Есть такие дороги - назад не ведут

Вопреки ожиданиям Чанёля утро начинается для Кая не с удара лопатой, а с вполне стандартной для альфы смущающей ситуации в штанах. Он сдавленно хрюкает, сваливаясь с кровати под громкий хохот всё того же Чанёля, выскакивает во двор и запирается в туалете на добрых полчаса. Чанёль выносит завтрак во двор, расставляет тарелки на столе и только поглядывает искоса на осторожно присевшего на самый край лавки парня с ещё не сошедшим со щёк румянцем. — Сехун что ли снился? — С чего это ради?! — Ой, пошутить уже нельзя! Разорался с утра пораньше… ешь и иди к Хуанлею, и чтобы до обеда я тебя у дома не видел. Кай фыркает, запихивая в рот кусок хлеба с маслом, и отворачивается, чтобы скрыть смущение, заодно оглядывая видимую часть деревни. Дети носятся по траве, гоняя овец и кур, омеги уже занимаются делами в своих дворах, альф не видно почти, и Кай вспоминает слова Чанёля про работы в поле. Воздух тёплый и свежий, Кай вдыхает полной грудью и прикрывает глаза с улыбкой на губах, но вдруг вспоминает вчерашний вечерний разговор. — Сехун велел мне не ходить к Ханю. Почему? Чанёль чуть щурит глаза, облизывает губы от молочной пенки и поднимает голову, глядя немного отстранённо. — Он сказал ведь. Криво тебя Хань постриг. — Это неправда. Между ними что-то произошло, да? — Наверно произошло, сначала дружили, потом стало вот так… Почему у меня спрашиваешь? Я к этому отношения не имею. — И всё же? — Какой настырный! Росли они вместе, у Сехуна папа умер при родах, а папка Ханя, говорят, сбежал с каким-то заезжим торгашом, когда тот мелким был. Хань постарше немного, вот и воспитывал Сехуна, тот хвостом за ним увивался. А как Чжонхун Ханя своим омегой сделал, так и разладилось у них. Подробности у Сехуна я расспрашивать не решусь, да и не интересно особо, знаю только, что у Сехуна глаза кровью наливаются, стоит ему о Хане услышать. Ты сам и спроси у них. И если серьёзно… не ходить к Хуанлею у тебя не получится, но с Ханем ты там особо не болтай, тебе ещё с Чжонхуном проблем не хватало. — Значит, Хань омега вожака… Но почему он не заберёт Ханя в свой дом? — Мне ж откуда знать? Кто-то говорит, Сехун против, кто-то — Хань отца не хочет оставлять одного. Уже лет восемь вот так живут. Вроде семья, а все как чужие. Я когда вижу, как они на улице встречаются, отчего-то под землю провалиться хочу, до того неловко. Кай бредёт к Хуанлею сам, оглядывается внимательно, щуря глаза от яркого солнца и улыбаясь осторожно всем встречным детям. Пухлощёкий глазастый альфа лет двух, увидев темноволосого парня впервые в жизни, замирает и даже рот от удивления открывает, прижавшись округлым животом к столбу у калитки. Кай смеётся тихонько, подмигивает ему и, получив лучезарную зубастую улыбку в ответ, шагает дальше бодрее, понимая в очередной раз, что нужно смириться и жить дальше, потому что здесь не плохо. Совсем не плохо. Хуанлей быстро кивает, завидев парня ещё на углу, и машет рукой, подзывая, Кай переходит на бег и успевает как раз вовремя — руки старшего не удерживают берёзовую чурку, Кай подхватывает, устанавливает ровно и только после этого здоровается. — А это Вам зачем? — Соседи прибавление ждут, попросили люльку смастерить. — Из берёзы разве делают? — Трусливые нет. А я делаю. Берёза мягкая, нежная, любит заботу, чтобы над ней попыхтели, но для детей и стариков лучше мебели нет. Поможешь? — Я не умею с деревом совсем. — Ну, тогда посмотришь потом, а пока глянь, какую тебе кучу работы приволокли с утра! Лопаты, вилы, ножи разные и прочая лабуда. Есть совсем безнадёжные, но кое-что