***
− Ты можешь объяснить, что произошло? Шори непонимающе пытался стереть голубые символы с тыльной стороны ладони. Они слегка кололи кожу и ощущались чем-то чужеродным. После безумного полета Джениус утащил его в город, где они долго петляли в каком-то жилом квартале, пока не наткнулись на неприметный домишко. На кодовый стук их впустил один из Воронов, поклонился, и Джениус отдал ему несколько распоряжений. Потом некоторое время повертел шкатулку, недовольно поморщился и взялся писать письмо. Подробное, судя по затраченному времени. − Мы влипли. − Это я уже понял. Эта шкатулка проклята? − Зачарована. Шори поерзал. Джениус отвечал односложно, но была ли причина в сосредоточенности на письме, или он был рассержен на него? На всякий случай Шори просидел молча, пока письмо не было закончено, но и тогда на него не обратили внимания. Джениус вызвал подчиненного, передал ему письмо и шкатулку, старательно завернув последнюю в ткань, и велел отправить ее в орден, а письмо доставить Дайкендзя. Также распорядился найти двух лошадей, походную одежду на двоих, деньги и припасы. Ворон поклонился и ринулся выполнять. Наконец Джениус посмотрел на Шори и покачал головой. − Мы действительно попали в беду. − Прости. Я не должен был ее открывать… − Ты и не открыл − шкатулка среагировала на мое прикосновение. А подсунуть ее могли любым способом, не только через тебя. − Почему мы сбежали из дворца? − Нам придется покинуть столицу, Шори, и спрятаться подальше от нее. − Что?! Но… послушай, я ничего не понимаю! Даже если ты сердишься на меня, ну объясни хотя бы в чем дело?! Что я натворил? Джениус опешил. − Я ни в чем тебя не виню. Просто… В его глазах мелькнуло понимание, и он смущенно кашлянул, затем шагнул вперед. Мягко улыбнулся, провел ладонью по щеке Шори и медленно, со вкусом, поцеловал. Шори обнял его и ответил на поцелуй, чувствуя, как нервозность понемногу отступает. Когда они отстранились, Джениус тяжело вздохнул. − Ты не понял, что произошло, и это неудивительно. Ты не видел этих символов раньше. А вот мы с Дайкендзя нагляделись на них в свою бытность слугами… нет, рабами Алазон. − Подожди-ка, так это был ее голос за дверью? Мне показался он смутно знакомым… − Что ты чувствовал, когда бросился открывать ей дверь? − Ничего. − А ты всегда выполняешь чужие приказы так легко? − Нет, конечно, просто в тот момент мне надо было открыть ей дверь. Это… звучит глупо, да? Джениус покачал головой. − Нет. Это − действие магических печатей, что на нас наложили. Я помню эту бездумную жажду подчинения − с ней очень трудно бороться. В ту ночь, когда армия Великого Шимарона уничтожала мой орден, Алазон приказала следить за священным мечом и не отходить от нее. И я смотрел, как этот дурной клинок сводит тебя с ума, смотрел, как убивают моих подчиненных, как рушится убежище, в котором еще были мои люди и единственный близкий друг − Дайкендзя… и не мог сдвинуться с места из-за колдовских печатей. И сейчас на нас наложили такие же. Им очень тяжело сопротивляться. Чем ближе мы к Алазон, тем меньше шансов на борьбу. Если она прикажет тебе убить меня − ты это сделаешь, используя все доступные тебе средства. Шори нахмурился. − Здесь что-то не сходится. Ты ведь не выполнил приказ Алазон и сбежал, утащив меня с собой. Не похоже, что на тебя эта печать действует. Джениус слегка усмехнулся. − Я был у нее на службе десять лет и научился обходить запреты. Она приказала открыть, но не сказала что именно. Поэтому открытое окно тоже подошло. Однако это было чистым везением и вряд ли повторится. Так что мы не должны дать ей шанса отдать прямой, четкий приказ. − Поэтому мы сбегаем? Нас же будут искать. − Не будут. Я отправил Дайкендзя подробное письмо и шкатулку. Он изучит ее в ордене и, думаю, сумеет найти способ избавления от этих печатей. Он досадливо прикусил губу. − Все базы ордена «Белых Воронов» находятся слишком близко к столице, а нас будет тянуть назад. Мы должны отъехать на достаточное расстояние, чтобы ослабить действие магии. Поедем на юг, в Сорно, и я попробую там снять печати. Может, получится вспомнить наши с Дайкендзя прошлые разработки… Шори поправил очки. − Значит, домой я вернусь нескоро. − Мне жаль. − А мне нет. Хоть мы и влипли, но теперь у меня будет шанс провести столько времени с тобой, сколько я не смел даже мечтать.***
