Новый мир.

      Рэд неспокойно от этого резкого молчания со всех сторон. Несмотря на занятость другими колониями, вверенными ей, времени остаётся достаточно чтобы прочувствовать некое одиночество. Раньше это время было занято консультациями с Грэй и безудержной болтовнёй последней обо всём, что она только откопала в тоннах документов. Теперь же… Тишина и эхо коридоров. Больше ничего.       Рыжая нахмурилась и попыталась забыть то непонятное напряжение в серых глазах. Красный Алмаз закрывает глаза и откидывается, брызгая водой из ванны на плитку.       Грэй… Избегает её. За последние несколько планетарных циклов она даже не слышала голоса младшей, хотя та определённо на Земле и никуда теоретически деться с неё не может. Страх приятно наблюдать в тех, кем ты владеешь и командуешь, ведь в них не посеять уважения без страха, но видеть его в ком-то столь близком… Это неприятно. Даже не забавно.       Ещё и Еллоу ставит на встречи неоправданно много солдат и если раньше это казалось разумным из-за звериной угрозы, то теперь это происходит и на мирных планетах, на которые вторжение даже в теории не светит. Старшая всё равно остаётся настороженной каждый раз и никогда не приближается, не садится, не расслабляется, не меняет лицо и постоянно смотрит в глаза.       Жёлтый Алмаз смотрит на змею и судорожно ожидает броска, чтобы успеть схватить кобру за основание челюстей и не дать себя отравить. Если блондинка считает своё поведение нечетаемым, то это достаточно глупое мнение, ведь рыжей она самолично дала способность Консула понимать чужие эмоции и по ним высчитывать стратегию противника.       Грэй же даже не пытается прятать своё мнение, либо банально этого не умея, либо имея достаточно самоуважения чтобы не играть со старшей в плохой театр. Монстр. Для обоих из них она лишь очередной Монстр, к тому же ещё и огнедышащий, правда достаточно разумный чтобы свалить часть своей работы и приказать сидеть на одном месте.       Рэд хмыкает, понимая, что вода умудрилась остыть не смотря на природу девушки и в целом достаточно высокую температуру в комнате.       Ноги спокойно выскальзывают на пол, поднимая туловище и неся его навстречу растянутому руками полотенцу, что легко оборачивается выше груди, а длинные волосы медленно и терпеливо выжимаются прежде, чем правительница наконец отправится в свои покои.       Замок встречает её таким строгим молчанием и такой холодной пустотой, что даже её вечная самоуверенность временно тухнет, но лишь временно. Очень скоро в голове проскакивает мысль о том, что свита просто проявляет уважение и почтительную боязнь к уставшей хозяйке, не решаясь даже показаться взору алых глаз.       Вскоре за ней закрываются двери спальни, но и в этой комнате совершенно никого не оказывается, словно Грэй испаряется каждый раз, когда старшая находится достаточно близко, чтобы её заметить. Может… Так оно и есть. Не буквально, но всё же…       Долгие минуту сушки проходят за разглядыванием сада, словно бы так же замеревшего по правилам общего заговора и теперь выжидающего только отвода глаз. Может, мысленно молящего об этом.       Наконец пряди кажутся сухими и их хозяйка пересаживается ближе к зеркалу, чтобы взять в руки расческу и придумать что-нибудь, чтобы волосы больше не лезли в лицо.       Боятся. Её горящих, словно жаждущих крови, глаз, её улыбки, обычно предвещающей чьи-то страдания, её разговоров с самой собой… Справедливо, это всё может пугать. Кроме последнего. Потому что, она говорит не сама с собой! Разве это не очевидно, что слышать её должны статуи, габелены, картины, фрески… Всё, что содержит лицо Синего Алмаза. Да… Рэд всегда интересно, что бы об этом сказал её прототип, все шепчутся о старшей с такой надеждой и любящей тоской, что порой Красному Алмазу даже стыдно за некоторые испорченные в гневе вещи, сожжённые, разорванные, разбитые… Блю ведь наверняка этим дорожила, а наследница изничтожает предметы в пыль… Чтобы она сказала?       