Рушатся скалы

      Антон улыбается – у Арсения сжимает всё внутри, затапливает теплом и неконтролируемой нежностью.       Антон смеётся, утыкаясь головой куда-то в плечо и хватаясь тёплыми ладонями за предплечье – у Арсения будто воздух в лёгких заканчивается за одну сотую секунды. Он улыбается до острых слёз в уголках глаз и делает осторожный вдох, заполняя внутренности знакомым запахом: тёплая кожа, шампунь, парфюм. (вдвойне приятно, потому что именно он подарил Антону такой четыре года назад на День рождения, а Шаст до сих пор только этот аромат и использует; говорит, что другие попросту не подходят, раздражают и приводят к головной боли)       Антон смотрит на него – и Арсений не может отвести ответного взгляда, не в силах разорвать этот зрительный контакт, растягивая момент почти до неприличия. Он знает, как Антон смотрит на него, Антон знает, как смотрит на него Арсений, но никто не рискует сказать об этом вслух, будто мир обрушится им на головы.       Ему тяжело молчать, тяжело смотреть, тяжело мимолётно касаться, пытаясь продлить мгновение, тяжело слышать голос и смех, видеть солнечную улыбку, усталость в зеленоватых глазах, тяжело смотреть на эти губы и родинку на носу, не имея возможности дотронуться поцелуем, тяжело чувствовать присутствие за спиной или рядом, не давая себе шанса признаться, тяжело улыбаться, не раскрывая всех чувств – но будто всё равно (подсознательно) выставляя их напоказ.       Раз за разом Антон садится ещё ближе, соприкасаясь ногами от колена до бедра, хватает его за руки, шепчет в шею, вызывая табун мурашек – Арсений терпит, пытаясь держать лицо и проёбываясь по всем фронтам.       Антон не отрывает пристального взгляда, почти не моргая, постоянно ищет его глазами, улыбается и смеётся, не переставая смотреть – Арсений терпит и учится заново дышать.       Антон прижимает к себе, шумно тянет носом воздух, будто запоминая запах перед тем, как отстраниться – Арсений считывает поплывшие зрачки, расфокусированный взгляд, подрагивающие руки. Не пропускает ни одно облизывание губ, повторяя неосознанно и вместе с тем прекрасно всё осознавая.       Антон зовёт его – этой особой мурчащей интонацией – на этот раз зрачки плывут у самого Арсения и руки дрожат от невыносимого желания прикоснуться, когда он засовывает их в карманы брюк, впиваясь короткими ногтями в собственные ладони до кровавых отметин.       Однажды Антон тянет его за собой сразу после концерта, не спрашивая разрешения – Арсений послушно идёт следом, цепляясь за длинные пальцы, и когда дверь в номер захлопывается спустя сотни невыносимо длинных секунд, жаркие губы наконец-то берут его в плен, а Арсений наконец-то сдаётся, пусть и вывесил белый флаг, казалось бы, три вечности назад.       Антон целует, целует, целует, зарываясь пальцами в волосы, прижимая к двери и к себе, жадно шепчет о том, какой Арсений невозможный, сука, человек, как он его замучил, запутал, завязал внутренности нетерпимо-жарким узлом – невозможный Арсений хрипит в поцелуй его имя и тянет футболку вверх.       Антон позволяет, вздрагивает, прижимается, стонет, когда Арс разворачивает их и впечатывает Шаста в стену; Антон мурлычет его имя, пока Арсений спускается поцелуями вниз. Тёплая кожа под его губами именно такая, как он все эти годы себе и представлял: солоноватая, терпкая, нежная, пахнет ярко, остро и крышесносно, Арсений ведёт по ней носом, втягивая запах, целует влажными губами, слизывает пот, чувствуя, как остатки здравого смысла стремительно покидают его. В ушах шумит, перед глазами всё плывёт, Арс не хочет словить внезапный инфаркт в свои далеко не полные сорок – но и остановиться он попросту не в силах. Шаст дёргает его наверх одним плавным движением, целует нетерпеливо, мокро и правильно, а потом взваливает на плечо – как сам Арсений когда-то давно в одной из сценок – и широкими шагами идёт к кровати.       Когда Антон опускает его на покрывало, Арсений тут же избавляется от футболки под внимательным взглядом, и, так же внимательно глядя наверх, скользит самыми подушечками пальцев по нежной коже. – Не сегодня, Арс, – хрипит Антон, нависая сверху, оставаясь на грани выдоха. – Мы сначала поговорим, как адекватные люди, сходим на свидание, как влюблённые идиоты, а уже потом проведём вместе ночь – по огромной, сука, любви.       