***
Последние сутки стали одними из самых жутких в жизни… Одно дело, когда на твоем теле появляются раны из-за происшествий с соулмэйтом, и ты испытываешь лишь боль и страх за то, чем это может обернуться, толком не представляя весь ужас ситуации. Проклинаешь его за неосторожность и ненавидишь за то, что он есть. А вот столкнуться самой лицом к лицу с угрозой — совсем иное. Все происходит совершенно реально, сейчас, и ты не успеваешь осознать, что это ты, твое тело, твои действия. От поведения, от доли секунды зависит жизнь — появится новая царапина или тебе перережут горло — и не только твоя. Нужно быстро принимать решения, стараясь хоть минимально анализировать ситуацию. И как тяжело, когда чувствуешь, как подступает страх, а попытки его унять могут отнять слишком много времени. Понимаешь, замедление, вызванное даже тем, что ты сделаешь вдох, может стать решающим. И тогда смысла уже не будет — тело просто начнет остывать, постепенно превращаясь в хладный труп, испачканный твоей же кровью. Но самое, пожалуй, пугающее в этих сутках то, что они явно не последние. После утреннего похода на кухню и в ванную так и не набираюсь сил подняться снова, не переставая думать о произошедшем. Оделась, попила воды и на этом активности достаточно. По привычке перевожу взгляд на прикроватный столик, чтобы посмотреть время на телефоне, совершенно забыв, что он остался в кармане, если от паники я не выпустила его из рук еще в подъезде. За окном уже темно, даже очень, наверняка уже заполночь. За весь день Джек не проронил и слова, только несколько раз по квартире перемещался, вновь возвращаясь за стол. Прокашлявшись, поворачиваю голову в сторону парня. — Джек, — говорю негромко, стараясь понять, спит он или нет. — Наверное, не очень удобно… Так? Реагировать на мои попытки заговорить юноша, видимо, не собирается. И все-таки становится как-то неловко, что он мне помог, пусть, желая спасти прежде всего свою жизнь, а в итоге сидит на этом стуле. — Кровать достаточно большая, ты мог бы, — запинаюсь, представляя, как странно это могло бы звучать вне контекста, — мог бы лечь рядом. Усталость берет свое, и парень, бросив короткое «ладно», поднимается и небыстрым шагом идет по направлению ко мне.***
Настойчивый звонок мобильного проникает сквозь сон, заставляя покинуть теплый и бесконечно уютный мир, спонтанно возникший в моем воображении. Открываю глаза. Там был бесподобный динамичный сюжет и очень атмосферные приятные диалоги. Небрежно скидываю одеяло на рядом лежащего Джека. Не проходит и секунды, как сон начинает исчезать из моей головы, развеиваясь, будто пыль в сухую ветреную погоду. Небыстро, хотя очень торопливо поднимаюсь с кровати, стараясь не разбудить парня. Неудивительно, что звонок уже прекратился, но все-таки подхожу, по-прежнему придерживаясь стены. Странно, что телефон не разрядился за это время, хотя… Зарядки осталось несколько процентов.***
Как только телефон заряжается, по привычке проверяю сообщения в социальных сетях, пролистываю списки друзей и их обновления. Крис Маккой — Была в сети… — читаю шепотом снова и снова, по-прежнему надеясь увидеть значок онлайна, по-прежнему не сумев смириться с действительностью. Тяжело, когда кто-то покидает твою жизнь. Будь то близкий человек или просто приятный собеседник. Он уходит или, не дай бог, умирает, а остаются лишь воспоминания, которыми ты пропитан, которыми пропитан твой разум, твои душа и тело. Та одежда, в которой человек часто ходил и тот аромат, который ты вдыхал, находясь рядом. Его, только его интонации и такая неповторимая улыбка. Для кого-то обычная, но для тебя она была самой прекрасной, самой доброй и искренней, а оттого — бесценной. Многое бы, наверное, отдала за то, чтобы провести с ней еще час или два, просто находясь рядом в одном помещении. Даже если это будут два конца огромного здания. Мне будет тепло на душе только оттого, что она где-то здесь, общается с кем-то, улыбается. Лишь бы знать, что есть вероятность встречи, а потому видеть ее лицо в каждом втором, хоть отдаленно ее напоминающем: будь то прическа или цвет кофты. И каждый раз сердце бы так быстро-быстро начинало колотиться, когда загоралась искорка надежды, что вы просто пройдете мимо и встретитесь взглядом. Таким родным, теплым взглядом. Вот только это уже невозможно, этого человека больше нет в твоей жизни, лишь воспоминания о нем. Быть может, старая переписка в социальных сетях и пара фото на старом телефоне, о котором ты давно-давно забыл. И черты лица из памяти стираются, и ту самую улыбку вспоминаешь уже с трудом, и такая необычная, только его интонация, с которой он произносил твое имя, рассеивается в твоей голове, со временем исчезая, не оставляя даже легкого шлейфа. И сначала ты грустишь от воспоминаний, заставляющих сердце трепетать, а ресницы — невольно дрожать. Затем приходит осознание того, что вживую подобного уже не испытать. А после становится горько… От того, что вспомнить ничего не выходит. Образы расплываются, всячески искажаясь под гнетом времени. Обида, обида на саму себя, что не смогла удержать ее в своей — и не только — жизни, когда она не пыталась вырваться, наоборот, ей нравилось в ней находиться, а я… Ты просто отпустил, позволяя раствориться где-то без тебя. Невольно вздрагиваю, когда телефон внезапно начинает вибрировать в руках, одновременно воспроизводя сигнал звонка. — Да, мам, все хорошо… — киваю в знак подтверждения своим словам, будто она это увидит, и нервно прикусываю нижнюю губу. — Нет, не может быть… Ее могила была разрыта, а крышка гроба — раскурочена лопатой или топором. На теле, слегка припорошенным землей — от ног, обутых в красивые черные лакированные туфли, что она надевала на школьный выпускной, до груди, обтянутой красивым корсетом темно-синего платья — было множество свежих резаных ран. Ей повезло, что она больше ничего не чувствует: было бы невыносимо ощущать, как холодное железо скользит по тонкой шее, разрезая кожу, и кровь окропляет все вокруг, водопадом стекая вниз, минуя ключицы и пропитывая насквозь одежду и густые пряди темных волос. Как жутко, должно быть, звучал хруст ломающихся шейных позвонков. Как отвратительно, должно быть, выглядят белые черви, исследующие череп мертвой девушки. И как мерзко было доставать изо рта свернутый вдвое листок с коротким посланием в виде криво нарисованного рта с неровными крестами, имитирующими швейные стежки, скрепляющие верхнюю и нижнюю губы. Внутри все сжимается, и хочется кричать так громко, насколько возможно. До звона в ушах, до жжения в горле, до головной боли. Кричать, что есть сил, пока воздух в легких не закончится. И ладони инстинктивно в кулаки сжимаются, и слезы… Снова слезы. Струятся вниз по щекам, по подбородку и шее, не останавливаясь ни на секунду. — Крис… — шепчу имя подруги в который раз и сильно прикусываю губы. Так, что начинаю ощущать привкус крови и это неприятное чувство, когда рвется кожа губ, такая тонкая, хрупкая и алая от укусов. И пульсация такая мерзкая. Крис, девочка моя, когда ж это все прекратится?..