Гиблое дело

В узком коридоре повис тяжелый запах смол и табака. Рядом, на подоконнике караулила пост банка из-под кофе, переполненная еще тлеющими бычками. Рядом с ней и остановилась Нако, опираясь спиной на тяжелый, из искусственного камня подоконник. Единственное место на всем этаже из которого она спокойно могла наблюдать за происходящим с другой стороны офисного пространства. Среди стеклянных стен и гипсокартонных перекрытий отдельных кабинок-офисов разыгралась настоящая драма. Нако поправила лангет на ноге. Ей все же пришлось посетить врача. Боль в голеностопном суставе доводила женщину до отчаянья. Рентген показал растяжение и небольшой разрыв связки, но, в целом, ситуация опасений не вызывала. Если бы Нако провела несколько недель в постели, стараясь не нагружать больную конечность. Сделать этого она не могла, так что было решено установить лангет. Пластиковый панцирь, величиной со всю ногу, напоминал часть средневекового доспеха, за тем лишь исключением, что весил мало, не скрипел и помогал ей передвигаться. Подпружиненная пятка с мягкими вставками помогала при ходьбе, перенаправляя нагрузку с больного сустава на усиленные боковые пластины лангета. Нога разболелась снова. Вот только Нако знала истинную причину боли — чувство вины. Она выполнила законные требования и связалась с ведущим дело о краже следователем. Ей тут же выписали горы благодарностей, но осторожно попросили об еще одной услуге. Нако лично позвонила Куренай и вызвала в участок. Словно у них нашлись новые обстоятельства в расследовании смерти Асумы. Разумеется, ничего нового сообщить она не могла, но Куренай могла сообщить много нового. Нако не ожидала, что женщина привезет с собой дочь. Забрать ее из соседского дома для органов опеки было бы проще. Но Куренай решила не расставаться с ребенком. И теперь, спрятавшись за нагромождением стекла и гипсокартона, Нако следила за тем, как полиция и органы опеки тщетно пытались разделить мать и дитя. Нужно признать, Юхи Куренай разыграла непревзойденный спектакль. Она кричала, срывая голос в тошнотворных хрипах, осыпала головы полицейских проклятиями, закатывала глаза, собираясь упасть в обморок. Она до ужаса перепугала собственную дочь и, когда стражам порядка удалось-таки оттащить ревущую озлобленную женщину от ребенка и сковать ее не знающие покоя руки наручниками, как по заказу подняла вой Мираи. Нако закатила глаза и, чего никогда не позволяла по отношению к своим упрямым волосам, запустила в прическу руки. В висках пульсировала боль, отражаясь от костей черепа барабанными перезвонами. Мираи выла, как может выть только брошенный на произвол судьбы ребенок, совершенно не понимая, что происходит вокруг и почему ее маму увели чужие люди. Социальный работник из органов опеки, специально затем сюда и вызванная. Невысокая женщина с пышными формами, улыбчивым лицом, холодной сталью глаз и толстыми канатами кос, свисающих до колен по обе стороны ее аккуратной головки суетилась вокруг девочки, колдовала, ворковала, но Мираи не замечала ее. Нако хотелось взвыть вместе с девочкой. Она понимала, что совершила ужасную ошибку позволив Учиха Итачи управлять ситуацией. Прояви она настойчивость, Мираи осталась бы с матерью и не переживала столь отвратительные секунды. Ей казалось, что старик Хирузен, где бы теперь не находился его дух, неодобрительно смотрит на нее и укоризненно покачивает головой. Мол, не того я ожидал от тебя Нако. Совсем не того. Мираи Сарутоби продолжала кричать, будто из ее нежных, детских внутренностей вырывали сочную мякоть. Нако же чувствовала, что звереет. Она никому не позволит обходиться подобным образом с внучкой ее наставника. Хирузен продолжал укоризненно качать головой и грозить пальцем: «Подвела ты меня, Нако. Подвела». Нако, опираясь на зонт для большей устойчивости, грозно шагнула вперед. Ей следовало подумать об этом заранее, найти для Мираи патронатную семью или заняться этим самой. Шисуи, как самый лучший капитан, заметив, какой изможденной и обессиленной она стала, велел немедленно отправиться домой и отдохнуть. Но Нако все еще была в участке и решала взять на себя самую большую ответственность — заботу о ребенке. Двери лифта, в противоположном конце этажа растворились, когда Нако была на полпути к цели. Из кабины лифта, точно из пасти доисторического чудища, появился он — кошмар ее ночей и дней — Учиха