Мой дорогой брат, на днях я получила ваше письмо. Я была так счастлива, до сих пор перечитываю некоторые страницы. Это первая весточка от вас мне, до этого приходилось довольствоваться редкими строчками матушки и сухими известиями от его милости барона сарданского. Я рада узнать, что вы пребываете в добром здравии, однако обеспокоена состоянием матушки. Пусть вы и говорите, что мой отъезд здесь совершенно ни при чем, и все же тяжелые месяцы моего обучения и наша разлука ее подкосила, и я не могу не чувствовать себя непричастной к ее состоянию. Надеюсь, вы правы и болезнь отступит благодаря нашим докторам, и дорогая матушка переживет и эту зиму. Его величество короля тоже одолел недуг. Его кашель не прекращается вот уж две недели, и мне кажется, что он становится только хуже. Однако сам его величество выглядит бодро, как и всегда, и не жалуется на недомогания. И я уверена, он все еще полон сил: во дворце только и судачат о том, кто в этот раз остался на ночь в его покоях. Во дворце очень любят посплетничать, все знают обо всем, я уверена, кто-то даже платит слугам, чтобы они рассказывали о личных делах своих господ. Это так мерзко, я скучаю по тишине и уюту в нашем дворце. Барон говорит, что зима в этом году будет суровая и морозы ударят раньше. Также его милость выказывал опасения, что эта зима будет самой холодной за последние сорок лет. Я думаю, его милость прав, по его словам, на севере Нордании уже холодает, а туманы стали гораздо плотнее и опаснее. Я опасаюсь за вас, дорогой мой брат, матушка пишет, что вы много времени проводите в море. Будьте осторожны. В Панвиле же все еще лето, не так жарко, как было в июле, но солнце еще не спешит за горизонт вечерами, цветы еще радуют буйством красок, а деревья не торопятся терять свою листву. Барон говорит, что до конца октября будет еще тепло, а зима в Алатонию придет ближе к декабрю. Звучит просто невероятно. Не могу представить, чем можно себя занять, чтобы развлечь себя в это время, в Нордании зимних забав много, а тут только балы, да званые обеды. Разве что парк и сады, мы с Хосок часто там гуляем, берем подруг и собачек, разговариваем, читаем книги. Бона пишет мой портрет, у нее настоящий талант, получается даже лучше, чем оригинал. Вы помните принцессу Хосок? Вы должны были слышать о ней. Возможно вы встречали ее, когда отправились с дипломатической делегацией в Вольское Княжество. Хотела бы я иметь возможность рассказать вам о ней, потому что описать эту чудесную подругу в письме довольно сложно и заняло бы у меня слишком много времени. Она действительно стала мне верным другом, принцесса напоминает мне вас порой. Она добра ко мне и заботится, как о младшей сестренке. Благодаря ей Панвиль медленно становится моим вторым домом. Я очень скучаю по вам и по матушке. Я бы хотела, чтобы вы навестили меня в Алатонии, погостили хоть пару деньков. Я понимаю, что матушку в таком состоянии лучше не тревожить. Да и вам лучше оставаться подле нее и утешать своим присутствием. Поэтому мне только и остается, что заводить шкатулку, вспоминать те снежные дни с вами и подругами в сугробах, вспоминать большой камин и теплую медвежью шкуру на полу перед ним. Рассказывать самой себе сказки о белых феях и Зимней леди. С горячей надеждой вскоре увидеться прощаюсь с вами до следующего письма. С поддержкой и опорой, всегда ваша сестра Сокджин.
От тяжелого вздоха золотой язычок, медленно танцующий на восковом столбце, недовольно трепыхнулся и исчез, оставив после себя витиеватый шлейф сизого дыма и тлеющую искорку на фитиле. Последним источником света в рабочем кабинете дофины остался лишь канделябр на столике у высокого зеркала, но и там уже половина свечей потухла. Легкие шторы раздувались словно паруса на фрегате, что забрал ее от родного дома, а шелест листвы за окном – шепот волн пролива, отделяющего острова от континента. В серебрянном лунном свете блестели крошечные лебеди, кружащиеся и взмахивающие миниатюрными крылышками под струнный перелив вальса. Убаюканная до боли знакомой мелодией, Сокджин тихо напевала слова старой, как сам этот мир, незамысловатой песенки. В Нордании лето уже давно закончилось, сейчас острова окутали густые туманы. Природа готовилась к зиме. В такую пору года в лес ходить опасно, туманная пелена скрывает все на