что все — лишь дурной предутренний сон, неявная дымка теней, в которой скоро расстают и чужаки, и недобрые знамения. Мир спал под крылом Хау’Эшс.       Она закрыла глаза лишь на мгновение, а когда распахнула — ее накрыло грохотом растревоженных гор. Пусть сюда, к Крыльям Хау’Эшс донеслось лишь слабое эхо, но Элама была камнями и водами Священных Озер, а они гудели испуганно и гневно, будто перевернутый на спину крокодил, раненный в незащищенное брюхо. Элама зажмурилась, ловя отголоски видения, слепо шаря зрачками под сомкнутыми веками.       — Избранница! — кто-то окликнул ее, но Элама уже не слышала, поглощенная новым видением — киноварь растекалась по ее собственным пальцам. Лилась из широкой рваной раны, и ее было не сомкнуть, не заговорить, не остановить беспощадный поток.       — Гайя! — Эламе казалось, что она кричит, но ее рот лишь безмолвно открывался, а весь крик впитала та другая она, что размазывала окровавленными руками по лицу бесполезные слезы.       Нужно вернуться. Успеть раньше, чем туманная дымка видения станет частью песков и гор. Но она все еще оставалась Избранницей Хау’Эшс.       — Крылья Хау’Эшс сберегут всех, — Элама слышала свой голос будто со стороны, но продолжала говорить, проталкивая слова сквозь сорванное непрозвучавшим криком горло. — Я возвращаюсь. Гневу Хау’Эшс пора указать путь.       Немногие Хранители Озер знали хребет Хау’Эшс лучше Эламы. Она помнила каждый камень, что встречался на узких и опасных тропах, и сейчас ни на миг не замедляя быстрый бег. Горы вели ее, будто сам Хау’Эшс шептал им. Элама нырнула в длинную пещеру, сокращая путь, и вылетела прямиком в облако густого горького дыма. Миром правил огонь.       Дым поднимался от серединного храма Хау’Эшс, Элама смутно слышала крики, в которых знакомые голоса смешивались с гортанными отрывистыми командами чужаков. Как они могли успеть прорваться так далеко? Элама прищурилась: в нижней долине еще шел бой, и все Призыватели были там вместе с голодным воем растревоженных духов. Нельзя, чтобы им ударили в спину.       Элама раскинула руки в стороны, зазвенела многочисленными браслетами, в которые были вплетены яркие перья и маленькие высушенные черепа птиц, закружилась на месте, созывая к себе их духов. Голос гор — изукрашенная киноварью кожа, натянутая на крепкий каркас, и высушенная лапа огромной птицы, что селилась у самых высоких гор — остались в верхнем Храме. Но Элама надеялась, что ей хватит собственного голоса, чтобы позвать духов — огонь чужаков растревожил множество птиц, они сорвались из своих гнезд, и теперь кружились где-то в вышине. А у нее были перья всех птиц, что жили у Священных Озер. Элама запрокинула вверх голову и закричала сама, заговорила на разные птичьи голоса, кожей ощущая дыхание поднятого крыльями ветра. Он кружился вокруг нее птичьим гомоном, а потом устремился вперед, вслед за протянутой вниз рукой. Хлопанье крыльев заполнило все вокруг, а когда оно исчезло, вместе с ним растворился и дым.       Элама улыбнулась: там, внизу, почти не было чужаков. Дым множил голоса и шаги, но без него она видела — у серединного храма чужаков было не больше, чем пальцев на ее руках. Она справится, а с остальными совладают Хранители. Элама соединила ладони, и еще не отпущенные птичьи духи закружились вокруг нее, они поднимали пыль и мелкие камни, отращивали из них крепкие клювы и острые когти. Кто-то из чужаков заметил ее и закричал, но было уже поздно — за спиной Эламы развернулись черные крылья большой горной птицы, которая устремилась вперед, неся с собой лавину камней и острых режущих пылинок.

***

      Удушающая хватка на горле исчезла. Докатившийся сверху грохот будто смыл наваждение, вернул способность двигаться. Фалве Ию с трудом выдохнул: погнутый нагрудник неудобно врезался в ребра, и отбросил в сторону бесполезные остатки щита. Площадка перед ним была пуста — старик, разметавший их всех, как сухие листья по осени, исчез.       — Строй! Вперед! — островитяне уже были на ногах, и у них была всего пара мгновений, прежде чем они вспомнят о том, что бой еще не закончен. Аю сработал потрясающе вовремя. Эта мысль была единственной, которую Ию позволил себе. Все остальное — не сейчас. Время для мертвых и раненых еще придет. Он шагнул вперед, стараясь сосредоточиться только на этом простом действии, и не задумываясь о том, следует ли за ним кто-нибудь. Спину грели лучи поднимающегося солнца. Покров разворачивался непривычно медленно, его края касались одного рыцаря за другим, наполняя сознание монолитным ощущением надежности. Строй все еще существовал.       — С нами Тан! — они врубились в успевших ощетиниться короткими копьями островитян, Ию взмахнул мечом, отсекая острый наконечник ударившего в Покров дротика. Под его рукой вперед высунулось чье-то длинное копье, сбоку ударило еще одно, и они прорвались в образовавшуюся в строю островитян брешь. Но слишком узкое пространство помешало как следует развернуться, с боков посыпались стрелы. Ию споткнулся, ощущая, как Покров разом стал неимоверно тяжелым и болезненно хрупким, виски сдавило, мгновенно выметая из головы все лишние мысли. Держать Покров. Его втолкнули куда-то в середину строя, поддержали плечом.       — Они слишком быстро отходят! Возможна ловушка, медленнее! — отрывистый голос Шессах Лею разорвал мутную пелену в голове. Фалве Ию вскинул голову и увидел, как над горой разворачивает крылья огромная птица. Солнечный свет перекрыла тень.       — Тан! Это… не иллюзия, — Шессах Лею замер, разом становясь белее собственных волос.       — Наверх! Бегом! И рассыпаться! — сознание мгновенно прояснилось, Ию рванул вперед так, будто на ногах выросли крылья. Впрочем, отстающих в этом забеге не было. Все они слишком хорошо могли представить, каково будет встретить опасность на узкой обрывистой тропе.       Последние метры тропы Ию преодолел практически в один прыжок. Лицо резал ветер, наполненный скрипящей на зубах пылью, а уши закладывало грохотом камнепада, с которым снижалась черная птица. Намного быстрее, чем стоило ожидать при ее размерах. Фалве Ию отбежал в сторону, освобождая дорогу следующим за ним, и ничком бросился на землю, закрывая руками голову. Над ним пронеслась птица — как наждаком прошлась по хребту — и устремилась камнепадом вниз по тропе. Если Тан был милостив — они все должны были успеть достичь площадки серединного храма. Думать о тех, кто мог остаться на тропе… не хотелось.       Грохот затихал — он все еще отдавался противным звоном в ушах, но все же Ию рискнул поднять в начале голову, а потом медленно утвердиться на ногах. В воздухе висела густая пыль, за которой солнечный свет казался серым и тусклым. Он прищурился, стараясь рассмотреть хоть кого-нибудь еще, но не видел ничего кроме серости и пыли. И никаких звуков. Ию прижал руки к ушам. Под пальцами было влажно, а рот наполнял солоноватый привкус крови. Он упрямо стиснул зубы и шагнул вперед. Не могло быть так, что он остался один. Глаза наконец-то различили в пыли чей-то смутный силуэт, Ию нахмурился, стараясь рассмотреть его, и остановился.       Прямо перед ним стоял давешний старик и смотрел на него слепыми бельмами глаз.