Ученица чародейки

Возле подгоревшего дома, от которого со слезами убежала Глэдис, девушек поджидал сюрприз — рядом с развалинами стоял… тот самый юноша, церковный служка. — Нелегко теперь нашей деревне придётся, — произнёс он, — мы или голышом ходить будем, или доведётся со стороны портного звать — мало того, что пожар убытка наделал, так и наш портной, Дон, погиб нынче — загрызла его какая-то страшная зверина, — он испытующе поглядел на учениц чародейки. — Огромная такая зверина, вида нездешнего, небывалого. И, кажется, я знаю, откуда чудища-страхолюдища такие берутся. А пастор отказался отпевать Дона — мол, тот любился с ученицей, — юноша помедлил, — ведьмы. Адна с некоторым волнением посмотрела на него. А он даже недурён собой, мелькнула совершенно неуместная мысль. В призрачном облике она об этом не думала, только о том, чтобы помочь исцелить его. — Всё равно похоронить его надо, — сказала она вслух, имея в виду беднягу Дона. И украдкой сжала руку Глэдис в знак поддержки — Я помогу вам, — вдруг вызвался парень. — Я, конечно, всего лишь служка, а не священник, но негоже Дону покидать этот свет без напутственной молитвы. Как могу — так отпою. Адна с благодарностью кивнула. Юноша поманил обеих молодых чародеек за собой — собственно, погост был недалеко тут. Кроме угрюмого могильщика, никто проводить Донни в последний путь не явился — сородичи злосчастного портного побоялись, что на них падёт гнев Наставницы. Служка развернул Псалтырь и взялся за свою работу, читая один из Давидовых псалмов — о Господе, Который «покоит меня на злачных пажитях и водит меня к тихим водам». Глэдис лишь тихо всхлипывала, боясь громким плачем прервать служку и нарушить ход церемонии — вдруг Творец не примет Своего грешного сына, осмелившегося назвать своей ведьму. Скорбная церемония подошла к концу. — Господь наш, Творец и Вседержитель, — от себя договорил юноша, — есть Воскресение и Жизнь, Он отдал Сына Своего Единородного, чтобы тот, кто в Него верует, жертвой Его не умер, но имел жизнь вечную. Аминь. — Аминь, — следом за служкой повторила заплаканная Глэдис, хоть и была посвящена в Тайное Сестринство. Даже угрюмый грубиян-могильщик, засыпающий гроб землёй, и тот изумлённо оглянулся на ведьмочку — да ведь она, хоть и служит врагу рода человеческого, женщина как женщина и любит погибшего ничуть не меньше, чем порядочные матери семейств — своих мужей! От такой кощунственной мысли могильщик лишь рьянее лопатой заработал. — Пошли, Адна, — веки у несчастной «вдовы» уже походили на пузыри. — Больше нам делать тут нечего, чужие мы здесь. Адна молча кивнула — слова застряли бы в горле. Взялась, не глядя, за руку подруги и побрела вместе с ней прочь. — Погодите! — позвал ни с того ни с сего Альфред. — Да? — Адна обернулась, приостановившись, вопросительно поглядела. Всё же он явно хорош… и сердце у него доброе. «Прекрати», — мысленно одёрнула она себя, думая об участи несчастного Дона. — Я… — начал было служка — и запунцовел. Только что он проводил в последнюю дорогу беднягу портного, мысли юноши должны были течь в скорбном направлении или реять в сфере нетленных — духовных — благ, но перед глазами упорно вставал золотисто-прозрачный фантом… — Меня зовут… — сызнова начал парень — похоже, совсем не с того, с чего заговаривал в первый раз, но Глэдис мигом перебила: — Тебя зовут Служитель Божий, другого имени рядом нами ты называть не должен! Иначе Донни на тот свет уйдёт не один, а с товарищем. Никогда не называй своё крещёное имя ни нам, ни кому-то из наших сестёр! — Она права, — решительно заявила Адна. — Это… Это слишком опасно, а я и без имени тебя запомнила, — тихо сказала она. — И я тебя запомнил, — тихо ответил служка. В каком бы виде днём ни предстала эта девушка — Альфреду было не забыть восхитительное создание из лунных лучей, такое же доброе, как и прекрасное. Адна с минуту смотрела на него, затем вздрогнула, как высвобождаясь из забытья, и зашагала прочь. К ставшему теперь ненавистным — и вправду проклятому дому.