***
Удивительно, как быстро изменилась погода за прошедшие три дня. Еще по-летнему теплые и ясные деньки смыло бесконечными проливными дождями, пришедшими с норданских островов. Ливень плотной стеной обрушился на север Алатонии, уничтожая посевы, размывая дороги, затапливая деревни и небольшие городки. Холодный ветер пригнал тяжелые хмурые тучи к самому Панвилю, а куда дождь не добрался, стелился плотный туман. Моряки опасались выходить в море, охотники не высовывали носа в лес. Люди не выходили торговать, а мальчишек-газетчиков матери не выпускали из дома. Во дворце пахло сыростью и гуляли сквозняки, хотя все окна были закрыты, а камины топили вовсю круглыми сутками. Уныние охватило всех обитателей дворца, никому не хотелось слишком рано выбираться из теплых постелей, завтракать предпочитали в своих комнатах, да там и оставаться до вечера, занимаясь корреспонденцией или хозяйственными делами своих имений. Дамы полностью увлекали себя вышивкой, редко кто книгами, не разоряясь на сплетни. Богатые коридоры пустовали большую часть дня, разве что к ужину выбирались гости в салоны первого этажа, рассаживались у камина и тихо вели беседы. Непогода сразила и короля, теперь его величество доктора отпаивали травами и проводили над стариком свои медицинские деяния, отчего тот только больше ворчал и недовольно кряхтел. В рабочем кабинете дофина было тепло, камин здесь пылал постоянно, камердинер только и успевал подкладывать дрова да ворошить угли кочергой. Сокджин устроилась на подушках на низком подоконнике и тоскливо наблюдала через залитое дождем окно за торопливо снующими в парке садовниками. Садовники срезали цветы и относили охапки во дворец расставлять букеты во все вазы. Жалели красоту, что погибала под проливным дождем, и не жалели своего здоровья. Барон, как всегда, оказался прав, когда говорил, что зима в этом году наступит намного раньше, чем обычно, мол лето выдалось уж очень душным. Только если норданцы привыкшие к капризам их погодных условий и уже успели сберечь урожай, то алатонцы оказались не готовы к таким внезапным переменам. Джинни не совсем понимала, что ей пытался донести барон, но выглядел он уж очень обеспокоено. Сама дофина нарадоваться не могла похолоданию. Духоту девушка не переносила, страдала и мучилась, а вот такая уютная пасмурность, позволяла ей сидеть за книгами и ни с кем не пересекаться. Однако радоваться дофина начала слишком рано. Она и заметить не успела, как отвыкла от тихого времяпрепровождения. Очень ей не хватало фрейлин и в особенности принцессы. Не хватало бесед, сплетен и смущающих разговорчиков. Не хватало их посиделок за любовными романами, стыдливого хихиканья всей стайкой над пикантными сценами и разыгрывания этих сценок вместе с Хосок перед хлопающими подружками. Она даже успела соскучиться по монотонному позированию для Боны, пока маркиза писала ее портрет. Потому что Юна с Хосок постоянно отвлекали ее, откармливали пирожными и подсовывали миленьких песиков прямо под нос. Сокджин скучала даже по вечно недовольному лицу барона и его постоянным нотациям. Читать в одиночку любовные романы стало ужасно скучно, поэтому дофина, уронив книгу на колени, прислонила светлую голову к окну и вглядывалась в пелену дождя. Она бы так и задремала, наверное, под мерный стук каплей о стекло, провожая скорые ручейки взглядом, да ветер то и дело врезался в стекла, заставляя их дребезжать, проникал через крохотные щели в комнату и холодными прозрачными пальцами касался дофины. Сокджин зябко ежилась и сильнее куталась в домашний халат. Поджав коленки и обхватив их руками, девица обернулась на мужа. Чонгук сидел за рабочим столом и который час не отрывался от писем. Вчера он за этим же столом возился над часами, скурпулезно перебирая детальки. Позавчера учитывался справочником по часовым механизмам, девушка его