Есть такие дороги - назад не ведут

Чонин в последние дни много думает по вечерам, и из-за этого совсем не может спать. С Сехуном получается видеться только издали, очень редко, и в основном у дома вожака, но стоит Каю пойти навстречу, тот убегает, скрываясь внутри, словно дразнится, и альфа не понимает ни его, ни себя. Хочется дотронуться так, что пальцы зудят, хочется вдохнуть его запах полной грудью, хочется поцеловать, и от этого стыдно, но и приятно волнительно. Кай не жалеет ни о чём, но начинает бояться, что Сехун пожалел. Бэкхён приходит в гости однажды утром, и Чанёль будто с ума сходит, в одно мгновение превращается в няньку-наседку, скачет вокруг омеги, достаёт из шкафчиков самое вкусное варенье, мёд с орешками и заваривает ему чай из трав, собранных Ханем в самой глубине леса, который сам пьёт только раз в неделю, смакуя каждый глоток. Кай ещё валяется в постели, трёт припухшие глаза кулаками и сладко зевает, тихо смеясь над другом. Бэкхён с удовольствием забирается пальцем в каждую баночку, которую Чанёль ему предлагает, громко причмокивает и болтает без умолку, выспрашивает о планах на день, жалуется, что папа нашёл ему целую гору работы, которую делать совсем не хочется, но придётся, и вряд ли до ночи удастся закончить. Чанёль кивает сочувственно и поддакивает, но стоит ему выйти на минутку в сени, Бэкхён вскакивает, юркой мышкой огибает занавеску и плюхается на постель рядом с Каем. Тот дёргается и удивлённо поднимает брови. Омега прижимает к губам палец и наклоняется ближе. — На озеро вечером пойдёшь? — Зачем это? — Купаться, зачем же ещё?! — Я не знаю даже… — Сехуни там будет, хочешь его увидеть… ну… всего увидеть, приходи. Бэкхён, хихикнув, вскакивает и вновь запрыгивает на табурет за мгновение до того, как дверь распахивается, и Чанёль со счастливым видом ставит перед омегой чашку густой жирной сметаны. — Вот, держи, варенье сюда намешай, так вкуснее! Омега медленно изгибает одну бровь и поднимает на альфу такой взгляд, что Кай даже из-за занавески слышит, как тот нервно сглатывает. — Пак Чанёль, ты хочешь, чтобы я разжирел как свинюха?! Чтобы на меня больше и не взглянул никто, ты этого добиваешься?! Ой, какой же ты противный, коварный, уйди! — Куда я уйду из своего дома?! — Ах, ты меня ещё и выгоняешь?! Ну, всё! Забудь обо мне, понял?! Омега визжит как настоящий поросёнок, топает ножкой, отчего на полках тарелки звякают, и не успевает выбежать, как Кая распирает громкий смех. Чанёль от души пинает стул, зашибает палец и, скуля, на одной ноге допрыгивает до своей кровати. — Боги-Боженьки, вы где его такого взяли, а? За что мне это наказание? В чём я провинился? У всех омеги как омеги… ладно, не у всех, у Кая ещё тоже пристукнутый. Кай цыкает возмущённо, швыряет в Чанёля подушкой, и тот гогочет совсем не умно, подсовывая её под голову и показывая другу язык. При мысли о Сехуне в животе что-то шевелится и щекочет, Кай усердно хмурит брови, чтобы не улыбнуться во весь рот, и распластывается на кровати звёздочкой. — А что сегодня вечером будет? — М? Не слышал ещё. Ты откуда знаешь? — Знаю и всё. Я про озеро ещё что-то слыхал… — Озеро тут при ч… Так, а сегодня какой день? — Чанёль хмурится, а потом, вдруг встрепенувшись, распахивает глаза шире и вскакивает на ноги, совсем позабыв об ушибленном пальце. — Вот ведь зараза! Дел у него невпроворот, ну-ну… Устрою я ему сегодня! Я к Чондэ, не теряй! Парень исчезает стремительным вихрем, оставив Кая непонимающе хлопать глазами и завтракать в одиночестве. Хуанлей встречает его улыбкой и дружеским, но чересчур сильным хлопком по спине, Кай цокает языком, будто рассердившись, и