Занимательные записи, изъятые у бретонских учёных

Из "Сборника легенд и преданий орков восточных гор", составленного в 4Э 176 анонимным доброжелателем.

Груна гра-Шад видела тёмные, мрачные сны с тех самых пор, как необъяснимая болезнь выкосила всю её крепость вместе с отцом, матерью, двумя старшими братьями и тремя младшими сёстрами. Всё как наяву было, потому что уже она видела это наяву: лоснящиеся опухоли на зелёной коже, похожие на брюшка ядовитых пауков, чернеющие рытвины, будто черви разъедающие знакомые лица, струпья, наросты, нарывы, голодными личинками покрывающие умирающую плоть. Все погибли. Все, кроме Груны гра-Шад. Болезнь отметила её – будто рукой провела по щеке, оставив на память гноящиеся шрамы, – но не убила. И всё же что-то умерло в ней, что-то сломалось: будто давно треснувший глиняный горшок наконец-то раскололся надвое, и собирать рассыпавшуюся крупу некуда, да и незачем – промокла, перегнила ещё прошлой весной, только выкинуть забыли. Груна гра-Шад и до того не славилась красотой, только большими “мужичьими” клыками и слишком светлыми для орчанки волосами, а после того, как её тронула болезнь, смотреть стало совсем тошно: нарывы на щеке чернели, с них капал желтоватый жидкий гной, и никакие мази и припарки не помогали. Бретоны с близлежащих селений, куда она пошла, похоронив семью, её чурались и гнали прочь, а там, где не гнали, глядели с жалостью и отвращением, которые Груна вынести не смогла. Она хорошей была охотницей, Груна гра-Шад, дочь мастерицы над охотой: дичь сама шла к ней в руки, и в лесах она бы не пропала. Да только теперь стали попадаться ей лишь больные, слабые животные с вредным мясом, а одними корешками и ягодами питаться гиблое дело: после болезни она никак не могла наесться и такая еда только распаляла голод. Груна гра-Шад всё равно ела. И корешки, и порченное мясо, и пила горькую воду из единственного попавшегося ей источника. Возле него и обосновалась: сделала навес из шкур, набросала сена и мха и третьей шкурой накрыла. Вода из источника едва утоляла жажду, даже грязь не отмывала – казалось, только пачкала больше, – а дождь всё не приходил и не приходил, потому Груна вскоре перестала мыться: ни толку, ни смысла. Кто её в глухом лесу увидит, кто осудит? Там, под шкурами она и лежала. Ноги её вскоре сделались слабыми и холодными, руки стали трястись: ни загнать дичь, ни тетиву натянуть. Только и оставалось, что лежать, от голода и безысходности кусать щеки, и губы, и грязные руки, и внутреннюю сторону бедра, на которой осталось ещё немного жира, и баюкать ноющую и плачущую гноем щёку. Шрамов на её теле прибавилось: то были шрамы с рваными краями, следы от зубов, то шрамы с чёрными краями от грязного ножа, который Груна пускала в ход, когда не могла прокусить кожу сама. Однако собственная больная, слабая плоть не помогала. Груна даже надеялась, что она умрёт: от заражения, или от просуды, или от потери крови, но ничто её не брало, потому она продолжала лежать и видеть голодные сны. В них пауки, и черви, и личинки пировали на плоти её мёртвой семьи. Прозрачные брюха были набиты сочным мясом, набиты настолько, что порой лопались, и другие твари тут же принимались поедать их, пока Груна гра-Шад давилась слюной и выла в пропахшую немытым телом шкуру. Сколько же мяса, драгоценного, сытного, вкусного мяса она так опрометчиво отдала им на растерзание, закопав в землю! Глупое, безумное расточительство… Когда Груна сцепилась с одной из личинок за кусок щеки, большой червь, розовый, с тёмными полосками на влажной мясистой коже, повернул к ней человеческую голову и сказал: – Чего же ты ждёшь, моё бедное дитя? Утоли свой голод – терзаниями плоти ты заслужила насыщение. Тогда Груна гра-Шад вцепилась зубами в мясо… и проснулась, вытирая слюну с сухих губ. Тогда она поняла, что сил у неё достаточно для того, чтобы встать; когда встала, нашлись силы, чтобы идти. Так пошла она обратно, к своей умершей крепости, и на ходу срывала одежду – к чему ей обременяющие тряпки, которые не защищают ни от холодов, потому что истёрлись, ни от взглядов, потому что некому смотреть? Все обходили вымершую крепость стороной, а в лесу ей только звери встречались, да те разбегались в стороны. Так, голая, грязная и до смерти голодная, Груна гра-Шад дошла до ворот своего старого дома, и так дошла до последних могил. Она копала сама, ослабевшая от