сразу узнала, у Тэхена такой же. Вот и наказание за непристойное поведение. Вы слышали это? Непристойное поведение, подумать только! Очевидно, настроение дорогого супруга дофины алатонской менялось так же быстро, как и погода этой осенью. Из обиженного мальчишки Чонгук внезапно превратился в перепуганного и обеспокоенного за жизнь своей жены учтивого супруга, а потом снова в обиженного мальчишку и все в один злополучный вечер, когда Панвиль давал бал в честь его дня рождения. Сокджин даже не успела испугаться в ту ночь, все произошло так быстро и стремительно. Шум, грохот от взрывающихся ракет над головой, неразборчивые крики, руку, вдруг сильно дернуло, а бутылка, что была зажата в ней, лопнула, окатив своим содержимым. А потом вдруг Хосок стоит вся бледнеханькая перед ней, глаза огромные на все лицо, губы дрожат, голосок тихий-тихий, солдаты бегут, салюты взрываются, а потом подруга падает без чувств, словно подстреленная. Каких только мыслей у дофины в тот момент в голове не было. И все, ступор, что делать – непонятно. Потом люди набежали, Хосок забрали, саму Сокджин вывели под ослабшие руки. И взволнованный голос барона, такой родной и такой вдруг незнакомый, но все же успокаивающий. И Чонгук рядом. И как только оказался здесь? Тоже бледный, почти зеленый, с глазами-блюдцами, весь вдруг такой сжавшийся, маленький, такой еще мальчик, младше Тэхена ведь. Он же и вел ее потом в их покои на втором этаже. Сокджин неровно шагала под руку с нахмурившимся дофином и не чувствовала смущения, куталась в его жюстокор, прикрывая облитое вином платье. Был ли виноват алкоголь в крови, а может зародившееся бесстрашие, что пьянило не хуже красного сухого двадцатилетней выдержки, а может и все сразу. Чудесным образом избежав смерти, Сокджин будто проснулась и широко открыла глаза. Она шла со своим мужем и заглядывала в глаза каждому встречному, что пришел поглазеть и пошептаться, а завтра разнести сочную сплетню по всем своим знакомым и не очень. Прошу вас, пожалуйста, говорите обо мне, смотрите на меня, обсуждайте меня. Я даже не буду утруждать себя поиском словаря. Вот она я – жена будущего короля в вашей высушенной солнцем и лицемерием стране. У дофины голова кружилась от внезапно накатившего чувства свободы и вседозволенности. Капризный мальчишка явил себя миру, едва за ними закрылись двери в общую спальню. Отчитывал, ругал, топтался из угла в угол, взмахивал руками, а девушка и не слушала его вовсе, уйдя глубоко в свои раздумья. Она ведь оказалась на волосок от гибели, но что-то уберегло ее от неминуемого конца. Быть может... быть может Пресвятая Дева Юнджи сохранила ее жизнь для какой-то цели, быть может у нее есть миссия. Ведь не спроста все так случилось. Чонгук выполнил свои угрозы на следующий день и посадил Сокджин под домашний арест за непристойное поведение. И раз уж и до этого инцидента супруга была наказана, дофин ужесточил правила, не позволив жене отходить от него ни на шаг. Никаких ей развлечений и свободного времени, нечего жене бесцельно по дворцу болтаться, да опошляться всякими идеями. Хорошая жена знает свое место подле мужа. Король, разумеется, поддержал внука, ссылаясь на наследников. Однако все красивые слова разбились о заунывную реальность. Чонгук работал, Сокджин страдала от скуки с равнодушным мужем. Барон Юнги точно поседеет, если узнает, что за три дня вместе, они ни разу не исполнили супружеский долг. Некстати вдруг вспомнился кавалер из ее юности, который однажды во время соколиной охоты увел эрцгерцогиню подальше в чащу. Тэхена, который всегда так вовремя выручал ее, порой так не хватало здесь. – Скучно, – горестно выдохнула дофина, поднимаясь с подушек, и медленно побрела к книжным полкам размять ноги. У камина было гораздо теплее, поэтому Джин стащила с плеч халат и положила его на свободное кресло, оставаясь