Есть такие дороги - назад не ведут

На закате на площади собирается вся деревня. Альфы, весело переговариваясь, собирают дрова для костра, чтобы хватило на всю ночь, омеги маринуют мясо и внимательно следят за альфами, чтобы те не успели захмелеть до начала праздника. Дети, до которых в кои-то веки особо никому нет дела, почувствовав свободу, носятся вокруг, с интересом суют носы в чаны с мясом и соленьями и открытые бутылки с вишнёвым вином, от одного запаха которого кружится голова. Кая интересует только один аромат одного конкретного омеги, он переступает с ноги на ногу неподалёку, но никак не может разглядеть в толпе Сехуна. Чанёль усмехается, вполне понимая беспокойство друга, обнимает его за плечо и вручает стакан с вином. — Прихорашиваются они с Бэкки, попозже придут. Вот не ляпнул бы Сехуну, что ему нужно больше на омегу походить, он уже давно сидел бы здесь, растрёпанный, счастливый и пьяненький. А теперь вот терпеливо жди и не жалуйся. И выпей уже, наконец! Кай послушно отпивает из стакана и морщится. Алкоголь он пробовал всего однажды, на собственное восемнадцатилетие полгода назад, отец налил ему на дно стакана крепкой настойки, и как бы ни было гадко, пришлось выпить. Головокружение было приятным, но братья весь следующий день подкалывали его и хихикали так издевательски, что осадок остался исключительно неприятный. Кай грустно улыбается, подумав о том, как было бы чудесно знать, что у его семьи сейчас всё хорошо, но тут же эти мысли отбрасывает. Вино сегодня куда вкуснее, похоже больше на компот, но допивать Кай не спешит, а вскоре вовсе отставляет стакан в сторону, когда из наступившей темноты выплывает долгожданный силуэт. На Сехуне белая рубашка до колена, на поясе его плетёный кожаный ремешок с бусинами, а в волосах подаренная Каем заколка, и альфа не может сдержать счастливой улыбки. Сехун встречается с ним глазами и, зардевшись, отворачивается. Они с Бэкхёном усаживаются на противоположной стороне, Сехун поглядывает на Кая украдкой, но каждый раз натыкается на откровенно разглядывающий его взгляд, смущается всё больше и всё чаще тянется к бутылке с вином. Разговоры перемежаются весёлыми песнями, поют абсолютно все, а Кай, не зная слов, только слушает и хлопает в ладоши вместе с подбежавшим к нему маленьким Чунсу. Малыш увлечённо обсасывает косточку, по-хозяйски усаживается Каю на колени и к родителям возвращаться и не думает. Кай ловит извиняющийся взгляд округлившегося ещё больше Кёнсу, и кивает в ответ, показывая, что всё в порядке. Небо быстро темнеет, альфы заводят разговор о Кае, и тот, встрепенувшись, наконец, отвлекается от Сехуна, неловко встаёт под общий одобрительный гул и улыбается поднявшемуся на ноги Чжонхуну. Неподалёку от альфы он замечает Хуанлэя и Ханя, отрешённо рассматривающего свои колени, и обещает себе немного позже подойти, чтобы поздороваться. Вожак подзывает Кая ближе к центру круга, а подвыпившие, уже счастливые до безобразия альфы наперебой кричат о том, какую пользу он принёс деревне и сколько сил сберёг, изготовив добротные инструменты. Сехун скрещивает на груди руки и вдруг вскидывается, возмущённо оглядывая мигом притихших альф. — А меня поблагодарить никто не хочет? Это я, я его привёл! Альфы шикают на омегу и хохочут, а тот, ни капли не расстроившись, растягивает губы в улыбке, падает обратно на своё место и поднимает стакан вслед за остальными. — За Кая! Тосты не стихают почти до полуночи, а потом Чанёль достаёт откуда-то дудку, и молодые омеги тут же вскакивают танцевать. Вино крепко ударяет Каю в голову, ноги не держат, и он уже не встаёт и не может сдержать улыбки, когда Хань присаживается рядом и ставит перед ним тарелку с дымящимся куском мяса. — Ты почему не ешь ничего? На пустой желудок пить нельзя, не знал? — Не хочется, извини. Что-то со мной не то сегодня. Хань загадочно улыбается, проследив взглядом за скачущим в самой гуще толпы Сехуном, у которого волосы уже растрепались, а щёки алеют от выпитого. Кай смотрит на него, словно завороженный, Хань придвигается чуть ближе и заглядывает в лицо. — Ну, глаза твои на месте, значит, вчера всё удачно прошло? Кай кивает смущённо, тянется к стакану, но получает от Ханя по рукам и надувается взъерошенным воробьём. Волосы встают дыбом на затылке ещё и от чужих пристальных взглядов, Кай хмурится, оглядываясь, и трое альф быстро отворачиваются. Кай вспоминает вчерашний разговор с Хуанлеем, а алкоголь помогает развязать язык. — Хань, а кто к тебе сватался? Я слышал, их много было. Омега удивлённо вскидывает