Новый мир.

      Табаки просыпается через силу и уже с болью в висках из-за чего и пытается сначала успокоить пульсацию в них, а уже потом подняться и вылезти из укрытия. Уже надоевший стук инструментов спутницы почти лишил его способности спокойно заснуть. — Берегись! — Слышится треск, но энс не паникует и привычным сонным шагом отходит влево на пару-тройку метров до того, как в это место с мёрзлым скрипом соскользит обломок ледника. — Не задело? — Не-а. Не парься. Слушай, Пинк… — Парень поднимает голову, всё же слегка беспокоясь. — … тебе бы слезть оттуда. Согреешься хоть, а то совсем скоро примёрзнешь.       Девушка уже пару суток сидит на вершине ледяной глыбы и стучит то маленькой плоской отвёрткой, то делает методичные удары тяжелой кувалдой, не спускаясь к укрытию ни на минуту, всё продолжая и продолжая работать. — Лучше ты поднимись! Мне не помешала бы помощь! — Розовый Алмаз приостанавливается для того, чтобы отдышаться и посмотреть вниз, выпуская из приоткрытого рта пар. — И захвати паёк, пожалуйста. Я уже начинаю чувствовать голод.       Табаки хмыкает и собирает в сумку пару жестяных баночек и термос с кипячёной водой, которую он успел натопить из снега. Он такими ходками уже успел протаранить на изгибах груды обломков безопасный путь на вершину и преодолевал ранее долгую дорогу за пару минут. — Я всё же думаю, что тебе лучше слезть… У тебя так скоро брови смёрзнутся. — Серьёзно? — Пинк посмеивается, трёт лоб голыми пальцами и правда стряховая с бровей наледь. — Хах… Ну, схожу отогреться и отдохнуть, так и быть, но не сейчас. Потом. — Когда «потом»? Ты так говоришь каждый день и всё равно все сутки стучишь, клянусь, вморозишься и капут твоим планам. — Потом, когда достану. Вместе отогреемся. — Закоченевшие пальцы греются об кружку с быстро остывающей водой, попутно поднимая из консервы суховатые кусочки чего-то, что напоминает вяленое мясо.— Вместе… — К слову об этом… — Табаки вдруг становится удивительно серьезным и слегка даже хмурит брови. — Что… Вернее… Кого мы пытаемся достать? Ты так и не рассказала мне ничего. Сначала просто убежала в город, а потом засела здесь.       Пинк замирает на секунду, а после делает ещё несколько движений, чтобы опустошить паёк и допить едва горячую воду, внутри чувствуя нарастающее тепло, что способно привести её пальцы в чувства, а иней на щеках расплавиться и стечь, словно слёзы. — Ну? — Что? — Скажи мне! Я требую знать, ради чего я вообще покинул свой родной дом и теперь непонятно где отмораживаю пятую точку опоры! — Ладно… Только не кричи…       И она рассказала. Всё, что вообще знала сама и про Вспышку, и про последствия, и про то, как она решилась на поиски, и кого вообще ищет, и что эти двое для неё значат, и какие мысли посещали её всё это время, и зачем, в конце-то концов, им с Уайт нужен Табаки. Последний слушал это всё, как слушают дети сказки от старших, с огнём в глазах и полным молчанием, иногда кивая, когда рассказчик поворачивался к нему с немым вопросом «всё ли понятно?», А после снова замирал как статуя, подставив руку под подбородок. — Значит… — Выдаёт наконец энс, выпрямляясь. — Тут… Вторая твоя Старшая. Как бишь… Блю? — Да. Скорее всего, учитывая, что Уайт привела нас именно сюда. — Эта… Та самая, которая владела Эхнатоном? — Да и возможно, именно она-… — Возможно. Только возможно, не зацикливайся. — Да, ты прав… Собственно, я поэтому не особо хочу тормозить, я хочу вытащить её как можно скорее… — Я понимаю… Это твоя семья, ты скучаешь по ней… Но тебе нужен отдых. Иначе ты прямо здесь… Погибнешь, не знаю как у вас, но у нас это называется «бубен пробить». — Треснуть… У нас это называется «потрескаться». — Во. Так что слезай и поспи, трещины нам нужны на леднике, а не на тебе.       