в одном легком неглиже. Заметив вопрошающий взгляд мужа с вздернутой бровью, Джин повторила громче, добавляя капризные нотки. – Мне скучно. – Ох, правда, что ли? Мадам скучает, – едко протянул Чонгук, откидываясь в кресле. – Простите своего благоверного, но ваш муж занят, и у него нет времени вас развлекать. – Не понимаю, – мстительно отозвалась Сокджин, отвернувшись к книжным полкам, с преувеличенным интересом разглядывая корешки книг. – Не понимает, как же, – раздраженно бурчал себе под нос дофин, хватая первое попавшееся письмо и утыкаясь в строчки, даже не видя перед собой слов и не обращая внимание, что письмо перевернуто вверх ногами. – Хосок, значит, мы понимаем с полуслова и смеемся на весь дворец с глупых шуток, часами готовы обсуждать дурацкие романы, а как с мужем поговорить, так нужно заскучать спустя три дня. Ни доброе утро, ни приятного аппетита, ни извините за испорченный праздник. Если бы кто-то не ходил все эти три дня со скрюченной от презрения физиономией на носатом лице, будто под этим самым носом навоза наложено с кучу, то может Сокджин бы и осмелилась заговорить с ним. Да вот что-то даже подходить к этому кое-кому желания не было, не говоря уже о том, чтобы завести беседу. Чонгуку-то с чего ходить и обижаться? Это не в него стреляли, не ему запрещают общаться с друзьями. Сам дофин охотно принимал графа и маркиза в своем кабинете, ведя часовые беседы и не обращая внимания на еще одного присутствующего. Да он за месяц с ними столько не общается, сколько позавчера проговорил. Обиженка. Сокджин задумчиво скосила взгляд на супруга, тщетно делающего вид усердной работы. Значит, ее дорогой супруг обиделся на нее. Измором решил ее взять. Маленькая упрямица внутри Джинни настойчиво твердила переупрямить наглеца и напоминала о попраной чести и задетой гордости. Но вот мысленный барон сарданский вкрадчиво и чуть шепеляво упорствовал, вот же она, прекрасная возможность наладить отношения. Никакой фаворитки поблизости вот уж как третий день, дофин круглые сутки рядом с женой, всем своим видом жадно требует внимание к себе. Тэхен, когда хотел играть с сестрой тоже дулся, вырывал книжки из рук и на правах наследника выгонял фрейлин эрцгерцогини из ее покоев. Если подумать, они действительно были похожи. – Простите меня, – смело произнесла Сокджин, приблизившись к рабочему столу. Чонгук даже письмо выронил от неожиданности. – Простите, тогда напугала вас я. – Вы всех напугали! – Простите. – Что вы вообще делали на крыше? – Простите. – Я говорил, что общение с Хосок ни к чему хорошему не приведет! – Простите. – Я говорил, от нее только одни беды! Говорил, держаться от нее подальше! – Простите. – Вы живы благодаря огромной удаче! – Простите. – Да что вы заладили «простите-простите», – Чонгук выдохся и растекся в кресле. Он еще какое-то время качал головой, продолжая сетовать на любезную сестрицу, но буря вроде миновала дофину. Первый шаг сделан, нравоучительным тоном отметил мысленный Юнги, нужно довести дело до конца. Сокджин просто не представляла о чем говорить с мужем, как продолжить беседу, и так странно все это, с Хосок они и правда могли говорить обо всем и ни о чем дни напролет. Джин приблизилась к затихшему мужу, взяла со стола первое попавшееся в руки письмо, пытаясь прочесть документ. – А... м... чем вы заняты? – дофина перевела взгляд на Чонгука, у которого вдруг кончики ушей заполыхали. – С кем пишитесь? – Это... выбираю семью для Хосок, – засуетился в кресле Чонгук. Поправил шейный платок, потеребил пуговицы на манжете, да все пытался руки свои приладить куда-нибудь. – Ее жених скоропостижно скончался, земля ему пухом. Поэтому нужно искать ей нового, и как можно скорее. Хосок не молодеет. – Это все эм... – Сокджин неопределенно махнула рукой, указывая на стопку писем, пытаясь выразить свою мысль. – Да, это все