Болотные огни

Наутро столица северной То'Элин была взбудоражена слухами. Эфир звенел от наполнявших его эмоций — страха, гнева, возмущения — вращающихся вокруг имени отверженного художника. Прокуратор не вынес решения на его счёт, но не в его силах было остановить витавшее в воздухе желание совершить самосуд над выродком, которого по мнению большинства стоило убить до появления на свет. Самого Менеса никто не видел — он будто растворился и перестал существовать в поле восприятия. Однако общественный гнев нашёл выход, когда около одного из домов досуга появился его отец. Мо'Ран ке Шеддар, как обычно, искал клиентов на свои особые смеси, более дурманящие и менее безопасные, чем те, которые зажигали в стенах домов досуга, и токсичные выделения болотных грибов. Закон не преследовал его за это до того, как молодая Менера ке Канимаи не пристрастилась к смесям слишком сильно — настолько сильно, что утратила рассудок и, совершая ошибки одну за другой, не была отвергнута единогласным решением общества. Тогда Мо'Ран приютил её у себя, но скоро и его деяния привели к изгнанию — потакая слабости Менеры, он ускорил её кончину — желая всё больше и больше, в один из дней она отравилась безвозвратно. Но прежде — успела родить ему сына. Став отверженным, он перестал появляться на улицах города и сознательно оборвал связь с Кхалой, чтобы не слышать в свой адрес всеобщее порицание. Но спустя несколько циклов он вернулся, всё с теми же смесями, врачующими души, только теперь требовал в обмен на них ответные услуги. Жителям города это казалось отвратительным, но всё же некоторые неспособны были устоять перед искушением забыться в предлагаемом им дурмане. Его положение было зыбким, и, получив столь благодатный повод, городская стража схватила его и приволокла в прокуратуру без дополнительного приказа. Танашар узнал об этом не сразу — первую половину дня занял визит помощников прокураторов южной То'Элин и западной Лаци, прибывших опознать оставшиеся три портрета и подтвердить факт того, что изображённые на них тоже исчезли, причём последний из них пропал меньше двух лун назад. — Шиалу был смотрителем врат — уже давно в отставке. Очень старый. Совершенно безобидный... разве что иногда раздражал забывчивостью, заявлялся на пост, желая продолжать работать, — сообщила судящая Эсолаш, неверяще разглядывая один из портретов. — Ун-Шаратор очень далеко отсюда. Как такого старика вообще занесло в То'Элин? — Но ты уверена, что это он? — уточнил Танашар. — Ошибки быть не может. Уникальный рисунок на щитке и это украшение, — она провела когтём по асимметричной золотой накладке чуть выше надбровных дуг изображённого. — Он сделал его сам, когда был ребёнком, и гордо носил всю жизнь, — голос судящей задрожал. — Мы думали, что он просто тихо отошёл в общую память, а теперь... — Всё это очень странно. Все изображённые удивительно разные — каста, племя и возраст как будто не имеют значения для возможного похитителя. Шиалу — кхалай, которому было около тысячи, Инара — судящая моложе ста циклов, а эти двое — храмовники в расцвете лет, — Танашар перевёл взгляд на представителя южной То'Элин, столь же потрясённо созерцавшего портреты двух пропавших воинов, не отличавшихся благовоспитанностью и боевыми успехами, но всё же являвшихся полноправными жителями провинции. — Должна быть какая-то другая связь... — Эй, мудрейшие! — голос Мо'Рана прозвучал глухо и удалённо на фоне красочной беседы судящих, но всё же был услышан. Танашар не сразу узнал его и, сделав знак остальным ожидать его для продолжения дискуссии, пришёл в комнату задержаний. Отверженный сидел в стазис-камере, явно не единожды битый, прежде чем быть в неё помещённым, и смотрел на главу города с вызывающей насмешкой. — Эн таро Адун, прокуратор! Понимаю, ты занят важными делами, но всё же... на каком основании я сижу здесь последние три часа? — Ты? — Танашар был слишком удивлён, чтобы злиться на неучтивость. — Но я не отдавал приказа! — Да потому что ты — бесполезный бездарь, которого не слушают даже собственные помощники! В самом деле, я хотя бы души врачую, а ты только и можешь ходить и смотреть на нас сверху вниз! — Да как ты смеешь... — и без того неспокойная аура прокуратора покрылась всполохами гнева. — Мне нечего терять, кроме жизни и свободы, прокуратор, — Мо'Ран развёл руками. — Однако отчего-то жители города решили, что пора забрать у меня последнее. Так что же здесь