Итачи. Нако так и застыла на месте. Она не верила, что человек лишенный всего человеческого проявит интерес к судьбе ребенка, но Итачи был здесь. Нако и прежде ощущала свое родство с рыцарем в сверкающих латах, а теперь и вовсе собиралась вступить в борьбу с деспотом. Но не доисторическим чудищем в лице лифта, а прикончить «принцессу», которое это чудище, не сумев переварить, изрыгнуло на ни в чем не повинных людей. Женщина из социальной службы, с длинными тугими косами по обе стороны от головы и внушительным бюстом, тоже заметила Учиха Итачи и направилась к нему. Только лицо ее выражало настоящую искреннюю радость и облегчение. Чего Нако даже в страшном сне не могла себе представить, так это того, что женщина рискнет прикоснуться к консультанту полиции, тем более крепко обнять, обвив руки вокруг шеи мужчины. При этом груди ее подпрыгнули, как пара мячей для пинг-понга. Итачи тоже обнял ее в ответ, погладил по плечу, таким жестом, каким обычно смахивают прилипчивый мусор. — Как хорошо, что ты здесь, — Нако плохо слышала голос социального работника, он срывался в визг или тонул в угрожающем шёпоте. — Я без сил… Ничего не могу поделать… Помоги… Если бы рядом стоял Киба, Нако с огромным удовольствием поспорила бы с ним относительно дальнейших слов консультанта. И, черт возьми, она готова была поклясться, что точно знает каждое слово бесчувственного Итачи-сана. Очевидно, консультант старательно прятал множество талантов. Или же пытался всякий раз сбить Нако с толку. Потому что, проигнорировав молящий серо-стальной взгляд социального работника, шагнул к девочке. Это движение было таким эффектным и неожиданным, что не только Нако застыла, разинув рот, но и девочка умолкла, рассматривая движущегося к ней мужчину. Он передвигал ногами бесшумно, мягко, плавно, будто кот подкрадывающийся к загнанной в угол жертве. Грациозно, тягуче, перетекая с места на место. Мираи шмыгнула носом, утерла его рукавом пестрой курточки, всхлипнула, шмыгнула носом снова. Итачи-сан остановился рядом с ней. Голова Мираи едва доходила ему до колен и мужчина присел на корточки, чтобы видеть заплаканные красные глаза ребенка. — Почему ты плачешь? — одна его рука легла девочке на плечо, вторая, совсем недолго, рылась в кармане растянутого пуловера и выудила большой леденец на палочке. Все дети неравнодушны к сладкому, но Мираи держала марку и не притронулась к угощению. Но говорить начала. Нако почти не слышала слов девочки, они тонули в детской безысходности и всхлипах. Мираи говорила о том, что папа ушел, что маме сделали больно, что ей страшно и обидно. Итачи слушал внимательно и Нако поняла, чему у него получилось говорить с девочкой. Он не пытался навязать ей какой-то образ мысли и позиции, он не указывал и не требовал от нее подчинения, как органы опеки. Он интересовался именно ею. Мираи продолжала говорить. С каждым словом девочка чуть-чуть приближалась к нему. Итачи аккуратными движениями рук, чтобы не спугнуть ребенка, убирал волосы прилипшие к влажным глазам, поправил курточку, взял в пальцы маленькую детскую ручку с обкусанными ногтями. Очевидно девочка сказала что-то особо обидное, потому что социальный работник тут же оживилась, ринулась к ней. — Мираи, детка… Учиха Итачи одарил ее таким взглядом, что язык одеревенел даже у Нако. Впрочем, язык ей сейчас не требовался. Нако не могла оторвать глаз от этой, по всем правилам, дикой картины. Она настолько резонировала с нормами морали, что мозги Курасавы закипали. Это то же самое, как узнать, что защищаясь от маньяка и убив его вы попадете в Ад, а маньяк, чудесным образом, обретет личину мученика и перед его бессмертным убогим духом растворятся врата Рая. А потом Итачи-сан заговорил, тем голосом, от которого у Нако, точно битые стекла, рассыпались внутренности. От которого она цепенела, холодела и дрожала в первобытном ужасе. Тем голосом, который не сулил ничего хорошего. — Твой отец умер, Мираи. — изрек он на весь этаж и этот оглушительный рак заставил каждого невольного свидетеля обернуться. Выглянули из своих коробок-офисов полицейские, нервно улыбнулась социальный работник, отвечая их взглядам. — В этом нет твоей вины. Так бывает: плохие люди убивают других людей. Девочка смотрела ему в глаза, сжимая обеими крошечными ручками леденец. На вид, конфета весила почти столько же, как и Мираи. Девочку качнуло в бок, потом прямо