Пальцы и расчёска ловко танцуют с тёмными прямыми локонами, перебрасывая их друг через друга, расплетая узлы, приглаживая и собирая в что-то единое. Вот только завязать пучок с помощью ленточки не получается, волосы выскальзывают, выбиваются, нелепо торчат и совершенно не подходят элегантному стилю огненного нрава.       Блю… Расстроилась бы. Из-за вещей? Может быть, но скорее всего в меньшей степени, если учитывать её наклонности аскета и малую зависимость от материальных ценностей. Скорее из-за того, как сильно все пугаются поведения младшей, из-за их переживаний и прочего. А может и… Саму младшую ей было бы жаль, наверняка старшей открылось бы что-то, чего сама рыжая в себе не видит и глубокие синие глаза наполнились бы слезами сочувствия и может…       Лента снова соскальзывает и тёмно-красные пряди обрамляют уставшее лицо с полу опустошёнными большими глазами, под которыми уже проявляются следы недосыпа. Это лицо… Меньше всего оно должно проявляться в чертах юной правительницы. Красный Алмаз срывается, хватает ножницы и безжалостно начинает отсекать локоны лезвиями, часто просто нервно щёлкая примитивным механизмом в воздухе, пока куски бывшей шевелюры разных размеров медленно опадают к её ногам. — Так жаль… Твои прекрасные волосы… Дорогая, ты принципиально не просишь о помощи, да?       Младшая замирает, пока хаотично остриженные волосы слегка приподнимаются, чувствуя некую лёгкость после процедуры. — Что ты… Как ты… Почему ты здесь? — Я просто очень хотела увидеть тебя наконец… Мне столько рассказывали о тебе и твоих успехах… В твоём возрасте у меня не было и одной восьмой от твоего рвения и уверенности… — Блю нежно улыбается, нерешительно сложив перед собой руки, больше не сдвигаясь со своего места у другой стены и поддерживая зрительный контакт только с помощью зеркала.       Рэд морщится и отбрасывает ножницы на пол: — Не притворяйся, что горда мной… Я заняла твоё место, я знаю, что ты обо мне думаешь. — Я думаю, что ты делаешь удивительные вещи… И очень хорошо справляешься с совершенно непрошеной ролью… Ещё тебе и неподходящей по характеру… При этом не получая отдачи… Это правда тяжёлый труд.       Это должен был кто-то сказать. Рыжая чувствует это, но не говорит продолжая держать недовольное выражение лица, пока Синий Алмаз продолжает говорить чуть осипшим и спокойным голосом. — Правда… Я совсем не понимаю, почему ты так часто выставляешь шипы. Они просто пытаются дотянуться до тебя, но ты… Чего ты боишься? Они бы ни за что не обидели тебя. — Я боюсь? Они боятся меня. И правильно делают. Только через страх можно добиться правды и уважения… Доверие это для идиотов или тех, кто не боится повредить спину. Я знаю, что стоит тебе узнать меня ты тоже испугаешься! Я знаю. Ты боишься!       Блю только улыбается и чуть приближается, пользуясь минутным занавесом из раздутой ветром шторы: — Нет… Тебе нужна поддержка, я знаю это… А вовсе не уважение и страх, ты отчаянно пытаешься согреться… Случайно сжигая вещи… Это ничего, они может так принесут даже больше пользы, но такие пожары могут обжечь тех, кто тебе дорог. — Мне никто не дорог! Они не любят меня… Что же… А я не люблю их! Никто не любит и не доверяет мне, так с чего бы мне начинать?!       Старшая наклоняет голову и прикрывает свой камень от ощущения того, как что-то жутко болит прямо под ним от таких слов. — Я люблю тебя, Рэд, всем сердцем. Я уверена, что ты заслуживаешь больше тепла и я надеюсь, что когда-нибудь смогу тебя обнять.       Пальцы сжимают расчёску до белых костяшек и с силой бросают предмет в отражение печального лица за спиной, что тут же идёт трещинами и осыпается вместе с крупными кусками стекла.       Рэд опускается на колени и начинает плакать, пока эхо разносит её всхлипы по пустой комнате.