Stockholm syndrome

… Ее руки с невероятной силой обхватывают мужской торс, и ногти ощутимо впиваются под кожу. Отпустить кажется теперь нереальным, теперь — когда во всем мире нет никого, кто знал бы ее лучше и был настолько близок, потому что в одно касание перешагнул чертову пропасть. Самые грубые и при этом противоречиво нежные объятия накрывают Нел теплым спасательным одеялом. Точно таким, какое из ниоткуда достают люди в форме в каждом фильме про пожар, чтобы жертва чувствовала себя комфортно. И она чувствует. Только веки разомкнуть не смеет ни на мгновение, боясь спугнуть — не Джека, а момент. Момент, который, кажется, длится вечность, но при этом может раствориться, словно ничего и не было, стоит открыть глаза и вернуться в реальность. В ту реальность, где Джек — убийца, которого ищут, как он совершил свой первый проступок, где вероятность быть родственной душой такого парня сводится к нескольким сотым процента, где вероятность наблюдать смерть подруги от схожего маньяка в целом стремится к нулю. Одна мысль о реальности заставит чувствовать ее погруженной в самую глубокую яму, на дне которой холодная сырая земля, и с этого дна выбраться ни единой возможности. Настоящее счастье им светит, в лучшем случае, не в этой жизни. Оба поняли уже давно, раз так до сих пор осторожничают. Но судьба словно не дает разорвать чертову связь, куда бы они ни бежали. Им даже уехать друг от друга не удалось — они вновь в одном городе, на одной улице, в маленькой кухне, пропитанной ароматами крепкого кофе и корицы. Однако… … Что есть «настоящее счастье»? — Джек, — все также, не открывая глаз, — хочу поцеловать тебя. — В сердце словно подожгли склад с фейерверками, оно стучит так громко, как никогда, сбиваясь с ритма, нарушая все аспекты кардиологии, кажется, будь она подключена к аппарату, он бы вышел из строя. «Совсем с ума сошла?..» — мимолетная мысль в голове парня. А затем осознание: ради чего он тогда выслеживает бедную девчонку столько времени? Его бездействие вводит в легкий ступор. Она буквально кричит: «Вот же я, обнимаю тебя, прошу о такой мелочи, как гребаный поцелуй, чтобы было что вспомнить, когда ты опять пропадешь, может, в этот раз даже навсегда, чертов придурок! Я прошу тебя об одном одолжении, пожалуйста, осуществи сотую часть мечты, где я счастлива с любимым человеком, счастлива и могу быть рядом, не боясь потерять, счастлива, чертов эгоист…» А может, и не буквально, сил просто не хватит никогда, чтобы произнести это наяву, так громко, чтобы он услышал, понял, чего она хочет, не смог проигнорировать простую просьбу. Он должен понять, почувствовать ее боль в этом крике, в ударах кулаками о его грудную клетку, увидеть мольбу в слезах, стекающим по багряными от истерики щекам. Мысли туманят разум, и границы кухни уже стали расплываться. Где она? Это очередной план в голове или наяву она бьет его, даже не пытаясь приложить малейших усилий? Что происходит? Хрупкие плечи вновь начинают дрожать, когда кожей приходится ощутить контраст температур. Без сил, вновь опустошенная, потеряв счет времени, падает на колени, так и не решившись открыть глаза, руками только находит влажное полотенце на кухонном полу — подтверждение, что снова одна. Удаляющиеся шаги… Металлический щелчок входной двери оглушающим звоном разлетается по квартире, будто рядом ударили в огромный колокол, и голова раскалывается от боли, и сердце как будто вдребезги. Момент, который, кажется, длился вечность, но при этом растворился, словно ничего и не было, необязательно даже открывать глаза. Раскаленным лезвием воспоминание бьет прямо в грудь, будто сделать еще больнее реально. — Постарайся не сдохнуть, — раздраженно рыкнув, отпускает и почти бесшумно удаляется в сторону открытого окна. И эти слова даются ему легко, а я чувствую себя словно опустошенной. Без сил рухнув на пол, жадно хватаю ртом воздух и зачем-то прикрываю голову руками. Чувствую, как холодные щеки обжигают неконтролируемые слезы. <…> Всхлипывая, уже не смею кричать: только рот по-прежнему приоткрыт, и чувствуется горечь. И жить совершенно не хочется, ведь вуаль, за которой скрывалась реальность, была мгновенье назад отброшена в сторону. Снова.

