Oh, you see, it's kind of a funny story

— Могу ли я чем-то соблазнить тебя? — это был тот редкий случай, когда прокуренный до хрипоты мужской голос звучал заботливо, с озорной ноткой, оставленной на послевкусие. В дверях показалась невысокая фигура человека. Шагнув через порог, он не казался той сутулой тенью, которой казался еще мгновение назад. Теперь он представился полноватым старым клоуном и представительно держал в руках завернутый, вкусно пахнущий даже с такого расстояния, кулек. Судя по пропитанному кровью материалу тонкой ветровки, служащей аналогом крафтовой подарочной бумаги, обольститель знал какой ключик нужно подобрать к крохотному сердечку своего мальчика. Последствия «линьки» так и остались лежать в паутинном коконе, а Пеннивайз все не спешил выбираться из гнезда и отправляться на охоту. Абсолютная нагота его нисколько не смущала, напротив, Пенни чувствовал себя как никогда свежо и свободно. Лишенный одежды и других сковывающих его тело факторов, он подобрал под себя длинные ноги и сложив их по-турецки, сутуло склонился острыми плечами вперед. Он всем своим видом изображал дитя Освенцима: выпирающие лопатки, между которых ребристо тянулся просматриваемый позвоночник, на редких и глубоких вдохах проступали ребра. Он уже вторые сутки молча сидел в своем маленьком шатре и крепко сжимая пальцами левой руки уголек, выводил одному ему понятную символику на широкой дощечке, которой он аккуратно прикрывался, устроив ту на коленях. За что Маниту — так себя именовал его старший и единственный наставник — мысленно благодарил. — Соблазнить? — Тебе нравятся изысканные вещи? — его тонкие крашенные губы расползлись в вульгарной улыбке, — Надеюсь, ты оставил немного местечка в своем теле для кое-чего потрясающего? — Так, что это сейчас... — на стоявшего в дверях клоуна глянули с неподдельным интересом к его подношению и подозрением непосредственно к нему самому, — … происходит? Попридержите коней, маэстро, мы же вроде о пище говорили, а не о… Я просто хочу быть уверенным, что после этого чертового десерта мне не придется делать потом тебе минет в туалете. — Так, завались-ка нахер. Сегодня утром в семье оратором был, вроде бы, я. А ты был просто голодным сопливым пиздюком, так что… Подростки всегда были настолько же грубыми, насколько и пошлыми в своих мыслях, про себя заметило существо. Пенни не успел заметить, когда этот флегматичного вида мужчина подсел к нему, но тот уже пихнул его своим плечом в плечо и в широком доверительном жесте, сгреб мальчишку рукой к себе. — Мне очень нехорошо. Жалоба осталась без комментария, а на изрисованную углем доску шлепнулся кулек килограмм, наверное, в девять и Пеннивайз схватил его когтями быстрее, чем успел об этом подумать. Потом взглянул исподлобья на сидевшего рядом все-еще-кормильца. Только сейчас Маниту мог в полной мере оценить убитый вид своего мальчика. Абсолютное отсутствие у него лица, не буквально, хотя, на памяти Маниту было и такое. Но перед ним сидел ничего не выражавший из себя ребёнок с пергаментно-серой кожей, огромными и ничего не выражающими «оловянными» глазами, на блеклых и потрескавшихся губах которого замерло напряжение, так сильно их сжимали в тонкую полоску. — В цирковом и эстрадном искусстве клоуны работают, как правило, парами или группой, Пэн, — Маниту выступал перед ним в роли костяка внешности, за образ которого можно зацепиться, — составь же мне традиционно клоунскую пару в