расстоянии нескольких шагов. Но внутри все дрожит от волнения, когда дорогой братец крепко держит в большой горячей ладони ладошку Сокджин и тянет за собой все глубже в лесную чащу. Сбежать подальше от наставников и наставлений, испортить богатые одежды, насобирать в волосы пожухлых листьев и сухих травинок, промочить ноги, насмеяться от души, замерзнуть и обязательно вернуться обратно через несколько часов. Чтобы отогреваться у камина, завернутые в один теплый плед, и быть отчитанными за просто возмутительное поведение каркающим голосом леди Тан. А потом уснуть на большой кровати в обнимку под многочисленное тиканье обожаемых часов Тэхена. С последними трелями лебеди утонули на дне маленькой шкатулки, с ними же холодной волной смыло и дорогие сердцу воспоминания. Перед уставшим взором – почти растворившийся в темноте кабинет, а тишину рассеивала едва слышная игра оркестра с Зеркальной галереи, что важно распахнула свои двери для гостей дофина в его день рождения. Сокджин поднялась с кресла, взяла в руки свечу и подошла к канделябру, чтобы зажечь потухший фитиль. Вернулась к столу, взяла скомканный исписанный лист бумаги и поднесла к жадному лепестку пламени. Она не хотела, чтобы Тэхен волновался за нее и отвлекался от своих дел и обязанностей. Ему нужно готовить Норданию к приближающейся зиме. Эрцгерцога тоже много чего тревожит, сейчас на его плечи давит неподъемный груз ответственности за все население империи. И ни словом он не обмолвился о том, как ему тяжело. Она не в праве лишать Тэхена покоя из-за своих неурядиц. Со своими обидами на мужа она должна справиться сама. Поэтому лист, посвященный дорогому супругу, сейчас доживал в руке дофины последние мгновения своей недолгой жизни. Сокджин задула пламя, когда от листка остался лишь темнеющий кончик, и тот она положила в серебрянную шкатулку на столе. Затем запечатала письмо и аккуратно подписала его, отложив в стопку корреспонденции, которую завтра утром должен был забрать барон Мин. – Войдите, – откликнулась дофина, прочистив горло, когда в дверь кабинета тихонько постучали. Сокджин очень надеялась наконец увидеться с Хосок. Они так и не перебросились и словечком с того самого утра три дня назад, когда Чонгук вызвал жену к себе в кабинет. В тот же день Чонгук отослал любимую сестрицу во Дворец Королей в Йоне. Девицам и оставалось только, что передавать записочки с поджимающим тонкие губы бароном. Юнги не переставал ворчать, что светлая дофина занимается не тем, чем следовало бы замужней молодой женщине, но записки передавал. – Мадам, – мягкий извиняющийся голос маркизы пуассонской развеял иллюзии дофины о своей гостье. – Я так и думала, что вы не спите. Сокджин едва сохранила лицо, когда улыбчивая Чимин вот так запросто вошла в ее кабинет. Девушку бросило в холодный пот, а на горло будто наступили, перекрывая свежий воздух. Что. Эта уличная девка. Здесь делает? Сокджин пришлось переплести пальцы, дабы скрыть нервную дрожь в руках. Да кто она такая вообще? Как ей хватило наглости явиться в покои дофины в ночь, когда дофин отдал приказ никому не входить в крыло дворца, принадлежавшего его жене, якобы сберечь ее покой. Эта, с позволения сказать, маркиза выше приказов наследника? Что еще ей дозволено в этом дворце? – Я принесла вам кое-что, – закрыв за собой дверь, Чимин продемонстрировала две бутылки с темной жидкостью. У Джин слов не находилось, дофина не представляла, что вообще можно сказать или сделать, она только и могла, что беспомощно стоять, застывшей статуей возле стола, и наблюдать за бесцеремонной девчонкой. Страшно хотелось прогнать ее. Выставить за дверь, холодно процедив проваливать на все четыре стороны подальше с ее глаз. И никогда не приближаться, не заговаривать с ней. Приструнить нахалку, указать на ее место. Словно коварная лиса, проникнувшая ночью в курятник, Чимин хитро пробралась в высший свет, облапошив маркиза, а теперь крутила королевской семьей в свое удовольствие. И сегодня, когда законной жене дофина и будущей королеве Алатонии запрещено даже спуститься к гостям во время празднества, которое она сама лично готовила целый месяц, подписывая приглашения и ломая голову над меню, этой проходимке дозволено виться возле ее мужа и блистать на балу. А теперь ее сиятельство, такая сказочно красивая в бальном