Летом поездка на море у нас обломалась. Не Туркиш, конечно, а Алушта, но всё равно неплохо было бы, но не судьба. И почапали мы в наше родное Тяжино. Перспектива видеть из окна не морскую синь, а как по улице стадо коров гоняют — то ещё удовольствие, но деваться некуда. Родителям мы осточертели, и матушка с батей таки выпиздили нас на дачу. У сестры и Джеки каникулы, у меня отпуск, а Гавру в городе без Эльки делать нечего, и, взяв за свой счёт, он выпиздился с нами сам.
Джеки — единственный, кто радовался. Он в том году наворотил в саду красотищи несусветной. Посадил цветы, камушков каких-то, пенëчков гнилых натаскал и на распродаже купил гипсовых жаб с мухоморами. Теперь за этой красотой ухаживать надо было. Гаврюша тоже радовался, но этот всему на свете рад. Его хоть в Воркуту сошли, и там лыбиться будет. Погода солнечными днями баловала — это хорошо, а вообще сидеть в грядках — то ещё счастье. Матушка всю жизнь дачу терпеть не могла, и вдруг прорвало. Все её подружки дачницами к пенсии заделались и в соцсетях гордо позировали на фоне парников и сараев. Нашей отставать не хотелось. На майские с батей рванула за город, покопали там чего-то, и наша родительница понатыкала лука с редиской. Гавр ещё про клубнику бубнить начал, что в августе можно усов у соседей попросить. Джеки про клубнику, естественно, прослушал и стал испуганно себя под носом трогать.
По счастью, с грядками он разобрался быстро. Перетоптал лук, выдрал укроп вместо сорняков и с видом Георгия Победоносца, укокошившего змея, вернулся в дом. Но это позже, а в первый день мы рванули на пруд. Пруд был рядом. Вышли из задней калиточки, гуськом по лугу с высоченной травой, через овраг, ещё через луг… Ну, короче, почти рядом. Так-то речка, конечно, ещё ближе, но там дачников как на черноморском общественном пляже — это мы ещё из машины увидели, когда сюда ехали. Элеоноре на речку больше хотелось, местным барышням новый итальянский купальник демонстрировать, но когда она увидела, что на речке не только купаются, но ещё и машины моют, причём на том же пляжике, резко передумала. А на пруду только мы и цапля в камышах. Элька, естественно, кривилась и в воду заходить отказывалась. И вода тиной пахнет, и ил там, и главное, ондатры. Элька в детстве с батей на лодке плавала, видела ондатру, и на её впечатлительную девичью натуру это происшествие сильный отпечаток наложило.
— Вот прям сейчас они все из нор повылезают и ноги тебе откусят, — сказал я.
И Джеки тут же, с надеждой:
— А мне?
— Ну куда ж без тебя-то?
Купались мы с Гавром вдвоём, а после все растянулись на двух стареньких покрывалах. Небо синее в пруду отражается, камыши, стрекозы зелёными огоньками вспыхивают, цветами пахнет одуряюще. И тишина, не считая птичьего звона. В лесу кукушка надрывалась, и все в какой-то момент заткнулись и прибалдели.
Вечером планировалось замастырить шашлык. Сам шашлык уже был замастырен — мы готовое ведро по дороге купили, а затариться горячительным под это ведро нам ни хрена не разрешили, только две бутылки вина и взяли. А перед самим шашлыком Гавр ещё успел попиздиться с деревенскими парнями. Из-за Эльки, конечно! Она у местных ребят до сих пор несбыточная мечта. Во-первых, красивая, а во-вторых, у неё квартира в городе. Я иногда думаю, что если бы квартира целиком принадлежала Эльке, то, будь она хоть двухголовой и с копытами, всё равно желанной невестой была бы. Она как приезжает, все тяжинские красавцы и ещё пяток из соседней деревни джигу перед ней вытанцовывать начинают.
Когда Элька ещё в школе училась, то от скуки с ними тусовалась. Матушка нас в деревню почти насильно отправляла, типа воздухом дышать и витамины трескать. Мне в детстве здесь нравилось, а Элька дрыхла до обеда, потом до вечера морду лица перед зеркалом рисовала, после прыгала на мотоцикл очередного ухажëра и мчала на танцульки всякие.
Клуб несколько лет назад закрыли, а сестру в колледже стал один хмырëнок с канарским загаром на мерседесе подвозить. С тех пор Элька в деревню ни ногой. Ну разве что изредка, на выходные. Но ребята надежды всё ещё не теряют. И тут их королевишна с Гавром приезжает! Они нас чуть ли не встречать выбежали — и такой сюрприз, с головы до ног разукрашенный. Я, в принципе, парней понимаю — сам к Гаврюше неделю привыкал. Помню, как первый раз ночью с ним у холодильника встретились. Я колбаску только вытащил и размышлял, взять ли ещё сыра, как вдруг басок над ухом:
— Молочка налить?
В кухне темно, свет только из открытого холодильника, а на меня дикие рожи с его татуировок пялятся — тоже, видно, колбаски хотят. К Гаврюше я привык, но больше ночью жрать не хожу. А теперь представьте реакцию парней, когда они эту ходячую раскраску увидели. Я их знаю — Виталька и Колян. Вот только за рисунками Гаврюши его мускулатуры пацаны не разглядели. Таким, как Гавр, ночью в одиночку ходить опасно — он хоть и тупой, но зато качается периодически. Засветить может. Но местные ещё тупее и этого не просекли.