брови, разглаживает складки на подоле рубахи и, нахмурившись, прищёлкивает языком. — Дай-ка подумать, это ж когда было… Первым Минхён, потом Джесок, Джемин, Чанёль, Сону… кажется, кто-то из Сонов… Кай, таки утянувший незаметно стакан, давится вином, глухо закашливается и под осуждающим взглядом Ханя, утирает губы. — Чанёль?! — Да. Ему всего двенадцать было, а он серьёзный такой пришёл, мы с отцом чуть не попадали, где стояли. Я ему единственному отказывать боялся, он ранимый очень был в детстве. Да и сейчас… хотя Бэкхён немного отучил его принимать всё слишком близко к сердцу. Хань заливисто хохочет, словно колокольчик звенит, Кай снова чувствует косые взгляды альф, а сам всё смотрит на Ханя, на его большие, всегда грустные глаза, на тонкие поджатые губы и на шрам, которого очень хочется не замечать. Омега ловит его взгляд, улыбается кривовато и сам делает глоток вина. — Что? Думаешь о том, как меня с ним могло столько народу полюбить? Шрама тогда ещё не было. А с ним я как-то сразу никому не нужен стал. Даже не смотрят в мою сторону, глаза опускают, стоит мне на улицу выйти, будто меня вообще не существует. Значит, и не любил никто. — Смотрят ещё как, даже сейчас пялятся вовсю. Чжонхуна боятся просто. Никто твой шрам и не замечает, и ты перестань о нём думать. Глаза Ханя распахиваются шире, он поднимает на Кая растерянный взгляд, и ему требуется время, чтобы всё осознать. Кай не мешает и никак не ожидает, что после нескольких минут тишины Хань решит продолжить разговор. — А теперь я спрошу, ладно? Я слышал… у вас влюблённые и коснуться друг друга не смеют до свадьбы. — Это правда. Всё самое важное должно свершиться в браке. Мы храним себя для единственного, с кем проживём всю жизнь. Разве это плохо? Разве можно осуждать желание быть только ради одного? — Что ты? Это чудесно, это правильно. Хань улыбается через видимую боль, лицо искажается, и Кай заметил бы эти изменения, если бы не ударивший в голову хмель. Хань качает головой и ещё отпивает из своего стакана. — А если бы ваш омега полюбил чужака… или нет, даже альфа привёл омегу чужого племени как своего мужа, его бы приняли? Грудь Чонина сдавливает, и поток мыслей оглушает на мгновение. Он инстинктивно выискивает взглядом счастливо скачущего Сехуна, сжимает кулаки на коленях и стискивает зубы, чётко осознавая, что нет. Никогда его племя не признает чужака. Никогда его люди не разделят с ним кров, пищу и труд на равных, никогда не позволят его детям водиться со своими, никогда чужак не сможет быть счастлив на Чёрной земле. Осознание сковывает, не даёт раскрыть рта, но Хань ждёт ответа, и приходится отвечать. — Откуда же мне знать? На моём веку такого не случалось ещё. Да и вряд ли осмелится кто-то… — А если осмелится? — Лучше бы ему этого не делать. Сехун поворачивается вдруг в их сторону, видит Ханя и застывает на месте, меняясь в лице, Кай вздрагивает от его напряжённого взгляда, роняет стакан, а когда вновь поднимает голову, Сехуна уже и след простыл. Альфа коротко извиняется перед закусившим губу Ханем, не замечая уже его дрожащих пальцев, встаёт и быстро направляется туда, где только что был омега, но в толпе его не видно, и только подскочивший Бэкхён, весело хохоча, вцепляется ему в локоть хваткими ручонками. — Пойдём танцевать, Кай! Сегодня твой праздник! — Я ищу Сехуна. Куда он ушёл? — Не знаю, не видел. Обиделся наверно, он же ради тебя битый час перед зеркалом вертелся и меня доставал вопросами, что надеть, что снять, а ты к нему не подошёл за вечер ни разу. Даже мне обидно стало, знаешь ли! Бэкхён намеревается надуть алые губы, но непонятно откуда взявшийся Чанёль перехватывает его поперёк живота, забрасывает на плечо, и омега, громко восторженно взвизгнув, заливается звонким смехом. Сердце проваливается в живот, Кай взволнованно озирается в поисках Сехуна, голова кругом идёт от водоворота пестрящих кругом огней, альфа часто моргает, но это не помогает, и он зажмуривается крепко, просто чтобы удержаться на ногах. И когда губы его опаляет горячим выдохом, а после к ним всего на мгновение прижимаются чужие мягкие и влажные, Каю и глаз открывать не нужно, чтобы узнать их. Сехун пахнет одурманивающе, сердце его грохочет громче музыки, и он исчезает вместе с обжигающим теплом так же неожиданно, как и появился. Кай встряхивает головой, сбрасывая наваждение, но омеги всё так же пляшут вокруг, вереща и толкаясь, не обращая на него ни капли внимания, и Кай не понимает уже, произошло ли это на самом деле, или ему причудилось из-за крепкого вина.