туалете с румянцем на милых щечках от быстрых танцев, стояла перед ней и на удивление быстро откупоривала бутылку вина. За неимением бокалов, Чимин, ничтоже сумняшеся, взяла два стакана для воды с подноса на столике у стены и бодро разлила в них вино до самых краев. Сокджин с сомнением глянула на предложенную выпивку. Невероятных усилий северянке понадобилось, чтобы не выхватить стакан и выплеснуть его содержимое в премилое лицо соперницы. Как же сильно ей хотелось схватить бутылку и разбить ее о черноволосую головку и насладиться моментами, когда заискивающая улыбка сползет с пухлых губ. Тяжело выдохнув, Джин чинно опустилась в кресло и ленивым движением руки, предложила фаворитке занять второе кресло напротив стола. У дофины было всего несколько мгновений, чтобы собраться и взять себя в руки, пока Чимин благодарно кивнув, суетливо пододвинула кресло и с комфортом устроилась на мягком сидении. Пресвятая Дева свидетель, Сокджин было глубоко плевать, что заставило маркизу проникнуть к ней, несмотря на все запреты. Однако ее немыслимая наглость выбивала почву из-под ног Сокджин. Дофина не хотела связываться с этой девчонкой, не хотела узнавать, что вообще она из себя представляет, даже пересекаться с ней не желала. Выгнать ее сейчас, и пускай плачется дофину на горделивую северянку сколько ей вздумается. – За здоровье его высочества? – предложила тост Чимин и расплылась в довольной улыбке, когда Сокджин отсалютовала стаканом и сделала небольшй глоток, засомневавшись на мгновение. Подозревала ли Джин в этот момент Чимин в попытке отравления? Была бы полной дурой, если бы не делала этого. Маркиза, заметив подчеркнутую заминку, неловко прочистила горло и поспешила опустошить стакан, проглотив его содержимое в пару глотков. – Ох, как же хотелось пить! Чимин занервничала, увидев, что дофина ни на секунду не поверила ее оправданиям, как-то обреченно повела плечами и снова взялась за бутылку, подливая себе еще вина. Джин медленно цедила свою порцию. Ей никогда не разрешали пить алкоголь вот так залпом в таких больших количествах. Стало даже интересно. – Там внизу такая духота, даром, что окна открыли, - Чимин деловито обмахивалась ладошкой, пока наливала себе вторую порцию. Кажется, маркиза чувствовала себя не в своей тарелке из-за напряженного молчания, как-то поубавила свой уверенный настрой, с которым пришла сюда, и очень много суетилась. – Все гости были огорчены, узнав, что вы не сможете спуститься. Многие мессеры намеревались пригласить вас на танец. Его сиятельство до последнего не верил, что вас не будет. – Полагаю, его высочество удоволетворил всеобщее любопытство достойной причиной моего отсутствия среди гостей, – голос Джин звенел от раздражения, что не укрылось от ее собеседницы, поэтому девушка снова отвлекла себя вином. Пусть думает, что хочет. – Его высочество уже успел пожалеть о своем решении, мадам, – попыталась разрядить обстановку Чимин. – Когда ее высочество вытащила его в самую гущу гостей открывать танцы. – С Хосок? – Да, мадам. – Почему же с ней? – А с кем же еще, мадам? Вас нет. А она его сестра. Сокджин откинулась на спинку кресла, склонив голову на бок и задумчиво оглядела девушку перед собой. Чимин выглядела настолько по-детски наивной в своем пылком утверждении, что даже вызвала улыбку. Поежившись под пронзителным взглядом, мерцающих в рассеянном свете от огонька свечи голубых глаз, маркиза замерла в ожидании слов дофины. – Неужели не было других кандидаток? Намек был столь прозрачен, словно лед, по которому обе девушки сейчас и кружили. Один неверный шаг, и самообладание треснет, как та тонкая корка, и обе ухнут в черную студеную глубину. – После вашей свадьбы ни у кого не осталось и шанса. Кандидаток было много, мадам, – согласно кивнула Чимин. – У всех амбиции, мечты и желания. А потом появились вы. Как снег на голову. Сокджин усмехнулась и в один глоток допила вино. На дне стакана она обнаружила витееватый узор. Надо же, а раньше и не замечала. Маркиза молча взяла бутылку и подлила в предложенный стакан еще порцию алой жидкости. – Есть еще те, кто не оставил свои мечты и амбиции, – спустя пару минут задумчивого молчания, нарушила тишину маркиза. – И они ищут способы и возможности. Северянка и южанка, разделяемые лишь столом, звонко соединили стаканы, одарив