смеётся. Плечо больше совсем не беспокоит, и это в такой солнечный день становится лишним поводом для радости. Кай снимает рубашку, разжигает огонь и с удовольствием принимается за работу. Хань выходит из сеней с лукошком клубники, усаживается за стол и принимается чистить её на варенье. Кай быстро устаёт из-за жары, обливает голову и спину водой из колодца, умывается тщательно и присаживается на лавку неподалёку от Ханя, утянув из чашки вымытую ягоду. На омеге лёгкая сорочка до колен, а улыбка сияет едва ли не ярче солнца, Хань пытается скрыть её, но та не поддаётся, тянет и тянет уголки губ в стороны, и омега сдаётся ей совсем, придвигает чашку ближе к альфе. Тот окидывает омегу внимательным взглядом, забрасывает в рот ещё ягодку и подпирает подбородок кулаками. — Выглядишь счастливым. Хань смущённо пожимает плечами и краснеет стремительно, а потом улыбается загадочно, отводя взгляд. — А чего мне грустить в такой прекрасный день? У тебя тоже, кажется, всё хорошо? Кай вздыхает, запуская пальцы в чашку, и отправляет очередную ягоду в рот. Она кислая, и скулы тут же сводит. — Бэкхён сказал, что я смогу сегодня увидеть Сехуна. Он, кажется, избегает меня в последнее время. Кай замолкает на полминуты, а потом косится на тихо хихикающего омегу. — Ты знаешь, в чём дело? — Знаю. Но тебе не скажу. Мог бы и сам догадаться. Кай хмурит брови, насупившись, и усиленно напрягает голову, но в неё путного ничего не приходит, и он бросает это дело, только шумно вздыхает и щурится на припекающее солнце. — На озеро идёшь? — Да что такое с этим озером сегодня? Почему все туда так рвутся? — Сегодня будет самая тёмная ночь, Кай. Альфа так и замирает с пальцами в чашке, ягода застревает где-то на подходе к желудку, а перед глазами мигом проносятся все картинки, которые Кай когда-то представлял об этой ночи. О том, чтобы увидеть Сехуна обнажённым, Кай и не думал никогда, но теперь в груди разгораются постыдные, слишком смелые желания, и альфа зажмуривается, чтобы прогнать навязчивые мысли. — Я не пойду. — Дело твоё. Насильно никто не погонит. Только знай, что Сехун это событие никогда не пропускает. Хань легко пожимает плечами и только косится хитро, а Кай торопливо поднимается, не зная, куда деть руки, и возвращается к работе. Та не ладится, и альфа скоро сбегает домой, улучив момент, когда Хань уходит в дом за ещё одной чашкой. Темнота мучительно медленно расползается по небу только ближе к полуночи, словно укрывает солнце подобием одеяла, а то, как непослушный ребёнок, убегает всё дальше и дальше. В деревне тихо, будто повымерли все, старики хмыкают, сидя на лавках, когда припозднившийся альфа или омежка проносится мимо них в сторону озера, но не осуждают. Кай меряет шагами комнату, борясь с самим собой, идти не хочется, но мысли о том, что там будет Сехун, полностью обнажённый перед другими альфами, заставляет вскипать внутренности и бессильно стискивать зубы. В том, что Сехун может за себя постоять как никто другой, Кай не сомневается, в том, что никто даже не осмелится к нему подойти, тоже, но сам факт того, что кто-то будет на него глазеть, распаляет всё больше. Голова пухнет от противоречивых мыслей, Кай решительно хлопает дверью и быстро, чтобы не передумать, шагает в сторону дороги. Топот босых ног позади он слышит не сразу и вздрагивает, когда его окликает знакомый голос. Хань замедляется, переводя дух, подходит ближе к оторопевшему парню и сердито фыркает. — За тобой не угнаться. Проводишь меня? Одному боязно. — Тебе… можно разве? — Почему нет? Я же немеченый. Значит, свободный. И пусть кто-то попробует поспорить. Хань улыбается, Кай