***
Провожу ладонью по запотевшему зеркалу и немного приподнимаю подбородок, стараясь рассмотреть очередной подарок соулмейта. Касаюсь подушечками пальцев трех тонких царапин, что тянутся от скулы к груди, но обрываются на середине шеи. Даже думать не хочу, что стало причиной их появления. Опираюсь руками на раковину и шумно выдыхаю. Думать не хочу, а логическая цепочка в голове уже выстроилась. Мерзость. — Можно ли адаптировать человека со сломанным представлением о мире к нормальной жизни?.. — произношу почти шепотом и, воспринимая на слух, понимаю, как мало в этом логики. До сих пор не верится, что все это со мной происходит. Наклонив голову на бок, смотрю в глаза своему отражению и замечаю нездоровую искорку во взгляде. Убийца… Черные глаза… Серый оттенок кожи… Вполне неглупый… Но, по крайней мере, не безумный. Очевидно, что мой солумейт не станет человеком, с которым я могу связать жизнь. Даже ее короткий отрезок — простая констатация факта. Сейчас, когда я сумею вернуться в колею привычной студенческой жизни, он снова исчезнет и вряд ли уже появится. А значит ничего не мешает… Как глупо, но, черт возьми, что в этом плохого? Что плохого в том, чтобы абстрагироваться от ссадин и синяков, всех этих судеб и соулмейтов, оставить прошлое позади и попытаться стать хоть немного счастливей?.. Счастье… Я нуждаюсь в нем как никогда раньше.***
Стараясь не показывать лица, заходя на территорию трейлер-парка, натягивает капюшон сильнее. Сжимая в одной руке маску, другой держит под толстовкой найденный в бардачке пакет, куда решено было положить органы. Напрочь игнорируя взгляды соседей, быстрым шагом направляется к арендованному дому и, зайдя, запирает трейлер изнутри. Положив на кухонный стол пакет и маску, плотнее задергивает шторы и, наконец чувствуя себя в относительной безопасности, стягивает влажную одежду и бросает рядом с кроватью.***
Бесконечно насыщенный закат, будто солнце решило в последний раз предстать во всей красе, окрасил небо в розовые тона, расстилаясь градиентом от нежного персикового до алого. Кажется, будто город обработали, как фотографию в редакторе, добавив несколько теплых фильтров. Слишком красиво, чтобы просто пойти домой, но прохладно, чтобы наблюдать, как солнце заходит за горизонт. Приобнимаю себя за плечи и провожу руками вниз до локтей. Хочется запомнить обычное природное явление, будто красочный момент из жизни. Впитывать картинку взглядом, словно ребенок, познающий мир. И ощущать какую-то эйфорию, отдающуюся совершенно иным, странным и воодушевленным сердцебиением; странный восторг, который возникает из ниоткуда где-то чуть ниже ребер и прокатывается волной вдохновения через грудную клетку и каким-то чудесным образом достигает кончиков пальцев. По телу проходит приятная дрожь, и зубы слегка начинают стучать, но все перекрывает неконтролируемая улыбка. Как же давно я не улыбалась вот так, по-настоящему. На душе легко и спокойно: отчего-то в этот момент удается позабыть обо всем. Из наушников струится негромкая мелодия любимых «Уэстлайф», и я мысленно подпеваю красивым словам припева: «И ты освещаешь мою жизнь, ты даешь надежду, которая помогает мне держаться. Ты освещаешь мои дни и наполняешь ночи музыкой…». Мне хорошо и действительно спокойно, словно в одно мгновение удалось отпустить все проблемы.***