претенденты на роль ее мужа. Тут и местные аристократы. Есть и заграничные поклонники. – А вы... – Чонгук терпеливо ждал, когда Сокджин подберет нужное слово. – Вы... решили... кто для нее... – Кому отдам? Желательно, куда подальше, – пустился в размышления Чонгук, перебирая письма. – Я бы отдал графу или герцогу из Ниспаты, нас разделяет море, просто чудесно, не видеть эту взбалмошную девицу годами. Но у нас с Ниспатийской империей напряженные отношения. Возможно, этот брак сыграл бы на руку при текущем положении дел. Но император уже женат, а его сын еще слишком маленький для брака. Они обвенчают его с какой-нибудь едва родившейся принцессой. Нда, Хосок слишком стара для брака с наследником Ниспаты. Была бы у нас какая-нибудь новорожденная принцесса... Задумчиво протянул дофин, глянув на Сокджин. Ох, вот это неловко. – Чем скоро выберете семью Хосок, тем скоро будет новорожденная принцесса, – предложила Сокджин, давя расползающуюся улыбку, при виде опешевшего вида мужа. – Да, действительно, Хосок во всем виновата, – хохотнул Чонгук, заметно расслабляясь. – Все никак нам наследников не родит. Брала бы вот пример с брата своего. – Балы только в голове, – поддакнула дофина. – А у нас с Ниспатой проблемы! – Замуж ее пора, бездельница. – И детей рожать. Чонгук изъял письмо из рук посмеивающейся жены и потянул Сокджин к себе на колени. И, ох, как же это было неожиданно! За все три дня, что они провели вместе, они ни разу не были настолько близки друг с другом. На самом деле, подобной близости у них не было с того самого дня открытия охотничьего сезона. Нахлынувшие воспоминания легче интимное положение не делали, горяча кровь, отчего щечки девицы начали стремительно румяниться. Дофин был теплым, руки, что обнимали талию, крепкими, а грудь, к которой Джин и прижимали, твердой. Сухие губы невесомо касались обнаженного плеча, и, Пресвятая Дева, как же хотелось, чтобы так было всегда. Чтобы без глупых обид и ссор. И сердце бы не так громко стучало в груди, выдавая смущенную бедняжку с головой. Сколько они уже в браке? Больше трех месяцев! Разве можно жене так от невинных прикосновений мужа теряться спустя три месяца брака? – Ты такая глупая, Сокджинни, – пробормотал в нежное плечо Чонгук. – Вроде холодная северянка, а на деле глупая и непоседливая. – Ваше высочество тоже дурак, – не осталась в долгу Сокджин. Дофина мысленно похвалила себя, что произнести получилось почти без акцента и достаточно высокомерно. – Хосок плохо на вас влияет, моя дорогая, – усмехнулся наследник, целуя светлую кожу увереннее и самодовольно наблюдая за россыпью мурашек на ней. – Простите? – Разве это платье? – эхом отозвался Чонгук, оглаживая через шелковую ткань бедра жены. – Где корсет? Всего один слой юбок, нет пуговиц. И такой ненадежный пояс, потяни слегка и тут же развяжется. – Было бы перед кем рядиться, – справедливо заметила Сокджин, удобнее устраиваясь на крепких бедрах мужа. И не жарко ему в наглухо запахнутом жилете? – Перед мужем? – Мужу интересно больше видеть жену в корсете тугом и юбок многих? – Джин встала с колен супруга и кокетливо покрутилась в свободном от фижм и корсета платье, красуясь. Чонгук внимательно следил за каждым движением жены, скользя темным взглядом по нескрытой лишними деталями туалета фигуре. – Думаю, ваш муж не хотел бы, чтобы кто-то еще мог увидеть вас такой. – Какой? – Раздетой. – Мой муж очень в часах и письмах, чтобы уделять внимание на мой туалет. – Кажется, мы говорим о разных ваших мужьях. – С одним мужем не знаю, что делать, – пожала плечами Сокджин, снова направляясь к книжным полкам. Кажется, она видела там словарь, он бы пригодился. Джин проглотила улыбку, закусив губу, когда услышала за спиной возмущенное пыхтение. Дофина, оказывается, завести было легче, чем часы братца. – И чем же вам ваш муж не угодил? – дофин