друг друга оценивающими взглядами. Каждой хотелось много чего сказать своей собеседнице, да вот доверия не хватало ни одной из них. – Что же, сегодня им предоставляется уникальная возможность. Жены нет рядом с мужем. Она сейчас совершенно одна и беспомощна в своем одиночестве. Разве не подарок судьбы? Нужно всего лишь, – Сокджин снова театрально сделала глоток, неопределенно махнув ладошкой, – оказаться в нужном месте в нужное время. И все дороги к сладкой жизни открыты. Вам это не знакомо? – Вы думаете, в этой жизни все так просто, мадам? – слова дофины задели Чимин за живое. Девушка больше не улыбалась. Угольно-черные бровки хмурились, а грудь часто-часто вздымалась, будто маркизу так и распирало высказаться. – Так легко все дается всем? Не все рождаются под счастливой звездой в королевской семье с золотой ложкой во рту и целой армией прислуги, готовой удовлетворить любой каприз. – Полагаю, нужно обладать определенными талантами, – согласно кивнула Джинни, а затем чуть подалась вперед, уложив руки на столе. – Вы весьма талантливая особа, ваше сиятельство. Оскорбленная Чимин гневно раздула ноздри, сжав руки в кулачки. – Я видела вас в опере, – продолжила северянка. – У вас прекрасный голос. Вы меня удивили. Признаться, я не ожидала. Такой сильный голос у такой маленькой и хрупкой девушки. Все оперные певицы, что я видела, были значительно крупнее. Маркиза вымучено скривила губы в подобии улыбки и устало откинулась в своем кресле. Прикрыв лицо ладошкой, она судорожно выдохнула и тихо рассмеялась. – Мой муж однажды сказал мне то же самое, – прояснила Чимин, остановив опьяневший взор на свечи. – Все спрашивал, откуда столько голоса берется в таком маленьком теле. Он же и нанял мне учителей. Он всегда знал, что я могу лучше. Сокджин тоже размякла, ленно постукивая пальцами по столешнице лишь ей одной знакомый ритм. Алкоголь уже вступил в дело и принялся мягко кружить пространство вокруг светлой головы дофины. Виноград в крови смысл злость, оставляя после себя уныние и опустошение. Была ли легкой жизнь у Сокджин, родившейся в семье, которая может позволить себе, если не все, то многое? По крайней мере, призналась Джин, ее жизнь была достаточно беззаботной. В итоге, она оказалась неготовой к трудностям. До замужества она никогда не испытывала настолько сильные эмоции. Стыд, унижение, желание мести, ненависть. Зависть. – Сегодня в Зеркальной галерее так красиво, – рассеянно протянула Чимин, не отрывая взгляда от танцующего пламени. – Вы устроили действительно пышное торжество. Дорогие закуски, дорогие вина. Многочисленные украшения. Большой оркестр. Крупье из Йоны. И много приглашенных гостей. Чтобы они долго говорили о щедрости и богатстве королевской семьи. А всего в двух тысячах километров от Панвиля наши солдаты помогают подавить восстание в Вольске. А ведь это даже не их война. Великий князь сам должен разбираться с проблемами в его доме, а не заставлять соседей выполнять его работу. – Если князь не справляется, то ему нужна помощь, – откликнулась Сокджин, не совсем понимая, к чему ведет Чимин. – Почему он вообще допустил это? Религиозные распри, повышение налогов, голод. А когда бунтующий народ стал угрозой для него, тогда он попросил помощи у соседей. Но ведь можно было предотвратить все это. Что Алатонию отделяет от такого же развития событий? Когда оголодавший народ пойдет против шикующей верхушки. – Народ Алатонии не так беден, – предположила Джин. Она вообще никогда не задумывалась о том, что происходило там, за стенами столицы. Как живут люди на улицах дальше центральной дороги? – Беден, не сомневайтесь, мадам. Даже нищенствует порой. И вместо того, чтобы облегчить жизнь своим людям, король отправляет солдат в другое государство, умереть, защищая даже не свой дом и не своего короля. Не в обязанностях Сокджин было критиковать политику своего свекра и мужа, но дофина сразу вспомнила свою матушку. Джинни никогда не интересовалась ее правлением, просто знала, что она – великая женщина, все так говорили с трепетом и восхищением. Но как именно женщина добилась своего величия, она не знала. – Я хотела поблагодарить вас, мадам, – вынырнув из своих мыслей, проговорила Чимин. – Мой муж прислал мне письмо, в котором сообщил, что их дивизии была отправлена провизия и хорошие