нужно просто наточить хорошенько. За день справишься, заслужишь уважение доброй половины деревни, так что лучше времени не теряй. Хуанлей по-отечески хлопает Кая по плечу, и тот с улыбкой отправляется в кузницу, чтобы разжечь горн, полюбоваться, как пламя охватывает полено за поленом, и приняться за работу. Сталь поёт, и Кай, словно загипнотизированный, бьёт по наковальне, едва успевая утирать лицо рубахой. День выдаётся необычайно жарким, и Хань, ступая совсем не слышно, ставит у входа запотевший холодный кувшин со смородиновым морсом. Кай отслеживает присутствие омеги по запаху только, но работа кипит, и отвлечься даже на взгляд не получается. Кувшин пустеет уже к обеду, Кай стягивает рубаху через голову, вытирает ею шею и вытряхивает последние капли освежающего напитка на язык, когда чувствует на себе чужие взгляды. Он оборачивается и видит, как мимо по тропинке проходит Сехун на пару с невысоким, похожим на любознательного зверька омегой. Сехун хмурится, неловко отводя взгляд от чужого голого торса, зато второй омега присвистывает многозначительно, пихая друга в бок. — Привет-привет! А мы тут прогуливались совершенно случайно! Решили заскочить поздороваться. Меня Бэкхёном зовут. — Здравствуйте. Я Кай. — Да-да, слыхали. Сехун, ты-то чего молчишь? Невежливо! Сехун фыркает, но поворачивает к Каю голову и скрещивает руки на груди. — Ещё я с шавками не здоровался! — Какой ты грубый! Ни один альфа на тебя не посмотрит, пока не прекратишь так выражаться. — Этот, что ли, альфа?! Пф-ф-ф! Пойдём быстрее! Сехун фыркает так громко, что Каю на миг кажется, будто он языком подавился, хватает друга за руку, чтобы тут же торопливо скрыться за соседним домом. Хуанлей хмыкает, оказавшись прямо за спиной, и Кай на месте подскакивает от неожиданности, сердце в груди переворачивается в который раз за день. — Вы что все меня пугаете сегодня?! — Да, я уже заметил, что ты омежек как огня боишься. Точнее, куда больше чем огня. Придётся привыкнуть, они вот тобой очень даже интересуются. — Чего Вы сочиняете? — Сочиняю?! Да эти охламоны с другого конца деревни прискакали, чтобы на тебя голого поглазеть, а я сочиняю! Пф-ф! Вот поживёшь с моё… — М-да, старики везде одинаковые… — Это кто старик тут? — Всё-всё, идите, строгайте дальше, у меня работы по горло! — Пригрел же сопляка… Альфы препираются до самого обеда, Хань хохочет заливисто, наблюдая за их шутливой ссорой из окошка, и прерываются лишь на то, чтобы съесть по тарелке супа со свежевыпеченным ароматным хлебом. Солнце уже успевает подкрасться к линии изумрудных лугов на западе, когда Кай, устало утерев лоб, вручает последний остро заточенный нож владельцу и получает в ответ благодарный взгляд. Хуанлей не соврал, к нему по очереди приходит добрая половина деревни, и Кай едва успевает запоминать лица и имена особо приветливых. Обычно дорога к дому кажется намного короче, чем от него, но Кай едва волочит уставшие ноги, и тропинка только издевательски вытягивается в длину с каждым его шагом. На поляне неподалёку от площади в небольших лоханях плещется малышня, омеги поглядывают на Кая искоса, но не боятся. Альфа поджимает губы и ускоряет шаг, когда замечает среди них растерянно скривившегося Сехуна, у которого в руках извивается непослушным щенком тот самый лупоглазый ребёнок, которого Кай видел утром. Сехун кряхтит, подхватывает мелкого поперёк живота, и тот заливается оглушительным рёвом. Кай сам не осознаёт, как в пару шагов оказывается рядом и забирает оторопевшего малыша из чужих рук. — Неудобно же ему, совсем не умеешь с детьми управляться? И кто