встал с кресла, оперся руками о стол, нахохлился, словно воробей, готовый к хорошей перепалке. – Ваше высочество, скучно, – надув губки, протянула Сокджин и проплыла мимо рабочего стола к зеркалу, увлеченно поправляя розовую ленточку на шее, что была в тон поясу. – Скучно? – черные брови нехорошо нахмурились, острый взгляд неотрывно следил за женой. – Вы не уделять мне внимание, – определенно девица вздумала играть с дофином. – А вам нужно внимание? – скрещенные руки на груди. – Всегда жене нужно внимание мужа. – Но вам же скучно с мужем, – Чонгук неосознанно сделал шаг в сторону Сокджин, разглядывавшей часы на каминной полке. Дофин затих на мгновение, будто переживал, что жена ненароком сломает хрупкий механизм, когда та провела пальцами по бронзовой фигурке сатира. Облегченно выдохнул и глухо продолжил: – Может еще кого-нибудь? Быть может, маркиза или может... фельдмаршала? Дофина обернулась, определенно точно уловив раздраженный тон супруга. – Быть может ее высочество? – мягко и легкомысленно. Чонгук картинно возвел руки к потолку, горестно вопрошая Деву, как же ему избавить свою семью от проказы в виде любезной сестрицы. – Разумеется. Была бы ваша воля, вы бы с Хосок дневали и ночевали вместе, – ворчал Чонгук, сортируя письма по ровным стопочкам. – Всегда и везде Хосок. И в столицу, и к маркизе на обед, и с королем в карты. Не позволив себе передумать, дофина с трудом преодолела смущение и расстояние до мужа, коснувшись щекой его плеча. – Я не ради Хосок алатонский учу, – тихо, словно страшной тайной, поделилась Сокджин, проведя пальцами по предплечью. Чонгук не сдержал улыбки, такой забавной и добродушной, что совсем не вязалась с его всего пару минут назад насупленным видом и нахмуренными бровями. Ответная улыбка тронула губы дофины, а спустя жалкое мгновение их коснулся и дофин. Уложил свою большую горячую ладонь на зарумянившуюся щеку жены, оглаживал пальцами аккуратное ухо, заправляя подвитые локоны. Насладиться осторожным поцелуем и потеряться в нем не позволил вдруг вошедший в кабинет камердинер. Дверь открылась ровно в момент, когда часы отзвенели седьмой час. – Ужин, ваше высочество. Мадам. Все время, пока слуги сновали по кабинету, расставляли тарелки с закусками, основными блюдами и десертами на низком столике у небольшого двухместного дивана, убирали вазы и статуэтки, расставляли книги и аккуратно развешивали брошенные жюстокор и домашний халат, Чонгук продолжал обнимать жену, вдруг заинтересовавшись, что Сокджин предпочитала больше: рыбу или мясо, говядину или свинину; что думала о специях и о косточках в вишнях. – Принесите нам вина. Сокджин оживилась и взглянула на мужа с немым вопросм на лице. Чонгук хочет выпить с ней? – Красное или белое, ваше высочество? – Красное или белое? – спросил Чонгук, помогая Сокджин устроиться на диванчике. – Красное. – Конечно, мадам. Сокджин не представляла, почему вдруг Чонгук надумал напоить их, а иначе она и не могла назвать его затею, когда муж затребовал сразу три бутылки, а не бокал просто для аппетита. В принципе, вечер располагал, да и настроение подходящее. Да и почему бы не выпить в компании мужа, а не со стайкой подружек, как обычно это бывало. Поэтому смело коснулась своим бокалом хрустального бока бокала супруга, у которого глаза сверкали от неясного возбуждения и предвкушения. – Ваше здоровье.***