***

— Нелли, в каждом из нас есть две крайности, — мужчина, сидевший в другом конце комнаты, до этого будто не обращая на меня внимания, наконец заполняет резкую паузу моего монолога. — Одна часть — твоя любовь, мечты, надежды — словом, все светлое, что в тебе есть, — говорит неспеша, так ни разу и не отведя взгляда от своего ежедневника, изредка делая в нем пометки, — другая часть — темная, как ты могла понять, — гнев, ненависть, злоба. В твоем случае — неоправданные ожидания и обида. И пока ты держишь эту обиду, прокручиваешь в голове, бесконечно ищешь причины и следствие, ты питаешь эту темную сторону. А свет тем временем гаснет. Не заметишь, — снова на несколько секунд тишина заполняется звуками карандаша, бегущего по бумаге, — и этот мрак одержит верх, и не поможет ни один фонарь, чтобы найти путь назад. — Предлагаете идти дальше? — поднимаю взгляд с блокнота на его очки в тонкой оправе цвета серебра, опущенные на самый кончик носа. — После всего, что было? — А что мешает? — парирует, будто умелый дуэлянт, и ловко лишает оружия. — Твои воспоминания — бесценный опыт, пора перейти на следующий этап. Новые ошибки — новый опыт. Так будет всегда, но чем дальше, тем меньше ошибок и тем легче идти вперед. — Что если он вернется? — впервые я смогла рассказать об истории соулмейта прошлым летом, после того как родители нашли меня с полотенцем, влажным уже от слез, в ванной моей новой квартиры. Тогда я перестала выходить на связь, не в силах добраться до телефона несколько дней, может три или четыре, может, прошла неделя или две. Смогла лишь дойти на четвереньках до ванной, чтобы умыться, а затем рухнуть, снова задыхаясь в безмолвной истерике. Он мерещился мне в каждом окне и за каждым поворотом, я приходила к могиле подруги, втайне надеясь увидеть среди деревьев знакомый силуэт. Мне удалось забрать отреставрированную маску, которую я хотела сделать приманкой, чтобы в один момент поймать свою судьбу и больше не позволить покинуть меня. Только вот он не пришел ни через месяц, ни через полгода, а между переездами маска была утеряна среди прочего хлама. Так я почувствовала: нить обрывается. — Ты знаешь, что делать, Нелли, — Роберт слегка улыбнулся, снимая очки и кладя их рядом с блокнотом на столик, — у тебя есть ответы на все вопросы, я больше не вижу смысла в терапии, — устремляет взгляд прямо в глаза. — Прошло больше года, ты готова. Резко встаю, желая показать протест, а что сказать не представляю. Роберт опускает взгляд на наручные часы. Он вторым услышал эту историю. — Пора идти, Нелли, — говорит совершенно по-доброму и как-то бестактно направляется в сторону вешалки, быстро натягивает шапку, — ты же не хочешь пропустить рождество? И аргументов против, если честно, совсем не могу найти. Его давно нет в моей жизни, и боль утихла. Последние часы мы говорили в основном о карьере и планах на будущее, о моей собаке, которой довелось стать третьим слушателем. Роберт посоветовал завести ее через пару месяцев после комнатного растения, которое на удивление до сих пор уживается со мной и не перестает отнимать жилые метры. Выходит, я смогла пойти дальше и сама этого не заметила. — Думаю, мы могли бы встречаться хотя бы раз в месяц для профилактики, — улыбаюсь наконец в ответ, быстро надевая пальто и заматывая шею шарфом. — Двери кабинета всегда открыты по предварительной он-лайн записи с понедельника по пятницу с десяти до семи, — пропуская меня вперед к выходу, говорит нарочито с бухгалтерской точностью, явно находя это забавным. Замок издает характерный щелчок. — Буду рад видеть Вас, Нелли, с рождеством. — С рождеством… — бросаю на прощанье, а в лицо уже бьет прохладный декабрьский воздух. Неужели такой мой хэппи энд?