роли «белого» клоуна для своего «рыжего» старика. Веки разрезало парой тонких синих линий, точно таких же, как у «рыжего» клоуна перед ним. И они, эти синие линии, будто трещины, поползли вниз по белым щекам, градиентно переливаясь в алый цвет. Пухлые губы зацвели новыми насыщенными красками, выводя кровавую улыбку за грань уголков губ и мягко входя в линии, что тянулись от век вниз. Цвет кожи становился выбелено белым. Смена пигментации накрывала Пенни с головой: вниз по шее, переходя на ключицы и плечи, придавая коже мертвый светлый оттенок. Слишком нереальный. Губы расплылись в улыбке, одновременно у обоих. Теперь на Маниту смотрела очаровательная клоунская мордашка. — С каждым циклом ты справляешься с этим все лучше. Чужой взгляд проследил за этой пигментной волной и остановился на руках мальчика, заставляя Пеннивайза наконец-то оторвать прикованный взгляд от чужого лица. Он поднял ладони, внимательно рассматривая то, на что обратил внимание его наставник. Они оставались черными, будто вымазанными углем по самые плечи. Пеннивайз на пробу попытался стереть черноту с рук о подушки на которых сидел, но, как и в разы до этого, ничего не вышло. — Третья линька, а они все-равно черные, — Маниту присел перед ним на корточки, обхватывая его ладони, изучая, — не могу пока сказать этиологию образования окраса. Потому что это похоже на твою индивидуальную особенность, малыш. У нас, как вида, в решетке Пеннета творится редкостный абсурд, знаешь? Невозможно отследить какой-либо генотип в постоянном дигибридном скрещивании. Более того — найти проявившемуся признаку объяснение, так сказать, подвести нить и понять откуда это собралось. Пока старший размышлял вслух, Пенни уже запустил пятерню в сверток у него на коленях и принялся поначалу голодно заталкивать в пасть один кусок за другим, помогая себе пальцами, если какой-то не проходил. В этой голодной спешке пасть его порвалась с характерным звуком и вскоре Пеннивайз отбросил всю культуру и сунулся мордой в кровавый фарш. От мяса все еще тащило духотой и спертым запахом детского ужаса. — Но чем бы то не стало в будущем — это твоя несомненная особенность и превосходство над другими особями, — длинные пальцы вплелись в волосы на затылке ребенка и Маниту продолжал: — И только ты сам в состоянии разгадать эту загадку природы. Если бы это тело предусматривало некоторые видимые аналоги жаберным щелям, они бы затрепетали от восторга. От шеи до последнего позвонка прошлась бы горячая волна, заставлявшая бы их сокращаться, дрожать и в итоге схлопнуться на пике. Пеннивайз не мог сказать откуда родилось такое ощущение, ведь сколько он себя помнил, ничего подобного не предусматривалось на его теле анатомией. Но внизу живота все-равно что-то пылко расцвело, влажно раскрывая бутон, от которого вверх по срединной линии живота поползла трещина. Сидевший рядом клоун заметил, как над плотно прижатой к животу доской показалась красная полоса и от нее несло жаром, будто швы вот-вот разойдутся в стороны, являя внутренности. Ощущения оказались настолько знакомыми и правильными, будто он уже делал это не раз когда-то. Например, всю свою бессознательную жизнь. Маниту, прекрасно чувствующий мысли и ощущения Пенни, только с теплотой на губах, загадочно улыбнулся. — Ты кое-что забыл, Пенни. — Ав… — вслед за поднимающимся лицом, по его подбородку и щекам тянулись влажные мостики крови. Мальчик расплылся в туповатой улыбке, — спасибо.