За всю свою жизнь Сокджинни казалось, что она не смеялась так сильно, как в этот вечер. Роскошное убранство дворца плыло и так забавно кружилось перед глазами. Они под руку с Чонгуком пытались добраться до собственных покоев, шатаясь и едва ли не падая, сметая вазы со столиков, когда алкоголь их бросал из стороны в сторону. Чета молодоженов даже вроде заставила какую-то достопочтенную даму вскрикнуть, наткнувшись на нее в коридоре, а потом под ее же неодобрительное ворчание неуверенно скрылись за поворотом, потеряв по пути одну из туфелек дофины. Чонгук почти задыхался от смеха, вытирал слезы, но вдруг из его рта вырвался какой-то хрюкающий писк, совсем недостойный юноши его положения, и Джин разорвало от веселья с новой силой. От такого вульгарного смеха лицо дофины раскраснелось, и будь где поблизости леди Тан, ее бы давно выпороли за подобное отсутствие манер, но, Пресвятая Дева свидетель, да никто бы не смог сдержаться и контролировать себя, глядя на буквально умирающего от смеха наследника. Наконец преодолев расстояние от рабочего кабинета дофина до их покоев, супруги ввалились в спальню и общими усилиями сгрузились на кровать, успокаиваясь и периодически хихикая. За два часа они прикончили три бутылки на двоих и ожидали четвертую. И никогда в своей жизни Сокджин не могла похвастаться таким прекрасным и понимающим собеседником. Они не просто разговаривали, изливали душу, растеряв всякое смущение друг перед другом, жаловались на детство, братьев и сестер, родителей, гувернанток и гувернеров, занудных учителей и отвратительно горькие микстуры. Сокджин сетовала на тугие корсеты, из-за которых едва не задыхалась, а Чонгук на неразношенные охотничьи сапоги, которые натирали до кровавых мозолей. И оба с полчаса выражали неистовую ненависть к необходимости позировать для портретов днями, а то и неделями, месяцами. – И он просто подстрелил его. Представляете? Прямо в глаз попал! – оживленно рассказывала Сокджин, жестами подкрепляя свою историю. Чонгук округлял пьянющие глаза и мотал головой. И надо же, они оба отлично друг друга понимали, хотя каждый лепетал исключительно на своем языке. – Он сказал, что целился в тетерева, а у него прицел просто сбился. А до этого подстрелил диких гусей прямо в воздухе, и все было исправно. Ах, какой это был кошмар! Столько крови, и эти крики. Меня Тэхен сразу увел, графа увезли. И они продолжили охотиться, как ни в чем не бывало. Я до сих пор чувствую себя виноватой. Не могу смотреть на эту ужасную повязку, закрывающую его глаз. – Ваш брат все сделал правильно. Он защищал честь своей сестры. – А вы бы тоже так сделали ради Хосок? – Хосок? Вы сказали, Хосок? Это не принцесса и не сестра. Это чудовище! Вечно лезет, куда не просят. Занималась бы своими девчачьими делами, но нет, ей нужно было лезть в мои игры. Однажды... хах, однажды... Чонгук вдруг рассмеялся, сполз с кровати и потащил Сокджин за собой к окну, аккуратно придерживая жену за талию, не позволяя ей упасть. – Однажды мы играли в парке во-он там, – Чонгук указал на дальнюю часть парка, засаженную раскидистыми деревьями. – Хосок залезла на дерево и застряла там, не могла спуститься. Я никому не сказал об этом, и она просидела там четыре часа. Ее хватились, когда она к обеду не пришла. – Это жестоко. – Она разбила мои часы! Я их потом полгода восстанавливал, – сокрушался дофин. Сокджин извернулась в его объятиях, чтобы поцеловать нахмуренный лоб и погладить по голове, успокаивая. Чонгук беззащитно прижался к Джин, уткнувшись носом ей в шею. – Я был так рад, когда она уехала в Вольск. Стало так тихо и спокойно. Однообразно. Я совсем не скучал, наоборот, радовался только. А потом граф женился, на год из Панвиля уехал. Так если бы плодотворно, наследников не делал, чем там занимался у себя, не понимаю. Маркиз только и остался со мной, да что маркиз. Авантюрист, все на месте ему не сидится. Общество дам ему желаннее, нежели досуг с другом. И дамы эти вокруг. Везде. Что им надо? Вот что вам надо? Сокджин промолчала, не особо понимая суть жалобы супруга. Но, кажется, дофин и не жаждал ответа на свой вопрос, удовлетворившись лаской в своих волосах и теплым прикосновением губ к щеке. – Другое дело часы. Там инструкция. И все понятно. И они не смеются и не шепчутся, когда ты проходишь мимо. Вот эти, – Сокджин проследила