Время перемен

Снаружи рассвет смеялся пряным Асгардским утром. Воздух становился всё более теплым, из него постепенно стекала влажная свежесть, от которой обычно щемит в груди и светлеет в глазах. Краски уже сделались бледнее, ветер слегка притих. Шторы были оставлены в покое, а покалеченная ладонь снова терпела над собой нежное издевательство. Последний яркий лучик ловко шмыгнул в комнату и, словно крохотный зверек, забрался на колени Луны, а оттуда по бисеру на платье и спрятался в её густых ресницах. Из-за русых волосков показалась лишь его мохнатая спинка, и в мгновение ока те стали желтыми, как усики с пыльцой полевых цветов. Бинт ложился мягко, словно вата, ровно и кропотливо. Тоненькие волоски, так и не убранные обратно в прическу, падали вниз прозрачными, пушистыми ниточками, и их кончики щекотали Локи ладонь. Но он не стал говорить Луне об этом. Он всё так же наблюдал за каждым её движением, как будто она была чем-то необычным, совершенно новым и неисследованным для него. Юная и красивая, ласковая и прекрасная. Такая, какой еще никогда не было в его жизни. Золотистая прядь выскользнула из мальвинки и упала девушке на лицо. Сморщив нос, она быстро убрала её за ухо и продолжила работу. Принц пригляделся. Кончик её уха был слегка заострен и покрыт очаровательным румянцем. — Ты альвийка? — Не совсем. Моя мама была из Асгарда, — ответила Луна и тут же прикусила губу. — Простите. Мне следовало быть внимательнее. Я не хотела напоминать вам о матери. — Ты не сказала ничего такого, — успокоил её Локи, хотя у самого в груди отозвалось знакомое уже неприятное эхо. Он со вздохом отвел взгляд. — Похорон еще не было? — Нет. Будут этим вечером, — и она добавила после недолгой паузы уже совсем другим голосом: — Мне так жаль. Я вряд ли смогу представить, какого вам сейчас, и понятия не имею, что нужно говорить… — Вот именно, не имеешь. Так что не нужно меня утешать, — оборвал принц похолодевшим тоном, потом забрал идеально перебинтованную руку и поднялся. — Ты сделала свое дело безупречно. Можешь быть свободна, — с этими словами он отошел к окну и замер к девушке спиной. Смущенная Луна тоже встала, молча поклонилась, взяла поднос и вышла.

***

Солнце. Что за чудная сущность? То оно встает по утру и дарит незаслуженную надежду, то заставляет дрожать в предвкушении горя, грядущего вечером. Как бы красив не был закат, сколько бы пряных красок он не вмазывал, словно гуашь, в душу крупными мазками, всё равно наступает ночь, и люди ждут восхода, изнемогающими сердцами тянутся к свету. Солнце обожествляют. Но никто не обожествляет звезды. Потому что звезды, как бы восхитительно прекрасны они ни были, напоминают людям о смерти. Бриллиантовые веснушки на смуглом небесном полотне, яркие маяки в глубине темного океана. Души. Конец. Самый последний момент чьей-то жизни. Край нитей судьбы, оборвавшейся с прятки Скульд. Видят норны, как тяжело было Локи сейчас. Смотрящему в небо и едва не завывающему от тоски. Он не обещал не лить по ней слез. Не обещал отомстить или воздвигнуть памятник. Он просто обещал, что придет попрощаться. Когда будут отплывать ладьи, он должен стоять подле отца на пристани. Потому что мама стояла. Пусть и без тела, поглощенного Бездной, она стояла, уверенная в смерти любимого сына. Солнце садилось. Так же грандиозно, как и вставало недавно, только теперь, глядя на него, хотелось не ликовать, а просто забиться в угол и разреветься. Локи присел на кровать и уткнуться лицом в мягкие от бинтов ладони. Луна оставила лекарство на случай, если ему вдруг станет худо. Кружилась голова, но это ничего. По-настоящему худо было внутри. Вот бы кто-то придумал лекарство от больной души. Со вздохом, принц потер глаза и решил, что пора готовится. Нужную одежду принесли еще поздним утром. Он младший, значит ему полагается пастельный серый с оттенком сирени цвет. Так решила мать еще при жизни. Он и правда похудел, туника легла куда свободней, чем раньше. Перетянув поясом широкий балахон и скептично расправив складки, Локи подошел к зеркалу. Без помощи гребня он собрал волосы в хвостик и затянул лентой. Волосы принца должны быть собраны, так требовал обычай. Потом достал с верхней полки невидный чужому глазу ключ и, щелкнув замком, вынул из ящика небольшую резьбленную шкатулку. В шкатулке лежало кольцо. Он знал это наизусть. Вообще-то, он ни кольца, ни браслеты никогда не носил, а если и надевал иногда, то непременно снимал на ночь. Но это кольцо было особенным. Это кольцо ему