и чуть вперед. А после она аккуратно ткнулась носом прямо в шею Итачи-сана и зарыдала, как рыдает самый несчастный ребенок на свете. Сердце Нако сжалось. Она только сейчас поняла, что скрывалось за могильным фаянсом лица Куренай и какие муки перенесла ее дочь. Выяснила, что с Мираи их связывает много большее, чем Хирузен. Когда отец бросил их, Нако была слишком мала, чтобы понимать, что происходит вокруг. Но мать однозначно решила, что это вина Нако. Она не чуралась напоминать дочери о вине всегда, даже когда Нако старалась помогать ей. Это из-за тебя ушел отец. Если бы не ты… За долгие годы своей жизни Курасава научилась абстрагироваться от обвинений матери. Даже научилась ценить уничтоженное внезапной беременностью женское счастье. Но Учиха Итачи все рушил. Он говорил Мираи Сарутоби слова, которые никогда не слышала Нако и то, что хотела услышать. Особенно от собственной матери. Она тоже хотела уткнуться в плечо и позволить слезам делать свое мокрое дело за все обиды, которые она проглотила, за всю боль, что досталась ее матери. — Но перед смертью, — продолжал звенеть льдом голос Учиха Итачи, — твой отец совершил плохой поступок. Он украл важные для другого человека вещи, а твоя мама хотела воспользоваться этими вещами, а не вернуть владельцу. Полиция спросит ее: почему? Если твоя мама ни о чем не знала — вы встретитесь очень скоро. — А если знала? — пискнула Мираи, разрываясь между желанием заглянуть в глаза мужчине и спрятать глаза. Итачи поймал ее крохотную головку в ладони и заглянул в глаза. — Ты не останешься одна. Девочка подняла на него влажные, окаймленные трепещущими ресницами испуганные глаза. Но что-то в его взгляде успокоило девочку и когда мужчина протянул ей руку и предложил пойти с ним, Мираи охотно согласилась и вплела свои маленькие пальцы в его ладонь. Нако, как заколдованная, смотрела на эту процессию. На светящееся улыбкой лицо соцработника, на молитвенно сложенные руки, на леденец на палочке, мерно покачивающийся в детском кулачке. И будто мир замолк, не позволяя малейшему шуму нарушить идиллию. Молчала и Курасава, но очнулась, как только консультант и девочка скрылись в лифте, а двери за ними закрылись. Тяжелый ящик поплыл в вертикальном пространстве, а Нако, точно вынырнула из вязкого желе. С трудом опираясь на больную ногу, она ринулась к социальному работнику. Женщина и не думала проследить за дальнейшей судьбой девочки, игнорировала свои обязанности. Позволила чудовищу завладеть хрупким телом ребенка! Нако набросилась на соцработника, точно коршун. — Какого черта?! Что все это значит?! По какому праву вы позволяете этому человеку вмешиваться в жизнь ребенка?! Он даже не полицейский! Вы не имеете права! — Офицер Курасава, — на лице социального работника мелькнула сочувственная улыбка. Нако стиснула зубы, отчаянно борясь с желанием вцепиться ногтями в это лицо. — Вы, правда, считаете, что патронатная семья для девочки лучше? Разумеется она считала. Более того, любое место пребывания Мираи Сарутоби безопаснее, чем рядом с Учиха Итачи. В глазах Нако он был чудовищем: пытал и убивал людей! И, отдавая ему ребенка, они позволяли скормить ее чудовищу намного худшему. — Да! Патронатные семьи на то и существуют. — Но это не всегда полезно для морального здоровья ребенка, — соцработник переплела пальцы и сочувственно посмотрела на Нако. — мы давно сотрудничаем с семьей Учиха и фондом «Белый лотос». От упоминания последнего Нако заметно передернуло. Соцработник пожевала губы, что-то раздумывая, а потом добавила, уже примирительным тоном. — Учиха Микото обеспечит девочку всем необходимым. Поверьте, когда ее мать отпустит полиция, Мираи не захочет возвращаться в дом, где жила раньше. Разумеется! К тому времени чертово семейство промоет девочке мозги и превратит в зомби, готовое на все, чтобы выгородить семью Учиха! Вслух Нако ничего не сказала, но от того, как искривилось ее лицо, соцработник сама все поняла. — Если вы так волнуетесь, офицер Курасава, то можете навестить ее. Я знаю, Микото-сан не откажет вам в возможности контролировать судьбу девочки. Тем более, что она так дорога вам. Не откажет в возможности? Нако чувствовала, как от каждого слова соцработника внутри вскипает гнев. Она еще покажет, кто здесь главный. И если семья Учиха решила, что в праве вмешиваться кругом и всюду, пора напомнить, что не все в мире происходит