тебя с ним оставил… Сехун сконфуженно надувает губы, отворачивается от альфы и мгновенно успокоившегося ребёнка и принимается подворачивать длинные штанины, чтобы скрыть зардевшееся лицо. Омеги вокруг напрягаются, переглядываются, но подходить никто не спешит, некоторые смотрят с уже нескрываемым интересом, Кай чувствует на себе колкие взгляды, но Сехун вовремя его отвлекает. — Кёнсу за полотенцем ушёл, а меня попросил присмотреть. Не люблю я их. — Оно и видно, что не любишь. На кабана ходить не страшно, а ребёнка испугался? — Я не боюсь! Просто он слюнявый и орёт. — Ты не знаешь, что с ним делать, а он чувствует твой страх, вот и капризничает. Улыбнись ему, и он почувствует себя в безопасности с тобой. Маленький альфа смотрит на улыбнувшегося лучезарно Кая во все огромные глазищи и вдруг, залившись громким булькающим смехом, впечатывает маленькую пухлую ладошку ему в щеку. Сехун фыркает, скрестив руки на груди, но взгляд его смягчается. — Буду улыбаться, начнёт лезть ко мне постоянно и слюнявить. — А в отношениях с твоим псом тебя это не смущает? У него слюны побольше, чем у этого карапуза. И друзей у тебя нет? — Это тут при чём? — Ты улыбаешься людям, они улыбаются в ответ. Так и завязываются дружеские отношения, разве нет? А насчёт слюней… все когда-то такими были, и твою попу кто-то вытирал, когда ты сам только слюни пускать и мог. Сехун краснеет, прыснув, внимательней вглядывается в лицо Кая и отводит глаза, стоит тому посмотреть на него. Пальцы дрожат слегка, и Сехун прячет их в рукавах. — У меня не было младших братьев, вот и всё. Не на ком было тренироваться. А у тебя трое целых. — Хм, ты запомнил? Кай вскидывает голову, роняет чёлку на лоб и искренне улыбается, и Сехун растерянно распахивает глаза шире, словно и сам этого не осознавал. Неловкость не успевает раскалиться до нужного градуса, Кай отворачивается, полностью погружаясь в болтовню на непонятном языке с охотно отвечающим ребёнком, а подошедший омега отвлекает задумавшегося Сехуна от лицезрения этой картины. — Говорили мне, лучше альфе ребёнка доверить, чем Сехуну, а тот уже сам няньку мне нашёл! Здравствуйте, я Кёнсу. Кай торопливо опускает мальчика на траву и по привычке сгибается в поклоне, смущаясь. У Кёнсу большой округлый живот, и от мысли, что в нём сидит ещё одно такое глазастое существо, становится тепло и смешно одновременно. — Я Кай. Простите, что без разрешения… — Всё в порядке, главное — ребёнок спокоен, в моём положении такие моменты нужно ценить. Спасибо за помощь. Сехуни, и тебе спасибо. Такого альфу к нам привёл… Кай переводит взгляд на Сехуна и не верит глазам: у того улыбка горделивая до ушей, от которой складка на лбу расправилась, и черты сразу стали мягче, приятнее, румянец на скулах и глаза щёлочками. Ни намёка на вчерашнюю хамоватую пародию на альфу. Кай не успевает даже как следует удивиться, Сехун замечает его пристальный взгляд и тут же меняется в лице. — Пойдём! Там Чан тебя заждался наверняка! Мне тоже к нему надо. Омега уже готовится уходить, но бросает вдруг несмелый взгляд на малыша и кривовато, будто неумело ему улыбается, а явно не ожидавший такого поворота малыш выпучивает глазищи ещё шире, торопливо прячась за ногой папы. Кёнсу закатывается звонким смехом, а совсем сконфуженный Сехун разворачивается на пятках и принимается ковырять заусенцы на пальцах. Кай думает, что было бы неплохо отучить его от этой привычки, и запоздало отмахивается от этой мысли. — Сехун, я хотел бы попросить Кая немного мне помочь. Чунмён ещё в поле, а сам боюсь, не донесу сына, спина сегодня не даёт