Моя доля

POV Кристиан Сказать по правде, поход в больницу вышел вовсе не такой, как я хотел - Тилль, завалившись в обморок, все испортил. Не хватало ещё и того, что он ревел, стоя перед койкой Кристофа. Очень странный парень, с первого взгляда и не скажешь, что он такой впечатлительный. Из-за него мне удалось только сказать несколько дежурных слов Кристофу, чтобы он поскорее поправился и все такое, и отпустить учеников. Обрадованные, они расползлись по равнине вокруг больницы быстро, как тараканы. Большинство направилось к близлежащему торговому центру. Я тоже хотел побыстрее уйти отсюда, но вдруг увидел позади себя Амелию. Она стояла, низко опустив голову, и ее маленькая фигурка в заношенном пуховике защитного цвета идеально сливалась с местностью-будь я без очков, я бы принял ее за часть пейзажа. Только сейчас я заметил, что мы одеты абсолютно одинаково, и это напугало и заинтересовало меня. Я понял, что ей что-то от меня нужно, и решил заговорить с ней. Я знал что нравлюсь девочке, и внимание, которое она могла оказать мне в стенах школы, довольно трогало меня, хотя не скажу, что оно могло обернуться взаимностью с моей стороны (от противоположного пола меня отвернуло ещё в детстве). Но мысли о педофилии не были мне противны. Я люблю, когда мне сопротивляются, а Тилль даже не пискнул, когда я подловил его в сквере. Амелия показалась мне воспитанной и скромной девочкой, такие часто становятся жертвами насилия, потому что самые тихие люди очень часто оказываются извращенными в мыслях и ищут, где их можно воплотить. Они не сопротивляются насильникам, желая узнать, что это такое. А Амелия слишком уважает меня, чтобы отказываться, ведь я для нее в первую очередь немолодой учитель, что уже обозначает вокруг меня некоторую преграду. Увидев, что я направляюсь в ее сторону, Амелия радостно вскинула голову, ее глаза (одного цвета с пуховиком и пожухлой травой) вспыхнули, и я знаю почему. Но первое время надо провести в маске педагога. -А ты что не идёшь к своим друзьям? - спросил я, кивая в сторону удаляющихся ребят. -Не хочу, - на мгновение ее невыразительное лицо оживляется, но тут же застывает в непроницаемой гримасе. -Я уже заметил, что ты очень выделяешься из этой серой массы, - произнёс я таким тоном, как будто говорил комплимент. -Мне это все учителя говорили, - отвечает она вяло. - Для меня это не похвала, а напоминание, что из-за этой непохожести я никогда не найду родственную душу. -Но у тебя же есть друзья.. - нерешительно протянул я. Мне уже надоел этот унылый диалог, я ждал, кто же из нас первым свернет разговор к основной части. -Лиза?! - Красивые брови Амелии сдвинулись к переносице, а лоб в недоумении собрался в гармошку. - Нас связывает больше, чем дружба, но ее чувство ко мне не взаимно. -Ты не находишь счастья даже в свободной любви? - искренне удивился я. - А Тилль? Вы с ним так хорошо дружили. -Тилль... - она очень тяжело вздохнула, видно, я задел ее за живое. - Он мне нравится, да что там... Я его до сих пор люблю. Она сморщила нос и встряхнула головой, чтобы сдержать слезы. Я обхватил ее плечи, уткнувшись губами в пушистый помпон на ее шапочке. Запертая в кольцо моих рук, Амелия вздрогнула и повернулась ко мне. Большие глаза, слегка блестящие от слез, глядели на меня с радостью и благоговением, а не испугом, как я ожидал. Она растворилась в моих объятиях и не хотела, чтобы я ее отпускал. -Тилль?! Да он не стоит и одной твоей слезинки! Ты видела, как он сегодня валялся в обмороке? - я старался говорить дружелюбным тоном, чтобы не обидеть ее. - Я понимаю, что он очень симпатичный, но тебе наверное обидно, когда он стал дружить с этим... Рихардом.. Вот уж тип, скажу я тебе, испортит он твоего Тиллечку, отбивай, пока они окончательно не сдружились. Такая красивая девушка не может остаться без внимания! -Я бы с радостью, господин Лоренц, - она улыбнулась, и на сухой коже ясно обозначились две тоненькие морщинки-смешинки. - Но Тилль вряд ли захочет опять менять ориентацию, а я смогу найти человека, которого смогу полюбить так же, не принуждая его к этому. Она помолчала и прибавила, игриво взглянув на меня: -И такой человек уже нашёлся. Правда, мое