«Ты никогда не узнаешь, что такое быть сильным, пока не сделаешь свой и только свой выбор быть сильным…» © Боб Марли.
«Дорогой Дневник, мне снятся страшные сны, одинаковые по содержанию: я иду в Запретный лес, прячусь в кустах вереска (они тут такие огромные), сижу около часа и, примерно в два-три часа ночи, наблюдаю разные битвы животных, начиная от гигантских многоножек и заканчивая единорогами. Всегда много крови, а проигравшего (мертвый) я по частям собираю в мешок и тащу на поляну неподалеку. Признаюсь, мне все эти сновидения мешают спать. На утро я чувствую себя уставшим и изможденным, как будто действительно куда-то ходил. Но это ведь не так, да?» © запись от 17.10.91. Дописывая дневник, я вспомнил еще кое о чем, но лимит времени заполнения блокнотика подошел к концу. Пора идти на ужин. Грянула среда, самый тяжелый день недели для многих студентов. Вместо четырех пар нам ставили три, но взамен мы после обеда писали разного рода лекции, влияющие на детскую психику медленно, но верно, вроде «Первая любовь» (пытались сказать, что половой связи между представителями одного пола не должно быть) и «Страхи темных магов» (а тут нам внушали, что все чернокнижники поголовно уголовники и помирают они лет в двадцать, если не в десять). К счастью, многие детишки имели представление о стереотипах и манипуляции — магический мир, как никак. После лекций я шел делать домашнюю работу и готовился к теме следующего урока. Это как раз было время между полдником и ужином. Около трех часов. В библиотеке было шумно и невыносимо скучно — книги про магию должны быть увлекательными и интересными, но на деле они просто представляли собой талмуды про точные науки, знание которых требовалось при исполнении заклятий. Сложно. — Марин, — канючил как всегда под боком Малфой. — Пойдем уже домой. Меня невероятно раздражал этот тип. При людях и на уроках он вел себя как подобает аристократу: мужественно, величаво, снисходительно. Даже не знаю как это описать. Его оценки плавали с моими и когтеврановскими, его успехи в заклятьях поражали даже Грейнджер, его точность в приготовлении зелий оценил сам Снейп. И, вот, напрашивается вопрос — почему со мной он ведет иначе? Почему открывает слабость и… другие мерзкие девчачьи штучки. — Иди один, Малфой, — говорю я, склонившись над Дневником. — Через десять минут ужин. — Ты не хочешь ходить со мной? — Не в этом дело, — я начинаю складывать свои вещи в портфель: два свитка с эссе, дневник, пергаментная тетрадь по Чарам, пергамент размером с А4 по Трансфигурации, пенал и чернильница. — Ты же не позволяешь мне поговорить с другими людьми, а ведь мне очень важно иметь связи в обществе. Повязываю на шею слизеринский шарф, наглухо застегиваю мантию, закидываю портфель за спину. Волшебная палочка в руке. — Моих вполне хватает, — возражает мне Драко, полностью готовый к выходу. — Тебе просто нужно быть рядом. Конечно, тебе ведь делают все дело репутация отца, история семьи и богатство хранилищей в банках. — Не хочу. Я должен быть самостоятелен. Сколько я об этом думал?.. Сколько часов я провел, размышляя о своей независимости? Сколько дней я еще должен провести рядом, подле младшего Малфоя? — Но я этого не хочу! Мне это надоело. — Заткнись, — мы вышли в безлюдный коридор. Отлично. — Ты меня раздражаешь, — толкаю его и прижимаю к подоконнику, головой о стекло и лицом к себе. — Я ненавижу тебя. Я презираю тебя. Я тебя же и убью этими вот руками, — до красноты в ладонях прижимаю маленькую голову мальчика к окну, тяну светлые волосы к себе. — Разобью окно, выброшу тебя. Меня посадят, но я останусь