доктора, припасы и снаряжение. – Вы уверены, что это не щедрый жест дофина в сторону вашего супруга? – Дофин щедрым жестом отправил моего супруга и его солдат в Вольск, разгребать последствия глупости великого князя. И я думать не хочу о том, что мне нужно сделать, чтобы его высочество расщедрился на такие подарки. – Вы себя недооцениваете. – На конверте стояла ваша печать, мадам. Вы очень помогли моему мужу. – Это все ваша заслуга, а не моя. Мне все равно, куда отправить деньги. На реконструкцию собора. В госпиталь. В сиротские дома. Генералу дивизии заграницей. Все сделали вы, настойчиво донимая дофина, графа и фельдмаршала, желая быть услышанной. – Но меня услышали только вы, мадам. – Как я могла не откликнуться и не помочь? Верная жена, что ждет своего супруга, душой и сердцем только с ним и даже мысли не допускает о предательстве. В Алатонии такое встретишь не часто. Едва муж ушел за порог, а жена уже влезает в чужие семьи. Я бесконечно восхищаюсь вашей настойчивостью и преданностью. Чимин вскочила на ноги бледная, как полотно. – Вы ничего не знаете! – разъяренно прошипела маркиза, упрямо встретив торжествующий взгляд дофины. – Вы должны прекратить... Остаток фразы утонул в грохоте распахнувшейся двери, ударившейся о стену. В комнату, покачиваясь, вплыла Хосок в белом парике. – В темноте сидишь? – возмущенно воскликнула принцесса, добравшись до стола. – Там сейчас фейерверки запустят, все в парк вышли, а я к тебе. Носач со своими дружками трепется о всяком пустом, так что меня не хватится. Пойдем тоже посмотрим, я знаю просто прекрасное место, откуда будет самый лучший вид. Хосок удивленно огляделась, заметив неладное. Коротко кивнув на реверанс Чимин, принцесса проводила поспешившую удалиться девушку заинтересованным взглядом. – Это жена маркиза пуассонского была? – спросила Хосок поднявшуюся со своего места Сокджин. – Не знала, что вы общаетесь. – Его высочество не препятствует нашему с ней общению. – То есть, мне, твоей подруге и его родной сестре, Носач запрещает с тобой общаться, а этой маркизе нет? Она даже не твоя фрейлина. И ее муженька тоже отослали от двора куда подальше. Хороша компания, скажешь тоже. – Не мне решать, с кем мне общаться. – А кому? Чонгуку, что ли? Этому мальчишке? – Он мой муж, Хосокки. – Он самый большой дуралей в моей жизни. О, а вот и хорошие новости, – расплылась в довольной улыбке Хосок, увидев на столе неначатую бутылку вина. – Сейчас я ее открою, мы с тобой выпьем и пойдем смотреть на фейерверк. Звонко столкнув наполненные вином стаканы, принцессы опрокинули в себя алкоголь и довольные зажмурились, пережидая, когда хмельной пожар утихнет. Не доверив бутылку Хосок, Сокджин под ручку с подругой покинула кабинет. – Не понимаю, почему ты с ним церемонишься, – прошипела Хосок, ведя Сокджин по коридору на третий этаж, избегая встречи с патрулем. – Накажи уже его. – И как я накажу самого дофина? Отправлю в темницу? – прыснула в кулачок Джинни. – Отправь его к себе в комнату. В его собственную, – Хосок требовательно протянула руку к бутылке. – Зачем? – осторожно пробормотала Сокджин, внимательно поднимаясь по мраморным ступеням. – Чтобы спал без тебя, - глоток. – И? – Ох, какая же ты... нравственная. Не давай ему доступ к своему телу. Оголодает – приползет. – Не думаю, что его высочество так сильно мучает голод, – безнадежно отозвалась дофина, следуя за подругой по коридорам третьего этажа. – Так разбуди этот голод. Чтобы слюни по тебе пускал. А потом лиши его десерта. Я для чего тебе неглиже сделала? Видела, как барон отреагировал? – Его высочество уже видел меня без одежды, что ему то неглиже, – пожала плечами Сокджин и в следующий миг, чуть не налетела на внезапно развернувшуюся к ней Хосок. – Ты курицу любишь? – Курицу? – Жареную курицу. – Да. А что? – А запеченую курицу? С овощами? – И запеченую, – все еще в полном замешательстве Джинни отвечала на несуразные вопросы Хосок. Кажется, принцесса перебрала. Дофина забрала бутылку себе. – Жаркое с курицей? Куриные рулетики с сыром? Куриный пирог? – Да, да и да. Все это очень вкусно. – Вот именно! Так много блюд и все они из одной курицы. Но каждый раз курица по-своему вкусная. Она по-другому приготовлена и сервирована. Чтобы не приедалась. Теперь понятно? Сокджин кивнула, кажется, понимая. – Жаль ты