чувство опять останется без взаимности. -А он знает о твоём существовании? - я согнулся, чтобы заглянуть ей в лицо. -Знает... Но я вряд ли буду ему интересна. -Это ещё неизвестно, - лукаво произнёс я. - Ты хорошо его знаешь? Я прекрасно знал, о ком она говорит и теперь она не уйдёт от меня, не признавшись. -Ну... Он появился в моей жизни сравнительно недавно... -Стар или молод твой избранник? - я галантно взял ее под руку, и Амелия охотно прильнула ко мне. -Не очень молод и не совсем стар, - она подняла на меня хитрые глаза, и, не в силах скрывать секрет дальше, добавила: -Такой высокий брюнет с фиалковыми глазами.... Я немного отступаю назад, делая вид, что это прозвучало для меня как гром среди ясного неба. -Все считают мои глаза "мутно-голубыми и подслеповатыми", - наконец говорю я, внимательно следя за тем, как меняется ее лицо. Ты думаешь, что я тебя отвергну? И очень ошибаешься, девочка! Я сделаю так, что ты будешь моей прямо сейчас! Я подхожу, беру ее трясущиеся красные руки, поднеся к губам, дышу на них, чтобы согреть, а потом целую. -Руки-то какие холодные... Перчатки бы надела, не весна же ведь! -Я забыла, господин Лоренц, - ее румяный рот растворяется в великолепной улыбке. О, как же трудно играть искренность! Я присасываюсь к ее истресканным, сухим губам и удивляюсь, как умело она целуется. -И кто же это говорил, что никогда не имел парня? - хитро спрашиваю я. Она с наслаждением жуёт, кусает и теребит мои губы, горячий язык, истомившийся по ласке, щекочет мне небо. -Меня изнасиловал мужчина из соседней парадной, когда мне было 15,-говорит она холодно. - Но это произошло по взаимному согласию. -Почему же ты не убежала от него? - я сделал вид, что искренне удивлён таким выпадом от тихой скромницы. -Он был не злой, а мне было интересно попробовать. -И он оправдал твои ожидания? - я отстранился от нее, взял под руку и повел дальше. - Было обидно и больно, потому что меня ничего не связывало с этим абсолютно незнакомым человеком. И он мне ничуть не нравился. Я наклонился к ее уху, закрытому шапкой-ушанкой: -А если я сделаю это с тобой, ты ведь не будешь против? -Я слышала, что ласка любимого человека не приносит боли. Мой первый опыт прошёл без любви, и теперь я не особенно в это верю. С тех пор у меня появилась маленькая фобия-тот мужчина пах сигаретами и пивом, а вы... Вы такой милый... Я ловлю себя на том, что совсем ее не слушаю. Мне нужно трахнуть ее как можно скорее, во мне уже все ноет, ждёт совокупления... Первый и последний секс с женщиной у меня был много лет назад, ещё в те времена, когда я работал стриптизером. Помню, что меня обслуживала молодая, но опытная проститутка с длинными белыми волосами и ярко раскрашенным лицом. Я занимался с ней любовью не потому, что хотел, а по той же причине, что и Амелия - ради интереса. Я не помнил ни имени, ни черт лица этой женщины, но помню, что в тот раз секс не доставил мне удовольствия. Но воспоминание о нашем с Олли первом кувыркании в гей-клубе до сих пор умиляло меня, хотя ласки были неумелы, осторожны, но главное - приятны, потому что взаимны(правда, Олли иногда и причинял мне боль, засовывая пальцы не туда). Да, ласка любимого человека доставляет удовольствие, ты права. Но Амелия не представляет для меня интереса, как человек, желание вызывают только угадывающиеся под одеждой красивые формы. Мне интересно это молодое, несозревшее тело, и я уже находился на пути овладения им. Для этого не нужно любить, достаточно взаимное желание обоих. -Господин Лоренц, - говорит она, - тут недалеко есть одно место.... У нас есть ещё два часа. -Пойдём, - я обхватываю доверчиво протянутую мне руку. *** В феврале темнеет не так поздно, но я уже начинаю себя накручивать, что родители Амелии начнут беспокоиться и позвонят ей. Но девочка упорно тащит меня через какие-то дворы, и меня охватывает смутное чувство ужаса, как будто меня ведут на расправу. Молчание тяготило меня, и тогда я спросил: -Амелия, помнишь, когда я только начал работать здесь, вы присылали мне анонимные письма, где рассказывали о себе? -Помню. И что же? -И одна особа женского пола написала очень мрачное письмо. Я узнал, что она не уверена в себе, ей