***

В городе очень шумно, праздничная суета заставляет людей сновать от магазина к магазину, пробиваясь через толпы забывших сделать своевременные покупки, мучиться от веса и количества пакетов, но, не переставая, нагружать себя. Улыбаюсь этой милой панике. Все выглядят так озабоченно, будто это не просто подготовка к празднику, а переломный момент в жизни каждого, может, даже последний день на Земле или еще что-то подобное. Никогда не любила обременять себя делами по праздникам — мне достаточно обязательного минимума в виде чашки вкусного чая и какой-нибудь домашней выпечки. Обходиться без шумной компании привыкла давно, тем более теперь, когда в моей жизни появился Принц — золотистый ретривер, которого я забрала уже подростком в одном из приютов. Что стало с его прежними владельцами для меня так и осталось загадкой, но адаптировался он в считанные недели, а сейчас стал неотъемлемой частью моей жизни — без него не обходится ни одно мероприятие, включая редкие корпоративы и прогулки с родителями. Вот так в одно мгновение жизнь стала незатейливой и легкой, хотя, признаться, первое время было непривычно спокойно, даже… скучно? Но, кажется, удалось втянуться в эту скуку. — Принц! — открываю дверь, а на пороге меня встречает мое нежное животное. — Заждался, мой хороший? — глажу по голове и приветливо целую в мокрый нос, одновременно цепляя поводок. — Идем-идем, — хлопаю себя по бедру и вновь закрываю дверь, а на весь подъезд раздается радостный лай, — только сегодня слишком оживленно, придется уйти подальше, мы же культурные с тобой. Решив ограничиться быстрой прогулкой по парку, мы пересекаем черты центра города с многоквартирными домами и мерцающими огоньками и выходим на свободные просторы, где я могу без страха спустить Принца с поводка и дать ему вдоволь поиграть с любимой (в значении «каждая, что попадается на глаза») палкой. Окруженные редкими деревьями и снегом, погружаемся в свою особенную атмосферу. Как мало ему нужно для радости: всего лишь веселый тон и час-другой на свежем воздухе. Да и человеку в общем-то нужно не многим больше, если ненадолго отодвинуть на задний план бесконечные проблемы. — Эй, Принц! — понимаю, что со своими мыслями упустила пса из виду, и теперь он бежит в сторону частной территории, на которой уже несколько лет не могут достроить какое-то здание, зато рабочим удались бетонные перегородки и замечательные оконные проемы. — Принц! — пес довольно виляет хвостом, обнюхивая стену незавершенного дома. Обращаю внимание, что рядом с домом стоит явно недешевое авто, а в следующее мгновение откуда-то из подвала начинают доноситься голоса, постепенно становясь громче. Не знаю почему, но страх заставляет сердце биться чаще, и я интуитивно прячусь за перегородкой, крепко обнимая Принца. «Да ладно, я просто собаку выгуливаю, это же не проблема, зачем я прячусь…» И только я хочу встать из импровизированного укрытия, как Принц задевает что-то лапой, и характерный треск проносится по не такому уж заброшенному недострою. Голоса затихают. — Кто здесь?! — строгий низкий мужской голос вбивается в голову, и я зарываюсь лицом в шею пса, стараясь придерживать его морду, лишь бы тот не залаял. — Выходи, — шаги направлены в противоположную от нас сторону, а голоса замолкают. Выйду и все, скажу: «Гуляем,» - тоже нашла проблему, еще и оправдания ищу. Собираюсь встать, и через секунду раздается выстрел, оглушительно громкий, мгновенно наполняющий стены эхом. — Показалось, — констатирует отсутствие свидетелей уже на тон ниже. Шорох испуганных птиц заглушает непроизвольную панику пса, и я прижимаю его еще ближе к себе. Кажется, слышу, как сердце пульсирует — его и мое. Что за хрень здесь творится? И почему сейчас? Что там такого, что они готовы убить того, кто просто оказался рядом? Зажмуриваю глаза и стараюсь дышать как можно тише и реже. Вопросов много, ответы меня не интересуют — как же я чертовски сильно хочу домой, оказывается. — Пока праздники, нужно лучше присматриваться к улицам: на них может быть очень много доноров, — мужчина снова замолкает. Что он имеет в виду под «донорами»? О нет, меня это не ка-са-ет-ся. Нет. — Работы будет много, безглазый, так что будь на связи, — на этом послышался звук заводящейся машины и едва уловимый хлопок дверцы. — Понял, — собеседник не особо разговорчивый, даже слишком на его фоне сдержанный. Надо подождать, пока они уйдут, и быстро вернуться домой, будто ничего и не было. Отличный план. Тишина повисает в воздухе, и я решаюсь подняться. Кажется, уехали. — Идем отсюда, к черту такую культурность, — нервный смешок вырывается вместе с брошенной в никуда фразой. Отряхиваю край пальто и, запрокинув голову, шумно выдыхаю, а руки продолжают предательски дрожать. Едва хватает сил держать поводок, поэтому снова отпускаю Принца на волю, негромко сказав быть рядом. Делаю несколько шагов вдоль здания, опираясь на бетон, и нервно прикусываю нижнюю губу. Пожаловалась на скуку — держи, Нелли. Адреналин заказывала? Снова нервно смеюсь своим мыслям и напоследок решаю обернуться. Взглядом слежу за псом, решившим вернуться с громким лаем к злосчастному зданию, стоило мне отойти от него. — Ко мне! — кричу, боясь, что там мог кто-то еще остаться. — Принц, рядом! — тревога начинает охватывать так, будто он нашел что-то жуткое. «Что бы то ни было, я больше не спущу его с поводка и мы сейчас же уходим,» — киваю своим мыслям и, собрав остатки воли в кулак, иду на голос. Где-то в глубине здания эхом разносится звонкий голос ретривера, который не может остановиться ни на секунду, стараясь как можно доступнее оповестить о своей находке. Прохожу последний поворот, и лай становится совсем громким, а перед виляющем хвостом псом стоит парень, лениво выпускающий из легких табачный дым. И стоит мне подойти, силуэт из темноты переводит внимание на меня, поднимая лицо из-под капюшона, и я вновь сталкиваюсь взглядом с глазами цвета самой беззвездной ночи.