жив. Меня убьет Обет, но я унесу тебя с собой. Ты понял меня?! — спокойный тон переходит в грозный и дальше — в истеричный. — Не смей больше подходить ко мне! И тут, словно гром среди ясного неба, меня поражает боль. Трехсекундная, тянущая, как при судорогах, боль. Меня наказал Обет? Отпускаю предмет своей ненависти, боюсь быть побитым — я в невыгодном положении, даже в опасном. А что, здесь, со мной, даже Малфой справится. Я на коленях, скрючился, чуть ли не касаюсь пола волосами. Меня можно сейчас пнуть ногой — я упаду, а дальше можно бить меня чем захочешь: заклятьями, палкой, руками и ногами. Я бы так и сделал. Но вместо мести Драко выбрал другой ход. Нет, не убежал. Он присел рядом на корточки и попытался меня обнять. В ответ я толкнул его, и он бухнулся на зад. — Уходи, — говорю я, схватившись за голову у висков. — Уходи. — Марину нехорошо? — с каким-то детским непониманием спрашивает, поднимаясь, Малфой. — Марин болеет? Точно. Марин, его любимый кузен, умер от кровопотери чуть ли не на руках у Драко. Наверное, он слегка сошел с ума, раз не понимает, что я — не Марин. — Уходи, Малфой, — рычу я, рывком поднимаясь. — Заткнись, уходи, заткнись! Голова раскалывается. Как орех, который медленно, но верно, расходится в стороны под влиянием внешних сил. Я даже слышу треск. Мой левый глаз плотно закрыт — развилась фотофобия (см.светобоязнь), правый едва открыт, но все равно глаз режет — свет попал на зрачок.Ненавижу
Портфель за спиной мешает, создает изгиб позвоночника, что еще больше влияет на мою нервную систему. Делаю несколько шагов и останавливаюсь у перекрестка трех коридоров. Где люди? Неужели прошло десять минут? Сколько я сидел на полу? Оборачиваюсь. Никого. Где Малфой? Все-таки ушел? И почему я этого не заметил? Пошатываясь, быстро иду в Большой Зал. Черт, почему библиотека так далеко от основного здания? Почему не рядом? Так бы большинство учеников значительно больше времени уделяло учебе — многим ведь просто лень топать до теплиц, рядом с которыми и стоит хранилище знаний. Прошло семь минут, боль утихает. Никого по-прежнему не видно. Странно, что никто не опаздывает. Я ведь иду по основному коридору. Вот и четвертый этаж. Выхожу на лестничный пролет. Тот самый, что соединяет две передвижных лестницы. Жду, пока капризная ступенчатая доска обделит меня внимаем. Глухо рычу. Надоело. Прошло две минуты, а лестница все не двигается и не двигается. Раздражает. *** Я опоздал на ужин на полчаса. То есть сам ужин длится ровно час: в семь появляются горячие блюда, в восемь тарелки исчезают, столы идеально чистые. Без десяти семь мы с Драко вышли из библиотеки. Три минуты я разбирался с ним же. Затем пролежал на полу еще десять. Семь шел до передвижных лестниц. Две минуты ждал саму лестницу. Семнадцать минут я потратил на то, чтобы найти ход в Большой Зал окольными путями. Драко сидел среди своих дружков. Наверняка заметил меня, но виду не подал. Неужели мой маленький урок все же вправил ему мозги? Я за все сорок семь дней ни разу не сидел рядом со свитой Малфоя. Ни разу. Драко часто подсаживался ко мне в конце приема пищи, и я его терпел, но чаще всего он ел с нашими однокурсниками. Я же сидел в стороне, невдалеке от странной четверокурсницы, что постоянно пила странную багровую жидкость. Вино? Раньше я обедал и ужинал одним и тем же: мясом людей, сваренным на открытом огне. Бывало, конечно, выходил в город и закупался продуктами (на деньги убитых), вроде молока, сока и прочего, чего не соберешь в лесу. Странным мне это тогда не казалось — я привык, я считал, что так и должен жить порядочный