подарила, конечно же, мама. Тоненькая, слегка извивающаяся телом серебряная змейка с двумя изумрудными каплями-глазками, такая искусная, что даже едва заметные чешуйки на ней были. Вовсе не символ хитрости и изворотливости, нет. Фригга всегда считала змей чутким. Не тех, что душат своим мощным телом и убивают, впрыскивая в тело яд, а потом заглатывают целиком. Маленьких, юрких змеек, весьма милых и ласковых. Локи их тоже любил и привил эту любовь и Тору. Вернее, Тор сам привился, когда услышал, как брата дразнят «Змеем». Так обидно тогда стало, так досадно, прямо до слез. И мама подарила ему кольцо. Сейчас оно было годно лишь на мизинец, но это её подарок и сегодня её похороны, так что нужно надеть. Он еще минут десять простоял в ванной, умываясь и тяжело дыша, потом громко вздохнул и вышел в коридор. За дверью его, вопреки ожиданиям, не ждала стража, по пути он вообще никого не встретил. Тишина давила, тишина раскрывала душу и доставала оттуда по кусочку тени его прошлого, давно забытые, схороненные в памяти образы, шутки, слова. Здесь они играли в догонялки, а за тем гобеленом он прятался. Принц ускорил шаг до самой арки, пока, наконец, ноги не стали ватными от волнения, и не пришлось остановиться, переводя дух. Он облокотился плечом на одну из колонн и молча огляделся. Светильники были погашены, сквозь огромный зал в глубь дворца тянулась влажными щупальцами темнота. Напротив стены с дверью другой стены не было, а зияла пустота, и там, снаружи, в той пустоте стояли люди. Как на ночном небе звезды, в толпе силуэтов подрагивали огоньками факелы. Образуя достаточно широкий проход, слева выстроились воины в доспехах, справа — скорбящие люди. Не только о королеве скорбящие, они ведь тоже многих потеряли во время атаки. Сколько жертв нужно, чтобы искупить чью-то алчность? Сколько невинных душ, чтобы покрыть чьи-то амбиции и восстановить руины? Сколько жертв было тогда, в Нью-Йорке? 80 человек. Локи точно знал, что 80 человек погибло только до его пленения. Сколько было потом? А если бы среди них оказался кто-то из его родных? Мама, например. Летний зал и длинная пристань, всё вокруг окутано дивным белесым светом. В воздухе витает тоскливый покой, в тоске — смирение, а в смирении — волшебство. Такое, как бывает, когда тебе вслух читают сказку или рисуют барашков. Локи хрустнул костяшки пальцев (больно, ну и пусть, внутри больнее сейчас), отлепился от колонны и мерным шагом направился к пристани. Он шел, как во сне, казалось, всё, что он видит, нереально и вот-вот растает, стоит лишь ущипнуть себя покрепче. Но он не станет щипать, он ведь обещал. Его заметили не сразу. Трудно среди желтого света огней заметить тонкую, блеклую тень. Он успел дойти до середины, когда услышал перешептывания. Но ему до них дела не было. Пусть шепчутся. Это ведь значит, что далеко не всем на него окончательно наплевать. Никто из стражи его ни разу его не остановил, видно, отец предупредил. — Бедный мальчик, — услышал он откуда-то сбоку и на мгновение сбавил шаг. — Чего бы там не случилось, а с матерью попрощаться заслуживает каждый. «Неужели, обо мне…» — глаза снова защипало. Локи поднялся на возвышение и встал по левую руку от отца. Плеча коснулись. Отец был царем, но отец и отцом был тоже. Принц взглянул на него. Выглядит уставшим. Волосы будто еще больше побелели. И как он вчера не заметил? Тора здесь не было. Локи разглядел его чуть поодаль, стоящим рядом с какой-то девушкой. Видно, это и есть Джейн. Сиф что-то шепнула Фандралу, кивнул в сторону младшего принца, и тот тоже взглянул на него. Локи бы ухмыльнулся, да губы не слушались, едва не дрожали. «Какая милая из них вышла бы пара!» — говорили фрейлины о маленьком колдуне и воинственной девочке. Они оба высовывали языки от забавного детского отвращения и продолжали стучать деревянными мечами. «Прямо два мушкетера, вы только посмотрите на них!» — добродушно хохотали конюхи в спины двум смазливым мальчишкам, гордо шагающих в обнимку по тропинке. «А у меня старшего брата никогда не было. Но я бы так хотела!» — выпячивала нижнюю губку ванахеймская принцесса, веселясь в окружении принцев. Это были друзья его детства. И Локи не знал, что будет делать, если они уже никогда не посмотрят на него, как прежде, с раздражением, закатывая глаза, но похлопывая по плечу и улыбаясь друг другу. Запрется в покоях, наверное, как капризная девчонка. Оставалась надежда, живучая тварь, однако, что всё наладится. Их ведь не было в Нью-Йорке, они не видели, каким