происходит? — Твой сын, пусть и немой от рождения, последние дни постоянно присутствует в эфире в связи с не самыми приятными подозрениями. Очевидно, горожане решили, что ты отвечаешь за его поступки. — Прелестно, — Мо'Ран сощурил тусклые глаза. — Так передай им, что нас с этим выродком ничто не связывает, кроме кровного родства! — Раз уж ты здесь... может, ты знаешь, где можно найти его? Какое-нибудь тайное убежище, где он держит краски, бумагу и... трупы? — Судящий, зачем ты сотрясаешь эфир? Ты ведь можешь всё прочесть в моей памяти! — отверженный рассмеялся. Прокуратор заглянул в его разум, но тут же отпрянул от отвращения, ощутив едкий наркотический туман, от которого его собственные мысли начали путаться. Он нахмурился и брезгливо махнул рукой. — Вступать в контакт с твоим отравленным грибами разумом — это последнее, что я хотел бы сделать. Отвечай! Где живёт Менес? — Нет, ну ты точно бездарность. И как только Конклав... — череда оскорблений была прервана маломощным разрядом, ударившим с потолка. Оправившись, Мо'Ран посмотрел на прокуратора с нескрываемой ненавистью, и по мутному облаку его поверхностных мыслей пробежали воспоминания о дне, когда Танашар осудил его на изгнание. — Да я понятия не имею, где он и что он делает! В самом деле, неужели ты думаешь, что наше кровное родство как-то влияет на тот факт, что с ним невозможно общаться? К твоему сведению, я первый стоял за то, чтобы убить его до вылупления! Вы сохранили ему жизнь, а теперь сетуете, что не можете его контролировать! И какой же тогда в этом был смысл? — Достаточно! Ты отравляешь это место одним своим присутствием! — Танашар деактивировал сдерживающее поле. — Проваливай. — Благодарю тебя, о великодушнейший, — издевательски протянул отверженный и, поспешив воспользоваться предложением, вышел из камеры, немного прихрамывая. — И скажи своим подопечным, чтобы не лезли ко мне больше! А хотя... они же всё равно тебя не слушают! Когда Мо'Ран удалился из поля восприятия, Танашар вздрогнул, вспомнив о том, что представители соседних провинций всё ещё ожидают его в кабинете для продолжения совещания. — Кто это был? У него, кажется, половины вибрисс не хватает, — обеспокоенно отметила Эсолаш. — Местный врачеватель душ, — прокуратор брезгливо отмахнулся, стараясь позабыть неприятный диалог и вернуться к насущным проблемам. — Он же отец уродца, нарисовавшего эти картины. Он утверждает, что не знает, чем занимается его сын, а прочесть его разум, когда он так сильно пьян, просто невозможно. — Что он такое принимает, что не протрезвел за четыре часа? — Не знаю и знать не хочу, какую дрянь он собирает на болотах. Так или иначе, он утверждает, что не знает ничего о действиях своего сына. Но, кажется, я знаю, кого ещё можно допросить. *** — О, я спал слишком долго... — с грустью отметил Иратис, выглянув в видовое окно. Световой день почти закончился, и мысль о том, что ему предстояло провести ещё сутки почти без солнечного света, ввергала в уныние. — Я рада, что ты остался у меня. Сон среди этих невежд не идёт тебе на пользу. — Будем считать, что их общество — это моё ежедневное испытание. — Которое уже давно пора было прервать. — Шиинер! — Танашар резко возник посреди их диалога и вскоре появился в комнате. — Эн таро Адун, прокуратор, — судящая поднялась из кресла и поклонилась ему, вошедшему в её дом столь неожиданно. Иратис несколько секунд смотрел на него в сонном замешательстве, прежде чем вспомнил о том, что ему тоже следовало выразить почтение. — Поднимитесь оба. Шиинер, из всех жителей нашей провинции ты, кажется, единственная смогла найти с Менесом ке Канимаи общий язык. — Ты всё-таки думаешь, что он убийца, — разочарованно отметила судящая. — Пусть его восприятие ограничено, я уверена, он не делал тех ужасов, что ему приписывают. — У меня есть основание для его ареста, и теперь меня не оставят в покое, пока я не отдам приказ, так как ситуация выходит за границы моего влияния. Но я всё ещё хочу знать больше. Все эти «жертвы» ещё могут быть живы. — В любом случае мне неизвестно, где он живёт, когда не ночует в городе. На его рисунках много болот — но их пейзажи однообразны, и даже следопыт бы не разобрал, что это за места. Однако я знаю, как можно пригласить его на встречу. Только... он не к каждому пойдёт. Даже без истинной речи он понимает, что в городе сейчас небезопасно для него. — Если ты хочешь ему помочь — лучше придумай