некромант-отшельник. Лазаньи, бекон, салаты, сэндвичи — я первый месяц никак не мог к этому привыкнуть, ведь даже Коллинзы кормили меня чем-то вроде водяной овсяной каши с кусками хлеба. Опустошив тарелки первого и второго блюда, начинаю пить тыквенный сок (та еще гадость), который можно наливать из графина с бесконечным запасом. И тут, как будто меня пробило током, я начинаю задыхаться. Черт, и рядом никого нет. Я не хочу помирать такой глупой смертью. Дышать, дышать, дышать!.. В глазах темнеет, носа как дыхательного аппарата нет, и все, что я могу, это цепляться руками за деревянный стол и лавку. Со стороны это выглядит наверное обыкновенно, как будто я просто раздражен или даже взбешен. Но нет, я задыхаюсь, и ни хрипов, ни треска, ни какого-либо другого звука я издать не могу. И все? Неужели я вот так умру? Также нелепо, как и в прошлый раз? И заметят ли люди, что я умер? Заметят ли, что моя душа вышла из этого тела? Или же на смену моей придет другая душа? Такая же странная и искушенная бытием? Ха, и очнется она в больничном крыле Хогвартса, непонимающая ничего и никого. Нелегко ей придется. Стоп. С какого это я перепугу решил помирать? Какого черта волнуюсь о следующей душе? Разве мне не все равно? Я же хотел умереть. Страстно хотел узнать, что же будет после этого мира. Покой? Рай? Ад? Чистилище? Вечное блаженство или же муки? Нет… не сейчас и не сегодня. Я хочу завладеть этим миром, пропитать людские души страхом и ненавистью ко мне, хочу вновь ощутить себя владыкой судеб. Открываю глаза. Моргаю. Поднимаю свою грудную клетку — дышу. Дергаю носом — слышу приятные запахи. Поднимаю руку и провожу по обеденному школьному столу. Встаю, прыгаю на месте пару раз, осматриваюсь. Я все еще в Хогвартсе, в Большом зале, у слизеринского стола. На гигантских часах, что висят над учительским столом, ровно восемь часов. — Эй, — говорит кто-то мне чуть ли не в самое ухо. — Ты заснул? Оборачиваюсь и не верю собственным глазам. Передо мной стоит, зажавшись, скованная странной ситуацией, Грейнджер, девочка-гений, та, что бесит меня до крови на руках (когда шалят нервы, я расчесываю себе кожу на предплечьях до крови). — Да, наверное, — улыбаюсь в ответ я. Все-таки занудная девчонка не знает о моей ненависти к ней и ко всему живому. — Ты все это время стояла подле меня? Стараюсь говорить вежливо, смотря прямо в ее глаза и не забывая нежно улыбаться — как никак, первый мой разговор с ней. — Нет, я просто… — она явно стушевалась, встретив мой взгляд. Хе, быть красивым просто прекрасно. — Сидела здесь и заметила, что ты уже долгое время лежишь на столе. Вот как. Я ее заинтересовал? В зале все-таки довольно много людей: одни делают домашку, другие встречаются с однокурсниками на нейтральной территории, а вон те вообще какой-то проект на большом пергаменте пишут. Мило, что она обратила внимание именно на меня (да еще и подошла). — Я тебя потревожил? — тихонько, Росс, сдерживай феромоны, ты все еще малолетка. — Доставил неудобства? — Н-нет! — слегка покраснела Грейнджер, сжимая лямку от портфеля. — Я просто подумала, что тебя могли отравить, — я поднял брови, показывая непонимание и удивление. — Ты же часто дерешься и позиционируешь себя как врага всем и вся! Оскорбляешь и обижаешь… Логично будет, если тебе захотят отомстить. Интересно. Я, конечно, иногда устраиваю побоище, но не так часто, чтобы мои драки были замечены кем-то вроде гриффиндорской зануды. — Нечего волноваться! — я широко улыбаюсь и, подхватив сумку с учебниками, иду к выходу. — Я сильный, мне многое нипочем. — А… Что? Она еще что-то хочет мне сказать? Может, ждет спасибо