так, как хотят они! *** Вечер выдался промозглым. На покрытую коркой льда землю снова обрушился дождь. Пока не сильный, но кто знал, что случиться через час. Машины в дорожном потоке еле плелись, сталкивались и бились на перекрестках, если не успевали затормозить вовремя. Дорожное полотно превратилось в каток. Нако оглядывалась по сторонам, напряженно вытягивая шею. В салоне такси женщина не могла чувствовать себя в безопасности, даже пристегнув ремни. Истошные губки клаксонов заставляли ее все время вздрагивать, ожидая удара. Но до загородного коттеджного поселка Курасава добралась без приключений. Оплатив по счетчику и дождавшись, когда такси скроется из вида, Нако выбралась из-под раскидистой кроны неровной сосны, отчасти укрывавшей ее от дождя и направилась в сторону презентабельного трехэтажного особнячка. Отделан он был розовым мрамором и известняком теплого молочного оттенка и не отличался кричащей отделкой от соседских построек. Летом утопающий в зелени огромных деревьев и цветении разбросанных вокруг всего особняка клумб с розами. Аристократический консерватизм. Позволить себе столь комфортабельные условия могла не всякая вдова простого капитана полиции, даже если ее младший сын преуспевающий адвокат. Для этого нужно быть Учиха Микото. И именно к ней собралась Нако. По словам Кибы, шпионский датчик которого продолжал посылать на его компьютер маршрут «Tesla» Учиха Саске, оба брата сейчас находились на другом конце города и у Нако имелось несколько минут, чтобы проверить Сарутоби Мираи и отношение к ней. О достатке семьи Учиха кричал не только дом в элитном районе, но и гараж на десяток машин. Нако смогла заглянуть в маленькое окошко гаража, пока проходила от ворот к двери дома. Гараж наполовину пустовал. Возможно, прежде машин было больше, Сейчас же ассортимент ограничивался брутальным внедорожником, крошечным с вычурным внешним дизайном электрическим автомобилем, очевидно принадлежащим женщине. И Нако была готова поклясться, хотя не могла сказать с точной уверенностью, что крышу дома устилают солнечные батареи. Хозяйка дома, как и многие богатые люди, подхватила моду на охрану окружающей среды. Увидела Нако и «Астон Мартин». Зеркало уже починили и от ужасной царапины не осталось и следа, но в том, что эта была та же машина, Нако была уверена. Она позвонила в дверь и несколько тревожных секунд вслушивалась в звуки по другую сторону. Но ничего не услышала. Замок щелкнул и двери особняка растворились, так же бесшумно, как и подошел открывший их человек. Нако, грешным делом, решила, что у Учиха Микото есть дворецкий — специальный человек для отпирания дверей, но перед ней предстала сама хозяйка особняка. Перед Нако стояла уже не молодая, но очень красивая женщина. В чертах ее белоснежного лица угадывались признаки «породы», подчеркивая аристократичность ее происхождения. Это же лицо она видела у обоих братьев Учиха, взявших, очевидно, все самое лучшее от обоих родителей. Судя по всему, в отца они пошли ростом, потому что Микото Учиха была женщиной хрупкой и миниатюрной, настолько, что ее голова едва доставала до подбородка Нако. Черные, гладкие словно шелк волосы идеальными прядями ниспадали на спину женщину. — Чем могу помочь? — хозяйка дома приветливо улыбнулась, сплетая длинные тонкие пальцы в замок на животе. — Офицер Курасава, седьмой участок, — Нако достала удостоверение спешно пытаясь придумать правдоподобную версию для причины ее появления. Учиха Микото, даже не взглянув на документы, почтительно отступила в сторону. — Я знаю кто вы, офицер Курасава. И почему вы здесь. Проходите в дом. Нако опешила. Она полагала, что о ее планах не знает никто, а сама угодила в ловушку. Впрочем, отступать было поздно и женщина вошла в двери, следуя за приветливо улыбающейся хозяйкой дома. — Я приготовлю чай, — оповестила о своих планах Микото, останавливаясь в большой гостиной. Ее черные глаза, такие же прыткие и цепкие, как глаза Саске, впились в лицо Нако. — И мы поговорим. Она не ждала ответа, направилась в сторону кухни, из которой доносился приятный аромат. Нако осталась одна, посреди большой залы, в окружении дорогой, явно сделанной на заказ мебели. Позади резной, в классическом стиле, спинки дивана высился огромный, во всю стену камин. Каминная полка — идеальное место для семейного архива, и Учиха Микото тоже знала это. На мраморной столешнице