покоя. — Да, конечно, я помогу. Как его зовут? — Чунсу. Мы не слишком-то задумывались над его именем. А вот со вторым до сих пор не определились. Кай подхватывает довольного малыша на руки и ступает следом за омегой, краем глаза замечает, как Сехун, потоптавшись нерешительно на месте, устремляется вслед за ними. Солнце опускается ещё ниже, небо заметно темнеет, и воздух сгущается, наполняется терпкими ароматами вечерних душистых цветов, Сехун срывает травинку по пути и накручивает её на палец, поравнявшись, наконец, с остальными. Кёнсу тяжело дышит, но идёт довольно быстро, внимательно разглядывает тропинку под ногами, чтобы не оступиться ненароком. Кай обращает внимание на его смешную утиную походку и улыбается, альфа на его руках прикрывает глаза, начинает тихонько сопеть, изо всех сил сдавив его палец в кулачке. — Чунмён обычно уходит пораньше, чтобы мне помочь, но сегодня что-то все задерживаются. Устрою ему взбучку, чтобы не забывал, каково мне тут одному сейчас. Кай смеётся тихонько, представив, как грозно, должно быть, выглядит Кёнсу в гневе, и чувствует, как Сехун осторожно разглядывает его с плохо скрываемым недоумением. Взгляды их пересекаются, и Сехун резко отворачивается. Становится немного неловко, и Кай решает поддержать разговор. — Вы давно женаты? — Три года скоро будет. А до этого ещё лет пять по тёмным углам целовались. Чунмён альфа серьёзный, обстоятельный, пока дом не построил, даже не намекал на что-то большее. Я уж думал, не дождусь, а он пришёл однажды ночью счастливый, грязный весь, в руке рубанок, улыбается… папка мой его чуть не зашиб тогда, а он говорит: «Пойдём наш дом смотреть». Там и сделал мне предложение, светало уже, а мы сидели на крылечке в обнимку и решали, как первого сына назовём. Фантазия, конечно, подвела, совсем другим голова была занята. Сехун, прыснув, прячет улыбку, Кай краснеет слегка и улыбается в ответ Кёнсу, который крепче подворачивает полотенце на уснувшем сыне. — Обычно мы не задерживаемся с купанием, но сегодня такой жаркий день выдался, Чунсу никак не хотел из воды вылезать. Кай вглядывается в сторону полей, щурясь, но разглядеть в наступившей темноте не получается совсем ничего. — Почти все альфы работают в поле, почему меня с ними не зовут? — Ты пока больше нужен здесь, без острых лопат и вил и в огородах много не накопаешь. Наши альфы недоверчивы, долго присматриваются и всегда судят по поступкам, а ты пока ведёшь себя очень хорошо, так все говорят. Скоро будешь желанным напарником в любом деле, подожди немного. Да и Чондэ им все уши прожужжал, что у тебя плечо больное. Сиди в деревне, пока есть возможность, ещё успеешь себя в деле показать. Кай улыбается облегчённо, а Сехун вдруг оказывается впереди, смотрит растерянно то на одно, то на другое его плечи и хмурится. — Только не говори, что это я тебя покалечил! — С чего это ты сразу? Я сам его повредил, когда упал с обрыва. — Кёнсу, у него плечо больное, а ты ему ребёнка нести доверил! А ну, давай его мне быстро! — Да он от тебя шарахался, как от мокрицы! Отстань! Кай уворачивается от чужих цепких рук, Кёнсу окидывает спутников взглядом и вновь заливается смехом, а Сехун возмущённо фыркает и запихивает руки в карманы, приваливается спиной к калитке, когда остальные заходят в дом. Кай выходит спустя минуту, омега бросает на него беглый равнодушный взгляд и отрывается от забора, устремляясь плавной походкой вниз по тропинке. Альфа шагает следом, наблюдает за ним исподлобья, отмечая, что, несмотря на высокий рост, широкие плечи и коротко выстриженный затылок, в Сехуне чувствуется истинно