маниакальным безумцем он там себя показал. Но они были на Земле в прошлый раз и они знают про Разрушителя. Его на Тора они не променяют. Тор всегда был лучше, Локи не возражал, иначе чему было завидовать? А значит, он всё же запрется в покоях. Их окружала ночь. Холодная река была похожа на бездну, содрогающуюся от избытка собственной черноты, холодная и безжизненная. Вернее, отнимающая жизнь. Как и небо. На глади воды показалась первая ладья. Черная фатиновая накидка развевалась на ветру, свечи подрагивали, но не гасли. Усыпанное лепестками роз ложе словно парило в невесомости. Немного покачиваясь и рассекая носом волны, ладья медленно шла вперед, к водопаду. Так это было красиво! В груди принца болезненно защемило и дрогнуло сердце. Он ужаснулся себе. Неужели, можно восхищаться этим? Она умерла, чтобы ты мог жить. Ибо так возлюбил Бог мир… Было больно. Больно осознавать, что всё закончилось просто так. Без долгой прощальной речи, на которую, какой бы страшной не была рана, всегда остается время. Но она, наверное, и сказать ничего не успела. И не дрогнула. Всё закончилось просто взглядом, глазами, полными слез. Бесконечно добрыми, синими глазами. Он даже не смог к ней прикоснуться, лишь разрушил видение. Сколько же он, глупец, за свою жизнь всего разрушил! Он ничего не мог изменить. Слишком много он от нее не принял, не запомнил, не сохранил. И хотелось кричать. Убежать, спрятаться и заплакать, громко, чтобы все услышали, как ему больно. Эгоистичное желание. Хотелось ухватиться хоть за что-нибудь, чтобы перестать падать, но хвататься было не за что. Потому что ладья уплывала. А мама отдала ему свое сердце. Всепрощающее, горячее, материнское сердце. Пусть бы это уже поскорее всё закончилось, и, в тоже время, хотелось, чтобы не кончался никогда. Рядом свистнула стрела, и Локи вздрогнул. Подожженный наконечник прорезал темноту, словно комета. Этот росчерк он запомнит навсегда. Первым занялся фатин. Дунул ветер, и в воздух взметнулись небесно голубые полы платья. Норны, это то самое платье! По щекам вновь покатились слезы. Близился конец. Стоило ладье достичь края и подняться в воздух над водопадом, огонь превратился в мириады огоньков. Душа королевы уносилась к звездам. Не зря Локи так сильно их любил. Одной из них он теперь будет молиться, называя по имени. ССотн горящих стрел посыпалось с причала, и река запылала. Небеса заполнились искрами горячего света. Белые, золотистые, алые россыпи, туманности, галактики. Души. У каждого из скорбящих сегодня появилось родное имя там, наверху. Локи смотрел в полыхающее красками, бесконечное, страшное и красивое небо широко распахнутыми глазами, уязвимый и беззащитный, открытый настежь, разобранный по частям, проломленный насквозь. В груди неистово колотилось сердце. Ему, казалось, что он вот-вот задохнется. На щеках блестели слезы, мизинец нестерпимо жгла крохотная змейка, чуткая, ласковая. А в душе — покой. Откуда? Всё правильно. Ибо так возлюбил Бог мир… К небу, вслед за искрами, устремились серебристые сферы — любовь, собранная в материальный свет, чтобы согреть одиноких. Сейчас каждый чувствовал одиночество. Люди потеряли так много. Локи вдруг понял, что ничем не лучше их, не достойнее, не выше. Они ведь все, как и он — живые. И почему он не понимал этого раньше? Это ведь так просто! Почему для этого ей пришлось умереть? Может, раньше ему это было просто не нужно? Раньше, когда у него было всё. А у него было всё. И дом, и семья, и свобода, потому что была жива его мать, готовая заслужить это всё для него. А сейчас её не стало. И Локи должен был научиться жить без неё. Это ведь и есть перемены — когда через боль разлучаешься со старым, чтобы приобрести новое. Когда давно отвергнутый отец приходит в темницу, когда старые друзья смотрят без осуждения, когда на пальце любимая змейка с изумрудными глазами. И он будет учиться. Он будет жить. Ради неё. Ради всех них. Ради отца и Тора… Нет. Ради отца и брата. Потому что она бы хотела именно так. Ради народа и смертной. Ради себя самого. Он не даст её жертве сгинуть напрасно. Он снова станет сильным. Он будет бороться и победит. Дабы каждый, верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную. Последние искры таяли под куполом небес. Люди молча смотрели им вслед, не решаясь заговорить, а лишь плакали и прижимались друг к другу. И Локи плакал вместе с ними. Локи, младший наследник Асгарда, сын Одина Всеотца и покойной королевы Фригги. Ледяной великан, выращенный в тепле её рук.