что-нибудь, — ответил Танашар раздражённо. — Прокуратор... позволь мне сказать, — подал голос Иратис и сделал шаг вперёд. Прокуратор задумчиво взглянул на него, анализируя настроение в его ауре. Юный судящий выглядел решительно, и это вселяло иррациональную надежду. — Менес явно питает ко мне некоторый интерес. Я мог бы... попытаться уговорить его показать мне свой дом. — Ты даже картину у него с трудом забрал, — Шиинер скептически хмыкнула. — Иратис, ты осознаёшь, что он — возможный убийца? — спросил Танашар, но в его поверхностных мыслях отчётливо проступило согласие. — Пусть он и отверженный, казнь невиновного — это позор для нашего общества, — продолжил Иратис, осмелев. — Я должен найти неопровержимые доказательства его вины... или невиновности. — Твои слова мудры. Но осознаёшь ли ты риск? — Как судящий я готов на всё ради справедливого суда. А как храмовник — я не боюсь смерти и всегда готов к бессмертию в Кхале. Шиинер тихо засмеялась. Танашар тоже не удержался и потеплел, хоть и почувствовал некоторое волнение. — Что ж, тогда попробуй. *** Обозначенное Шиинер место было редко посещаемой деревянной беседкой, являвшейся одним из немногочисленных почти заброшенных зданий, не претерпевших перестройки ещё с конца эпохи ксел-соти. Сваи и балки пережили тысячи циклов и из-за наросшего на них цветного мха почти терялись на фоне начинавшегося за ними леса. Покатая крыша была на удивление целой, до сих пор не прохудившись, и в отсутствии поблизости энергетических линий оставалась единственным, что спасало это место от холода. Назначение этого места мало кто помнил, но никто не торопился уносить с древнего настила разложенные там в определённом порядке камни. Иратис с вялым любопытством осмотрел три широких круга и опустился в центре самого маленького из них рядом с покрытой зелёными пятнами коррозии старой курительницей. Это место, пусть и когда-то являлось частью города, сейчас было заброшенным и уединённым, и юный судящий чувствовал себя неуютно оттого, что на несколько километров вокруг не ощущал ни одного сознания другого протосса. Однако для его миссии это было необходимо. Несколько раз ущипнув себя за правую косу, он заставил себя отбросить нервозность и достал из рукава вручённый Шиинер мешочек с травами. Судящая уверила его — при отсутствии телепатического восприятия, обоняние Менеса могло уловить знакомый запах на большом расстоянии, а этот запах он с детства ассоциировал с ней и теми немногими, кто не находил его существование отвратительным. Он высыпал часть смеси в курительницу и сосредоточился. Манипуляции со свободной энергией давались ему не намного лучше, чем игра в гул'зиил, из-за чего пока он смог создать хотя бы искру, чтобы подпалить курения, прошло больше получаса. — В самом деле, из чего здесь было делать храмовника, претор Наалих? Просто смешно, — подумал он, удручённо глядя на наконец начавшие тлеть сухие травы. Тонкая струйка дыма смешивалась с туманом, который сочетал в себе не менее крепкие запахи, и сложно было поверить в то, что Менес, где бы он ни был, способен её почувствовать. — Что я здесь делаю? — Иратис тоскливо опустил голову. Окружающий эфир был всё так же тих, отчего слабые вибрации примитивных организмов начинали казаться ярче. Их прозрачное полотно, иногда пересечённое линиями энергии, поднимавшейся из недр планеты, было прекрасно в своей медитативной хаотичности, но вслед за умиротворением в мысли юного судящего пришла и грусть. Пусть он ждал совсем недолго — но с самого первого мгновения это казалось бессмысленным. — Может, Са'Идрис прав, и я в самом деле никогда не стану чем-то большим, чем неудачный эксперимент? Небо понемногу начало темнеть, а туман сгущаться, и Иратис почти потерял надежду, но тут что-то коснулось его лица — точнее, щёлкнуло по надбровной дуге. Выйдя из оцепенения, он резко поднял голову — Менес сидел напротив него, и неизвестно, как долго он на самом деле ждал, пока на него обратят внимание — и не смог сдержать испуг, сперва отшатнувшись, а потом осознав, что перед ним именно тот, кого он ждал, а не неведомая неощутимая тень, явившаяся из пустоты. Отверженный художник держал в руках лист, на котором куском спрессованного торфа уже успел набросать контур фигуры. Бросив беглый взгляд на лицо Иратиса, он начал вносить в рисунок правки. — Великие боги, я... позабыл всё, что думал тебе сказать. Хотя о чём это я, — судящий невольно