не видела лица Чонгука, когда на бал пришли дамы в белых париках! Я насчитала штук шесть, и я сама седьмая. Носач абсолютно точно не ожидал такого. Но модницам пришлись по вкусу белые парики после маскарада у графини Йонской. Ты, моя дорогая, ввела новое веяние моды. – Я всего лишь ничего не сделала для этого, – фыркнула Сокджин, а потом неуверенно замялась у винтовой лестницы в одном из закутков коридора третьего этажа. – Это же лестница на крышу? – Это – лестница на крышу! – торжественно произнесла Хосок и буквально взлетела по узкому пролету. – Дверь не закрывают, пошли. Там такой вид. Слышишь? Уже пускают, сейчас все пропустим! Сокджин, не раздумывая, бросилась за принцессой в приоткрытую дверцу и едва не задохнулась, оказавшись на крыше. Ветер тут же раздул юбки домашнего платья, а каблучки показались ужасно ненадежными. Крыша не была подсвечена, но фасад дворца, терраса и искуственный пруд освещал мягкий свет уличных фонарей. Сокджин подошла ближе к краю, облокотившись на парапет, украшенный статуями и вазами. Хосок крутилась где-то за спиной, раскинув руки от восторга. Со свистом в небо взмыла очередная ракета и с треском взорвалась в ночном беззвездном небе, создавая свои ослепительные созвездия. Блестящие искры падали вниз и казалось, что хотя бы одна вот-вот, да упадет в подставленную ладошку дофины. Гости внизу хлопали, смеялись и восторженно охали этой мимолетной красоте. Разряженая толпа высыпала на террасу, где-то среди них и ее муж. Внутри Сокджин будто наполнялась гуляющим вокруг нее ветром, что пытался пробраться под юбки платья, страшно хотелось воспарить, а алкоголь в венах кипятил кровь до сумасшедшего бурления. Вот бы сейчас крикнуть во всю силу легких, помахать руками всей этой толпе там далеко внизу. – Хосокки! – позвала Сокджин, когда в небо взметнулись еще несколько ракет, чтобы неминуемо разорваться огненными цветами. Свист. Бах. Бах. – Стой! Посторонним нельзя! Бах. – Сокджинни, иди скорее сюда! Бах. – Именем короля... Бах. – Что? Бах. Бах. – ... стрелять! – Бах. – Не стрелять! Бах. – Кто стрелял? Прекратить огонь! Немедленно прекратить огонь! – Сокджин! Пресвятая Дева Юнджи! Ты цела? – Я... Хосок бросилась обратно к дофине, не обращая внимания на крики капитана стражи. Очередной залп фейерверка осветил фигуру Сокджин, застывшую мертвенно-бледную, с распахнутыми в ужасе глазами. – Джинни? – тихо проблеяла принцесса, заметив огромное темно-красное пятно, расползающееся на светлом платье дофины. – Это что, Джинни? В следующее мгновение принцессу окутала темнота.***
Чонгук раздраженно фыркнул, когда у него снова перехватило дыхание, едва в его поле зрения попали светлые волосы искуственного парика очередной модницы. Кто вообще сказал, что светлый цвет волос – это так привлекательно? Испокон веков алатонки гордились блестящими черными прядями. Глупость какая, наверняка, не без участия Хосок обошлось. Светлая – значит северянка, нечего тут. Смех, перезвон хрусталя бокалов, шорох платьев, топот ног по паркету, одни и те же танцы под одни и те же менуэты. Скука смертная. Хотелось в лес, на свежий воздух. Сидеть бы сейчас перед костром, захмелев от пива, и слушать байки маркиза. Дышать запахами жареного мяса и запеченой картошки, щурить глаза от въедливого дыма, отмахиваться от комаров, подкидывать кости собакам и смотреть за разлетающимися тлеющими искорками. Да так и заснуть под открытым звездным небом. Или запереться в кабинете с часами до самого утра, разобрать весь механизм и собрать снова. Или не собирать, а использовать запчасти для хранящегося в шкафу своего скромного творения. Всяко интереснее, чем топтаться с одного конца галереи в другой, улыбаясь налево и направо. – Ваше высочество, – девушка почтительно опустилась в глубоком реверансе, позволяя наследнику оценить с высоты своего роста всю прелесть ее декольте. Чонгук рассеянно кивнул и поспешил удалиться в сторону мелькнувшего силуэта маркиза. Надо будет обязательно завтра же с утра запретить ношение белых париков. – Отличный праздник, вашество, – отсалютовал бокалом дофину маркиз. – Жаль ее высочетва нет сейчас здесь, я хотел бы сказать ей об этом лично. – Я передам, – глухо отозвался Чонгук. – О, вы уже разговариваете? – развеселился маркиз, приобнимая наследника. – Давно пора, а то уже детей