больше чувствует его улыбку, чем видит, и в этот момент только понимает, насколько темно стало вокруг. Омега крепко сжимает его руку и шепчет на ухо. — На озере так же темно, будет не страшно раздеваться. Расслабься. У Кая воздух встаёт в глотке, он мычит что-то нечленораздельное в ответ и осторожно ступает дальше по тропинке вслед за омегой. Весёлые крики и шум брызг слышатся ещё на подходе, вода отражает слабый лунный свет и звуки и усиливает в разы, и пришедших никто не замечает поначалу. Омеги визжат, для виду только прикрываются руками и не слишком сопротивляются, если кому-то из альф удаётся их отвести. У Кая краснеют уши, и он вертит головой, только бы не задерживать надолго взгляд ни на ком. И лишь когда кто-то обескураженно ойкает, повернув голову к берегу, все остальные обращают на них внимание. Шум стихает всего за несколько мгновений, и к пришедшим оборачиваются уже абсолютно все, а Хань спокойно отыскивает на траве место почище, подхватывает края рубахи и плавно тянет вверх, обнажаясь полностью. Кай понимает это только по шороху ткани и напряжённо замершим немыми статуями альфам, и твёрдо обещает себе ни в коем случае на Ханя не смотреть. Омеги ревниво сопят, демонстративно, будто сговорившись, гребут подальше от берега, и Кай в это мгновение встречается с Сехуном глазами. Тот улыбается, стоя в воде по ключицы, и Кай, осознав, что сейчас, когда Хань неспешно заходит в воду, на него совершенно точно никто не смотрит, решительно сбрасывает с себя рубашку и штаны и с разбега прыгает в озеро. Ребята кричат одобрительно, опомнившись от громкого всплеска, но Кай плывёт к единственному интересующему его сейчас человеку. Сехун медленно отплывает подальше, но позволяет себя нагнать и улыбается шире, взволнованно и счастливо. — Решился всё-таки. — Я здесь только ради тебя, знаешь ведь. — Знаю. Но хотел от тебя услышать. Так хотел меня увидеть? — Безумно. Сехун улыбается, взмахивает руками, загребая воду, и отплывает в сторону от остальных. Плавает он словно русалка, быстро и плавно, и Каю приходится напрячься, чтобы не отстать. Белая кожа светится в темноте, волосы отброшены назад, и альфе хочется исцеловать темнеющие на лице приоткрытые губы, из которых толчками вырывается тёплый воздух, и острые плечи с россыпью незаметных сейчас веснушек. Кая тянет к нему, и он понимает, что ещё чуть-чуть, и он не сможет больше сопротивляться этой силе. — Мне не понравилось, что ты пришёл сюда с ним. — А мне не понравилось, что ты вообще пришёл сюда, чтобы все на тебя смотрели. — На меня никто не смотрит. — А на Ханя не смотрю я. Сехун фыркает и тихонько смеётся, останавливаясь и разворачиваясь к Каю лицом. Он молчит и улыбается, довольный ответом, щурит глаза, Кай очень жалеет, что ночь настолько тёмная, и всех эмоций на чужом лице ему не разглядеть. — Сехун… почему ты избегал меня? Омега, не ожидавший такого вопроса, удивлённо распахивает глаза и снова улыбается. — Так нужно было, раз избегал. — Ты пожалел о том, что произошло? — Ничего ещё такого у нас не произошло, о чём бы я мог пожалеть. — Тогда что? — Что ты как маленький, в самом деле?! Иногда у омег бывают дни, когда им альф лучше избегать. Папа не научил? Сехун хихикает, прикрывшись ладошкой, и Кай, осознав, наконец, теперь очень радуется, что темнота полностью скрывает эмоции на его собственном лице. От мысли, что у Сехуна совсем недавно была течка, становится жарко, кровь устремляется к низу живота, Кай чувствует, как его член наливается ей и увеличивается, несмотря на холод воды, и от этого так стыдно, что хочется утопиться. Сехун подплывает ближе, так близко, что дыхание его