Я Джеки велел домой идти, а мы бы, может, неплохо повеселились, но всё быстро кончилось. Длинноногий Джеки домой сбегал, и уже через секунду Элька принеслась. Не зря ураганам женские имена дают. Драка закончилась, не успев начаться, а сестрица так раздухарилась, что даже мне влепила, забыв, что я свой. Ну а потом мы и вовсе расстроились. Элька себе и Джеки винца налила, за пережитые страдания, а нам, реально пострадавшим, шиш показала. Ну и не надо! Спрятавшись в кустах, мы с Гавром хлебали притыренный коньяк и вздыхали.
— Я бы за неё всех, — твердил Гавр. — Веришь?
— Верю, — кивал я и вспоминал, как мне бывшие кореша пытались за Джеки в фейс ткнуть.
***
Джеки с Элькой — оба уже весëленькие — трындели о своём, о женс… о хуйне всякой и нас принципиально не замечали. Обиделись, значит, что мы начало отпуска испортили. У сеструхи это бывает. То одно, а потом вдруг бац — и другое.
— Мясо-то будем жарить? — икнул я, и они соизволили внимание обратить.
— Нажрались, — презрительно сказала Элеонора. — Алкоголики. Хрен вам, а не шашлык.
Шашлык мы всё-таки пожарили, и было весело, особенно когда придурочная троица вела научную беседу: отчего у ишаков хвост поднимается, когда они орут. Или когда на полном серьёзе обсуждали, зачем Ленин в гробу глаза открывает. С ними и на грудь принимать не надо — и так оборжаться можно. Мясо вкусное, комаров почти не было, и Джеки в венке из васильков на своих кудряшках… просто хватай и беги. Я его похватал немножко, и оставшийся вечер он от меня прятался.
А Гавр, похоже, обломался и разобиделся. Природа, романтика, в желудке ещё коньяк плескается, вроде счастье… и тут не дают! Обиженный, он отправился гулять по деревне, и когда я чухнулся — уже поздно было, Гаврюша исчез. Опасаясь, как бы ему вновь не прилетело, потому что Элька бежать и спасать его отказалась наотрез, искать его пошёл я. Гаврюша нашёлся в компании тех же Витальки с Коляном, но они уже не дрались, а пили водку. Меня тоже угостили, и как мы домой вернулись — я плохо помню.
Проснулся я от того, что меня обнимали, сопели в ухо. Я решил, что Джеки, пока не врубился, что Джекины руки подозрительно крупными стали, и тут меня нежно назвали Элечкой. Нам, оказывается, в пристройке постелили — мне на тахте, а Гаврюше на раскладном кресле. Зятëк ночью до сортира дополз, а обратно не смог и упал рядом. Пиздато проснуться с сушняком и чтобы рядом небритая рожа. Гаврюша, разобравшись, кого он лапает, подорвался так, что башкой чуть потолок не проломил.
— Проболтаешься — убью, — пообещал он, и я представил, как Элька будет ржать и всем подружкам рассказывать.
— Ты сам не растрепи, герой-любовник.
***
Джеки на кухне заботливо скакал вокруг меня:
— Борь, тебе творог или йогурт?
— И то, и другое, и пожрать как следует.
— Мы с Элей решили яйца-пашот приготовить, — сообщил Джеки, и тут ещё не проспавшийся Гаврюша взвился:
— Какого ещё Ашота? С хуя ли его яйца круче моих. Борь, они тут, по ходу, вчера неплохо развлеклись!
— А нечего было нажираться вчера, — с ходу отбрила Элька, и Джеки спросил удивлëнно:
— Ашот приедет? А где он спать будет?
— С Гавром!
— Не буду я с Ашотом спать! — возмутился Гаврюша. — Я сегодня и так с Борькой спал, теперь травма на всю жизнь.
Глаза Джеки стали как суповые миски. Словом, утро тоже было весёлым.
Джекина красотень с цветочками и камушками была в конце сада. Он сначала гордо назвал это колумбарием, отчего у ужинавшего бати тогда макароны из носа полезли. Но мне понравилось. В смысле не шоу с макаронами, а цветничок Джеки. У него так со вкусом всё сделано: там синенькие высокие, тут жëлтенькие пониже. На пенëчках горшки — там совсем лилипутики росли. В центре старый таз с водой в землю врыт, типа прудик, и хоть в нём и мухи плавали — всё равно красиво. Вокруг из цветов всякие грибочки и улиточки выглядывали.
Гавр ему помогал. Тату-мастера тоже немного люди искусства и в этом шарят, а я только косил вокруг.
— Офигеть как красиво, — искренне сказал я, и Джеки порадовался.
А я думал о том, как Джеки здорово любить на одеяле между всей этой красоты. А можно и под вишнями. Жаль, что не май, они бы пиздато нас лепестками осыпали. Бля… Пообщаешься с Джеки и начинаешь всякое такое думать. Мы здесь уже неделю, и мне в голову только и лезет романтишная хрень. Ещё немного, и предложение ему сделаю. Я кольцо купил на всякий случай. Не ну так… с зарплаты купил — Джеки же любит всякие блестяшки.
Гаврюша с сестрëнкой в лес ушли — там среди настоящих мухоморов калории сейчас, наверное, сгоняют. Пускай… А мы здесь будем.