Запустив пальцы в волосы, шумно выдыхает. Слишком много места в жизни стала занимать светловолосая девчонка, с которой он связан по воле судьбы. Для чего только? Это создает стереотипные ограничения, что счастливым можно быть при наличии соулмейта. Люди, по сути, просто мясо, ограниченное поисками родственной души, будто в этом смысл жизни. Бред. Смысл в том, чтобы избежать потери. Сохранить то, что имеешь, и защищать во что бы то ни стало близких людей. Без них как раз-таки смысла нет. А если потерял, их не заменит какая-то наивная девчонка, мечтающая о принце. Эта малышка не понимает опасности, игнорирует ее, продолжая, несмотря ни на что, закрывать глаза на реальность. Тебе надо бежать отсюда, Нелли. Подальше от этого города, Даниэля и меня. К родным. Неужто мало смерти подруги? Что с тобой должно произойти, чтобы поняла наконец серьезность ситуации? Поняла, настолько здесь небезопасно. Подставляешь обоих. Что с тобой сделать, глупая, чтобы мотивировать уехать? Как заставить признать уже, настолько я противен? Когда, черт возьми, ты перестанешь делать вид, что все в порядке? Этот город не просто опасен, он непригоден для жизни: буквально кишит убийцами, а из каждого ящика по утрам люди узнают о новом несчастном случае. Хочется кричать ей это в лицо, с силой сжимая плечи, давая понять — шутки давно кончились и жизнь не увлекательное детективное приключение. Единственное, что останавливает — страх сорваться и напугать ее еще сильнее, причинить еще бóльшую незаслуженную боль, когда все, что делает она — проявляет бесконечную заботу. Ему осточертело думать: хочется вырубиться на ближайшие двенадцать часов, напрочь обо всем позабыв, но сейчас это непосильная задача. Парень притягивает колени к груди, с трудом сдерживая истошный вопль. Звук разбитого стекла и крик матери — и сон мгновенно пропадает, отчего сердце начинает качать кровь с небывалой скоростью. Хватает нескольких секунд, чтобы, совершенно не думая, сбросить так некстати запутавшийся вокруг туловища клочок одеяла, и, схватив лежащую на полу бейсбольную биту, прибежать к спальне родителей. Рывком распахивая дверь, застывает в немом ужасе, так быстро сковывающим тощеватое тело совсем еще ребенка. Несколько секунд, пока глаза привыкают к темноте, в которой юнец с трудом различает лежащие на кровати еще теплые окровавленные тела родителей чуть освещенные лунным, пробивающимся сквозь плотные шторы светом. Рука, сжимающая биту, слабеет, отчего та с грохотом падает на пол, разрезая тишину и больно ударяя по ушам. — Мама! Папа! — неконтролируемые слезы горячими дорожками омывают лицо мальчика, и увиденное немного плывет перед глазами. Он подбегает к кровати, машинально вытирая слезы рукавом и останавливаясь в полуметре, не смея подойти ближе. Кричит, что есть сил, истерично и протяжно. — Я найду тех, кто сделал это! — детский голос, больше похожий на животный рык, не перестает заполнять безжизненную комнату. — Я убью их, мама, я клянусь! — его тело неистово дрожит, а небольшие хрупкие ладони сжимаются в кулаки. Боль, пронзающая его мысли, перерастает в физическую, словно в маленькое сердчишко втыкаются сотни раскаленных кинжалов. — Я убью, папа, убью самым болезненным способом, который смогу придумать! — и он совершенно без сил падает на колени, ни капли не отдавая отчет тому, что говорит. Мерзкое чувство где-то в районе ребер, будто кто-то скребется острыми когтями, словно сейчас разорвет изнутри, из-за чего хочется бесконечно кричать, не сдерживая несмотря ни на что, но по итогу Джек позволяет себе лишь слезы. Слезы, стекающие по щекам горячими полосами, и тихие всхлипы в грязную наволочку подушки, в которую он со злостью вцепился зубами. Казалось, после этого парень ничего больше не чувствовал, но сейчас слабость вновь заполняет его тело, мысленно откатывая жизнь назад, в день, когда впервые довелось потерять. Потерять то самое важное, благодаря чему хватало сил жить, игнорируя упреки в сторону его, словно залитых смолой, пугающих черных глаз. В день, когда ему было лет пятнадцать, когда жизнь потеряла смысл, превратившись в жестокое выживание. Каково это, чувствовать, что твоей семьи больше нет, монстр?