щекочет Каю подбородок и шею, и руки сами тянутся обнять, и омега с удовольствием отвечает на объятия, прижимается животом к напряжённому животу альфы, и тот стонет едва слышно, не сдержавшись. Это горячо и запредельно близко, но всё равно мало. Мыслей в голове ни одной, Кай порывисто выдыхает, а Сехун пробегается кончиками пальцев по его плечам, невесомо касается губами чувствительной кожи за ухом и, вдруг фыркнув издевательски, резко ударяет ладонью по воде, приводит Кая в себя крупными брызгами, а сам быстро отплывает в сторону. Он проплывает всего несколько метров и ныряет, над поверхностью воды лишь на миг показываются его округлые ягодицы, но Каю и этого хватает, чтобы глотнуть воды и надрывно закашляться. Тело реагирует моментально, в животе тянет сильнее, и альфа чувствует, как кровь ударяет уже в голову, и от этого опьяняющего чувства становится дурно. Трудно даже просто дышать, вода давит со всех сторон, голова кружится, а тело больше не слушается, и всё, чего хочется — убежать так быстро, как получится. Найти свои вещи оказывается непросто, Кай обходит поляну кругом, второпях натягивает штаны, а рубаху набрасывает, уже выйдя к лесу. Дороги назад он не помнит, но ноги несут к деревне сами. В груди больно, альфа прижимает ладонь к солнечному сплетению и старается дышать реже и глубже, но не получается. Иголки сосен впиваются в босые ступни, альфа не разбирает дороги, но упрямо шагает мимо тропы и вскоре выходит к деревне. Она кажется совсем крошечной отсюда, но Кай слишком хорошо знает, как умеют пускать пыль в глаза Белые. Позади слышится приближающийся топот босых ног, Кай узнаёт тяжёлую поступь Сехуна и теряется, не зная, как теперь смотреть в его безумно красивые, пытливые и жестокие глаза. Сехун замедляется всего в паре шагов от альфы, тот не оборачивается и не изменяет темпу, и омега выдыхает судорожно, прежде чем выскочить прямо перед ним, преградив путь. Кай останавливается, Сехун смотрит в глаза так, что хочется вывернуться наизнанку, шкурой внутрь, лишь бы мурашки перестали колоть всю кожу. Глаза у него несчастные, отчаянные, Кай понимает вполне ясно, что сам является этому причиной, и чувствует свою вину, но что делать, не знает. Они не говорят ни слова, слова им лишь мешают каждый раз, они только дышат тяжело и надрывно, прожигая друг друга взглядами, а потом в один миг, будто что-то почувствовав, подаются навстречу, и губы их сталкиваются в остервенелом поцелуе. У Кая кружится голова, а руки безостановочно скользят по гибкому телу, едва скрытому промокшей насквозь рубашкой. Сехун горячий, напряжённый и жёсткий, и Каю хочется растопить его, погрузиться в него с головой и пропасть насовсем. Хочется как тогда на озере, чтобы кожа к коже, хочется так же душно и жарко, хочется ещё ближе, а Сехун стонет в поцелуй, обмякает вдруг весь, и Кай, оторвавшись от его губ, глядя в шальные, пьяные глаза, понимает, что отпустить его сегодня уже не сможет. Сехун словно читает мысли, с трудом выпутывается из объятий, крепко ухватывает альфу за руку и, не говоря ни слова, тянет за собой. С первым шагом в дом Чанёля, Кай немного приходит в себя и вздрагивает, когда Сехун прихватывает края его рубахи и легко тянет вверх. Его всё ещё мелко трясёт, а Каю становится всё сложнее думать трезво. Сехун поднимает голову, заметив чужое замешательство, невесомо касается губами щеки и шепчет едва слышно. — Я помню, что я у тебя первый. Я научу. Будет хорошо. Кай кивает несмело и поднимает руки, а затем ноги одну за другой, позволяя стянуть с себя ненужную уже одежду. Нагота уже не смущает, стоит подумать о том, что произойдёт дальше. Свою