за охрану моего сна? — Что? — Я подумала, — она опустила голову. — Может мы будем дружить? Что? Что?! Серьезно? Дружить? Звучит так нелепо и по-детски примитивно, что аж смех берет. Ха! Дружить? Это как встречаться во времена СССР? Или как я с Малфоем? Или… — А… что тебе от меня надо? — вместо смеха или оскорбления спрашиваю я с ангельским лицом, будто ничего и не понимаю. — Я подумала, — во второй раз, ура, ты подумала! — Мы же с тобой магглорожденные, у нас есть темы для разговора, а еще… — она замолчала, я уже хотел что-нибудь сказать, как она внезапно выпалила. — Я считаю тебя крутым! Эм, а она может потише? На нас люди уже косятся. — Только из-за нашего с тобой происхождения я не собираюсь быть тебе другом, ни близким, ни дальним. К тому же я по жизни одиночка. Смена тона расстраивает бедную одинокую девочку. Это же я сейчас поступил как настоящий злодей: прилюдно отверг ее, да еще и втоптал в грязь. Не хватает только… — Марин, ты чего здесь, заснул? — о нет, только не ты. — Грязнокровка! Зачем ты подошла к Марину? Малфой, собственной персоной, без свиты, решил меня проведать. Молодец, что. — Почему… почему ты общаешься с ним? — она поднимает голову и я вижу слезы, стекающие по ее красным щекам. — Малфой, ты же знаешь, что Оскар тоже магглорожденный? Почему его ты не называешь так, как меня? Ооо, сразу видно, туго девке. Я, конечно, знал о том, что мои знакомые с факультета часто обзывают магглов вроде Оскара грязнокровками и даже бьют их, но сам я никогда не встречал оскорблений в лицо.Удивительно
— Марин… не такой, как ты. Марин мой брат, и друг, и… враг, — что за драма тут развивается? — Марин сильный, он никому не позволит плохого отношения к себе. И я тем более. Девочка, а, девочка, уходи уже. — Значит, мне всего лишь нужно стать сильнее? И под эту многозначительную и философскую фразу она уходит из зала быстрым шагом. — Грязнокровка, что с нее взять, — ухмыляется Драко. — Давай, понесу твой портфель. *** Раз-два, руку к пятке, три-четыре, на шпагат, пять-шесть, отжимание на руке. Затем отработка мышц живота, челночный пятиминутный бег, трехминутная планка и… все по новой в течение часа. Становую тягу я выполнял, стащив у ребят из когтевранской команды по квиддичу штангу весом в тридцать килограмм. Приседания со штангой требовали от меня максимальных усилий, что меня расстраивало — я не любил отдаваться чему-то конкретному. Отжимание на скорость меня также не радовало. Эти три упражнения отнимали у меня еще час, так как я делал подходы к каждому до отказа. Вечерняя тренировка по-моему мнению должна быть достаточно изнурительной и тяжелой, чтобы к утру я чувствовал изнеможение и боль в новых мышцах от молочной кислоты. Ха, да я за год так натренирую это тело, что смогу на втором курсе стать загонщиком в квиддиче. С девяти до одиннадцати — тренировка, в одиннадцать комендантский час. В десять, насколько я знал, в Большом зале на столах появляются закуски и вездесущий тыквенный сок, к счастью для меня (соблазн набить живот велик на ночь), всего на десять минут. В двенадцать я укладывался спать, в семь утра просыпался, чувствуя усталость с вечера (и от странного сна). Но сегодня в десять, после разминки, у меня начала болеть голова. По-адски, как в костре, кожу головы начало печь и жечь. Каждое движение у корней волос меня изводило, как будто каждый волос был моим нервом. Хотелось топать ногами, кричать, но, что странно, я не мог даже пошевелиться. Внутри я орал не своим голосом, матерился, бросался проклятиями и страшными оскорблениями в адрес того, кто обрек меня на эти муки. После первых