скоро ко двору представлять. – Где де Сард? – В салоне играет. Там же и герцог, и король. Кое-кто из послов. В ту же сторону и ваша сестра направлялась. – Опять пошла казну разорять. – Главное, чтобы она в это дело не привлекла дофину. Тогда точно разорят. Чонгук покачал головой, подхватил бокал с проплывающего мимо подноса и приободрил себя небольшой порцией игристого. А вот и господин фельдмаршал собственной персоной. Граф нехотя вышагивал под руку с одной из приглашенных дам, кивал ее щебету и рассматривал гостей, задерживая темный взгляд на каждой обладательнице светлого парика. Чонгук скрыл злорадствующую ухмылку бокалом – не найдешь. Она там, где вам ее не достать, любезнейший. – Не желаете ли потанцевать? – внезапно предложил маркиз, выуживая бокал из рук дофина. – С вами, что ли? – Ах, не в этот вечер, вашество, – пропел маркиз, а затем кивнул в сторону кокетливо обмахивающейся веером юной баронессы, одиноко стоявшей у колонны. – Есть вариант получше, чем подвыпивший друг с заново пробивающейся щетиной. – Не интересует, – Чонгук вдруг понял, чего же не хватает этим светлым парикам. Волнующих голубых глаз. Наследник поймал довольную улыбку баронессы и игриво отведенный взгляд, когда осознал, что непозволительно долго рассматривает юную особу. – Пресвятая дева, вашество! Это же ваш праздник. Отдохните и расслабьтесь. Жена от вас никуда не денется, – возмущенно забухтел маркиз. – С одного танца от вас не убудет. А потом пойдем смотреть фейерверк. Чонгук даже сообразить не успел, когда его настойчиво подтолкнули в сторону девушки, наблюдающей за перепалкой мессеров из-за веера. Дофину знакомы все эти томные почти незаинтересованные взгляды. Будто им почти все равно, кто перед ними. Будто их тяготит внимание кавалеров. Чонгук знает все эти уловки, эти взгляды, жесты, улыбки и слова. Они преследовали его, едва ему исполнилось четырнадцать. Все они ожидали от него чего-то особенного. А их родители ожидали кое-чего конкретного. И если дофин рассчитывал, что после свадьбы этого почти ненавязчивого внимания станет меньше, что ж, он сильно просчитался. В который раз за этот вечер, Чонгук пожалел о своем опрометчивом решении не пускать жену на праздник. Стояла бы сейчас рядом с ним, улыбалась бы ему украдкой, румянилась от каждого его прикосновения, пряталась от него за Хосок и раздражала своим весельем, обращенному именно к дрожайшей сестрице, а не к нему. Охотно поддерживала бы беседу, судорожно подыскивая нужные едва выученные слова. Все эти белые фальшивые пучки на головах дам просто бы померкли по сравнению с неподдельной красотой белокурых волос северянки. А подвыпив, прекрасная жена раскраснелась бы, стала неловкой и немного неуклюжей в громоздком туалете, вот тогда таскай ее за собой куда хочешь, будет лишь покорно следовать, крепко держась за руку, и ни одна девица бы не осмелилась приблизиться к дофину и смотреть выжидающе, будто он всенепременно должен что-то сказать, осыпав комплиментами. Это пустословие очень хорошо давалось маркизу. – Граф! – окликнул Чонгук, заметив совсем рядом фелдмаршала, и поспешил к нему, обогнув удивленно хлопнувшую глазами баронессу. – Ваше высочество, – кивнул Намджун. – Ваше здоровье. Намджун отсалютовал наследнику бокалом, но едва ли притронулся к алкоголю, прислоняя стекло к губам больше из почтения, чем из желания выпить. Нет, все же Чонгук правильно поступил, не позволив жене присутствовать на балу. К вниманию к себе он уже привык. К пожирающим взглядам в сторону Сокджин – и не собирался. – Передайте ее высочеству мои искренние пожелания скорее поправиться. Намджун усмехнулся, завидев нахмуренные брови дофина. Фельдмаршал подумывал, что еще можно было такого сказать, чтобы бокал в руке негодующего мальчишки точно лопнул. Да у него же на лице все написано, престолонаследник, называется. Пусть и стал на год старше, в голове кроме охоты и обожаемых им шестеренок и нет ничего. На всех собраниях сидит со стеклянными глазами, уставится в одну точку и не видит ничего перед собой. Король молитвами герцога только и держится в этом мире, не ровен час, испустит дух в самый неподходящий момент, а внучок себе новую игрушку нашел, Алатония ему никуда не сдалась, Панвилем и лесом ограничивается. Загубит королевство. Или хуже, попадет под влияние