надоело быть не такой как все, от осознания собственной ненужности ей иногда хочется умереть, будущее для нее полно неизвестности, в которую не хочется вникать... Я замолк, увидев, как изменилось лицо Амелии. Оно похолодело, губы сжались, брови свелись к сморщенной переносице. -Господин Лоренц, - взгляд Амелии вдруг стал таким серьёзным, что я немного потерялся, - это я написала. Некоторое время я остолбенело молчал, придумывая, что можно ответить. В мыслях на этот раз было совершенно пусто, но я все-таки выдал: -Но теперь, когда у тебя есть я, ты по-прежнему так думаешь?! А суицидные мысли посещают самых серьёзных людей, это неудивительно. -Иногда, в счастливые моменты, я об этом не думаю. Но чаще я ложусь с мыслями, что хочу уснуть и не просыпаться. -И чем же я могу помочь тебе? -Как всегда, будете говорить ласковые слова, уговаривать, говорить что все бывает - вообщем, то же самое, как когда я приходила к вам на переменах. Лучше трахните меня. Она снимает шапку, подставляя февральскому ветру свои красивые кудряшки, и полуоткрыв рот, смотрит на меня почти как та проститутка.... -Хорошо. Я подарю тебе несколько счастливых минут, - наконец говорю я, оправившись от шока, вызванного этим странным сходством. -Кстати, господин Лоренц, мы уже пришли. Я оглядываюсь. Последние кроваво-красные лучи солнца освещают тёмный двор, посреди которого стоит высокий деревянный дом на сваях. Они торчат из мерзлой земли и грязи на огромной высоте - наверное, около трех метров, и я даже представить не могу, как попасть внутрь. -Мы были тут один раз с Лизой, - Амелия подводит меня под дом, я невольно втягиваю голову в плечи, боясь, что он сейчас на нас рухнет. -Не бойтесь, господин Лоренц, дом крепкий. Я осторожно поднимаю глаза:прямо у меня над головой выделяются в темноте контуры люка. Если встать на цыпочки, я смогу дотянуться до него и открыть. -Хорошо, я пойду первым, - я улыбаюсь и кончиками пальцев давлю на шершавые доски люка. Он откидывается далеко не так легко, как я думал. Понимаю, что теперь надо подтянуться, чтобы оказаться внутри. Все-таки я не зря несколько лет лазал по пилону-мыщцы ещё крепкие и сильные. Я подтянулся, уцепился за доски в занозах, и, держа весь вес на руках, забросил и ноги внутрь. -Господин Лоренц, там есть лестница, скиньте ее! - донесся до меня голос стоящей под люком Амелии. Я бегаю вокруг люка, рискуя оступиться и грохнуться с высоты. В кромешной тьме мне не разглядеть ничего. Вдруг я спотыкаюсь о что-то и падаю, подняв облако пыли. Наверное, это и есть лестница. Я отряхиваюсь и раскладываю лестницу-она протягивается до самой земли. Амелия забирается довольно быстро, и, когда мы оказываемся вместе, ее приятное лицо вновь принимает эту гримасу путаны. Она снимает с меня шапку, расстегивает пуховик, и не веря такому счастью, утыкается мне в грудь. -Ты не куда не торопишься, милая? - ласково спрашиваю я. -Не особо. Мама сегодня во вторую смену, папа на сутках... Так что этот вечер наш.... Наши пуховики летят на пол. Без них холодно, и мое тощее тело даже под рубашкой и свитером начинает колотить, но я только улыбаюсь, и стягиваю кучу одежды, которая позволяет скрыть мою худобу. Амелия откровенно мной любуется. -У вас такая красивая фигура, господин Лоренц, - растаяв в улыбке, говорит она. -Хм, а я думал, что тебе нравятся крепкие парни.. - я брутальным жестом вытащил из брюк ремень, - впрочем, я всегда знал, что встречу того, кто оценит мои ребра.-Последнюю фразу приходится произнести тихо и задушевно. Она, опустив глаза, раздевается и ложится на подстеленный пуховик с таким видом, как будто это гинекологическое кресло. Я склоняюсь к ней и начинаю целовать, чтобы согреть покрывшееся гусиной кожей тело. Она очень хорошо сложена и похоже, уже окончательно сформировалась, но какой неприглядной оболочкой обтянуто это тело! Ее шея, кожа между холмов упругой груди, слишком большой для её возраста, шершавая от грибковой болезни, она вся сухая и жесткая, и эта неухоженность отвращает меня от неё. Амелия, природа наградила тебя так щедро, тебе нужно банально соблюдать гигиену. Мой язык скользит по полоске волос на плоском животе и спускается к кудрявой чаще