Девушка отрицательно кочает головой, надевая перчатки обратно на руки и осматривая своё место работы: — Нет… Не сейчас. Я чувствую, что ещё пара ударов и… — Пинк. — Энс настроен серьёзно и буквально заставляет её встать на месте, держа за руку. — Я понимаю, повторюсь, я тоже работал бы именно так, если бы внутри был кто-то из моих и освобождение его бы спасло, но ты перенапрягаешься. Прошло семь суток без перерыва и я боюсь за твоё самочувствие. Возьми хотя бы один выходной. Этот день и эту ночь, а потом я уж так и быть отпущу тебя работать. — Но ведь… Намёрзнет и обогреватель… Нет, я так не могу. — Можешь. Я поработаю за тебя, да и изобретению нашему тоже нужна остановка, оно начинает дурно пахнуть гарью. Пойдём уже, выключай эту штуку.       Всё же он согнал её вниз, в искусственную пещеру, куда вдвоём они стащили и хитроумную установку, что и правда работала уже на пределе своих возможностей и Табаки возможно только предотвратил взрыв прямо на рабочей площадке.       Сам энс вышел вперёд, к самому «носу» этого айсберга, туда, где виднелся живой свет, способный моргать и, видимо имевший для этого глаза, а так же владеющий талантом к музыке, взяв с собой только тяжёлую кувалду, кажется, превосходящую его самого по весу. Первый удар происходит после мощного горизонтального замаха и только заставляет снег сползти на работника, насыпав на шапку и плечи паренька.       Последующие только создавали глухой гул в лесу, да заставляли громадину слабо подрагивать, не особо-то и реагируя на старания энса. Он и не собирался останавливаться, работая с большим успехом и надеясь принести хоть какую-то пользу своей подруге. Снова и снова, удар за ударом, даже если руки уже болят, а глаза слезятся от летящей в них ледяной пыли.        Наконец слышится знакомый холодный треск и Табаки с тяжёлой отдышкой отходит назад, давая достаточно толстому куску медленно отколоться, особенно быстро трещина прошла у вершины, где до этого уже Пинк успела отмахнуть добрую четверть от бывшей высоты.        Нос раскололся двумя трещинами на три куска и Табаки всё же пришлось позвать подругу, чтобы оттащить боковые к деревьям.       Теперь им открывалась следующая картина: тёмный лёд, похожий больше на кусок моря высился в снегах угловатой фигурой, напоминающей трапецию, в сердце которой уже отчётливо виделся голубой огонек, наконец получивший достаточно освещения и впитывающий в себя его мощь, медленно нарастая в своей силе.       Пинк замерла, опустила руки и расплакалась, отлично узнавая оттенок, который она, наверное, узнала бы из тысячи других, а вот её слёзы с лёгкостью были замечены парнем: — Эй? Ты как? — Я? Я… Я хорошо… Я так думаю. — Девушка посмеялась и вытерла капельки на своих щеках, при этом невольно шмыгнув носом. — Я бы даже сказала, что я замечательно себя чувствую. — Это… Это то, что надо, да? Правда та, которую ты ищешь? Поэтому ты плачешь? — От счастья, да… Понимаешь? Я её вижу… Смутно, но… Вот она! Рукой подать, буквально и… Она так светится, значит она жива и… Физически в порядке, может ослабла из-за долгого нахождения в темноте, но в остальном… — Я думаю, что теперь мы точно заслуживаем перерыв… Ну, знаешь, набрать сил для последнего рывка. Пойдём? — Иди… Я… Я хочу побыть с ней… Я после приду… Сейчас… Мне нужно побыть здесь. — Пинк подходит ближе к холодной глади и протирает её рукавом от ледяной пыли, чтобы рассмотреть очертания тела и даже рассмотреть пальцы протянутой вперёд руки, что теперь были так близко и казалось, что их можно отморозить одним лишь тёплым дыханием.