рядами выстроились заполненные моментами жизни фоторамки. Все они, большие и маленькие, несли в себе частицу истории семьи Учиха. Нако впервые увидела Учиха Фугаку, их свадебная фотография занимала центрально место в композиции фотохроники. Коренастый мужчина с суровым лицом, выдающимся подбородком и упрямым ртом, а взгляд темно-серых глаз ложился, даже с фотографии, как бетонная плита. Этот же взгляд унаследовал его старший сын. Уже в детстве Учиха Итачи смотрел на мир так, что мороз бежал по коже. С годами этот эффект только усилился. Во всем остальном Итачи-сан был довольно милым и симпатичным ребенком, потом превратившись в статного подростка и взрослого весьма привлекательного мужчину. Бороду, судя по всему, носил он недавно, поскольку ни на одной фотографии не красовался повышенной растительностью на лице. Да и фотографий было не так чтобы много. Несколько семейных фотографий, когда оба брата Учиха были еще детьми, с гордым отцом и счастливой матерью. Потом же, когда Саске исполнилось лет девять — десять, Учиха Итачи пропал из семейной хроники. Правда появился позже и этот момент жизни Микото отделила свадебной фотографией. Больше полных семейных снимков не было. Если Микото позировала на фото в обществе своих сыновей, то обязательно без мужа и наоборот. — Как любая мать, я хотела только одного: счастья своим детям. Микото появилась позади Нако неожиданно тихо. Руки она держала сложенными под грудью, глаза неотрывно впивались в старые снимки, точно в них сосредоточился весь смысл ее жизни. Голос полнился болью утраты. Маленький журнальный столик возле дивана сервировали на две персоны. От чашек с чаем клубился маленькими облачками пар. Аромат трав, точно дурман наполнял гостиную. — Я полагала, — продолжила тем временем Микото, — что поступаю правильно, позволяя мужу ковать из сыновей то, что желал видеть он. Я ошиблась и чуть не потеряла обоих. — она протянула руку вперед, скользнула пальцами по стеклу рамки. С фотографии смотрели оба брата Учиха. Саске в форме выпускника университета демонстрировал в камеру диплом. Итачи-сан… Что же, его манера одеваться даже на официальные мероприятия спуска не делала. Лохматые волосы, данго в руках. Но ей казалось, что там, рядом с братом, Саске был по-настоящему счастлив. — Теперь я могу видеть их обоих. Она опустила руки и слишком поспешно, как показалось Нако, отвела взгляд в сторону. Цветные и черно-белые обрывки прошлого будоражили старые раны. Тем временем хозяйка особняка короткими шагами добралась до дивана и присела на край, приглашая Нако последовать ее примеру. Нако никогда не отличалась хорошими манерами. Она росла в простых, даже слишком, условиях. Что и говорить, даже кухни в ее квартире не было. Она пила чай сидя на подоконнике не заботясь о том куда летят крошки. Микото источала утонченный аристократический шик, мериться с которым не стоило. Курасава присела на краешек кресла, взяла чашку. Она не видела прислуги в этом доме, вообще никого, кроме хозяйки. Даже девочки. — Так, зачем вы пришли, офицер Курасава? Все из-за той девочки? Разумеется все из-за Мираи Сарутоби. Нако хотела удостовериться, что девочка ни в чем не нуждается, а если бы заметила хоть крошечный недостаток, тут же связалась с социальной службой. Нако твердо уверовала, что Мираи будет лучше и безопаснее где угодно, только вдали от семьи Учиха. Но сказать этого вслух не могла, так что приходилось импровизировать. — Да, именно из-за нее я здесь. Микото-сан сделала быстрый, совсем не женственный глоток, громко причмокивая губами и отставила чашку в сторону. — Если у вас есть вопросы, давайте проясним. Я была готова, — ее тонкая рука нырнула между подушками дивана и извлекла на свет точно такую же папку, с эмблемой фонда «Белого Лотоса», что Учиха Итачи передал ей. — Когда я узнала, что Саске старается минимизировать влияние нашей семьи и фонда на судьбу Юки Танаки, я была возмущена. Но он же адвокат и защищает интересы семьи… Так что мы решили с Итачи, что он передаст вам документы. Вы их получили? — Д-да, — запнулась Нако. Женщина не ожидала, что разговор потечет в это русло. — И полностью изучила. — Хорошо, — Учиха Микото деловито качнула головой, нацепила на аккуратный носик стильные очки и раскрыла папку. — Тогда вы знаете, что фонд выполнил все свои обязательства и больше Юки Танака с нами не связывалась. Если бы ей