на лобке-хоть тут я надеюсь найти отдохновение. Я осторожно касаюсь языком горячих, воспаленных срамных губ, покрытых какой-то гадкой, острой и соленой на вкус слизью. Девочка, в ожидании принца ты совсем себя запустила. Будь ты уличной проституткой, я бы и то побрезговал. Сдерживая рвотный позыв, я слизываю эту гадость с ее губ, массирую их языком, чувствуя, как напряжённо пульсирует разгоряченное лоно. Холодные руки Амелии впиваются мне в волосы, я слышу ее полные удовольствия стоны. Меня передергивает, но я сдержу слово. Я трахну твою гнойную, прогнившую вагину. Я люблю БДСМ, но поверьте, самый изощренный мазохизм-это, будучи геем, делать куни несовершеннолетней, неухоженной и дурно пахнущей девице, которая наверняка болеет какой - нибудь дрянью. Я внезапно вспоминаю Оливера, и изо всех сил стискиваю губы, чтобы сдержать закипающие слезы. Оливер, милый, я знаю, что ты сейчас стоишь у окна и с тоской смотришь в темноту, ожидая меня. Ты так преданно меня любишь, а я в каком-то пыльном разваливающемся доме трахаю девочку, к которой испытываю отвращение. Прости, Олли.... Глаза стали сухими и горячими. Я начинаю бояться, что Амелия уже догадалась о том, что я не испытываю к ней особой симпатии, и, раздвинув её колени, без предупреждения, вхожу в нее резко и грубо - так, как она и заслуживает. Я не доставлю тебе удовольствия отсосать мне, грязная "жертва изнасилования". Ты сдохнешь раньше, чем я выйду из тебя. Растянутое, лишенное девственной пленки лоно принимает меня почти без сопротивления. Стоны извивающегося подо мной тела усиливаются, возбуждение Амелии передаётся мне. Из ее воспаленных губ начинает сочиться что-то, я боюсь, что этот трах для меня хорошо не закончится. "Ты хотела умереть, девочка, - подумал я, - ну так это будет последним, что ты запомнишь...." Я наклоняюсь к ней, как будто хочу поцеловать, и смыкаю пальцы на тоненькой шее. Зелёные глаза уставляются на меня со все увеличивающимся ужасом. Амелия хочет крикнуть, но я уже перекрыл ей доступ воздуха. Теперь она не может сопротивляться. Я сжимаю ее дергающееся горло все сильнее и сильнее, щитовидная железа трещит под моими пальцами, позвонки смещаются, и я кончаю в ее распухшее лоно как раз тогда, когда Амелия перестаёт дышать и замолкает навсегда. *** Когда она последний раз двинулась и затихла, я с облегчением вышел из нее и некоторое время ещё ждал, не станет ли Амелия проявлять признаки жизни. Я посветил экраном телефона в распахнутые остекленевшие глаза, и у меня как гора с плеч свалилась - зрачки не реагировали на свет. Я тщательно вытерся оказавшейся в кармане салфеткой, потому что возможность принять душ предоставится мне ещё не скоро - девчонка завела в такие дебри, что я не до конца уверен в том, что мне удастся выбраться. Одевшись, я все-таки ради собственного спокойствия пощупал у трупа пульс и с лёгким сердцем спустился на улицу. Холодный вечерний воздух привёл меня в сознание. Даже в этом дворе оказались включённые фонари, и выйти на знакомые улицы оказалось не так трудно. На автобусной остановке я решил позвонить Олли и, включив телефон, обнаружил от него множество пропущенных. Телефон у меня был на беззвучном режиме, и я ничуть не удивился. Олли так печется обо мне, как будто я маленький ребёнок. Конечно, мне приятно чувствовать на себе такую заботу, но иногда она раздражает. -Да, Оливер, - произнес я не слишком приятным тоном, - я водил детей в больницу, а на обратном пути решил прогуляться. Да, я скоро буду. -Тебе приготовить что-нибудь? - он, как всегда, в своём репертуаре. -Горячую ванну, - и люблю же я отдавать приказы, - я устал очень. -Хорошо, милый... Он бы, может, хотел добавить "давай скорей", но он боится себе такое позволить. Его должность - делать то, что я хочу. Дождавшись автобуса, я, уже насквозь промерзший, пристроился у окна и достал наушники. Я почему-то до сих пор думал, как смотрела на меня Амелия, и этот взгляд продолжал терзать меня. Казалось, любимые Rolling Stounse прогонят эти неприятные и страшные мысли, но и с музыкой я прокручивал в мыслях сегодняшнее происшествие и не замечал, как песни проходят мимо ушей. Да, я убил. И почему? Сам не знаю. Просто исполнил желание девочки с суицидными мыслями, которая всегда испытывала ко мне симпатию. Она единственная не дерзила мне, старательно учила уроки... И ради чего? Чтобы добиться моего внимания, молодец, Кристиан, догадался. Добилась таки. Может, стоило сказать ей, что я гей и никакие отношения невозможны? Но ведь не сказал....