задержал взгляд на лице Менеса и только теперь, в медленно угасающем дневном свете, заметил на шее и небрежно убранных назад узах широкие ожоги. Гнев на несправедливость, которую пришлось пережить отверженному, снова наполнил его, но не дал никаких подсказок, потому Иратис просто продолжал сидеть перед ним, позволяя себя рисовать. Менес выглядел увлечённым и счастливым, и судящий не смог не вспомнить слова Шиинер о том, что у него не было причин скрывать свои чувства, даже имея такую возможность. — Ты просто хочешь, чтобы тебя поняли. Хотя бы как-нибудь. Но... как у тебя оказалась кровь Инары? Вдруг он ощутил, что ближайший эфир перестал быть тих. Взволнованные голоса зазвучали совсем неподалёку, и Иратис отчётливо уловил среди них единое намерение — отыскать и наказать убийцу. Многие из них были знакомыми, даже слишком знакомыми, и судящего снова передёрнуло от отвращения — молодые храмовники, с которыми он всю жизнь делил кров, жаждали расправы. — ...слышал, он бывает здесь. Устроим засаду. — ...пока ещё кого-нибудь не убил. — ...прокуратор бесполезен, он даже Мо'Рана сегодня отпустил, не допросив! Они были близко — достаточно близко, чтобы Менес почувствовал вибрацию от шагов и замер, обеспокоенно заглядывая за спину Иратиса. Убедившись, что они приближаются, художник быстро спрятал свои принадлежности и приготовился бежать, но судящий не мог допустить такого и схватил его за плечи, когда он уже было поднялся. — Как же вы не вовремя... — Иратис осмотрелся в поисках места, где можно было бы спрятаться, и его взгляд упал на крышу, загнутые края которой были достаточно вытянутыми, чтобы не дать увидеть то, что лежало сверху. Не раздумывая, он схватил Менеса покрепче и сосредоточился. Уловив нужную нить энергии, он оттолкнулся от досок и плавно взлетел на нужную высоту. Приземлился он неуклюже и успел здорово испугаться того, что сейчас рухнет и проломит крышу. Однако всё обошлось. Он усадил Менеса в неглубокую ложбину между изогнутых опор, составлявших каркас, и как можно более бережно вынудил его лечь, чтобы скрыться надёжнее, на что тот никак не выказал протеста. — Ты не можешь меня слышать, но я искренне надеюсь, что ты понимаешь, что тебе нельзя высовываться? Менес чуть поменял позу и замер окончательно, не сводя с судящего напуганного взгляда. Иратис немного замешкался, но вскоре спрыгнул, постаравшись отлевитировать от беседки подальше. На этот раз приземлиться безопасно и тихо не получилось — подобные упражнения утомляли его слишком быстро, поэтому он споткнулся, упал и выругался. Взбудораженная толпа молодых храмовников остановилась в паре десятков метров от беседки и притихла. — Нет, это точно не он, — сказал наконец один из них. — Да это же Ир! — объявил Фелемир, всегда умевший узнать своего неказистого близнеца. — Что он здесь делает? — Иратис узнал голос Занаир — всё же не только подростки явились сюда за расправой. — Что ты здесь делаешь, Ир? — Фелемир вышел вперёд и оказался рядом с братом, когда тот смог снова подняться на ноги. — До меня дошла информация, что Менес ке Канимаи бывает в этой беседке. Я караулил его и с тоски решил немного... потренироваться. — Неужели вспомнил о том, что ты всё-таки храмовник? — Скорее, подумал о том, что забыть столь полезное умение было бы глупо даже для судьи. — Ты не судья, а недоразумение, — раздражённо встряла Занаир. — Не понимаю, с чего вдруг недоразвитому близнецу выпало больше чести, чем будущему чемпиону? — Я имею полное право осудить тебя за непочтение, Занаир ке Саргас. — Вы только посмотрите, как он заговорил! Один раз пообщался с прокуратором, а теперь мнит о себе невесть что! Может, нам тебе ещё и поклониться? — Мне не нужны церемонии. Мне нужна справедливость. По праву, данному мне заветами Кхаса, я прочёл ваши мысли и намерения и вижу, что вы пришли сюда нарушить закон. И если вы сейчас же не развернётесь и не разойдётесь — я передам то, что узнал, всем, кто может слышать меня в Кхале, и непосредственно прокуратору Танашару! Большая часть присутствовавших храмовников, ощутив неожиданную силу его слов, учтиво поклонилась и, негромко высказав извинения, поспешила удалиться. Фелемир и ещё пятеро медлили, ожидая реакции Занаир, на поверхности сознания которой пёстрые всполохи ярости перемешались с удивлением. — Как бы ни хотелось мне отрицать это, но сейчас ты и правда похож на слугу закона. Делай то, что должен, судья, — коротко