Занимательные записи, изъятые у бретонских учёных

Из "Сборника ричменских легенд и преданий", составленного анонимным доброжелателем. 4Э 187 год, записано со слов пожилой жительницы деревни Н., что в Западном Пределе

Далеко-далеко, за зелёными гленумбрийскими равнинами, за золотыми штомхевенскими полями, за синими банкорайскими озёрами, за серыми ротгарскими лесами, где реки серебряными клинками разрезали каменное лицо земли, где туманы сизыми саванами укрыли рваные раны ущелий, где гномьи твердыни медными перстами потревожили хмурое небо, там стоят горы Предела, чёрные как воды Забвения. В ущельях и на высокогорных лугах, в пещерах и на берегах ручьёв, в оплотах и в каменных городах живёт народ с духом, что старше корней гор. Лица их исчерчены картами подземных вод, жилы их наполнены кровью старых богов, сердца их оплетены вересковыми стеблями, души их вшиты навек между мирами — се племена Предела, изгои-ведьмари, проклятые и проклинающие. Много сказаний хранятся у предельцев в памяти, ещё больше — бродят несказанными средь скал и пропастей, но историю Аюэл-пастушки знает каждый младенец в каждом оплоте, ибо каждая история мести, жертвы и тёмной магии с рождения отпечатана у ведьмарей на той стороне век. Когда из Старого Леса не пришли ещё ледяные ветра, а трава зеленела на склонах круглый год, у ног горы Охотницы жил оплот Серебристого Зайца. Жил и процветал, не зная бед и лишений, собирая дань с податливых соседей и забирая силой у сильных. В сердце горы они нашли искрящуюся тайну, которую приручили, и не брали их ни недуги, ни вражеские стрелы. Жила в оплоте и Аюэл — не воительница и не ведьма, но простушка, выпасавшая коз на щедрых предельских лугах и более ничего не умевшая. Знала она лишь горные тропы да звериные повадки, но этого хватало. Однажды она повстречала юношу в львиных шкурах и встречала его до тех пор, пока её сердце не расцвело вересковым цветом первой любви, и первой страсти, и второй за всю жизнь тайны. Их племена враждовали, но полевые травы стали им ложем, солнце стало им свидетелем, а можжевеловые ветки — верёвками, на которых они завязывали любовные узлы. Нежилась Аюэл в его объятиях, не замечая, что руки юноши терновыми кольцами обвивают её цветущее сердце. Нежилась и в последний их день, пока не увидела закатное зарево — там, где быть его не должно. Горело небо на севере. Горел оплот Серебристого зайца. Жаром и искрами полыхали дома, кровью и пеплом покрылась почва — на родной земле хозяйничало вражеское племя, и Аюэл, не воительница и не ведьма, могла лишь смотреть. Смотреть, как воинов, что не должны были пасть, сбросили с утёсов, и как багрянцем окрасилось речное дно; как ведьм, что колдовали одним взглядом, лишили и глаз, и языков, и чести; как детей, что могли прожить долгую жизнь, развесили на обломках частокола. Аюэл смотрела, не в силах закрыть глаза и уйти, и тьма, и копоть, и кровь, и трупный яд лились щедрыми реками в её зрачки, пока не переполнили до краёв. Лишь к утру чужаки угомонились и забрали добычу: рыдающих женщин, растревоженный скот и уцелевшее оружие. Аюэл выждала, пока в горах затихнет эхо голосов, и вошла в развалины оплота. Прошла она мимо повешенных детей и истерзанных ведьм, мимо распятого вождя и его головы, прошла мимо отчего дома и не вздрогнула — копоть, кровь и яд, не слёзы, плескались у кромки её глаз. Шла Аюэл в сердце горы, где жила искрящаяся тайна оплота — родник с чистейшей ледяной водой, наполненной осколками небес, и хранительница родника, Охотница, хозяйка горы. Шла, наперёд зная, что увидит: осквернённый алтарь и мёртвую нереиду. Тайна перестала быть тайной. Ушла в камень волшебная вода, развеялось древнее благословение, даровавшее её племени могущество, пал оплот Серебристого Зайца. Аюэл осталась одна, и ядовитая тьма, переполнившая её в прошлую ночь, дала свои первые мрачные плоды: жажда, неутолимая и неподвластная, пустила в Аюэл сухие острые корни. Жажда чужой боли и чужой крови, но сверх того — жажда личного отмщения. Неспроста любовник так крепко её держал: после всего хотел заполучить, не тронутую другими воинами… Аюэл не была воительницей или ведьмой, но пастушкой, знавшей лишь горные тропы да звериные повадки. Была она дочерью Предела — месть, жертва и тёмная магия с рождения отпечатались на той стороне её век. По горным тропам пошла она искать помощи у могущественных духов своей родины. Первой тропой Аюэл поднялась на верхушки скал, где гнездились птицы, и там звала духов ветра, пока не охрипла от холода. Тогда прилетел на зов орёл, владыка предельского неба, и увидел в её глазах копоть, душившую воздух, и отказал ей, сбросив со скалы. Второй тропой Аюэл вошла в зелёную рощу, где жило мелкое зверье, и там звала духов живой природы, пока не замолкла от усталости. Тогда явилась из чащи спригган, хозяйка жизни, и увидела в её сердце трупный яд, травивший землю, и отказала ей, выгнав из рощи. Третьей тропой Аюэл вышла к чистому озеру, где плавала в раздолье рыба, и там звала духов горных рек, пока не онемела от голода. Тогда выплыла из глубин водяная лошадь, повелительница ручьёв и родников, и увидела в её душе запёкшуюся кровь, загрязняющую воду, и отказала ей, вытолкнув из озера. Тогда Аюэл отвернулась от знакомых троп, и у Ведьминой скалы нашла ворожей, и у них спросила совета. Не была она ни учтива, ни терпелива, и ворожеи, увидев её великую жажду, открыли, как отомстить и обрести силу. За это Аюэл отдала им свой левый глаз. Четвёртой тропой она шла, по пути собирая лилии и кроличьи тушки, и спустилась глубоко под горы. Там Аюэл нашла пещеру, где жили мотыльки, светившиеся в непроглядной тьме, и там совершила ритуал, и звала она духа, чьи сферы и мотивы неизвестны, пока ртом не пошла кровавая пена. Тогда из щели выползла бабочка, читающая людские страсти, и выслушала Аюэл, и согласилась ей помочь. Взамен она взяла её правый глаз. Тотчас Аюэл окружили мотыльки и сгрызли всю её кожу, чтобы выпустить ядовитую тьму, созревшую внутри. Тогда бабочка отпустила её вершить месть, пока последний из вражеского оплота не издохнет… да только без глаз Аюэл не видела разницы между виновными и невиновными, и потому мстила всем без разбору, как мстит и до сих пор. Тенью бродит Аюэл-пастушка по горным тропам. Лишь запах гари и трупный смрад выдают её присутствие, и лишь духи природы даруют спасение: в воде, воздухе и ветвистых кронах нет у неё власти. А в предрассветную пору можно услышать, как зовёт Аюэл свою покровительницу, духа мести и страстей — но нет ей ответа.