Вечер был восхитительно теплым и тихим. Король пораньше закончил со всеми государственными делами, выкупался, привел себя в порядок, еще раз напомнил себе быть решительным, но ненавязчивым и отправился на вечернюю встречу с Дайкендзя. Ради смены рабочей атмосферы на романтическую шахматную партию было решено перенести в сад − в одну из очаровательных, уютных беседок, стоящих достаточно далеко друг от друга. Впрочем, король велел страже убедиться, что вечером они пустуют, и тактично заворачивать желающих присоединиться к королевскому отдыху дворян. Слуги сервировали стол легкими закусками, пирожными и небольшой бутылью вина, оставили место для шахматной доски и удалились. Стражу Конрад тоже отослал ко входу во дворец: им никто не должен был мешать. Дайкендзя все это, конечно, заметил, иронично приподнял брови, но ничего не сказал. − Хороший сегодня вечер, − умиротворенно произнес он, делая первый ход, − и вино вы выбрали отличное, ваше величество. − Благодарю вас. Знаете, после всего, через что мы совместно прошли, вы могли бы обращаться менее формально. Хотя бы вне рабочего времени. Могу я называть вас просто Дайкендзя? − Можете, − легко согласился тот, − стоит ли мне тогда обращаться к вам… господин Конрад? − Просто Конрад. − Хм. Почему бы и нет? Король обаятельно улыбнулся. − Замечательно. Вы бывали в Шин-Макоку? − Один раз. Когда спасал Джениуса. − По тамошним меркам ваша внешность − эталон красоты. − Мне это известно. − Вы совсем вскружили голову бедному Гюнтеру. Дайкендзя рассмеялся. − Он − легко увлекающийся мазоку. Написал пятнадцать стихов, посвященных моим глазам. − Но они оставили вас равнодушным. − Увы, я не романтик. Конрад передвинул фигуру и разлил в опустевшие бокалы еще вина. На некоторое время они оба сосредоточились на игре, затем он спросил, как бы мимоходом: − Возможно, вы просто не интересуетесь мужчинами? − Почему же? Мужчины нравятся мне больше женщин. − Мне тоже. Особенно необычные мужчины. Умные, сдержанные, самодостаточные, − произнес Конрад, не сводя глаз с собеседника, − но при этом заботливые и ответственные. Рядом с такими мужчинами можно расслабиться, довериться… их общество доставляет мне огромную радость. А каких предпочитаете видеть партнерами вы? Дайкендзя промолчал, сделав глоток вина, и аккуратно откусил пирожное. Конрад терпеливо ждал. Наконец, вытерев губы салфеткой, Дайкендзя посмотрел на него. − Милосердных. Но сила, храбрость и воля так редко вступают в союз с этим качеством… а ведь без него они бессмысленны. − Значит, вам по душе доброта. − Нет. Доброта бывает избирательна. Можно быть добрым к своим и безжалостно давить чужих. Можно сочувствовать нищим, сирым и убогим, но не обращать внимания на страдания близких. Милосердие беспристрастно и относится ко всем. − И это единственное, что вам по душе? − Это единственное, без чего я не смогу привязаться к человеку. И я сомневаюсь, что у меня есть душа. Не припоминаю, чтобы ее в меня закладывали. Они помолчали. Конрад опустошил свой бокал и налил еще, благо вино было сладким и очень слабым. − Вы считаете меня милосердным? − Да. − А я считаю вас самым красивым и желанным мужчиной из всех, кого я когда-либо встречал. Дайкендзя улыбнулся. − Странным образом мне эти слова приятны, ваше… Конрад. Сердце короля пропустило удар. Он осторожно протянул руку и накрыл ладонь Дайкендзя. Когда возражений не последовало, он потянул ее к себе и прикоснулся губами к тыльной стороне. − Могу ли я продолжить делать вам приятно? Улыбка исчезла с лица его советника. Конрад уже успел мысленно отвесить себе затрещину за неудачный выбор фразы, но сообразил, что руку у него не отняли. − Пожалуй, я был бы не против этого, но должен вас предупредить, − ответил советник, − я − не человек и не мазоку, хоть моя физиология и близка к вашей. Мое тело создавалось не для любовных утех, и желаний в нем немного. Я даже не уверен, что оно способно испытывать физическое удовольствие. − Но Джениус ведь