минут боли меня настигла вторая волна — взорвались атомной бомбой виски и затылок. Не знаю, сколько все это продлилось, но мне показалось, что я поседел за это время от боли. Все эти минуты я просто стоял на месте, обдуваемый осенним ветром. Как безумный, я начал крушить и ломать все, что видел. Используя палочку как нож, проткнул близстоящие деревца насквозь. Пинал ногами колючие кусты. Разносил в щепки лодки (я тренировался у лодочной). После этого помешательства я успокоился. Резко, будто так и надо, будто я просто быстро дописал лекцию и пошел в спальню. Присев на большой камень у берега Черного озера, я начал петь. Песни, что я пытался спеть, были взяты мною из памяти молодого Росса, то есть песни десятых. Я пел и пел, пытаясь успокоиться, но тут меня пробило на слезы: я вспомнил песню, которую пели на паралимпийских играх в Лондоне. И сколько помню себя, я пел ее, даже разделывая в это время трупы. Ванильная, смешная песенка, но мне она нравилась и я слушал ее по радио всегда с удовольствием и радостью. Странно это все, да? Некромант, а такая нюня и размазня. Пока пою, затаскиваю штангу в лодочную, прячу ее и иду в замок, пора на боковую. *** Сон. Это Сон? Я сплю? Странно. Я понимаю, что я сплю. Я точно знаю, что я внутри своей головы. — Кто это тут? — послышался приятный, сладкий девичий голос. Меня пробрало до дрожи в коленях. — О-ой, это же Росс, который Оскар! Я не знал, что делать. Я сплю, значит кто-то вломился в мое сознание против моей воли. Кто-то очень сильный, раз удерживает меня здесь, в оглушающей тьме. Я чувствую себя, свои ноги, руки, пальцы и даже органы брюшной полости. Я точно могу сказать, что не сплю так, как обычно. Но этот голос… что мне с ним делать? Напрягаюсь. Представляю в голове комнату, похожую на спальню Оскара в доме Коллинзов. Также представляю себя, сидящего на кровати. Пытаюсь посмотреть на комнату глазами представляемого мной мальчика. Я же просто пытаюсь сделать так, как удобно мне. — Ловко, — говорит все тот же голосок. — Но так даже лучше. Удерживать картинку со спальней нелегко, а тут еще и этот голос. — Кто вы? — обладателю голоса явно больше, чем мне, значит нужно обращаться к этому существу вежливо. — Что вам надо? — Ты меня разве не узнал? — я поворачиваю голову Оскара из стороны в сторону. — Я же Тьма, твоя единственная госпожа. Хмурюсь по-настоящему, я чувствую складку между бровей, я чувствую как готовы открыться сонные глаза, хранимые веками. — Госпожа, — шевелю губами я, теряя на мгновение картинку в своей голове. — Давайте поговорим наяву. — Хорошо, как пожелаешь. Странно, что она согласилась. И тут меня резко настигает страх. Ненормальный, животный, застилающий все мои другие чувства, страх. Из-за него я и должен вынырнуть из царства Морфея. Резко поднимаю веки. Передо мной темнота. Я лежу на спине, руки скрещены на груди. Сажусь, отодвигаю балдахин и вскрикиваю. Передо мной стояла, согнувшись на тридцать градусов из ста восьмидесяти, девушка с невероятно страшными глазами. В прошлый раз же это были черные склеры, а сейчас? Это?.. — Госпожа? Все еще не верю своим глазам. Глаза… этот разрез, этот цвет, эти ресницы… это не она. « — Ты — никто! Ты — мусор на улицах нашего города! Ты — самое никчемное существо в мире! — кричала ОНА, выводя кровавые узоры на моей спине. — Такие как ты никогда не поднимутся выше своих желаний! Взгляни на себя! — она останавливается, чтобы полюбоваться результатом своих трудов. — Что ты имеешь? Интеллект, хитрость, ум? Это все бесполезно, если у тебя нет красоты, — хлесткий удар кнута приходится на плечи. — Одно плечо ниже