потребовалась помощь, я оказала бы ее, как и в прошлый раз. — Вы?! — недоуменно переспросила Курасава. Микото-сан взглянула на нее поверх очков. Пару секунд о чем-то размышляла, потом сняла очки и положила папку на стол, раскрытой, так что Нако могли видеть лицо погибшей девушки. — Я поняла, — хозяйка особняка снова глотнула чая. — Вы проверили документы фонда и, разумеется, потому что имя моего сына стоит указано в качестве директора, решили, что и фондом управляет он. Это не так. Фонд, — как и вся иная деятельность семьи Ямамото, — принадлежит мне. И я никогда не стала бы принуждать собственного сына заниматься тем, что ему претит. Единственное, почему его имя указано в документах — проклятое правило наследования! Мой прадед, отвратительный сукин сын, женоненавистник и ханжа, не относился к женщинам иначе, как к вещи. Он убил собственную мать за то, что она подала ему на завтрак не тот сорт сыра! К несчастью, в установленных правилах изменить ничего нельзя. Нам пришлось пойти на аферу, чтобы фонд оставался в семье. Денег он приносит не то, чтобы много, но те что есть — идут на поддержку государственных организаций. Нако, ошарашенная не самыми светскими выражениями Микото-сан и подробностями семейных взаимоотношений даже не нашлась что сказать. Микото-сан улыбнулась. Женщину нисколько не заботило, какое впечатление она производит. Микото-сан слишком самодостаточна, чтобы обращать внимание на чужое мнение. — Как Юки Танака обратилась к вам? — этот вопрос не имел существенного значения, но Нако хотела понять все тонкости связанные с погибшей и фондом, вставшей ей точно кость поперек горла. — О, не ко мне, — махнула Микото-сан рукой. — Она обратилась к Итачи. Люди часто обращаются к нему. Он работает с полицией, но полицейским не является — это особое положение, понимаете, офицер? Люди считают, что он может найти выход из той ситуации, где закон оказывается бессилен. «Убить кого-нибудь или спрятать тело», — ненароком подумала Нако. — Значит, закон не мог помочь Юки? Микото-сан снисходительно улыбнулась, как улыбаются мудрые всеведущие знахарки нерадивому юнцу и сложила руки на груди. Но сказать ничего не успела. Топот маленьких ног сотряс лестницу. Вниз по ней, с грохотом и смехом, слетела пара девочек. Одна миниатюрная и хрупкая, с длинной копной гладких смоляных волос, очень похожая на Микото-сан. Красное платье девочки сочеталось с бантом в волосах и оправой стильных очков. Эта девочка всем своим видом выдавала породу Учиха: тонкие черты лица, аккуратный нос, тяжелый взгляд. А вот вторая, в бледно-розовом платье и лаковых балетках, Курасаве хорошо знакома. Сарутоби Мираи, наряженная как принцесса и совершенно счастливая, слетела вслед за первой девочкой. Они были одного возраста и, судя по всему, успели довольно хорошо сдружиться. От устроенной утром истерики не осталось и следа. Мираи и не помнила наверное, что ее маму задержала полиция. Нако так и застыла, во все глаза рассматривая девочку, которую с трудом узнала. — Бабушка! — взвизгнула ярко-красная девчушка, бросаясь на руки Микото-сан. — Что, рыбка моя? — все внимание Микото сосредоточилось на девочке. Мираи остановилась рядом, не чувствуя за собой права на вольности в отношении женщины. — Мы проголодались. Когда будем кушать? — Скоро, милая. Вот только папа приедет и сядем за стол, — Микото-сан тепло улыбнулась, совсем не так, как мать улыбалась Нако. От пышущей от них любви Нако сделалось не по себе. А еще она поймала себя на мысли, что старается угадать, кто же отец девочки. — А пока сбегайте на кухню. Проверь, не выключилась ли духовка. Маленькая явно Учиха сползла с колен бабушки и, ухватив Мираи за руку, потянула в соседнюю комнату. Снова поднялся визг и писк и теперь дом Микото-сан не казался тихим и пустым. Должно быть не одну сотню тысяч йен потратили на звукоизоляцию стен и потолков. Микото проводила девочек самым добродушным взглядом. — Сарада моя внучка, но нам редко удается побыть вместе. Ее мать развернула против нас настоящую войну, — поделилась с сочувствием и жалостью Микото. Нако взглянула на часы. Ей давно пора убираться, если она не хочет получить очередной виток войны с Учиха Саске. К несчастью, она не успела ретироваться. Как по заказу входная дверь растворилась и прихожая наполнилась стуком обуви по паркетному полу. А потом, спустя один удар сердца, коснулся уха и голос Учиха