встречается с Шори. А ваши тела должны быть одинаковыми. − Джениус влюблен в Шори, − просто сказал Дайкендзя, − или увлечен и симпатизирует, или испытывает любопытство и эмоциональный голод. Я не знаю этого, но не факт, что его ведут именно телесные желания, а не жажда неизведанного. Вы можете не получить того, чего хотите. − Если это действительно окажется так, − медленно произнес Конрад, − и у вас не будет шанса на удовольствие, то я больше не прикоснусь к вам. Но если вы пожелаете проверить эту возможность… я буду счастлив. − Возможно, так и будет. Но есть еще одна сложность. − Какая? Дайкендзя отвел взгляд. − Я помню одну из своих прошлых жизней как носитель небезызвестной вам души. И я видел, что любовь… то самое, настоящее чувство, сохраняется и передается вместе с ней. Джениус, Мурата… они получили это чувство к Истинному Королю вместе с душой. У меня сейчас нет души. Я не люблю вас, хоть вы и симпатичны мне. Есть вероятность, что не полюблю никогда. Вы сумеете с этим справиться, ваше величество? Теперь Дайкендзя смотрел прямо на него, и Конрад не отводил взгляд. Сумеет ли он справиться с безответной любовью? Он любил Джулию, грезил о ней ночами, понимая, что она никогда не станет ему больше, чем другом. Он любил Юури, но так фанатично и безумно, что страсть казалась грехом и даже не мелькала в его отношении. Он сумел смириться с тем, что не станет для Юури целым миром, что в нем больше не нуждаются, как прежде. Впервые он решил, что сможет рассчитывать на обычную, страстную и взаимную любовь, и снова промахнулся. Но… у него ведь был шанс, который он не хотел упускать. − Я − взрослый, здоровый мужчина. Я сумею пережить разбитое сердце и сохранить дружеские отношения. Я обещаю: что бы ни произошло, это не скажется на вас и на ордене. Но я хочу поухаживать за вами, если вы мне это позволите. Губы Дайкендзя дрогнули в улыбке. − Вы действительно удивительный человек, Конрад. Позволяю. И даже даю вам возможность проявить себя − прикажите слугам принести еще этого замечательного вина. Конрад встал, чувствуя, что восторг бурлит в крови, как шампанское. − Ваше желание − закон. Мигом обернусь. И мечтательно улыбаясь, зашагал по дорожке к замку.***
Дайкендзя задумчиво вертел в руках шахматную фигурку. Правильно ли он поступил, дав столь торопливое согласие? Но обходительность Конрада подкупала. Он был переполнен желаниями, но не позволял им вырваться за границы своего тела, не выплескивал их бурным потоком на того, кто их вызвал. Это было приятно и сильно отличалось от… Он стиснул фигурку. Они не похожи совершенно, хоть и занимают одинаковое положение. Ему не придется больше бороться в принципиальных вопросах, не придется играть в няньку и терпеть дурацкие шутки. У Конрада Веллера вообще не слишком хорошо с чувством юмора. Дайкендзя улыбнулся и поставил фигуру на доску. И это хорошо. Он привлекает, очаровывает, но не сводит с ума, с ним спокойно и хорошо и хочется заняться любовью… хотя бы один раз, для проверки. Столетний полумазоку должен быть достаточно опытен, чтобы суметь доставить удовольствие, которого в этой жизни Дайкендзя еще не перепадало. С ним все будет по-другому. Интересно, где сейчас Джениус? Его не видно и не слышно целый день. Возможно, они с Шори нашли укромный уголок, и уже взялись познавать друг друга, и немного увлеклись? Шорох кустов отвлек его от размышлений. Несколько человек, скрывших лица, быстро и недвусмысленно приближались к нему. Кинутая в них шахматная доска и разлетевшиеся фигурки позволили Дайкендзя выиграть несколько секунд и выскочить из тесной беседки. Как и в прошлой жизни, он был бесталанен в атакующей магии и торопливо поставил щит из хореку. − Стража! Сюда, здесь чужие! Его щит выдержал ровно одно тройное попадание хореку. Следующим ударом его сбило с ног, и он покатился по траве. Воздух резко вышибло из легких, и все, что он мог, − это судорожно дышать. Расслабился. Привык к безопасности дворца и не подумал добавить охранников-Воронов. Нет, как это не подумал? Во дворце они есть, нужно подать им сигнал! Бросившуюся на помощь стражу трое напавших разметали за несколько секунд, Дайкендзя