Соловьиная песнь Тинувиэль или любовь Берена Беоринга.

      Небо, такое чистое голубое, легкие перистые облака, складываются в замысловатые фигуры и плывут в дальние края, туда, где нет боли и страдания, где люди живут мирно и уверены в наступлении завтрашнего дня, где жить и дышать, так же естественно, как пить и есть. Но не здесь, не здесь, где никто не уверен в наступлении завтрашнего дня. Дортонион, его многострадальная родина, стонет под пятою Ангабада, а он последний из рода вождей, что он делает, чтобы облегчить участь мирных жителей. Он казнил Илирио, но в ответ на его акт возмездия, черные рыцари сожгли три деревни, одна из них та, где жил злосчастный Горлим. Он вспомнил старого Эйриха и его ворчливую жену, теперь они в лучшем мире. На каждую его удачную вылазку, Ангабад отвечает террором, почему еще местные жители привечают его, почему разрешили ночевать в своем сарае, в стогу сена. Ведь, из-за его партизанской войны, завтра могут спалить их дом.       Сзади бесшумно подошла Кора и обняла его: — О чем думаешь, любимый? — спросила она его. — О том, стоит ли нам продолжать воевать здесь с Ангабадом или уйти в Хитлум к матери и другим родичам. — Ты скучаешь по ним? — Да. — Все мои мертвы. — Мой отец и двоюродные братья тоже мертвы. Знаешь, когда они были живы, я не задавался вопросом, правильно ли мы сделали оставшись здесь, не уйдя вместе с матерью, остались мстить врагу, не давать спокойно жить на нашей земле. — А теперь ты не уверен в том, что поступил правильно оставшись здесь? — Не знаю, я теперь ничего не знаю. Теперь, когда боль от смерти отца притупилась, я стал задумываться правильно ли я поступаю, продолжая убивать черных рыцарей и орков, здесь в Дортонионе. Правильно ли поступил повесив Илирио? — Конечно, правильно. Эта была справедливая казнь, Илирио негодяй и садист, — с жаром ответила Кора. — Да, но за его смерть, они сожгли три людских поселения. — Зато мы потом отбили пленных, что вели в Ангабад. Берен, не сомневайся, ты нужен людям, чтобы они не потеряли надежду быть снова свободными. Лучше смерть, чем унизительное рабство, поверь бывшей рабыни, теперь я не за что не стану пресмыкаться перед мучителем хозяином. — Моргот прислал нового наместника, интересно, какой он? — Я слышала, что его зовут Алфирин, он полуорк, носящий эльфийское имя. Его родила Великая Проматерь орков от пленного эльфа. Мне тоже интересно, он такой же садист, как Илирио или нет? — В любом случае он из Аст-Ахе и преданный слуга Врага. Впрочем есть идея, — Берен хлопнул себя по ноге.

<center>***

</center>       По дороге, звеня колокольчиками, ехала телега, с бродячими артистами, среди которых был Берен, его русые волосы были подкрашены ореховой краской, превратившей их в каштановые. Он даже изменил цвет кожи, придав ей большую смуглость, только серо-голубые глаза остались, как прежде горящими неукротимым огнем, на лице были нарисованы шрамы. В труппе он должен был изображать силача, разрывателя цепей. Кора нацепила светлый парик и, наоборот, отбелила лицо и шею. Хоть в черном замке, она была лишь рабыней, к которой особенно никто не присматривался и опознать ее мог лишь Илирио, который уже мертв, все-таки лучше не рисковать. Кора выучилась не только танцевать, но и ходить по канату, не смотря на то, что Берен просил ее, не рисковать собой, если это не требовало их дело. Любил ли он Кору, на это ему было трудно ответить, до Дагор Браголлаха, он не задумавался о женитьбе, считая, что еще успеет, потом в его жизни были лишь случайные женщины, на одну ночь. Кора — первая женщина, к которой он привязался, но была ли эта связь той любовью, о которой поют песнопевцы в своих балладах. Кора же любила своего спасителя всей душой. Они сошлись с бродячими артистами, что ехали давать представления к Черному замку, в честь нового наместника Алфирина. Целью их затеи было присмотреться к новому наместнику и понять, что ждет Дортонион при нем. Даже в оккупации жизнь продолжается, люди стремятся выжить, не смотря ни на что, точнее, вопреки всему. Недалеко от замка, люди устроили ярмарку, продавали и покупали. Берен и Кора прошлись по рядкам, изображая любовную