рубашку Сехун снимать не спешит, берёт Кая за руки и тянет за собой, пятясь к кровати, заставляет лечь и усаживается сверху. Альфа выдыхает порывисто под чужой тяжестью и позволяет уложить свои руки на широкие гладкие бёдра. Сехун горячий и взволнованный не меньше Кая, он дышит через силу, осторожно трогает предплечья альфы и наклоняется, чтобы поцеловать в губы. Касания нежнее всех, что были прежде, тонкие ладони скользят по груди вниз, оглаживают рефлекторно напрягшиеся мышцы живота и замирают под пупком, позволяя привыкнуть к такой интимности. Кай тихо стонет, Сехун целует его в губы, кадык и между ключиц, и альфа понимает, что именно это хотел бы сделать сейчас с Сехуном сам, именно так трогать и так целовать. Руки тянутся к краям рубашки, и Сехун приподнимается, помогая снять её. Кожа омеги нежная настолько, что не верится, Сехун мягкий, трепетный, он растекается по альфе концентрированным теплом, Каю хочется погрузить в него пальцы и трогать, трогать. Сехун дрожит от его несмелых касаний, поцелуи его становятся всё более отрывистыми, и Кай тонет в них, но вдруг охает, вскидываясь, когда ладонь, скользкая от смазки омеги, крепко сжимает его напряжённый до предела член. — Тс-с-с… Будет приятно, я ведь обещал. Каю хочется сказать, что ему хорошо уже, что лучше некуда, но язык не слушается, и получается только коротко кивнуть, а омега улыбается и снова целует. Он медленно водит ладонью вверх-вниз, оглаживает подушечкой большого пальца самое чувствительное, Кай выдыхает короткими толчками и зажмуривается крепко. Его никогда и никто так не трогал, он и не знал, что бывает вот так, до искр перед глазами приятно. Тело напрягается сильнее, хочется Сехуна настолько, что сладкими судорогами сводит живот, и когда Сехун резко выпрямляется, бесстыдно потираясь о его член влажной промежностью, Кай стонет громко и откровенно. Омега замирает, улыбается счастливо и, приподнявшись на коленках, наклоняется снова. — А теперь подумай о чём-нибудь очень противном. — Ч-что? — Вспомни нашу первую встречу, например. Чтобы всё не закончилось слишком быстро. Постарайся, хорошо? Кай кивает, но осознаёт с опозданием, лишь тогда, когда Сехун, плавно покачиваясь, издевательски медленно начинает насаживаться на него. Перед глазами вспыхивают яркие огоньки, и альфа изо всех сил пытается вспомнить что-нибудь ужасное, но выходит так себе, и его спасает только волнение, не дающее сосредоточиться на ощущениях. Сехун прижимается к его бёдрам уже ягодицами, ёрзает, устраиваясь удобнее, и потом только начинает двигаться полноценно, и вот тогда думать ни о чём уже не получается. Каю жарко, сладко, так тесно в Сехуне и так хорошо, что стонать хочется в голос, не останавливаясь, но Сехун молчит, только резко выталкивает из себя воздух, опускаясь, властно сжимает талию альфы ладонями и прикрывает дрожащие веки, и альфа сдерживается. Движения его настолько размеренные и уверенные, что Кай, залюбовавшись, не замечает, что Сехун уже смотрит на него в упор и улыбается хитро. — Нравится? Кай порывисто выдыхает и вновь лишь кивает в ответ, облизывает пересохшие губы, а Сехун притягивает его к себе за шею и целует влажно и тягуче, выбивая из головы последние мысли. — Тогда помогай. Кай роняет растерянный взгляд на сехуновы бёдра и, осознав, чего тот от него хочет, делает размашистое, резкое движение бёдрами вверх, и Сехун вздрагивает, охая. — Ещё… Просить альфу уже не нужно, тело само подсказывает, что нужно делать и как, и Сехун наконец стонет, наслаждаясь резкими, сильными толчками, бьющими по особо чувствительным точкам. Рот его приоткрывается, глаза закатываются, и Кай