поклонившись, наставница воинов удалилась вместе с учениками. Фелемир задержался, и от него повеяло физически ощутимым разочарованием. — Я всё ещё считаю, что смерть — это единственный справедливый и наиболее милосердный исход для этого уродца, — сказал юный храмовник, обдав брата плохо читаемой смесью эмоций. — Это не тебе решать. — Скажи это тем, кого он убил, — Фелемир отвернулся и ушёл вслед за остальными. Иратис подождал несколько долгих минут, прежде чем их ауры в восприятии удалились достаточно, чтобы прочитать их было тяжело. Снова запрыгнув на крышу, он обнаружил несостоявшуюся жертву разъярённых храмовников в той же позе, в которой оставил. Поставив Менеса на землю, он кивнул в сторону болот. Менес взглянул на него, и в мерцании красных глаз читалось беспокойство. Иратис кивнул ещё раз, подкрепив посыл жестом руки. Опустив веки, отверженный медленно повернулся на месте и сделал пару неуверенных шагов. Тогда судящий взял его за руку. Менес снова остановился и повернулся к нему. В окружающей тишине под бледно-серой чешуёй ощущались почти неразличимые движения запертой в теле пси, и Иратис не мог отказать себе в попытке прочитать в них хоть что-нибудь — но тщетно. Продолжая держать его ладонь, он кивнул ещё раз и ещё раз, чтобы подтвердить, что Менес понял его правильно. И только тогда отверженный продолжил идти. В безмолвии, окружавшем их, были слышны многочисленные звуки болота, и Иратис невольно задумался о том, что для Менеса этот шум должен был значить намного больше, чем для него, привыкшего к пронизывающим пространство вибрациям телепатического эфира и многоголосию Кхалы. Запертый в клетке безмолвия, художник был лишён этого доступного каждому Перворождённому чувства и черпал информацию о внешнем мире из тех же источников, что и дикие звери. Вдруг Менес замер посреди зыбкого брода, уставившись на что-то, чего Иратис не мог увидеть из-за его спины. Жестом руки он приказал и ему остановиться — судящий подчинился, лишь наклонился вбок, чтобы попытаться рассмотреть предмет неожиданного интереса его безмолвного проводника. На сломанном стебле высокой травы сидел светящийся жук лу'ми. Беспокойное шевеление его усиков выдавало, что он уже успел испугаться, но отчего-то всё ещё не решался взлетать. Менес медленно протянул к нему руку, намереваясь ухватить, но в момент решающего броска насекомое успело взлететь, и скоро от него осталось видимым лишь пятнышко света в окружающем густом тумане. — Это было весьма неуклюже, — сказал Иратис сам себе и ментально потянулся к светлячку, не успевшему улететь далеко. Примитивная нервная система существа была похожа на чудесный в своей простоте механизм, к которому он легко подобрал ключ, загрузив иную траекторию полёта в нейроны. Судящий вытянул перед собой руку ладонью вверх, и скоро насекомое вылетело из тумана и приземлилось на кончики средних пальцев. Менес заворожённо наблюдал за тем, как оно без тени беспокойства перебирало лапками по голубой чешуе, словно это была кора его родного дерева. Он осторожно приблизился и снова поднял руку, желая поймать его, но Иратис перехватил его ладонь, когда та уже почти накрыла хрупкие крылья. — Похоже, никто не учил тебя ценить чужую свободу и жизнь, — судящий заглянул в ярко-красные глаза, пытаясь прочитать по выражению лица противоречивую смесь эмоций. — Никто, наверное, даже не пытался. Донести абстрактные понятия до такого, как ты, кажется невозможным... Но я могу попробовать. Он закрыл глаза и сосредоточился на белом шуме примитивных сознаний, населявших бескрайние болота То'Элин. Выделив из них ещё несколько лу'ми, он подчинил их нервные импульсы и приказал слететься к нему. Скоро вокруг островка, на который они поднялись, образовалось кольцо сине-зелёных огней, синхронно описывавших в воздухе хаотические спирали. Иратис позволил себе открыть глаза. Менес больше не пытался поймать ни одно насекомое. Он стоял, наблюдая за их танцем, переводя взгляд то на светляка, продолжавшего сидеть на ладони судящего, то на его лицо, сосредоточенное и умиротворённое. В его мимике читалась смесь восторга и растерянности. — Да, такое сложно нарисовать. Но можно запомнить, — Иратис взял его ладони в свои. Хоровод светлячков рассыпался, затем собрался в крошечный рой над их головами и опустился на их сомкнутые руки. Глаза Менеса прерывисто мигали от переизбытка эмоций. Юный художник пытался ухватить каждый миг этой