болезни и горестей, потому они были неглубокими. Как радовалась она своей предусмотрительности, раскапывая землю руками!.. Одолев землю, Груна гра-Шад достала из могилы отца своего, Шада гро-Музгара, и до кости обглодала его руку. О, сытный и славный вышел у неё обед: мясо было мягким, изъеденное червями, да и сами черви пришлись кстати… однако голод её не утих, и даже целиком съеденный мужчина не смог утолить её жажду. Когда желудок не выдержал количества, Груна лишь выплюнула лишнее в пустую могилу и уснула почти сразу, даже не зайдя в общинный дом. Ей вновь снились черви и личинки, но теперь пировала она с ними: вместе они делили мясо и кости, сухожилья и мозги. Груна гра-Шад ела, пока не лопнула, а затем наблюдала, как её пожирают недавние соучастники. На следующий день Груна гра-Шад вынула из могилы мать свою, Тарзу гра-Музгар, и съела её грудь, живот, и того, кого её мать в животе носила, и вновь провалилась в глубокую дрёму. Большой розовый червь с человеческим лицом опутал её тело и смеялся, нежно слизывая гной с больной щеки и проникая хвостом в различные места. – Ах, дитя, ты так славишь меня! Как сильна ты стала, поглотив плоть отца, тебя вырастившего, как вынослива и плодовита ты стала, поглотив утробу, тебя породившую. Теперь же черёд главного: поглоти же мудрость племени своего, чтобы познать и принять меня! И вновь Груна гра-Шад принялась раскапывать могилы, и вытащила братьев своих, Сгура и Хактара, и сестёр своих, Шифут, Кантаз и Ризат, и раскроила их черепа и пожрала их мозги. И тогда не нужен ей стал сон, чтобы понять, что делать дальше: она собрала дров и хвороста, и сухой травы; сложила на них остатки отца своего, сверху покрыла его сухими ветками, а сверху них сложила остатки матери своей и повторила всё для каждого. Затем она нашла огниво и подожгла костёр, и принялась ждать, пока не выгорит всё до мельчайшего пепла. Два дня и одну ночь горел огонь в вымершей крепости, два дня и одну ночь Груна гра-Шад ждала. На вторую ночь взошла она на пепелище, вымазалась золой с ног до головы, выложила из оставшихся костей нечитаемые знаки и призвала того, кто являлся ей во снах. И червь явился, выступив из дыма и пепла. Тело его было покрыто кровью и слизью, а человеческое лицо улыбалось, показывая гнилые сточенные зубы. – Готова ли ты познать меня, дитя? – Да, Намира, лорд Тьмы и брат Ужаса. Я готова, – ответила Груна гра-Шад. И тогда Намира взял её на костях её отца и матери, братьев и сестёр, и ночь наполнилась омерзительными звуками и леденящими кровь деяниями. Наутро наказал он ей выбросить и забыть имя, что носила она до этого, и идти по селениям, бросая в благодатную почву его семя. *** Истории разнятся с этого момента: одни говорят, что от связи с Намирой родилось несколько детей, и их она подбросила в сильные крепости Краглорна, и именно поэтому они впоследствии зачахли и были заброшены; другие рассказывают, будто родился всего один ребёнок, но до того уродливый и омерзительный, что ни солнце, ни тени не желали касаться его, и потому матери пришлось пожрать его, чтобы восстановить баланс сил в Нирне; третьи уверяют, что никаких детей не рождалось, но орчанка распухла до того, что не могла ходить и исполнять волю своего господина, и ей пришлось вскрыть собственную утробу и освободиться от бремени. В одном мнения (и народное, и официальное) сходятся – та, что ранее называлась Груной гра-Шад, стала называться Собирательницей и вскоре после гибели крепости Музгар основала культ Собирательниц Мёртвого Семени, посвящённый мужской ипостаси Намиры. Этот культ долгое время терроризировал кладбища Краглорна в конце Второй Эры, потому как жрицы совокуплялись с мертвецами, чтобы “собрать мёртвое семя”, и поедали их плоть ради насыщения, что вовсе не радовало родственников умерших. Кроме того, родившихся от этих ритуалов детей, если таковые рождались, они подбрасывали в детсткие приюты и храмы, что в некоторых случаях приводило к ужасающим последствиям. Сама Собирательница была убита неким охотником на ведьм и даэдра, пришедшим из А’ликра, но основанный ею культ просуществовал почти век и окончательно канул в небытие только в начале Третьей Эры. По крайней мере, с того времени в Краглорне не было зафиксировано ни одного случая ритуальной некрофилии и каннибализма (имели место только единичные, которые к печально известному культу отношения не имели).