Арс смотрит на него во все глаза. – Блядь, – стонет он, поднимая руку и укладывая ладонь Антону на щёку, почти неосознанно поглаживая. – Сука, Шаст, выходи за меня. – Я подумаю над этим, – усмехается тот, слегка наклоняет голову и берёт арсов большой палец в плен горячего, влажного рта. Арсений зажмуривается и громко стонет, упираясь затылком в жёсткий матрас. – Обещай, что во время этого разговора я смогу тебя целовать, – просит он, не открывая глаз. Антон выпускает палец изо рта, наклоняется, прижимается губами к самому уху и довольно шепчет: – Обещаю, – а затем спускается ниже и прокладывает языком широкую влажную полосу от пупка до ключиц, вышибая даже не стон, а жалобный скулёж.       Арсению всего чересчур, всего много – и в то же время недостаточно. Он как в бреду – не может осознать даже четвёртой части собственных ощущений, мозг отключается, перегруженный информацией, поступающей от нервных окончаний, кожа плавится от прикосновений – наконец-то реальных, но ещё более желанных. Он беспомощно глотает дрожащий, вибрирующий от их дыхания воздух, приподнимается на локтях, ловит губы Антона своими – и не может остановиться, притормозить хотя бы на секунду. – Сука, – хнычет он, откидывая голову обратно на матрас, когда Шаст прокладывает обжигающие поцелуи вдоль линии ключиц. – Сука, а.       Антон мычит что-то одобряющее, заставляет Арсения поднять руки над головой, переплетается с ним пальцами и замирает. Арс чувствует, как дрожит его тело – Шаст удивительным образом держит весь свой немаленький рост на весу прямо над ним, не позволяя себе упасть – заглядывает в глаза и окончательно теряет дар речи: глаза Антона в темноте номера кажутся практически чёрными, затягивающими в самую душу и ещё глубже; в них будто содержится ответ на все вопросы мира сразу, и ответ этот – тихое, уверенное, ёмкое «да», которого Арсений ждал столько лет.       Он выгибается навстречу напряжённому телу, кожа к коже – и Шаст наконец-то валится на него, вжимая в кровать. Арса перемалывает в пыль, нервы сгорают где-то под кожей вместе с воздухом из лёгких – Антон целует его снова, будто вдыхает новую жизнь, и Арсений перерождается вновь. – Мы не поговорим, – хрипло смеётся он, оставляя поцелуй на этой чёртовой родинке, сводящей его с ума. – По-моему, мы уже разговариваем, – улыбается Антон, не сводя с него восхищённого взгляда. – А по-моему, всё понятно и так, – ласково говорит Арс, высвобождая руку и нежно проводя ладонью по чужим непослушным волосам. Вплетает пальцы в мягкие кудряшки, тянет несильно на себя, чтобы приблизить лицо. – Понятно, – кивает Антон. – Но я хочу, чтобы оно было сказано вслух. Обрело, так сказать, окончательный вес. Неотвратимый. Чтобы никаких недомолвок и непонимания. Чтобы как в той песне, знаешь? Без шансов, без вариантов.       Арсений кивает. Соглашается. Принимает условия. – Хочешь, чтобы я… – начинает он, запинаясь на полуслове, не в силах совладать с неожиданным волнением. Антон смотрит на него – Арс успевает сосчитать удары собственного сердца, ровно восемнадцать – растягивает зацелованные губы в улыбке, снова опирается на локти. – Ты такой дурной, – ласково фыркает он, не сводя с него обожающего взгляда. Арсения накрывает чужими чувствами так же сильно, как цунами накрывает чёртову сушу: резко, внезапно, убийственно, только почему-то дышать становится гораздо легче, когда Антон смотрит вот так, сияя, как грёбаная сверхновая. – Почему это? – тянет Арсений. – Потому что я люблю тебя, а ты дохуя думаешь.       Арсений замирает, затихает, перестаёт существовать – а потом делает новый вдох и счастливо смеётся. – Скажи ещё раз, – просит он, не переставая улыбаться.       Антон наклоняется, целует в лоб, говорит: – Я, – поцелуи нежно перемещаются на кончик носа, – тебя, – выдыхает уже в самые губы. – Люблю.       Арсений тут же отвечает на поцелуй, вжимается теснее, прижимает сильнее свободной рукой, во второй продолжая сжимать длинные пальцы с одним-единственным кольцом: его чёртов подарок на очередной День рождения, встреченный в туре. – А я люблю тебя, – говорит он сто двадцать четыре удара спустя.       Антон светит так сильно, что слепит глаза, но Арсений даже не думает отводить взгляд, наслаждаясь долгожданным теплом.