Саске. — Ты уверен, что хочешь именно этого? — ответа она не слышала. Да и вообще казалось, что Саске говорит сам с собой. — Почему ты никогда не слушаешь, что я тебе говорю?! Прежде, чем мужчина шагнул в гостиную, со стороны кухни раздался радостный визг, такой громкий, что Нако невольно прикрыла уши. Хлопнула дверь и вихрь красного промчался мимо. Она столкнулась с мужчинами на стуке комнат, с радостным визгом вцепилась ручками в ногу. — Итачи-сан! — он наклонился, подхватил девочку на руки и в тот же миг получил звонкий чмок в щеку. — Фу! Ты колючий, Итачи-сан. — Ну, прости, — вяло извинился он. Саске остановился в стороне и недоуменно смотрел на девочку. — Вот тебе раз. А поздороваться с отцом? — Привет, пап, — девчушка протянула к нему руки, и не думая слезать с рук Итачи-сана. Дотянулась до щеки Саске, поцеловала. — Итачи-сан, пойдем, я хочу тебе показать… — А мне? — очевидно Саске несколько коробило от второстепенной роли в иерархии собственной дочери. — Потом, — проигнорировала его Сарада. Вывернулась, так что Итачи-сану пришлось поставить девочку на пол, схватила его за руку и потянула мужчину на кухню. Итачи покорно пошел следом. А девочка подгоняла: — Пойдем, пойдем. — Простите, мне нужно отлучиться, — извинилась Микото-сан и покинула комнату раньше, чем внучка успела дойти до дивана. У Саске зазвонил телефон и он вернулся в прихожую, чтобы ответить. Итачи замер на шаг, напротив нее и взглянул так, что у Нако пересохло во рту и перехватило дыхание. Щеки вспыхнули, шею обожгло. Он устыдил ее одним взглядом, мимолетным, как взмах крыл колибри. Курасава позволила себе видеть то, что никому видеть не должно. Будто подглядывала за чужой интимной жизнью. Будто прокралась между простыней двух сплетенных тел… Настолько интимный момент предстал ее глазам. И, будто прочтя ее мысли, он спросил, совершенно бесстыдно и нагло: — Присоединишься, Курасава? — Н-нет, — голос ее осип. Язык прилип к телу. Саму Нако встряхнуло так, что женщина испугалась. Сарада Учиха потянула дядю дальше и Итачи больше не взглянул на Нако. Но облегчения не настало. Нако трясло, щеки горели, на спине выступила испарина. Саске Учиха прохаживался в прихожей, с кем-то оживленно говорил по телефону не стесняясь в выражениях. Потом зашел в гостиную и быстро поднялся вверх по лестнице. Нако осталась одна и именно этот благодатный момент выбрала, чтобы сбежать. Она не должна была приходить сюда. Не должна была видеть этого, слышать. Она тихо притворила за собой двери и крадучись помчалась в сторону ворот. Благо лангет принимал на себя все усилия и она почти не хромала. Сердце заходилось в груди. Нако не могла понять, что именно так шокировало ее. То, с какой детской искренностью Итачи обожала племянница? Или то, что девочка понятия не имела на руках у какого монстра находилась? А может ее поразило что угрюмый, мрачный, похожий на маньяка мужчина смотрелся очень гармонично в компании маленького ребенка? Нако не составило бы труда представить его в окружении собственных детей. Не одного ребенка, а целого выводка, облепливающих его со всех сторон. И жены: заботливой, любящей, понимающей, красивой. Воображение тут же подкинуло образ Юки Танаки. Нако прогнала эти мысли. Итачи-сан преступник и она докажет это. Никакие уловки с младенцами и котиками не уменьшат ее решимость. Дождь хлестал, будто плеть надсмотрщика за рабами, но она не ощущала его. Быстро, насколько позволяла нога, Нако спустилась вниз по улице, стараясь не попадать под свет уличных фонарей. Она не рассчитывала, что ее исчезновение заметят и кто-нибудь станет ее разыскивать, однако решила перестраховаться. И так виляя по улице под проливным дождем, Курасава торопилась попасть на станцию метро. *** Тофу громко мурчал под боком, впивая когти в плотную ткань теплого махрового халата. Нако огромных трудов стоило принять горячий душ, после прогулки под проливным дождем. Снимать лангет врач запретил настрого, но и мочить рыцарскую броню не следовало. Мелкие ремешки-фиксаторы запросто растягивались и могли искривить положение стопы. Так что дело могло закончиться не выздоровлением, а новой травмой. Нако добрых двадцать минут упаковывала конечность в мусорный пакет, плотно обклеивая края скотчем, чтобы избежать и намека на намокание. К счастью, с остальным она справилась прекрасно и быстро. И теперь, потягивая теплый чай с