<center>***
</center> Ночь, темень, хоть глаз коли, воют волки, а может оборотни, ужасом обьят Дортонион, немногие его жители, с наступлением темноты, боятся даже выйти на крыльцо собственного дома. А ведь когда-то это был цветущий край и жил в нем красивый, смелый и веселый народ. Только ушли те времена, безвозвратно, канули в небытие, тьму, вместе со смертью бывших правителей Дортониона, которые, хоть и героически сражались, но не смогли защитить своих поданных от морготовых тварей. Одинокая фигура, серой тенью, пробирается, по пустынной улице, манимая призрачным светом из полуприкрытого ставнями окна, одного из домов. Все притушили свет, плотно закрыли ставни, только один дом освещает путнику дорогу, манит его к себе. Неужели Элинель вернулась, она ждет его, ждет своего мужа, своего любимого. Не погасила она лампаду, чувствует любящее женское сердце, что он, Горлим, придет сегодня. Да, он и часто приходил сюда раньше, только не вдомек ему было, что следили за ним морготовы слуги, знали проклятые, что он из отряда Барахира. Всполох, еще всполох, ярче свет из окна, замирает сердце у Горлима, кажется ему, что он слышит ее песню. От волнения сам не свой заглядывает несчастный в окно, вот она его любимая, жива, здорова, сидит за столом, рукодельничает, не ложится спать еще, не расплела русую косу. Невдомек Горлиму, что это все морок. Стучится он в окошко: — Элинель, любимая, это я Горлим, отопри дверь, не бойся! — Да, муж мой, уже иду, — отзывается женский голос, насторожится бы несчастному, да бежать отсюда подальше, не звала его любимая Элинель, муж мой, звала ласково, соколом любимым, даже под жесточайшими пытками не выдала преданная жена, как звала она, наедине, своего мужа. Но если быть беде, покидает человека осмотрительность. Вот уже Горлим заходит в дом, обнимает жену, но исчезает морок, в обьятиях его страшная женщина, то ли человек, то ли летучая мышь, когтистые лапы у нее, кожистые крылья за спиной. Хохочет она в лицо Горлиму: — Ну, здравствуй, муженек! — впиваются острые когти в его плечи. Горлим кричит, пытается вырваться, схватить меч, полостнуть демоницу. Она тоже истошно вопит: — Ко мне, летучки!!! — впивается острыми зубами в его руку. Вскоре, Горлим окружен этими тварями. Они вопят, кусают его, он слабеет, затем несут куда-то, кажется они летят.<center>***
</center> Очнулся Горлим на дыбе, руки, неестественно, вывернутые за спиной, теперь над головой, в подвале холодно, он обнажен. Горит огонь, но не греет, над ним нагревают страшные инструменты для пыток, толстый безобразный кривоногий орк трудится над огнем, переворачивает железки, чтобы со всех сторон накалились, палач морготов, видимо, подумал Горлим, но не приступает к работе, почему, ждет кого-то. Дверь заскрипела, в темницу вошел высокий господин в черно-золотом плаще, в блестящих высоких сапогах, на каблучках, у него длинные эльфийские волосы, очень белые, золотой венец на голове, глаза желтые волчьи холодные, злые, но на тонких ярких губах застыла, как оскал, улыбка злорадства. За его спиной высокий дородный орк, с кривой саблей, на боку, и огромной серьгой, в одном ухе, наверное, считается красавцем, в их поганом племени, зло подумал Горлим. Тот, что похож на эльфа, видимо, здесь главный. Он остановился перед Горлимом и с той же недоброй ухмылкой издевательски его приветствовал: — Добрый вечер, Горлим, хотя видимо, для тебя, он не такой уж и добрый, но, поверь, для меня, он просто изумителен, я так давно ждал нашей встречи. — Вот как, — Горлим решил держаться с достоинством, до конца. — Ждал говоришь встречи, а я даже не знаю, кто ты такой, но судя по сопровождению, один из морготовых прихвостней. — Грубишь, Горлим, нехорошо, я ведь с тобой любезен, пока. Хорошо, представлюсь, лорд Гортхаур, военноначальник повелителя Мелькора и новый князь этих земель. Горлим сплюнул: — Тху что ль, — сказал он презрительно. Саурон не любил это свое прозвище, хотя сам звал так Тхурингвитиль, сокращенно. — Ерничаешь, а зря, я могу приказать сделать тебе больно и очень больно. — Ну так приказывай, нечего любезничать! Чать не в гости и не по доброй воли, я здесь. — Может договоримся, я подарю тебе легкую смерть, хоть ты и дерзишь мне, но я не Илирио, я не люблю пытки, ради пыток, знаешь, вообще то я эстет, даже немного поэт и бард и искуссный мастер, особенно по золоту. — Да ну, просто кладезь познаний, снял бы перед вами шапку, да извиняйте нету. — Опять шутишь, хорошо, люблю веселых, а ты, Болдог? — обратился Саурон к орку. Тот осклабился, но промолчал. — Гимзи, — обратился Гортхаур к кривоногому орку-палачу. — Попотчуй нашего гостя, бичом для начала, тем, что из воловий шкуры. — Сию минуту, ваше темнейшество, — засуетился Гимзи. Горлим держался, он не будет кричать, скрипел зубами, морщился от боли, но молчал, пусть хоть такая, маленькая