Купить ангела

Он так устал. Выдохся. Как морально, так и физически. Существовал последние месяцы на автомате, выполняя любые команды, абсолютно не задумываясь. На выгуле, как это называли хозяева питомника, другие ангелы пытались подойти, заговорить. Помочь. Глупые. Он и сам не в состоянии себе помочь. Изнутри ломает бульдозером все тщательно выстроенные за годы рабства границы комфорта. Сердце разрывает на части, а дерьмовое предчувствие все никак не отпускает. Ангел знал, отчего это может быть, но опять-таки ничего не мог сделать. Его окружили проклятущие стены. Металлическая коробка из прутьев. Она надоела до оскомины. И уже так хотелось, чтобы крылья отросли достаточно, чтобы выбраться отсюда, пусть и пройдя при этом через местный вариант ветклиники. Может, физическая боль отвлекла бы от тяжелых мыслей. Хоть на какое-то время. В один из вечеров, когда отчаяние захлестывало по максимуму, раздался противный гудок сирены. Стена, разделяющая клетку и общий загон, со скрипом поднялась, а по коридору пронесся запыхавшийся хозяин питомника, подгоняя никуда не торопившихся ангелов криками и раздражающим скрежетанием алюминиевой кружки по металлическим прутьям. Невыносимо громко для чувствительного слуха. Неприятно до тихого матюкания себе под нос. Остальные скосились на прежде исключительно вежливого и позитивно настроенного архангела. За эти месяцы, проведенные здесь, он стал чем-то вроде неформального лидера. К нему всегда обращались за помощью, когда становилось просто невыносимо. Когда душили слезы от переполнявших чувств. Когда нужно было высказаться. И ангел помогал. Всегда и всем. Но не сейчас. Сейчас он сам остро нуждался в помощи. Второй гудок. Предупредительный. Все засуетились, спеша занять себе место, которое выбирали в зависимости от собственных предпочтений. Те, кто хотел выделиться, понравиться, то есть те, кто хотел призрачной свободы — садились в первые ряды. Прихорашивались, как могли и с нетерпением ждали покупателей, которых с каждым днем становилось все меньше. Те, кого устраивала жизнь в питомнике, соответственно подальше. Прятались за спинами энтузиастов. Обычно Хосок сидел позади. Он уже побывал однажды в роли питомца. Ему хватило на всю оставшуюся жизнь. Но суетившиеся прямо перед носом ангелочки нечаянно поставили подножку, об которую ничего не замечающий архангел и споткнулся. Почти упал, но, взмахнув крохотными крылышками, поймал, наконец, равновесие. Не заметил, что хозяин уже прикрикнул за нерасторопность. Да и не смог бы. Ангел заворожено принюхивался, утопая в диких нотках цитрусовых с каким-то странным привкусом.  — Ух ты. Низкий бархатный голос пробрал до костей. Мысли спутались окончательно, притупляя сознание, позволяя приблизиться к широким прутьям ограждения. Пальцы обвили холодный металл, а глаза отчаянно заслезились от слишком яркого света, который мешал рассмотреть пришедшего человека. Он был там не один. Однако остальные не имели никакого значения. Приближение чувствовалось каждой клеточкой, которая просто кричала раздутыми инстинктами. Наконец, тень от приблизившегося человека перекрыла искусственный раздражающий свет. Хосок не смог спокойно вздохнуть, утопая в необычайно холодных глазах. Он видел гораздо больше остальных. Чувствовал глубже. А гребанное плохое предчувствие испарилось бесследно, словно никогда и не появлялось. Он нашел своего человека. Стал хранителем. Вдруг щеки коснулась чужая ладонь. Погладила оценивающе. Хосок еле сдержался, чтобы не замурлыкать. Рука скользнула к шее, цепляя болтающийся ярлычок. — Хоуп? — попробовал прозвище на вкус, а потом вдруг улыбнулся как-то резковато и неправильно. — Какой идиот придумал эту кличку? Хосок пожал плечами, не желая вдаваться в подробности. Конечно, он знал и помнил все, что связано с этой дурацкой кличкой. Только воспоминания до сих пор были слишком болезненными. Человек напротив задел неосознанно одну из самых больших ран, поковырялся в ней и оставил ныть и кровоточить. Ангел опустил взгляд, сжимая ладони в кулаки, отчего металл скрипнул неприятно, вынуждая отпустить прутья.  — Хотя, знаешь, надежда — это, пожалуй, именно то, чего мне не хватает сейчас, — палец подцепил подбородок, вынуждая посмотреть прямо в глаза, позволяя заметить беснующееся саморазрушение, промелькнувшее на долю секунды за ледяным, осколочным взглядом. — Станешь, моей надеждой? И что можно ответить на столь отчаянное предложение, учитывая крепкую связь «человек-хранитель»? Только кивнуть, соглашаясь. Без вариантов. Парень по ту сторону клетки растянул губы в своеобразно-счастливой улыбке.  — Папочка, я выбрал!  — Ты уверен, Тэхен-и? Имя прожгло нутро. Отвлекая от внешних шумов. Залип, теряясь в собственном выстраиваемом мирке. Проебал момент, когда к ошейнику прицепили поводок и дернули резко. До искр перед глазами. Хосок зашипел, цепляясь за удушливую полоску на шее. Огрызнулся на человека, что так груб. Ненавидел излишнюю жестокость. Ангел и так пошел бы. Но не теперь. Терпение лопнуло, обрывками разлетаясь по чрезмерно уставшей душе. Надоело. Из вредности верещал и царапался, не подпуская к себе до последнего. Зацепил пару раз, с удовольствием слушая матюкания.  — Какой темпераментный, — рассмеялся Тэхен совсем рядом. Хосок застыл, поднимая взгляд на фигуру справа. Отметил тощую фигуру, пробежался по излишне потрепанному виду, остановился на внимательных карих глазах, теряясь в который раз. Не заметил как человек, что тащил из клетки, решил воспользоваться заминкой. Замахнулся для пощечины. Но Тэхен опередил, сжимая чужой кулак до хруста. Переменился в лице, вмиг теряя крохи доброжелательности. В нем проскользнуло что-то дикое, на грани с сумасшествием, подрывая решимость.  — Не смей. Трогать. Моего. Ангела. Тот в ответ проскулил жалобные извинения, умоляя отпустить. Дернулся, вздыхая облегченно, когда Тэхен выпустил его ладонь. Жалкое зрелище.  — Псих, — прошептал, отворачиваясь. Теперь не сдержался уже сам Хосок. Говорить гадости за спиной, да еще о его человечке? Такое не спускают с рук, особенно находясь в нестабильном состоянии в психо-эмоциональном плане. Ангел загородил Тэхена, зашипел громко и царапнул воздух в опасной близости от чужой спины. Продемонстрировал свою позицию под приглушенные шепотки ангелочков, столпившихся у внешней стены вольера. Они понимали, что все это значит.  — Ну, точно. Какой хозяин, такой и питомец, — пробухтел мужчина. Перекрестился и ушел от греха подальше. Тэхен, наблюдавший спокойно все это время, довольно мурлыкнул на ушко, обвивая руками талию со спины.  — Какой же ты у меня воинственный, — кончик носа спустился вдоль шеи, вдыхая незнакомый (пока) запах, ткнулся в ласковый пух расправленных крыльев. — И нежный, — отцепил крючок дешевого и грубого ошейника. — Ты ведь не сбежишь от меня? Ангел не ответил. Вместо это развернулся на сто восемьдесят, переплел пальцы с чужими и улыбнулся. Так ярко и мягко, как только мог сейчас. Никуда он от него не денется. Ему за ним еще приглядывать нужно. Тэхен приподнял машинально уголки губ. К нему вернулась прежняя холодность и безэмоциональность, от которой Хосока выворачивало наизнанку. Он чувствовал ее фальшивость и искусственное, внешнее происхождение. И решил соскоблить, пропуская по пальцам огоньки, впитывающиеся в теплую кожу, подсвечивая место проникновение внутренним сиянием. Залечивал до изнеможения, прижимаясь к теплому боку в машине. Отдавал последние крупицы силы, не жалея ни секунды. Так и не успел прощупать ментально изменения. Сон вырубил напрочь. Голова съехала на плечо, а потом и вовсе на колени. Тэхен улыбнулся неожиданно тепло. По-мальчишески. Погладил по ярко-красной макушке, зарываясь в непослушные прядки. Он почувствовал что-то. Что щекотало кожу все это время и прекратилось, как только Хоуп заснул. Навязанное лечение поистерлось о приятное тепло, так и шныряющее по венам. Пусть и не исчезло еще совсем, но уже и не душило как прежде. Определенно, в этом была заслуга ангелочка, который так забавно причмокнул губами, переворачиваясь во сне. Открылся перед ним так доверчиво, несмотря на брошенное и, по сути, правдивое звание — «псих». Даже попытался защитить от неосторожных слов. Так самоотверженно и рьяно. Нет, у Тэхена не повернется язык назвать его игрушкой. Хоуп будет его личным совершенством. Отдельным видом искусства, которым он не будет ни с кем делиться. Не повторит прежних ошибок. Его отец вздрогнул, заметив кардинальные перемены через зеркало заднего вида. Побоялся спугнуть сказочное видение. Лишь наблюдал, не разрывая тишину, наполненную тихим сонным сопением. И молился всем Богам, уповая на то, что эти перемены в сыне не исчезнут.