Сошедший с ума ветер

— Какие у тебя любимые цветы? — Бизон вдруг нарушил тишину, немало удивив девушку своим странным вопросом. Все же спрашивают о любимых цветах, когда ждут вертолёта для эвакуации после задания. — А что, хочешь мне прислать букет? — хихикнула Уманова, устраиваясь по удобнее на траве. Её тонкий указательный пальчик водил по земле. — Что угодно, кроме хризантем! Они почти такие же уродливые как некоторые люди. Во Франции была даже какая-то грустная история с ними связана. Тем же вечером, когда Пригов отпустил всю группу по домам пораньше, Борис пришёл к Олесе с цветами. С трепетными, мягкими тюльпанами, сиреневые бутоны которых были такими нежными на ощупь, что на них оставались отпечатки пальцев. Тогда же и началась их история, полная общих потрясающих взлётов и сокрушительных падений, совместно продуманных планов на будущее и одиноких вечеров в ссоре. Всего и даже больше.       А потом что-то пошло не так, словно их отношения взяли новый виток на американских горках, а тормоза перестали работать. Как если бы их пара была крейсером, нарвавшимся на мину, среди океанического полотна. Неконтролируемо, пожароопасно и больно. До прикусанных изнутри щёк, до красных отпечатков после чересчур сжатых кулаков, до бешеной боли под коркой сердца.       А Калининград стёр из их жизни запятую и поставил жирную, уродливую точку на них. Все их общие планы хлипкими кораблями разбились об одноимённый порт, оставляя на холодной воде лишь нерациональные обломки, кое-где рассыпавшиеся в крошку. Этот город стал могилой для их чувств, ветрами Балтийского моря загнав их глубоко под промёрзлую землю. На обломках их бывших отношениях появилась Катя, которой Бизон тут же увлёкся в попытке успокоить без устали ноющее сердце. Тогда жизнь разделилась на «до» и «после» в каком-то определённом и одновременно недосягаемом смысле, потому что уже не было той Умы и того Бизона.                     Тарасов не сразу понял, кого не хватает в его шумной палате, а когда спросил, нарвался на переглядки и выразительное остальных ребят. Почему-то сердцу смертельно хотелось, чтобы Олеся просто опаздывала, а не оставила его. Молчание обязательно бы затянулось на более долгий срок, но дверь с тихим скрипом приоткрылась. Бизон хмыкнул, увидев в дверях букет ярких хризантем, в тайне от всех понимая особый, приватный смысл этих цветов. Красивая месть со вкусом. Все остальные бойцы, как по команде, разошлись в разные стороны, впуская Уманову в палату. Ироничная, колючая Олеся с улыбкой, больше похожей на ухмылку победительницы в самом коварном военном противостоянии, передала через Тигра букет цветов. Умилительный момент принятия группой новой возлюбленной командира. Катя воодушевлённо поблагодарила за хризантемы, от радости лучась подобно весеннему солнцу, а Борис читал в глазах Олеси «Ты сделал свой выбор».       Чуть позже Бизон выловил Уму, когда она задержалась в коридоре у кулера выпить воды, и какое-то время просто рассматривал её румяное от вина лицо. Олеся была такой невыносимо далёкой, стоя в двух шагах и заправляя тёмную прядь за ухо. — Что-то хотел? — Уманова спросила это таким равнодушным тоном, что у Бориса прошёлся холодок по спине. — Это что за цирк с цветами, Ум? — злобно прошипел Тарасов, чувствуя, что весь горит от невысказанных слов. — Не понимаю о чём ты, — Олеся улыбнулась так, что у мужчины внутри сердце начало бешено и дико биться сквозь ребра, будто подбитая птица. — Красивые цветы. Символические. Душу заломила тоска, с какой в тихом доме в другой стране эмигранты просыпаются с мыслями о потерянной родине. Что-то внутри лопнуло отчаянно и так непоправимо, до одури горько и невозвратно, что хотелось немедленно прижаться к Уме и взять назад все брошенные тогда слова. Всё было