ускоряется, чувствуя, что сдерживаться долго не смогут они оба. Всё завершается так ярко и сильно, что Кай выпадает из реальности на несколько секунд и по-настоящему пугается, когда Сехун, крупно встряхнувшись, обессиленно падает на его грудь и жалобно поскуливает, будто ему больно. — Сехун? Сехун, всё нормально? — Всё прекрасно. Всё замечательно, Кай… ты умница… ты просто умница. Сехун с трудом приподнимается на локте и целует альфу во взмокший висок, чтобы снова растечься по нему, собственнически обхватить руками и ногами и совсем расслабиться. Каю щекотно во всём теле, лениво и немного стыдно от воспоминаний. Он весь мокрый и липкий, Сехун тяжёлый, он прижимается так близко, что дышать удаётся с трудом, его тепло обволакивает всё тело мягким одеялом, и думать ни о чём не хочется, альфа расслабляется, утопая в первой настоящей неге от близости омеги. Сехун приходит в себя нескоро, сползает с горячего тела на простынь рядом и осторожно обнимает альфу поперёк живота. У того сердце вновь разгоняется от волнения, и хочется сказать что-то, но не получается, слова застревают в горле плотным комом. Сехун посасывает губу, глядя в одну точку перед собой, и Кай, не может сдержаться, слишком соблазнительно это выглядит, поддевает его острый подбородок пальцем, невесомо касается губ своими. Сехун улыбается в поцелуй, закидывает на Кая ногу и обнимает крепче. — Ну вот, всё самое страшное, что может сделать омега с альфой, я с тобой сделал. Теперь перестанешь бояться? Кай фыркает смущённо, и Сехун смеётся, удобнее укладывая голову ему на грудь и заглядывая в глаза. За окном начинает светать, и лицо Сехуна, очертания его обнажённого тела становятся всё чётче, Кай облизывает губы и думает, что нужно непременно уснуть раньше, чем будет видно всё. — Я не боюсь тебя, забыл? Я боюсь себя. Того, что во мне происходит. — Я тоже боялся, а когда перестал, жить стало проще. С собой бороться сложнее всего. И совершенно бессмысленно. Они лежат безмолвно ещё какое-то время, Сехун кончиками пальцев гладит каевы скулы, мягкие щёки, на которых колкая щетина едва пробивается ещё только по линии челюсти, любуется, щека его смешно смялась на каевой груди, чёлка встопорщилась, будто её корова лизнула, и альфа улыбается, скосив на него глаза. — Сехун, почему я? Омега смущённо хмурится, прячет улыбку и укладывается на подушку рядом. Молчит некоторое время, а потом поднимает взгляд в потолок и будто невзначай роняет. — Ты первый альфа, которому удалось меня победить. — Когда это? — На берегу, в нашу первую встречу. Ты застал меня врасплох, поймал голыми руками, и всё, что тебе оставалось — затянуть ремень потуже, и я бы ничего не смог сделать. Ты мог меня уже тогда взять, и я бы не смог сопротивляться, я ведь думал, ты так и сделаешь, потому только сам предложил, чтобы… чтобы жертвой себя не чувствовать. А ты меня из-за этого доступным обозвал. Обидно было, знаешь ли. Волосы Кая дыбом встают от стыда, он крепче прижимает Сехуна к себе, и тот с удовольствием обнимает альфу сам. Облизывает алые губы, поднимает глаза, и Кай целует снова, чтобы после уткнуться носом в чужой висок. Сехун едва не мурчит от удовольствия, трётся носом о его подбородок и продолжает. — А ты не думал даже об этом, потому что ты благородный, ты такой хороший, и это здорово сбило меня с толку. Я, знаешь, когда от тебя убегал, всё оглядывался: бежишь ты за мной или нет — и втайне надеялся, что да. Я не хотел себе в этом признаваться, но я желал, чтобы ты меня догнал, мне наверное просто интересно было, каково это — быть пойманным, побеждённым, быть в чьей-то власти. И ты ведь догнал, ты снова