красоты, боялся пошевелиться, не зная причин неожиданной покорности насекомых. Скоро Иратис отпустил контроль, и светляки один за другим неспешно разлетелись. Лишь один — тот, что первым приземлился на его руку — остался сидеть там, где соединялись их пальцы. На миг судящему показалось, что он услышал в вибрации энергии, пульсировавшей в теле Менеса, отголосок настоящей радости, но ощущение было слишком слабым, чтобы уловить в этом потоке отголосок его разума. — Я не хочу верить, что ты убийца, Менес ке Канимаи. Спустя четверть часа они дошли до дома, выстроенного на возвышении прямо посреди топей. Даже в тумане он выглядел достаточно большим для одного, тем более для отверженного, но никто не пытался отнять имущество, выстроенное им самим, да ещё и в столь неприглядном месте — если кто-то вообще знал о его существовании. Стены плавно переходили в холм, являвшийся началом целой гряды, уходившей в предгорья Раш-Таламин, и потому его вряд ли могли заметить те, кто приходил со стороны твёрдой земли, если не знали, где искать. Иратис с неудовольствием подумал о том, что сам слабо представлял дорогу обратно и совершенно не знал, как дать ориентировку прокуратору, чтобы привести сюда городскую стражу. Внутри дом выглядел столь же диким, сколь и снаружи. Часть внутреннего убранства находилась в идеальном порядке, часть же была хаотично разбросана. Ёмкости с травами, порошками, жидкостями неизвестного состава покрывали многочисленные полки из кривых досок, приколоченные к стенам. Посреди помещения лежала стопка самодельной бумаги и несколько кистей, у дальней стены был брошен матрас, около которого также были начатые наброски. Иратис никак не мог сосредоточиться на том, что видел. Эфир этого места сквозил холодом, и с каждым шагом судящий натыкался на отпечатки чьих-то чувств, почти истёршиеся, но каждый из них словно пронзал его иглой. Менес жестом пригласил его опуститься на матрас, а сам поднял с пола чистый лист. Иратис подошёл к потёртому ложу и в шаге от него боль, наполнявшая это место, пронзила его почти физически. Он заставил себя вслушаться в пугающие ощущения и утонул в затяжной агонии, принадлежавшей более чем десятку других сознаний, отпечатавшихся в каждой нити пси, проходившей через это место. Вскрикнув, он отшатнулся и упал, поскользнувшись на бумаге. — Во имя Кхаса, что же ты с ними сделал? — спросил он, хотя на самом деле менее всего желал знать ответ. Менес посмотрел на него удивлённо, и Иратис долго не мог подобрать жест, достаточно ярко выражавший протест. Судящий поспешил подняться и сделать ещё несколько шагов назад, отметив, что недоумение на лице отверженного стремительно сменялось непониманием и обидой. Явно не видевший причин для такой реакции, Менес подошёл к другой стене и, толкнув одну из балок, открыл потайную дверь. Иратис боролся с желанием немедленно убежать, так и не узнав, что находилось в той комнате. Долг велел ему остаться и довести дело до конца с целью предъявить прокуратору неопровержимые доказательства, и он повторял себе, что именно долг должен быть первичен против любых других чувств. За потайной дверью всё было иначе, чем в остальном доме. Помещение было обставлено так, что можно было подумать, что они находились в доме досуга — стены скрывали драпировки, своеобразно сочетавшиеся по цветам, на полу разбросаны подушки, где сидели нарядно одетые гости, застывшие в тех позах, которые придал им художник. Беглого взгляда хватило, чтобы узнать почти всех, кого Иратис видел на оставшихся в прокуратуре шестнадцати картинах. Эфир, словно запертый в стазисе в этих покоях, хранил множество голосов, в которых отчётливо слышалась мольба, как последнее, что могли позволить себе перед смертью скрытые здесь пленники. В центре одной из композиций он увидел Са'Инару, замершую с недоплетённой косой в безвольно опущенных руках, и его сердце пропустило удар. — Великие боги... — голова Иратиса закружилась. Он подошёл к телу Са'Инары и опустился на колени рядом. Всё внутри него протестовало, но он всё же заставил себя коснуться её руки и убедиться — жизнь давно покинула её и слабым утешением оставалось лишь то, что в ней, в отличие от тех, кто находился рядом в этом жутком плену, не осталось отпечатка мучительной смерти. Ужас и боль завязались в груди судящего узлами, заставив несколько алых нитей сорваться с глаз. Мысль о том, что его подруга не просто исчезла, но и возможно