другого, позвоночник искривлен, — пара ударов палкой по лопаткам и меня переворачивают на спину, что горит огнем. — Черные волосы… откуда они у тебя? В нашей семье нет никого с темным цветом. А этот нос? Что за горбинка?! Что за узкие глаза?! Что за неправильные губы? — я хочу вырваться, хочу уйти. — Открой глаза. Я хочу увидеть твое отчаяние, твой страх, твою боль.» — Что с тобой? Ты удивлен? — она садится рядом со мной, у правой руки. — Росс, не молчи! Вздрагиваю. Медленно, словно в замедленной съёмке, я вытаскиваю волшебную палочку и, замахнувшись, протыкаю левый глаз девушки палочкой. — Госпожа, — бесцветным голосом говорю я. По ее лицу течет кровь. Она льется по ее изящной шее и переходит на грудь, плавно очерчивая ключицы. Кровь уже на простыне и полу. — Странно, что ты меня узнал. И довольно мило, что ты попытался меня убить. Одним движением руки она очищает себя и поверхности от крови. Вытаскивает мой инструмент из черепа и протягивает мне. Глаза мгновенно восстанавливаются. — Тьма? Госпожа? — Верно, — она хмурится. — Давай закончим уже весь этот цирк, — она щёлкает пальцами и становится собой, принимая прошлый образ: бледная девушка с пустым лицом, с одними лишь черными глазами, с черными волосами до плеч, в черном плотном платье. — Я пришла, чтобы сказать тебе, что ты теперь отныне мертв. Что? Что? Что! — Я?.. — я все еще не отошел от шока. — И теперь ты мой раб, мой питомец, моя милая кошечка, — она берет меня за щеки и растягивает в стороны. — Помнишь, сегодня ты с Малфоем поругался? Ты его толкнул, потом причинил боль. Этого хватило для активизации Непреложного Обета. — Я потерял сознание. — Ты в тот момент умирал. Твоя душа хотела выпорхнуть из этого тела, но ты выжил, хоть и умер. — Что это значит? — в смысле я умер? Я начал разлагаться? — Это значит, что отныне ты бессмертен, ведь я подарила жизнь твоему телу. Отныне тебе не нужен кислород, еда, сон и прочие штучки людей, — она положила свои худые руки мне на колени. — Но взамен ты должен сделать пару отвратительнейших вещей, чтобы выжить. Я бессмертен? Я… что? — И что же это, — не знаю, позволено ли мне это, но я начал гладить руки Тьмы. — Первое — это выпить крови единорога, всю, до последней капли. А это ровно пятьдесят литров. Конечно, если тебе не хватит (попадется худая кобылка), то придется поймать и второго рогатого коня, — появившаяся хитрая улыбка так и манила мой взгляд. — А второе дело ты сделать не сможешь, не выполнив первое. — И это обязательно? — Да. — Почему я не могу умереть? — перевожу взгляд с ее губ на пол. — Почему должен жить? — Это твое наказание за пользование Мертвой магией, одной из самых древних, могущественных и запретных. Она не должна была открыться тебе, но что-то случилось не то, и ты завладел этим даром. — А в этом мире она осталась? — Да. Она живет внутри каждого из магов, но у кого-то ее меньше, у кого-то больше. У тебя ее совсем не осталось, — поспешила она ответить заранее на очевидный вопрос. — Некромантов мало… (моих слуг) их не заботят проблемы людей и общества, им неведомы высшие чувства человека, ведь чтобы полностью раскрыться Мертвой магии, нужно отбросить человечность и остальную магию. Я молчал. Мне нечего было сказать. Тьма отпустила меня и встала. Хлопнув в ладоши пару раз, она испарилась. Я же остался сидеть на кровати, сжимая свою белую волшебную палочку так сильно, что я слышал треск. Что это было? Разговор с высшим существом? Диалог с самой Тьмой. Печально вздохнув, я принялся наводить марафет на кровати и у себя на лице. В конце-концов, у меня есть большая сила в руках. Моя красота.