омежья сущность, едва уловимо, но прослеживается в поворотах головы, в дёрганых движениях кистей и особенно сейчас — в ленивой, почти грациозной походке, которую не портит даже мешковатая одежда. Бёдра под ней плавно покачиваются, и Каю стоит больших усилий оторвать от них взгляд, за что он мысленно даёт себе пощёчину. — Всё-таки пойдёшь со мной? Не поздновато для похода в гости к альфе? Сехун поворачивает к Каю голову, вскинув бровь, и усмехается. — И это в моей голове одни грязные мысли? Чан мой друг, и я прихожу к нему, когда хочу. Привыкай, хочу я часто. Сехун подмигивает, а альфа давится воздухом, и правда совсем не о том подумав, краснеет и искренне радуется, что темнота отлично скрывает его смущение. Дальше они идут молча, Сехун чуть впереди, у Кая от неловкости скулы сводит, но дороги до дома Чанёля в потёмках ему не разобрать, и прогонять Сехуна ему не хочется, а сам уходить тот, кажется, и не думает. Луна скрывается за облаком, Кай вздрагивает мелко всем телом от пробежавших стайкой мурашек и решается, наконец, начать разговор. — Что ты делал тогда у реки? — Руки от земляники отмывал, набрал целую корзинку, да на берегу так и оставил. Спасибо тебе большое. Столько трудов зря. У Кая что-то щёлкает в голове, он спотыкается и застывает на месте от внезапного озарения. Сехун ведь не нападал, он просто мыл руки, и если бы Кай, тогда ещё Чонин, не вышел из травы, ничего этого бы не было, и винить Сехуна сейчас у него никакого права нет. Он сам решил напасть, он сам набросился на омегу, и он сам погнался за ним в чужой лес. От неожиданности собственных выводов альфа впадает в ступор, только хватает воздух ртом и крепко сжимает кулаки, и Сехун пройдя ещё немного, оборачивается, недоумённо глядя на него. — Ну, чего встал? — Ты был на Ничейной земле… ты не должен был… — Оправдывай себя, чем хочешь, мне всё равно. Но я не собирался посягать на вашу землю, и ты это знаешь. — Если бы ты не вёл себя так… — Если бы я не вёл себя так, если бы тебе моча в голову не ударила, и ты не набросился на меня, если бы я отбил тебе яйца, и ты не смог бы за мной погнаться… Не надо вот этого! Нет никаких «если» применительно к прошлому. Есть только настоящее, а теперь мы оба здесь, живы и здоровы, так что и говорить не о чем. Забудь! Сехун фыркает снова, шагает размеренно и оглядывается по сторонам, подозрительно надолго замолкает, и Кай совсем глубоко уходит в свои думы, переосмысливая последние дни заново, переосмысливая слова вожака. Сердце колотится словно птица в силках, дышать получается через раз, и Кай беспомощно вглядывается в холодное небо, прежде чем вздрогнуть от лёгкого тычка в бок острым локтем. — А ты тогда… ты правда меня не хотел? У Сехуна абсолютно нечитаемый взгляд в темноту перед собой, Кай всматривается в его чёткий, особенно бледный на фоне чёрного неба профиль, облизывает губы и хмурится, подбирая слова. Получается с трудом, Каю совершенно не хочется говорить об этом, но он решается их произнести. — Нет. Меня не привлекают доступные омеги. Сехун давится воздухом, резко поворачивает к нему голову, и глаза его вспыхивают возмущением, но Кай продолжает. — Омега — это любовь. А ты полон гордыни и похоти. Альфа ждёт от омеги тепла, нежности и заботы, а не готовности… отдаться в любой момент. Ты красивый, Сехун, очень, но твоё поведение отталкивает. И всё, что ты говоришь. Из-за холма выглядывает крыша чанёлевского дома, Кай выдыхает с облегчением и ускоряет шаг. Сехун растворяется в ночной темноте в мгновение ока и, обернувшись, альфа видит лишь тёмные силуэты сосен и крайних домов.