погибла, блуждала в нём, тревожила, но до этого момента не ощущалась как что-то, соотносящееся с реальностью, и от этого осознание утраты было болезненным вдвойне. Он не знал, сколько времени провёл так, сжимая её окоченевшие ладони в мучительном оцепенении, прежде чем его не вернул в реальность настойчивый шорох. Иратис словно успел окоченеть сам — с таким трудом он заставил себя повернуть голову в сторону звука. Менес сидел рядом и рисовал, столь спокойно и непринуждённо, словно происходящее было именно тем, чего он хотел от него с самого начала. Эмоции, вибрировавшие в судящем, перелились через край лавиной охватившего его гнева. — Да как ты смеешь! — закричал он, вновь позабыв о том, что Менес не мог слышать его и, увлечённый процессом, не заметил даже, что судящий смотрит на него. Тогда Иратис резко вырвал рисунок из его рук, и художник, очевидно теперь разглядев его гнев, в ужасе отпрянул и заслонил лицо руками. Это зрелище напомнило омерзительную картину несправедливости, увиденную в воспоминаниях Фелемира, и ярость юного судящего отступила. — Ты мог убить меня в любой момент. А сейчас я дал тебе повод, но ты просто испугался, — он взглянул на рисунок, на котором были изображены он и Са'Инара, и в контурах наброска ещё не появилось той жуткой статичной безжизненности. — Для тебя я и они совершенно не отличаемся. Тому, кто не знает, что такое смерть, нет смысла убивать. — Иратис снова взглянул на Менеса, сменившего позу на всё тот же извиняющийся поклон. Он выпустил рисунок из рук, позволив ему упасть перед лицом художника. — Прокуратор, ты должен это увидеть, — Иратис попытался связаться с Танашаром через Кхалу, но то ли аура этого места, то ли специально установленные пси-блокаторы, дополнительно скрывавшие жилище Менеса, не позволили этого сделать. Поднявшись на ноги, он ещё раз оглядел это жуткое место, задерживая взгляд на каждом мёртвом лице. Тряхнув головой, он решительно развернулся и пошёл прочь. Теперь у него была нужная информация и следовало передать её как можно скорее, пока личные чувства снова не начали брать верх над долгом. Менес догнал его у входной двери, схватил за плечи и развернул к себе, очевидно надеясь на какое-то объяснение. С его глаз срывались тонкие нити света, тело дрожало от переизбытка чувств. Ничего более он не предпринимал — лишь смотрел с болью и мольбой, от которых в судящем снова шевельнулось сострадание. — Я смог объяснить тебе, что существует красота, которую нельзя передать на рисунке. Но как же объяснить тебе разницу между живым и мёртвым? В приоткрытую дверь залетел лу'ми и опустился на его плечо. Иратис взял его в ладонь и подкинул в воздух. Насекомое начало свой хаотичный танец в воздухе. Судящий указал пальцем на него, затем на Менеса, затем на себя. Когда оно опустилось ему на ладонь, он указал на дверь, за которой остались покойники. — Ты ничего не почувствуешь, но... прости меня, — сказал Иратис и проломил острием когтя хитин, защищавший голову. Он поднёс уже мёртвое насекомое к лицу Менеса и подбросил. Трупик упал на сложенные на полу листья. Художник взял насекомое в руки, и на его лице мелькнула радость — светлячок наконец-то был в его пальцах и не пытался улететь. Ему, как и бездвижным трупам, можно было придать любую позу и рисовать в любом ракурсе без спешки. Иратис брезгливо сдвинул надбровные дуги. — В самом деле, на что я надеялся. Видимо, у тебя действительно нет души. Он вышел за порог, оставив Менеса наедине со смертью очередного живого существа, и попытался связаться с прокуратором снова. На этот раз, пусть и с всё ещё большим трудом, ему удалось дотянуться до него через Кхалу. — Иратис, ты долго не выходил на связь. И... я вижу, ты нашёл их всех. Прекрасная работа. Сейчас определю, в какой ты стороне, и вышлю отряд, не прерывай связь и никуда не уходи, так будет проще. — Повинуюсь, прокуратор, — Иратис повернулся лицом к жилищу отверженного, всё ещё чувствуя себя неуютно, будучи к нему спиной. — Должен отметить, я сильно сомневаюсь, что Менес — убийца. — Ты сомневаешься в его вине даже теперь, когда видел трупы в его доме? — Он не знает, что они мертвы. Он вообще не знает, что такое смерть! Тот, кто убил их, сделал это с полным осознанием того, что делал, и так, что они умирали жуткой медленной смертью — они продолжали быть живыми некоторое время, но единственный, кто мог их видеть, не знал об этом! Убийца знал, что Менес