Новый мир.

      Как в воду глядела. Уже на следующее утро он не смог подняться из-за жара.       Энс спит на импровизированной кровати, на самом деле состоящей из двух поставленных рядом каменных лавок и обогревателя под ними. Вместо постели всё та же одежда Пинк.       Девочка ставит ему компресс и идёт осматривать здание, внутри разбитое на три комнаты и чердак.        В первой комнате запас древесины, огнетушитель и аптечка на стене. Во второй комнате расположился больной. В углу свалена утеплённая униформа. Правда вся она так или иначе повреждена. В этой комнате есть окно, которое плотно закрывается металлической пластиной снаружи, и лучше его держать закрытым, как и остальные подобные в других помещениях.       Третья комната отдана вопросам навигации. Карты, несколько коммуникаторов, из которых только один рабочий, но и тот стационарный.        Розовый Алмаз фыркнула, забирая в свою сумку самую актуальную электронную карту.        В животе урчит от голода, и Пинк вызывает из стены лестницу, чтобы забраться на чердак. Там она находит мясные и рыбные консервы, а самое важное, что она находит пару рабочих энергетических пистолетов. Шесть залпов и тридцать секунд на восстановление. Неплохо.        Девчонка улыбается и спускается со всем этим добром вниз. Сначала через силу накормить больного, только потом поесть самой. В навигационной был найден набор для шитья и ножницы. Надо починить всю эту униформу. Как бы в благодарность за использованные чужие ресурсы. Совсем испорченные комплекты пошли на замену подкладки у тех, что ещё можно спасти.        В почти полной тишине снова приходят мысли. На этот раз это мысли о голосе в голове. Это не её внутренний голос, и он не принадлежит кому-то из реальности. Пинк во всяком случае не помнит никого с таким голосом. Это определённо некто из того странного кровавого сна, и этот некто знает происходящее в реальности, даже то, что она сама ещё не знает.        Оно приходит только тогда, когда голову Розового Алмаза заполняет ярость. Ярость приносит жар в груди, боль в голове, этот голос и… Пурпур. Словно кто-то завязывает глаза тканью этого цвета. Впереди ничего не видно, и только голос говорит, что происходит вокруг, ведёт за руки и толкает в спину.        Еллоу тоже видела это, только со стороны, но почему-то… Почему-то ничего об этом не сказала, хотя её выдало выражение лица и напуганные глаза. Старшая не признала ничего такого.        Из потока размышлений девчонку вырывает тяжёлое дыхание Табаки.        Она поднимается, забирает компресс с его головы и идёт на чердак, чтобы окунуть ткань в бочке с водой. Вот только второй подъём по лестнице даётся куда тяжелее первого, ноги становятся ватными, и Пинк чуть не срывается вниз.

«Должно быть… Я просто устала. Нужно будет на минутку прикрыть глаза после того, как я закончу с компрессом».

       Только при контакте с водой выясняется одно не слишком приятное обстоятельство. «Она была теплее… Температура внутри не могла измениться… Звёзды… Замеча-а-а-ательно просто! Только бы не навернуться отсюда».        Идя приставным шагом, медленно подошла к люку и так же осторожно сползла вниз по лестнице. Компресс восстановлён, а значит, что пора обратно за рабочее место.        Как бы это ни походило на самобичевание, но сон отменяется. Если уснуть в таком стечении обстоятельств, то можно не встать из-за лихорадки. Нужно это перетерпеть. По крайней мере до того момента, как Табаки сможет самостоятельно заботиться о себе. Смена вахты, если говорить по делу.        Руки дрожат слишком сильно, и шить больше не получается. Она откладывает всё это на другую часть стола, чтобы, если что, не проснуться с иголкой, воткнутой в слёзный канал.        Может быть, мысли помогут ей не отключиться?        Думать о голосе больше не хочется. Хочется… О чём-то хорошем. Что не заставит плакать? Н-да, сложный вопрос. В нынешнем положении… О чём не подумаешь — всё уносит в настольгию, а она заставляет плакать всегда. Даже эта мысль уже заставляет грустить. Может, не стоило тогда убегать? Еллоу вела бы поиски более организованно и продуктивно. Да даже если бы не вела. С ней… С ней было бы спокойнее и не так одиноко. Да, было бы очень больно, но в конце концов, они были бы вместе и поддерживали бы друг друга. А эти новые сёстры? Какие они? Что они любят и что нет? Не стоит относиться к ним негативно. Они же не просили о своём появлении, верно? Они не виноваты и к тому же… Они её младшие.        Если так вспомнить, то Пинк ещё никогда об этом не думала с такого ракурса. Она ведь больше не самая младшая. Нет. Вообще-то… Она вторая по счёту. Надо же… Так странно. Еллоу уже дала им править, а это значит, что они более «удачные». Со стороны, наверное, не скажешь, что она старшая.        А какой старшей ей нужно будет быть? Ну, точно не такой, как Уайт. У неё слишком мало опыта для того, чтобы давать советы и поучения. И точно не пародировать Еллоу. Всё-таки она есть собственной персоной, и двойная доза вспыльчивости им точно не нужна, особенно когда они так юны и ищут одобрения и признания своих достижений. Им… Им, наверное, сейчас тяжело. От этой молнии и «не плохо» надо выбивать, какая уж там похвала. Пинк это знает на себе.        Нет, это всё не то… Нужен кто-то спокойный и понимающий. Такой, как Блю. Вот только… Только Пинк на неё совсем не похожа. У неё не тот характер, чтобы постоянно быть спокойной и терпеливой. Энергия в ней накапливается и временами требует выплеска, иначе настроение становится хуже, чем у самой Воительницы.        Надо будет с ними как-то своим образом. Да. Уникально. Ну и… Подрасти. Иначе никакого принятия всерьёз. Как можно воспринимать серьёзно того, к кому нужно наклоняться, чтобы смотреть в глаза?        Пинк представила это и вяло посмеялась, уже ощущая всю ватность и вязкость своих мыслей. Всё превратилось в кашу настолько, что она всерьёз начала разъяснять для себя природу пурпурного цвета. «Если так подумать… Его относят к оттенкам фиолетового… Но он всё же ближе к фуксии и малиновому… Так что же это?.. Ну… Наверное, всё же фиолетовый, если так считает б… Большенство… Хотя он куда более тёплый… И само слово… Пур… Пур… По звучанию ближе к «красный», «розовый» там… Да… Пурпур… Он… Скорее тёмно-розовый… Чем… Чем… Этот… Как его?.. Фиолетовый».        Девчонка улыбнулась «победе» в своём споре с самой собой, переставила впрёд руку и подняла указательный палец, словно бы вознося своё немое высказывание.        Сразу после этого темнеет в глазах, с губ слетает тихое ругательство, а её лицо образует крепкие романтические отношения с поверхностью стола, причём настолько крепкие, что оно готово ради своего возлюбленного разбиться в кровь, что собственно и делает. Почти.        В последний момент на пути лба возникает лёгкая рука, больше похожая на тёмные облака дыма.        Тень улыбается, укладывает юную голову удобнее, но так, чтобы это выглядело естественно. Потом обводит взглядом комнату, снова усмехается над беспомощностью этих детей и проскальзывает наружу прямо через стену.        На улице уже ждёт лев. От холода белая шерсть взъерошилась настолько, что превратила бывшую Высшую в одну большую кучу меха, недовольно фырчащую и топчующуюся на снегу.        Тень долго смотрит на неё, а потом еле слышно говорит, больше напоминая шелест ветра: — Скажи… Ты до сих пор уверена, что Кара это наимение жестокое наказание?