***

Почва под ногами Билла уходила из-под ног с прогрессирующей скоростью и собачий лай раздавался уже совсем близко. Во сне он морщился, беспокойно крутился и перебирал ногами, периодически задыхаясь и сбиваясь на вдохе. Нога увязла в вязкой субстанции, казавшейся ему, еще секунду назад, вполне себе проезжей частью. Билл шлепнул обеими ладонями по поверхности, проваливаясь в эту горячую массу по колено… его бедро захватило в обжигающе-горячий плен, и он не мог себя вытащить. Услышав за спиной цокот когтей по асфальту, он вскинул голову. Гнавшаяся за ним псина грозила вцепиться ему в лицо и он, выставив перед собой руку, глубоко вдохнув, вздрагивал всем телом. А потом конвульсивно вздрогнув проснулся, чувствуя горячую пульсацию на кончиках своих пальцев. — Псы, псы. — по голосу было очевидно, что Билл ещё не проснулся окончательно. И не осознавал себя в пространстве. Спустя бесконечно долгую минуту, когда кошмар окончательно разжал свои тонкие костлявые пальцы на его влажной шее, Билл сделал глубокий вдох. Выдох. Вопреки всему, глаза все еще затягивало тонкой пеленой, обещая утащить Билла в сон, если он позволит и устроиться поудобнее. Голова тяжело рухнула обратно на подушку. Вихрь спутанных волос он зачесал пальцами назад и юркнул стопами куда-то в складки одеяла, находя приятное холодное местечко. Билл перекатился на бок, собираясь подбить подушку рукой, но оцепенел под взглядом желтых глаз в сантиметрах от своего лица. Раздался надрывный вскрик. Чем бы то ни было, оно глубоко, по самую ладонь, вобрало его пальцы правой руки в мокрую пасть и медленно их обсасывало. Черные, будто обугленные, ладони быстро метнулись к его лицу, Биллу на мгновение показалось, что ему сейчас сдерут лицо. Он немедленно отдернул руку и слету зарядил ребром ладони промеж горящих в темноте глаз. Забарахтавшись в одеяле, стал отчаянно отпинываться от подорвавшейся на все свои четыре конечности тени. Билл собирался уже было абортироваться десантироваться с постели! Он продолжал вслепую лягаться, когда тень залилась дребезжащим клоунским смехом-плачем — звук был жутко неоднородным и пугающим — и почему-то Билл узнал его. — С-с-слушай с-с-с-сюда, С-с-сыч! — мы уже обговаривали незаконность предложений, состоящих из одних шипящих. Пеннивайз представлял собой сейчас зрелище действительно пугающе, нависая скалой над мальчишкой: огромные желтые глаза в темноте немигающим взором смотрящие на Билла черт знает с какого времени, бесноватая улыбка и все еще ползущие к нему руки. Билл запутался в одеяле. Будучи сонным, но взбудораженным, он быстро-быстро забил ногами, отползая прочь от ночного гостя. И его схватили за плечи в последний момент, не давая рухнуть с края постели. Теперь-то ему это показаться не могло, клоун не расправил плечи — он был натурально огромным для своего возраста. Тело его было все таким же худощавым, но сильным. Даже сильнее, чем в их последнюю встречу, наверное. Весь этот пышный костюм не давал представления о телосложении в полной мере. Но то, что он реально сильнее было неопровержимым фактом, потому что Билл боролся в этот момент насмерть. Билл неприлично быстро выбился из сил. Руки его подогнулись, в теле почувствовалась ломота, сердце продолжало бешено колотиться. Пережитый кошмар оставлял свои влажные отпечатки. И он сдался в плен рук. Теперь они казались не столько грубыми, сколько просто сильными. Прямо какой-то третий закон Ньютона в действии. От теплого дыхания поползли мурашки, и Билл вжал голову в плечи. Но уйти от контакта не получилось, облюбованное местечко подкопали носом и там, где голая гусиная кожа переходила бы в коротко убранные под триммер колючие волосы, его укусили. Тесно прижались к теплой коже губами, затем прихватили зубами. Билл прислушивался к ощущениям и когда покусывания стали грубее, сжал чужие пальцы под своей футболкой. — З-зачем т-ты меня кусаешь? В коридоре послышался топот ног. Это были разбуженные криком и возней родители. — Но тебе было так страшно, — Билл перевел эти слова, как: «вот я и решил успокоить» — ведь его, Пенни, наверное, тоже кто-нибудь успокаивал после плохого сна стаканом теплого молока и поцелуем в лоб. Ведь так? Обвившие его ноги стали сжимать бока. — … П-Пенни, м-мне больно, — укусы стали заметно грубее, а выступающие резцы как никогда заметнее. Билл вскинул руки вверх и за плечи, вжимая обе ладони Пеннивайзу под челюсти, отпихнул чужую голову от себя. Тогда-то дверь и открылась. На пороге стояла миссис Денбро.