ромашкой, удобно устроилась на диване в окружении кота, ноутбука и материалов дела. Работать не получалось. Нако поймала себя на мысли, что чем больше читает результаты вскрытия, протоколы осмотра места преступления и свидетельские показания, тем крепче запутывается в хитроумном клубке недосказанности и неизвестности. В голове плотным комом медленно перетекала каша из результатов опросов, предположений и фактов. Что совершенно не способствовало благотворной работе. В определенный момент она начала считать, что убийства все же друг с другом не связаны и эта мысль весьма прочно укоренились в мозгу. Отложив в сторону бумаги, Нако погладила кота. Тот замурчал громче, потянулся, перевернулся на бок, подставляя под ласковые руки хозяйки горячий живот. — Соскучился, да? — спросила у кота Нако. Ответа не последовало. В дверь постучали. Вначале Нако не обратила на легкий скребущий звук внимания. В старом здании то и дело поселялись грызуны. Потом стук повторился чуть более настойчиво. Не долго думая. Курасава слезла с дивана и пошла открывать. Мыслей на счет позднего посетителя у нее не было. Разве что владелец квартиры решил поинтересоваться: не желает ли Курасава оплатить счет. Впрочем, еще на прошлой неделе Нако договорилась с женой домовладельца о задержке оплаты, зато потом обещала оплатить за два месяца вперед. Она открыла дверь и в нос ей ударил запах разгоряченной кожи и дождя. Учиха Итачи стоял на ее пороге, облокотившись на дверной косяк. С волос его капало, куртка промокла и, если бы Итачи-сан соизволил потоптаться на месте, Нако уверена, что услышала бы хлюпанье в ботинках. Но он стоял столбом. Как и она. Курасава совершенно не ожидала увидеть его здесь вообще когда-нибудь, да и не хотела. Но он все делал по собственному желанию. — И-Итачи-сан?! — у нее пропал дар речи, а может и не отыскал еще после недавней встречи. — Что вы здесь делаете? В темноте узкого коридора она с трудом различала его черты, сливающиеся с чернотой стен. Без предупреждения в руки ее лег пакет правильной прямоугольной формы. — Микото-сан не любит, когда из ее дома сбегают не простившись и не отужинав, — Нако показалось, что в голосе его она услышала и насмешку и раздражение разом. И не смогла определить, что именно преобладала. — Почему ты ушла, Курасава? Этот вопрос требовал от Нако незамедлительного ответа, такова оказалась сила его голоса. Черные глаза, опасно блестящие в темноте коридора источали невероятно мощный магнетизм, так что Нако не могла отвести взгляда. Она судорожно сглотнула, будто ее поймали на месте преступления и солгала. — Я узнала все, что хотела. — Все?! — с сомнением и чувством полной убежденности собственной правоты спросил он. Нако облизала губы. Он был прав. Один вопрос, мучавший ее не первый день, остался. — У вас была связь с Юки Танакой? — почему-то от собственного вопроса Нако почувствовала себя неуютно. Конечно, причиной была картина застигнутая в доме Микото-сан и неуемная фантазия, нарисовавшая их счастливой семейной парой. Но Нако не покидал тот факт, что она снова сует нос в чужую частную жизнь. Он взглянул на нее остро из-под пушистых ресниц, кольнул глубоко и безжалостно, впился взглядом, словно вампир в трепыхающуюся жертву. Подался вперед. Капля дождевой воды с его волос упала на шею Нако, сползла вниз, под ворот теплого халата и скрылась в ложбинке между грудей. От холодного прикосновения воды Нако передернуло. — Какого рода связь тебя интересует, Курасава? — Интимная, — ее бросило в жар, щеки и шея запылали и Нако сама не поняла, каким чудом ей удалось справиться с в миг обмякшим языком. — Интимная? — эхом переспросил он и Нако ощутила уже привычный звон в ушах, разбивающий все ее естество на мелкие осколки. В глазах потемнело, дыхание перехватило. Итачи-сан отпрянул. — Нет. Он мазнул по ней тяжелым свинцом взгляда и отступил в тень, однако недосказанность в воздухе ощущалась почти воочию. И, произнося слова, язык не повиновался ей. — Но? Он хмыкнул на границе слышимости. Резко шагнул вперед. — В другой раз, Курасава. В следующий миг Нако ощутила болезненный тычок пальца в лоб. Она зажмурилась, силясь унять навернувшиеся на глаза непрошенные слезы. И услышала скорые шаги по ступеням. Он ушел, оставив после себя сумасшедшую сумбурность и неразбериху. Полное опустошение и иссушение. А Нако так и не поняла: что именно он пытался сказать?