пару, прислушиваясь к сплетням, пытаясь узнать, что-нибудь о новом наместнике. Люди были напуганые и не разговорчивые. Труппа дала представление недалеко от замка и было принято решение напроситься в замок. Шанс, что их впустят был невелик, но шел слух, что будут устроены торжества, по случаю, вступления в должность нового наместника. Видимо, Берен родился под счастливой звездой, удача сопутствовала во всех его начинаниях. Их впустили и сказали, что сегодня вечером они должны развлечь лорда Алфирина. Он оценит их талант, если представление ему понравится, им будет разрешено остаться до торжественной инаугурации, на которой будет присутствовать сам лорд Гортхаур, правая рука вала Мелькора. Вначале наместника и его приближенных развлекали жонглеры, потом танцовщицы, силовой номер был последним. Берена представили, как силача и разрывателя цепей Хэрэна. Его внимательные серо-голубые глаза изучали рыцарей Аст-Ахе и орков, что присутствовали на ужине. Во главе стола сидел мужчина с бледной кожей, достаточно высок, для орка, но низок, для эльфа. Красавцем его назвать было нельзя. У него был длинный, загнутый, безобразный орчий нос, складки на лице, но довольно выразительные ярко-голубые глаза эльфа и серебристые длинные волосы. Берену никогда прежде не доводилось видеть, подобное существо. Но если бы он побывал в казематах Утумно, первой морготовой крепости, здесь, в Белерианде, то смог бы увидеть первых искаженных эльфов, из тех, что проснулись на берегах Куивиэнен, тех, что стали прородителями современных орков. Алфирин очень напоминал их. — Ну, силач, покажи нам свое умение, — сказал наместник, глухим голосом, но все-таки не похожим на полурычание орков.       Берен поклонился. Он сгибал железные прутья, ломал подковы и под конец, его обмотали железной цепью, которую он разорвал, напрягая свои мускулы. Наместник и его приближенные были впечатлены. Им милостиво разрешили остаться в замке. — Ну, как тебе новый наместник? — спросил Берен Кору. — Он не столь красив, как Илирио, но надеюсь, что и не такой садист, не будет брать себе местных девушек, чтобы их унижать. — Ох, женщины, все вам красив не красив, мне интересно, какую политику он будет проводить в Дортонионе. Узнать бы чем он дышит. — А если я это выясню, — предложила Кора. — Как? — Пообщаюсь с ним. — Не высовывайся, Кора, не хочу, чтобы ты пострадала. — Сильнее, чем от Илирио пострадать уже нельзя. Не переживай, Берен, я справлюсь, хоть и женщина, — со смешком ответила Кора. — По моему жизнь со мною приучила тебя к риску, это плохо. — Почему? — Не хотел бы, чтобы ты погибла из-за меня. — Я буду осторожной. К тому же умереть за наше дело, это лучшая смерть, о которой я даже не мечтала, будучи игрушкой Илирио.       Кора убедила руководителя труппы, на следующий вечер, дать ей сольный номер, где она будет танцевать на канате. Она накрутила локоны своего парика и крепко приколола его к своим собственным, убранным, волосам, заколками. Оделась легкомысленно, в полупрозрачную бузку и сильно укоротила свою цветастую юбку. Берен неодобрительно покачал головой. Кора танцевала вызывающе, склоняясь так, что ее груди, чуть не вываливались из низкого декальте. Затем танцевала на канате, под конец, вынула розу из своего парика и кинула ее в руки наместника. Во время танца, она не сводила страстного взгляда с Алфирина. По тому, как он поймал розу, девушка поняла, что заинтересовала наместника. Позже ее пригласили в личные покои лорда Алфирина. Берен бушевал: — Ты снова станешь шлюхой наместника, надеешься, что он будет ласковее предшественника. Или тебе нравилась та жизнь и ты жалеешь о том, что променяла ее на жизнь со мною, бродячую и полную опасности. — Мне нравится твоя ревность, — улыбнулась Кора. — Но я не буду спать с этим полуорком. — Но он приглашает тебя не просто поболтать. — Поверь мне, Берен, он не прикоснется ко мне, — она показала пальцем на медальон, висящий на ее груди. — Там сонный порошок, что я приобрела сегодня.       