тщетно и слишком поздно, свой главный выбор Бизон уже сделал, а сейчас с головой захлебывался в последствиях. Может быть так будет лучше для всех. — Лесь, это же не серьёзно, — Борис пробовал слова на вкус, они были ледяные и глупые, отвратительно не подходящие, а других просто не было. — Я как посмотрю, у вас с Катей всё серьёзно, — Уманова нахмурилась до тонкой морщинки, которая залегла между глаз. — Знаешь, я даже рада, у меня началась новая страница в жизни. Где-то в гортани Бизона застыл болезненный стон, но дело было отнюдь не в ранении. Ума рубила с плеча и не разменивалась на утешительные или примирительные слова, как, впрочем, и всегда. — Я рад за тебя, — почти что по слогам Тарасов собрал целую фразу, которой хотел показать всё своё уважение. Получилось, надо сказать, отвратительно. — Честно. Или в насмешку над едва живым Борисом, или просто в подтверждение слов девушки, к ним подошёл Тигр. Бизону показалось, что-то недосягаемое для него мелькнуло между ними и сравнение он мог подобрать одно — горячие искры от сварки — значит по технике безопасности нужно закрыть глаза. — Я тебя потерял, — признался Паша, при одном только взгляде на Уму улыбаясь глазами так, как не каждый может сверкнуть идеальной улыбкой. Резкое понимание всех этих их красноречивых взглядов на работе набатом ударило по Тарасову, выбивая из-под его ног почву. Когда Савельев сплел свои пальцы с Лесиными, Бизон чуть не задрожал от переполнявшей его злости и ревности, которая била током прямо в область сердце. Не убивала, лишь монотонно напоминала ему, что он теперь уже безвозвратно потерял, гоняясь за эфемерным «прикрытым тылом». Борис только сейчас понял, осознал забившую пульсом в голову мысль, что никогда и никакая женщина не сможет заменить ему Умку. Его жесткую, стойкую и храбрившуюся Олеську и только для него одного — медовую, елейную, гибкую и мягкую. Уманова чуть прикрыла глаза, прислонившись головой к плечу Паши, в каком-то машинальном жесте, что Савельев даже не удивился. Всего лишь пара движений с вложенным сокровенным смыслом, тут же прояснивших для Тарасова всё, что до этого момента лежало за пределами его понимания. За раздражающей обидой, сковавшей всё тело узкими кандалами, Бизон не мог узнать самого себя, из ниоткуда появилось желание набить Паше морду. Беспочвенное, дурное и до красных вспышек в голове, такое, что нельзя даже думать об этом вслух. Тигр во всём этом был не виноват, он лишь поддержал Уму, подставил ей заботливое плечо для опоры и прошептал, что она ему нужна. Тогда как у Бориса не хватило сил преступить собственную тупую гордость и сделать хотя бы половину из этого. Ведь ей бы хватило и половины на первое время, а потом Бизон обязательно научился бы её любить так, как Олесе этого захочется. В конечном итоге, рассудил Тарасов, даже хорошо, что в её жизни появился действительно хороший и любящий мужчина — меньшего Ума не заслужила. — У тебя всё? — деловито поинтересовалась девушка, намекая на конец их разговора. — Да, — немного помедлив, пока разум так отчаянно ухватывался за родные черты лица, ответил Тарасов. Где-то в гортани ещё теплилось иронично щекотное продолжение «Теперь точно всё». Рассеянно Бизон пожал руку Тигру, совершенно не помня себя, вернулся в палату к Кате и, игнорируя все вокруг, лёг на больничную койку, словно подбитый сотней пуль. До боли сжал веки силясь забыть произошедшее только что, забыть Уму… Но выходило только то, что забыть придётся полжизни, если не больше. Сквозь общую болезненность, охватившую его всё его тело, Борис почувствовал что-то обжигающе горячее на своей шее и, поднявшись в сидячее положение, обернулся на смятую простыню. Отвратительно кричащий своей яркостью лепесток хризантемы, вдобавок ко всему ещё и пахнущий Олесиными духами.