не выдаст его. — Какой умный маленький судья! Зря тебя считают бесполезным — за десятки циклов ты первый, кому удалось найти это место, — произнёс голос, которого Иратис услышать не ожидал. Не успел он обернуться, как чьи-то руки обхватили его шею и сильно сдавили артерию. Контакт с прокуратором тут же оборвался. Ему удалось вывернуться и оттолкнуть нападавшего довольно быстро. Обернувшись наконец, судящий увидел Мо'Рана. — Ты... так это всё это время... был ты? — машинально проведя ладонью по шее, Иратис обнаружил свежий след от укола и тут же почувствовал разливающуюся по телу слабость. — Лучше не пытайся сбежать, — продолжил Мо'Ран с ледяным равнодушием. — Будет прискорбно, если тебя парализует посреди болота и ты испачкаешься. — О нет, — по ногам Иратиса пробежала судорога. Он попытался сделать шаг назад, но вместо этого упал и потерял над ними контроль окончательно. — Нет-нет-нет. Нет! — руки также отказались поднимать его, зато это сделал Мо'Ран, излучая самодовольство. — Так-то лучше! Ты так нравишься моему сыну, что я просто не могу не сделать ему ещё один подарок. — Зачем? Зачем ты это делаешь? — безвольно уронив голову, Иратис пытался сфокусировать хотя бы взгляд, но даже мышцы глаз и век перестали ему подчиняться. Его ум оставался ясен, но ни один импульс больше не выходил за пределы мозга. В поле его восприятия осталось лишь сознание убийцы — настоящего убийцы, на которого ни разу не упало подозрение, и судящий попытался прочитать его, прежде чем яд окончательно разорвал его связь с внешним миром. — Отличный вопрос. Подумай над ним, пока будешь умирать. *** Менес сидел на полу, неотрывно глядя на лу'ми, остававшегося неподвижным слишком долго. Насекомое больше не пыталось убежать или улететь, а свечение, исходившее от его брюшка, угасло. Ничего не изменилось после того, как он несколько раз подвинул его и подбросил в воздух — от ударов об пол лишь надломился хитин, защищавший крылья. Менес взял обрывок бумаги и нарисовал его. Ещё раз. И ещё раз. Но это не изменило ничего. Светлячок оставался столь же неподвижен, как и тела, сидевшие в его потайной спальне. И столь же неподвижны были все его изображения. Его внимание отвлёк резкий звук открывшейся двери. В дом вошёл отец, в руках его было тело судящего. Менес вздрогнул и внимательно проводил его глазами, когда он пронёс его к матрасу в глубине комнаты, на который сам Иратис отказался сесть. Не церемонясь Мо'Ран несколько раз попытался усадить его, но скоро махнул рукой, бросив тело полулежать в неестественной позе. Дождавшись, пока отец уйдёт, Менес подошёл ближе и коснулся его лица. Оно оставалось неподвижным. Он взял одну из его кос и погладил по всей длине. После одного из прикосновений глаза Иратиса коротко мигнули и снова погасли. Менес сжал его узы сильнее, и жёлтый свет снова вернулся в его глаза на пару мгновений. Он отстранился, изучая взглядом тело, застывшее в неудобной, неестественной на вид позе, и ни на миг у него не возникло желания нарисовать его. Он поднял его и после нескольких неудачных попыток смог посадить перед собой, но что-то в нём продолжало отталкивать, словно, оказавшись наконец в его безраздельной власти, Иратис неожиданно утратил то, что Менес так хотел запечатлеть на бумаге. Он долго сидел перед ним в надежде уловить малейшее движение, но минуты шли и не происходило ничего. Устав от бессмысленного ожидания, Менес перевёл взгляд на разбросанные на полу листы, поверх которых всё ещё лежал трупик насекомого. Он взял его и положил в раскрытую ладонь Иратиса, после приподнял её на уровень его лица, но это всё равно не было и близко похоже на то, какой он запомнил картину. Отстранившись снова, он отпустил руку судящего, и влекомое гравитацией тело упало лицом вперёд. Менес поймал его за плечи, но голова оставалась опущенной. Тогда он взял его голову, и подтянул к своему лицу, и только теперь почувствовал кончиками пальцев движение энергии, остававшейся в нём. Он снова посмотрел на лу'ми и вспомнил свет, который угас в нём пусть быстро, но не сразу. Он вспомнил кровь, прекратившую светиться однажды и навсегда и не ожившую даже при соприкосновении с кхайдарином. Несколько минут он растерянно озирался, но ответ на основе увиденного неумолимо сложился в его разуме. И существовал лишь один способ это исправить. Он взял Иратиса на руки и выбежал из дома, направившись знакомой тропой в сторону столицы То'Элин.