меня поймал, и я тогда совсем растерялся и разозлился на тебя и на себя заодно. Я потому и планировал потом изводить тебя, но быстро расхотелось, твои слова и поступки меня каждый день с толку сбивали. И я всё думал о тебе, думал, пытался понять. А потом оказалось, что я больше ни о чём думать не могу. Только ты. Целый день в моей голове только мысли о тебе. И сдаваться тебе совсем не страшно, а очень приятно. Сехун улыбается, разглядывая губы альфы, замолкает и приподнимается, чтобы нежно поцеловать. У Кая от мыслей голова пухнет, и он с удовольствием утопает в поцелуе, обещая себе поразмышлять над чужими словами как-нибудь потом, а сейчас только чувствовать, только ощущать его рядом, так близко, что лучше и быть не может. На крыльце вдруг раздаётся грохот от опрокинутых вёдер, Кай дёргается, но Сехун с силой вжимает его в кровать и приставляет палец к губам, озорно улыбаясь. Альфа изворачивается, укладывается на живот, и Сехун с удовольствием устраивается на его спине, тоже выглядывая в кухню, в которую спустя мгновение вваливаются, увлечённо целуясь, Чанёль и Бэкхён. — Ещё раз ты посмеешь мне врать, я тебя выпорю, Бэкки, и тогда тебе совсем не до смеха будет! — Ой-ой, как страшно. Посмею и ещё как! Альфа взбешённо рычит, забираясь руками под чужую мокрую рубашку, а Бэкхён мелодично стонет, бесстыдно раздвигает ноги и забирается проворными пальчиками в чужую шевелюру. — Пак, а твоя лысина всё увеличивается! Если ты надеешься, что я за тебя лысого выйду, то очень зря. Скоро всю деревню освещать будет, ты хоть петрушку в неё втирай, что ли… Папа говорит, петрушка с перцем помогают, я принесу завтра, даже сам намешаю… Сехун, как-то сдерживаясь до этого момента, взрывается оглушительным хохотом, придавливая Кая к кровати окончательно, и парочка на кухне, словно ошпаренная, отскакивает друг от друга в разные концы комнаты. — Пакчан, ты правда плешивый?! Ну-ка иди сюда, покажи макушку! — Ох, моё сердце… Ты совсем чокнулся, так пугать?! Вы что делаете здесь вообще? В смысле, вы почему это здесь делаете?! — У меня вот тот же вопрос. Как ты думаешь, куда первым делом побежит бэкхёнов папочка, когда заметит, что его драгоценный, невинный, непорочный сыночек дома не ночевал? Бэкхён охает, прижимая ладошки ко рту, переводит испуганный взгляд на альфу, и Чанёль, пару раз моргнув и насупившись словно хомяк, огорчённо хмыкает. — Об этом я как-то не подумал. Хотя знаешь, если бы вы всё не испортили, мне, вероятно, было бы совершенно наплевать на последствия. Ну, может, освободите помещение теперь? — Нет уж, я страшно устал и так хочу спать, вы не представляете просто. Видели бы вы, что со мной этот альфа вытворял… кто бы мог подумать, да? С виду такой стесняша… Чанёль с Бэкхёном выпучивают глаза и переводят их на Кая, и тот, запоздало осознав, что речь идёт уже о нём, резко садится и прижимает ладонь к губам бессовестно улыбающегося Сехуна. Тот затыкаться и не собирается, бубнит что-то, а потом принимается кусаться, и Кай, не зная других способов быстро и эффективно заткнуть омегу, крепко его целует. Сехун, кажется, только того и ждал, он прижимается ближе, мурчит в его губы, и Кай уже фоном слышит недовольное ворчание Бэкхёна: «Ну, дай хоть посмотреть, Пакчан, вот же вредитель», — короткую возню и хлопок двери. Сехун нехотя разрывает поцелуй, выглядывает в окошко и, убедившись, что несчастная парочка удалилась со двора, крепко обнимает альфу за шею. — Не хочу с тобой расставаться сегодня. Кай улыбается, от горящих глаз Сехуна в груди сдавливает больно, но это не плохо, это прекрасно, и Кай крепко целует его, теперь совершенно точно его омегу.