победа над врагом. Спину жгло огнем. Гортхаур дал знак остановиться. — Где скрывается Барахир со своей шайкой. — Не знаю, а если бы и знал, не сказал! — Так ты не из людей Барахира? — задал вопрос Саурон. — Нет. — Странно, твоя жена утверждала обратное, кто же из вас лжет? — Сволочи! — заорал Горлим. — Вы пытали слабую женщину, что с нею, где моя Элинель? — Так ты хочешь к ней? — вкрадчиво спросил Саурон. — Она жива? — спросил в ответ Горлим. — Ты отвечаешь вопросом на вопрос, это не красиво, адан. Я скажу тебе, где она после. — После чего? — После того, когда ты скажешь, где искать Барахира. — Я не знаю, я не из его людей. — Элинель сказала обратное. — Что не скажешь под пыткой. — Она бросила это в лицо Илирио, когда он еще был с нею любезен и даже, по своему, ухаживал, — ухмыльнулся Саурон. — Она угрожала наместнику твоей персоной и похвалялась, что ты убьешь его вместе с Барахиром и его шайкой. — Мне нечего тебе сказать, Тху. — Гимзи, наш подопечный замерз, погрейка его каленым железом, — приказал Саурон. — И не смей называть меня, Тху, — добавил он шипяще, обращаясь к Горлиму. — А то не досчитаешься зубов. — Они ему скоро не понадобятся! — глупо заржал орк по имени Болдог. Гортхаур наградил его уничтожающим взглядом. Гимзи старательно прижигал тело Горлима, на спине, под мышками, на груди, несчастный кричал, но не выдавал друзей. Скоро кончилось терпение у палачей. Они ушли. Горлим получил передышку. Горлим не знал, сколько прошло время, но проклятый Тху вернулся, опять в сопровождении Болдога, одетый еще более роскошно, чем раньше, чтобы видимо уязвить пленника. — Ну, что не передумал, Горлим. Скажи, где Барахир? И я воссоединю тебя с женою, неужели ты этого не хочешь, твои друзья тебе дороже ее, а глупая девчонка надеялась, что ты спасешь ее от Илирио, не на того мужчину поставила, — Саурон сделал знак, кому-то невидимому, два черных рыцаря втащили в камеру пыток, женщину, в разорванном платье, с разметавшимися, в беспорядке волосами. Горлим, с ужасом, узнал Элинель. По приказу Саурона ее распяли, как звезду, прикрутив руки и ноги к кольцам, что были вмонтированы в пол и потолок, и свисали, на цепях, с него. — Кажется вы знакомы? — издевательски спросил Гортхаур. Горлим потрясенный, молчал. — А ты, красотка, знаешь этого парня? — обратился он к женщине. — Да, это мой муж Горлим, — ответила Элинель и подняла глаза на Горлима. — Плохого ты себе мужа выбрала, ему безразлично твое благополучие, самое главное для него собачья преданность вождю. — Тебе лучше знать, Тху, ведь ты собака, точнее волк Моргота, — ответил Горлим. — Видишь, ему не жаль тебя, твою молодость, красоту, — обратился Саурон к Элинель. — Лучше бы ты была поласковее с Илирио, может быть исправила бы его, в лучшую сторону, ты ведь ему очень понравилась, а ты предпочла глупо угрожать ему своим мужем, который ради тебя и пальцем не пошевелит. Но мне тебя жаль, — с этими словами Гортхаур подошел к девушке и разорвал на ней платье, обнажив по пояс. Он встал сзади Элинель и обняв ее, начал ласкать ее груди, на глазах, у Горлима. Это была наихудшая пытка для несчастного мужа. — Оставь ее, — тихо попросил Горлим. — Вот как, уже даже не называешь меня Тху. Но я еще и не начинал. Скоро я доставлю твоей жене блаженство, а потом высеку ее, это очень возбуждает, знаешь ли, Илирио любит такие вещи. — Ты унизишься до того, чтобы махать своим детородным органом перед своими слугами, — не поверил Горлим. — С чего ты это взял, глупец, — возразил Саурон. — Это все будут любоваться на прелести твоей жены, я то буду одет. Думаешь, что я непосредственно буду доставлять удовольствие твоей жене, для этого есть игрушки. Ну мне продолжить. Впрочем, хорошо, что ты такой упертый, зато я поиграю с девчонкой. Видишь, милая, ты не дорога супругу, я бы баловал такую девочку, как ты, никому бы не позволил обидеть, только самому себе, — Саурон захохотал, считая это верхом остроумия, орки повторили за господином. Он начал медленно спускать платье с пояса Элинель, одной рукой пощипывая ее соски. В глазах девушки стояли слезы. — Горлим! — крикнула она. — Не дай ему надругаться надо мною! — Нет! — заорал Горлим. — Не трогай ее, я все скажу! И несчастный начал говорить, быстро и сбивчиво, назвал все потаенные места, где прятался Барахир со своими товарищами. Он думал, что облегчает участь Элинель, что может быть их отпустят, после его предательства. Но каков был его ужас и стыд, когда проклятая красная ведьма опять провела его, прикинувшись снова Элинель, когда вместо жены, он увидел, в обьятиях Тху, демоницу. Они оба злорадно смеялись и глумились над Горлимом. Теперь он мучительно желал себе смерти. Тхурингвитиль прикрыла свою наготу, а Саурон с неизменной улыбкой на тонких злых губах сказал: — Что ж, Горлим, теперь я исполню свою обещание, ты воссоединишься с женою.