Нордании, поминай суверенитет потом добрым словом. Намджун будущего императора, брата дофины, знал не понаслышке. Сообразительный малый, мать его с малолетства пилит и к трону готовит. Послала же Дева наследничка. – Не видел вас с тех пор, как вы покинули охотничий домик, – фельдмаршал подавил усмешку, заметив, что дофин проигноривал его слова о Сокджин. – Как прошел бал у графини? Знает или не знает? Черные глаза юноши пытливо сверлили фельдмаршала. Если знает, то откуда? Принцесса Хосок очевидно симпатизирует Сокджин, она бы не стала докладывать брату. Или стала? Не это ли истинная причина отсутствия сегодня дофины? Как много он знает? – Ваша жена устроила бал намного лучше, – этим ответом дофин явно удовлетворен не был. – Много алкоголя и танцев, ваше высочество, впрочем, как и всегда. И очень много потенциальных женихов для юной баронессы. О, кажется, уже давно запускают фейерверки. За напряженным разговором они и не заметили, что большая часть гостей высыпала на террасу, наблюдать за огненной феерией на ночном полотне. Намджун отвлекся от разговора, глянув в высокое окно, за которым разрывались в цветастые вспышки ракеты. Фельдмаршала бесконечно восхищало, что за страшными звуками будто оружейных выстрелов шло нечто такое прекрасное, такое отличное от того, что несли за собой мушкеты и пушки. То, что привычно приносило лишь боль и трагедию, дарило людям радость и восхищение. – Там что-то происходит, – озабоченно пробормотал Чонгук, двигаясь к дверям на террасу, пытаясь разглядеть причину волнения гостей. Намджун, вынырнув из своих мыслей, тоже обратил внимание на осторожные перешептывания и несдержанные вскрики. Чонгук побледнел – Сокджин одна на втором этаже. Он бросился было в толпу, чтобы пробраться и самому посмотреть, что происходит, как в галерею влетел посол Мин и стремглав промчался мимо дофина в сторону лестницы. Чонгук сорвался за ним. – Что с чертовой безопасностью дворца? – рявкнул на бегу дофин, следуя за довольно прытким послом. – Гвардейцы повсюду, мимо них никто не прошел бы незамеченным! – отозвался позади не менее перепуганный фельдмаршал. – Я велю отсечь тебе голову, если с моей женой что-то случилось! – взревел Чонгук, резко остановившись и обернувшись к графу лицом, отчего мужчина налетел на наследника и оба чуть не упали на мраморные ступени. Намджун ни на секунду не сомневался в злых, но справедливых словах Чонгука. Напуганный беспомощный мальчишка, с подрагивающими зрачками и почти истерикой в голосе. Дофин развернулся и взлетел по лестнице, догоняя барона, совсем не представляя, куда бежать дальше. На третьем этаже встревоженные голоса и топот ног, брань северного барона, чьи-то всхлипы. Из соседнего коридора вдруг вылетел доктор и лекари, едва не сбив с ног. В конце коридора что-то происходило. Чонгук вдруг остановился, совсем не понимая почему. Ноги внезапно отяжели, будто налились свинцом – не сдвинешь – и совершенно отказывались нести его туда, в гущу событий. Нет, Чонгук не боялся того, что он мог увидеть, совсем не боялся, ни капельки. Внутренности будто схватили холодной рукой и перекрутили несколько раз, срывая дыхание. Его всего колотило от переполняющего его холода. Крики, вопли – все смешалось в сплошной неразличимый шум. Мимо кто-то пронесся. Кто-то зычным голосом фельдмаршала раздавал четкие указания. Один из гвардейцев пронес на руках под присмотром лекаря его сестру. Что Хосок здесь делала? Вечно все из-за нее! Всю жизнь отбирала у него игрушки, ломала их. – Принцесса без сознания, – сухо отчитался ему лекарь, уводя гвардейца с бесценной ношей. Мимо прошел конвой из еще нескольких гвардейцев, патрулировавших крышу сегодня. Двое крепко держали одного за руки выше локтя, грубо волоча его к лестнице, а тот едва передвигал ногами и будто не совсем понимал, что происходило вокруг него, что-то блеял себе под нос дрожащим голосом. – В нее стреляли! – опухшая от слез Чимин, вся в красных пятнах и в каких-то совсем жутких потеках на лице, вдруг оказалась совсем близко, цепко схватила его за лацканы расшитого жюстокора и с недюжой силой встряхнула. – Они стреляли в Сокджин! Они стреляли в нее! Это ты во всем виноват! Маркиза эхом повторила слова, вдруг четко вставшие посреди всего сумбура, что творился сейчас в голове Чонгука. Он во всем виноват.