Орк слуга провел Кору в покои наместника, так ей знакомые и так ее ненавидимые. Здесь практически ничего не изменилось, лишь исчезла клетка, в которой была пленницей Кора. Она поклонилась наместнику, тот улыбался ей, хотя улыбка не делала его безобразное лицо привлекательным, не смотря на глаза и длинные эльфийские волосы, роскошную одежду господина. Он протянул ей руку: — Как тебя зовут, дитя? — спросил Алфирин. — Ромэнна, — ответила Кора слащаво улыбаясь. — Ты очень красива, Ромэнна, здесь в Дортонионе чертовски скучно и мало женщин. Знаешь, я хотел бы украсить свой двор женщинами. — Также, как лорд Илирио, — не удержалась Кора от укола. — Нет, Илирио и его нездоровые увлечения мне противны. Я хотел бы двор типа эльфийского, с балами, женщинами. Возможно, я приглашу местную оставшуюся знать, вместе с женами и дочерьми. — От местной знати ничего не осталось. Все, кто мог ушли с госпожой Эмельдир. — Я слышал, что кто-то и остался. — Если их еще не казнили. — Я не буду казнить без причины, только бунтовщиков, кто признает вала Мелькора будет полноправным гражданином, как и те, что прибыли со мною из Ангабада. Но я пригласил тебя не для разговоров, — наместник поцеловал руку Коры, вначале кисть, потом начал подниматься выше.       Девушке было противно, она соображала, как отвлечь Алфирина от нежностей. — Милорд, я голодна, не хочу показаться не учтивой, но нас кормят скудно, а у вас на пиру я видела столько вкусностей, что живот урчит. К тому же, хоть вы мне и очень понравились, такой холеный мужчина, но я честная девушка и мне трудно решиться…сами знаете на что. Может, выпьем по бокалу вина. — Хорошо, я удовлетворю вашу просьбу. К тому же, у нас вся ночь впереди.       По рапоряжению наместника, им принесли ужин и вина. Кора обольстительно улыбалась, наматывая локон парика на пальчик и говоря сладким полушепотом: — Милорд, мне нравится обсуждать с вами будущее моей родины. Я признаю власть и правду вала Мелькора и готова стать его последоватильницей. Расскажите, что еще вы планируете сделать во благо Дортониона. — Так ты считаешь, что я принесу сюда благо. — Но вы уже намерены пригласить к своему двору благородных людей. — Почему бы и нет. Пусть служат нам, как служили арфингам. — А что будет с инакомыслящими? — Надеюсь после моей политики по приближению к себе знатных родов их станет меньше. Уже завтра прибудет лорд Гортхаур, которого ты и твоя труппа вечером развлекет на славу, надеюсь, ты будешь не менее обольстительна, чем сегодня. А уже послезавтра, после обеда, мы избавимся от инакомыслящих, что сидят сейчас в казематах замка. — Их казнят? — кокетливо моргая спросила Кора, сама ненавидя себя за свое поведение. — Я планирую устроить для лорда Гортхаура представление. Их затравят волколаками. Мы славно поохотимся.       Кору воротило от отвращения к новому наместнику, но она продолжала улыбаться. Что ж он достойная смена Илирио, любимое развлечение покойного были развратные пытки над женщинами, а любимое развлечение этого урода — охота на людей. — Поцелуй меня, милая Ромэнна, — то ли приказал, то ли попросил наместник. — Давайте выпьем немного вина, для смелости.       Алфирин рассмеялся, но налил вина в два бокала. Кора подняла свой бокал, но потом вскрикнула. — Что с тобой? — спросил наместник. — Там в окне, — испуганно ответила девушка. — Чья то тень. — Не может быть. Чтобы заглянуть сюда в окно надо иметь крылья, — но все-таки мужчина встал и подошел проверить к окну. Коре хватило этого времени, чтобы подсыпать сонный порошок в бокал наместника. — Там никого, — сказал полуорк вернувшись. — Ах, я глупая, мне, наверное, показалось. Давайте выпьем на брудершафт.       Они встали и выпили до дна, на чем настаивала Кора. Алфирин поцеловал девушку, после того, как выпил вино. — По моему, это следует за брудершафтом, — улыбнулся он, увлекая девушку в сторону кровати.       Кора, умело, скрывая отвращение, целовалась с наместником, оттягивая более серьезные действия и ждала, когда он заснет, неужели, ее обманули и ей придется либо сблизиться с этим чудовищем, либо дать ему оплеуху и разделить участь несчастных узников каземата. Но тут Алфирина, во время, свалил сон. Оставив наместника на кровати, девушка покинула его апартаменты, бросив на ходу, удивленным стражникам, что их господин спит и его лучше не тревожить.