едва успел встать на колени и вытащить сигнальный хосеки. Он стиснул его, активировал и торопливо поставил второй щит, также разнесенный за доли секунды. «Такое количество хореку плюс ловкость − это могут быть только…» Додумать он не успел. Его окружили, ударили в живот, затем дернули за волосы, запрокидывая голову, а один из нападавших выхватил узкий, в оправе из металла кристалл со странным, вогнутым концом. Он поднес его к голове Дайкендзя… и рухнул, пронзенный метательным кинжалом. Кинжал был казенный, одного из потерявших сознание стражников. Меч в руках Конрада − тоже. А вот скорость его атаки была уже явно нечеловеческой. Дайкендзя изумленно наблюдал за схваткой. Честно говоря, он всегда считал, что мареку является главным преимуществом мазоку перед людьми. Сила силой, а против магии воину долго не выстоять. Он очень сильно ошибался. Магии в полукровке Конраде Веллере не было ни капли, а вот почти столетний воинский опыт − был. В том числе опыт сражения с магами всех мастей, от собратьев-мазоку до магистров хореку. Он двигался быстро, атаковал и ловко уворачивался от ответных атак, дрался беспощадно, не обращая внимания на полученные раны и тлеющую одежду. Он кружил, изматывая врагов, заставлял их тратить хореку, подталкивал под дружеский огонь, отвлекал, пользуясь разными хитростями. Нападающие понемногу начали отступать, явно не в силах сражаться, истекая кровью. Магические щиты не защищали от яростных атак и множащихся порезов на телах. Наконец один из них скрючил пальцы, творя заклинание. Дайкендзя рванулся вперед, но странный кристалл, которым его собирались… убить? Нет, явно не убить, а сделать что-то другое, взлетел в воздух и оказался во вражеских руках. Напавший заплатил за это одной пропущенной раной, и оба поспешно сбежали. Дайкендзя опомнился и рванулся к Конраду: − Ваше величество, вы в порядке? Вам нужно срочно к лекарю! − Бывало и хуже, − мотнул головой тот, − а как вы? Не ранены? Он был перепачкан в крови, одежда кое-где обгорела, но куда сильнее горели светло-карие глаза. Король был в ярости. − Когда я узнаю, кто это сделал… впрочем, техника боя весьма знакомая. − Вы с ума сошли, − выдохнул Дайкендзя, − вас же могли убить! Как вам вообще пришло в голову влезть в бой? Конрад нехорошо усмехнулся. − Это не первая и не последняя моя битва. Если кто-то посягает на то, что мне дорого, то пусть не ждет пощады. − Вы понимаете, что наши жизни не равноценны? Вы − король, забудьте эти телохранительские привычки! Ваша безвременная смерть уничтожит все, чего вы пытались добиться, и ввергнет Великий Шимарон в хаос! Ради всех богов, в которых вы верите, ну думайте же своей прекрасной головой! Дайкендзя осекся, понимая, что практически кричит на него. С чего он так взбесился? То есть понятно с чего, но куда делась его хваленая невозмутимость? Король выслушал его речь молча, но тигриные глаза вдруг наполнились веселыми искрами. Он подался вперед, коротко поцеловал Дайкендзя и сказал: − Будем считать, что мы оба не в себе под влиянием битвы, хорошо? Дайкендзя облизал губы и выдохнул. Поцелуй был столь сладок и принес настолько яркие ощущения, что ему захотелось повторить его и желательно прямо сейчас. А еще – снять с Конрада всю одежду и потрогать, погладить, проверить, будут ли так же гореть его глаза, когда он не в ярости, а на пике страсти. Он покраснел и в ужасе приоткрыл рот − о чем он вообще сейчас думает? Как можно вожделеть раненного, да еще сразу же после нападения?! Что за безумные реакции?! Конрад посмотрел на его губы и заметил: − А у вас очень красноречивые глаза, мой дорогой советник. Знаете, у некоторых просыпается сильное либидо в опасных ситуациях. − Либидо? − Влечение. И вы просто восхитительно выглядите с вашим раскрасневшимся лицом и жадным блеском в глазах. Что ж, по крайней мере, мы узнали, что оно вам не чуждо. Похоже, раны короля действительно не были серьезными. Или он тоже был из тех, у кого тело подобным образом реагирует на опасность. Когда в сад прибежали «Белые Вороны» и солдаты, Дайкендзя осознал, что самозабвенно целуется с Конрадом, стоя в трех шагах от тела нападавшего и оглушенной стражи.