***
Пейзаж за тонированным стеклом автомобиля размывается из-за высокой скорости, потому опускаю взгляд на свои руки. Чтобы добраться до моего родного города, нужно около пары-тройки часов, потому папа сам решил забрать меня, как обычно делает в период праздников или каникул. Только вот повод сейчас совершенно иной, и поездка кажется невыносимой. Никаких диалогов, смеха и обмена интересными новостями, лишь сухое молчание и даже какое-то напряжение, которое витает надо мной еще с момента звонка. Настолько на душе гадко, что сил нет выражать какие-то эмоции, прямо-таки ощущаю, как мной всецело овладевает апатия.***
По приезде нас встретила мама, диалог с которой тоже обстоял довольно сухо. Поднявшись по лестнице, оказываюсь перед дверью в свою комнату. Аккуратно надавив на ручку, открываю и прохожу вперед. На столе по-прежнему лежит несколько книг, рядом — настольная лампа. А на обои прикреплено множество полароидных снимков с разных праздников и повседневных прогулок. Особенно много кривляющейся Крис на фотографиях, сделанных в конце последнего года в школе: тогда нам больше всего хотелось провести этот год так, чтобы воспоминания сохранились навсегда в нашей памяти. Оставив сумку у входа, медленным шагом, будто исследуя, прохожу в комнату и сажусь на мягкую кровать, ни на секунду не отрывая взгляда от тех фотографий. В голове всплывают разные забавные моменты и фразы, и на лице появляется непроизвольная улыбка. А вместе с ней — слезы. И грустно, что это не вернуть, и радостно от того, что мне повезло все это пережить — какая-то светлая печаль. Как-то странно звучит, но ведь примерно так и работает ностальгия. — Нелли, солнце мое, ты хотя бы спустишься на ужин? — легко облокотившись на дверной косяк, говорит мягко и негромко. У мамы всегда был очень приятный голос, такой нежный и бесконечно родной. — Только переоденусь, — отвечаю, вытирая щеки рукавом и слегка шмыгая носом. — Я быстро. Нужно привести себя в порядок и как-то пережить этот вечер.***
Небо покрыто серыми облаками и только где-то вдалеке есть небольшой просвет, через который упорно пробиваются солнечные лучи, будто символизируя то, что не так все и плохо, есть еще какая-то надежда на что-то светлое. Похоронная речь подходит к концу, гроб медленно погружают под землю. Люди в траурно-черных одеждах постепенно расходятся, оставляя перед уходом цветы и вытирая с лиц никому ненужные слезы. — Я еще останусь, поезжайте без меня, — не поворачивая головы, отвечаю на вопрос матери и по привычке убираю руки в карманы пальто. Наконец кладбище пустеет. — В этом есть и моя вина… — говорю негромко, озвучивая свои мысли, словно Крис рядом и слышит меня. — Что ж это был за человек, которого ты знала, если в том городе мы толком ни с кем не общались вне колледжа? Или настолько мало мы с тобой виделись… — Опускаю взгляд под ноги, чувствуя, что могла это предотвратить. — И где же твой соулмейт, которого ты так упорно вырисовывала в своей тетради? И почему так и не решилась нас с ним познакомить? Вопрос за вопросом, только ответы на них найти вряд ли удастся. — И что имел в виду Джек, сказав, что видел его прежде… Непроизвольно хмурю брови, чувствуя, что начинаю мыслить в нужном направлении. Несложно было понять еще после первой встречи, что парень в темно-синей маске — убийца. Окончательно я в этом убедилась, когда он ввалился ко мне, и одежда насквозь была пропитана кровью. И вряд ли только его. Если ему удалось встретиться с Денни, как ласково Крис сокращала имя Даниэля, то, будь последний жертвой, ему удалось сбежать, в чем я сильно сомневаюсь. Да и зачем тогда Джеку нужно было мне об этом сообщать?.. Слишком много вопросов, слишком мало ответов.***
Вернувшись в город, снова вынуждена была посетить полицейский участок: кажется, допросы будут повторяться на протяжении всего расследования. И опять же они продержали меня до самого вечера, но на этот раз и мне удалось кое-что узнать. Вернее… Уточнить. Сейчас я знаю точное местоположение, где все произошло. Темные, забытое богом место, напоминающее то самое, из сна… Господи, как вообще такое возможно. Пройдя через дворы, включаю фонарик из-за слабого освещения, и, направив его в сторону застывшей лужи крови, местами выходящей за контур, начерченный белым мелом, прикрываю рот рукой. Резко выдохнув, на секунду прикрывая глаза, стараясь остановить приступ паники. Направляю фонарик выше, на бетонную стену рядом и замираю, вновь непроизвольно приоткрыв рот не от изумления, а от ужаса. — И, в общем, тот парень, про которого я тебе говорила в больнице, — в глазах сверкает огонек, и она тут же отводит взгляд, — он, оказывается, граффити увлекается. Кажется, в ее голове это звучало более торжественно. — Интере-есный… — задумчиво растягивая звуки, вновь делаю глоток из кружки. — Это тот… твой соулмейт? — Угу, — и вновь опускает взгляд. Выдавливаю из себя улыбку, стараясь создать видимость радости. Она давно такой счастливой не выглядела… А мне опять не до того. И почему они не сказали раньше, что возле тела подруги нашли еще и ее портрет на стене, нарисованный как обычное уличное граффити и залитый ее же кровью?! — Черт возьми, Крис, только не это… — и снова мыслю вслух, шепотом обращаясь к подруге. — Ты просто позировала ему для портрета, а затем была убита, как описал полицейский, точным ударом в сердце. Делаю несколько шагов назад и, быстро развернувшись на носках, направляюсь к выходу из этих злосчастных дворов, не переставая сжимать в руке телефон со включенным фонариком. Нужно срочно убираться отсюда. Шаги становятся чаще, отчего то и дело запинаюсь буквально на ровном месте, а страх охватывает все тело до кончиков пальцев. Сердце качает кровь с удвоенной силой, пульс заметно учащается, и дыхание становится рваным. Домой, быстрее домой.