Да, потому что не хотел разбивать ее сердце второй раз. Наверное, впервые в жизни меня мучили угрызения совести. Ничего, Оливер меня утешит. Я вспомнил смазку, сочившуюся из воспаленного лона Амелии и с трудом сдержал рвотный позыв. А вдруг это заразно?! Тогда с Оливера ещё и минет Дорога оказалась долгой, и я на нервах переключал одну песню за другой, понимаю, что все их не слушаю. Душой я был уже дома... Дом, милый дом.. Оливер, который любит и будет любить меня, несмотря на мой слишком гадкий характер. *** -Кристиан, ну наконец то! - вскрикнул Оливер, затаскивая меня в квартиру. - Ты совсем замерз! Сегодня же так холодно! Он ловит мои руки, жадно целует их, а потом усаживает на стул в прихожей и стаскивает залепленные грязью ботинки. -Пока ты ехал, ванна остыла, пришлось наливать новую, - он виновато улыбнулся, подняв на меня полные радости чёрные глаза. Я, снисходительно поглядывая на него, вожу красными пальцами по голому черепу. Наконец, Олли раскутывает меня от залепленной снегом одежды, подхватывает на руки (и любит же он это делать!) и несёт на диван. Подобное происходит каждый вечер. Он растирает мою побелевшую, скукоженную кожу, тепло укутывает, заставляет выпить кружку чая. Но я лежу на диване почти без сил. Мне тепло, уютно, но от воспоминания об Амелии тошнота скручивает пустой желудок. -Ты как-то поздно сегодня, - осторожно говорит Оливер, усаживаясь рядом. Его тёплые руки обхватывают мои ледяные ступни. - Эта школа тебя совсем измучила, Кристиан... Я слабо улыбаюсь ему в ответ. Да, из-за этой тяжёлой работы у меня даже изменился характер. Раньше я не был так ласков с Оливером. Теперь я настолько уставал, что у меня не оставалось сил капризничать из-за того, сколько ароматической соли он положил в ванну, а теперь мне просто плохо. Я привлек Оливера к себе и попросил полежать рядом. Его крепкие, нежные объятия почти успокаивают меня... Олли, как у тебя только получается терпеть меня уже больше двадцати лет?! Если бы я мог любить тебя так же искренне, как ты меня любишь! Оливер обхватывает меня, его сильные руки пролезают мне под колени, и я опять у него на руках. -Солнце, пойдём в ванную, а то она опять остынет, - будто извиняясь, говорит он. Оливер осторожно опускает меня в душистую пенную воду и не решается уйти сразу - стоит около ванной и смотрит на меня меня взглядом, сочетающим тревогу и умиление. Любуется мной. В горячей воде я окончательно расслабляюсь и теряю последние силы, но тело становится таким лёгким.... Я закидываю голову на бортик ванной, и, закатив глаза, смотрю в потолок. Олли склоняется ко мне с тревогой, потом залезает в воду, и, благо ванная большая, мы обнимаемся и долго лежим в горячей воде. Меня уже охватывала приятная сонливость. Оливер это заметил, и вот опять тёплые руки несут меня по коридору... Я чувствую себя маленьким ребёнком, и, поверьте, это так здорово... -Кристиан, а тебе бы пошло, если бы ты отпустил волосы, - говорит Оливер, продувая феном мою мокрую шевелюру. -Я мог позволить себе это, когда мне было 20 или 30, но теперь будет очень смешно выглядеть, если я вдруг стану ходить с длинными,- добродушно усмехаюсь я, - к тому же это неудобно, потому что они и короткие быстро становятся жирными. -А ведь у тебя были золотистые, когда я тебя впервые увидел, - настоящая Златовласка. Я вспомнил длинные золотые локоны, которые носил юношей, и захохотал. -Оливер, твоя принцесса уже слишком старая. И к тому же мой настоящий цвет - чёрный. -А со светлыми ты будешь выглядеть моложе, - продолжает он, - какие шёлковые! - Оливер пропускает несколько прядей между пальцами. -Знал бы, о чем говоришь! - в другой раз это прозвучало бы сердито, но после мытья у меня подозрительно хорошее настроение. - Сам лысый, как луна. Наконец, волосы высушены, я заворачиваюсь в халат, надеясь подремать, но не тут - то было...