за рукой дофина в сторону камина, – из Вольска. А эти... Джин никогда не видела мужа настолько воодушевленным. Он с такой охотой рассказывал про часы, откуда они, какие мифы и легенды были изображены в их фигурках и картинах. Восторженно лопоча, сбиваясь и проглатывая слоги, Чонгук потащил Сокджин за собой к кровати, на прикроватном столике у которой стояли небольшие часы. – Это мои самые первые часы. Подарок мастера на мои десять лет. Их разбила Хосок и мне самому пришлось их чинить. Это были небольшие часы оригинальной изысканной формы из позолоченной бронзы с дельфином у основания. Циферблат был украшен сложными завитками, листьями, цветочными гирляндами. – Тут не с маятником, да? Тут балансир? – задумчиво проборматала дофина, с интересом разглядывая часы. – Да, да, тут балансир, – с дрожью в голосе откликнулся Чонгук совсем переволновавшись. – Когда Хосок разбила их, колесо потерялось и пришлось заказывать новое. А для этих часов колесо должно быть из двух разных металов. – Правда? – Да-да, – закивал дофин. – Чтобы оно изгибалось при нагреве. – Почему? – Для точного хода. – Правда? – Да, и градусник регулирует тогда... – Градусник? – Рычаг, понимаете? И он выводит из работы... Сокджин не понимала ничего, что Чонгук с таким воодушевлением пытался объяснить. Но выглядел дофин при этом таким увлеченным и таким счастливым, что нашел лояльного слушателя, разделяющего его интересы. Некоторые названия механизмов совпадали по звучанию с нордским, и это было настолько волшебно. Тэхен тоже часто и много говорил ей о часах, разбираться девица, конечно, в них не начала, но имела представление о балансире, подшипниках и для чего нужен рубин. И прямо сейчас, растрепанный, в одной сорочке и кюлотах, Чонгук с горящими глазами, взахлеб тараторящий на ужасно шепелявом и грубом алатонском, мало походил на наследника престола. Скорее на избалованного мальчика, который ныряет с головой во все свои увлечения. Если подумать, спроси Чонгук о ее любимых романах, она бы ничем от него не отличалась бы сейчас. – Вам правда интересно? – дофин схватил ладони Сокджин в свои, жадно разглядывая жену, будто впервые ее увидел. – Вам не скучно со мной? – Что вы, что вы, – лаского мурлыкнула Джин, сжимая пальцы мужа сильнее. – Тэхена... у него тоже часы. Много. Очень много. – Я вам все свои часы покажу! – горячо пообещал Чонгук. – У меня целая коллекция ниспатийского мастера. – Граф дель Кампо? – Да, его! – юноша расплылся в мечтательной улыбке, едва ли не подпрыгивая от восторга на мягкой постели. А потом вдруг подался вперед, бережно обхватил лицо жены ладонями и словно в бреду зашептал: – Ты такая умница. Такая умница. Его глаза сияли в темноте, а губы покрывали щеки, лоб, нос, подбородок Сокджин трепетными поцелуями. И так все невинно и щекотно, невозможно было сдержать смешка. – Такая милая... такая красивая... Сокджин плыла от нежности, исходившей от дофина, жалась к его крепкой груди, ловя его губы своими. Чонгук опрокинулся поперек кровати, утаскивая Сокджин за собой и не отрываясь от медленного, тягучего поцелуя, приправленного горечью алкоголя. Урчал от удовольствия в губы жены, наслаждаясь щекоткой от скользивишх по его лицу мягких светлых волос. Сама Сокджин была вся такая мягкая и податливая, совсем не походила на ту ледышку, что сидела у него в кабинете три дня. Ее нежные пальчики зарылись в его волосы, теплое мягкое тело приятно придавливало к кровати, а мурашки удовольствия разлетались по светлой коже от его осторожных поглаживаний по нескрытым платьем плечам и шее. И возилась на нем, бессовестная такая! Чонгук спустил тяжелую руку на талию жены, крепко прижимая ее к себе и не позволяя ерзать бедрами. Он бы непременно, он бы обязательно, он бы даже не раздумывая, но... – Не сейчас, – тихо пробормотал Чонгук в поцелуй, переворачиваясь с Сокджин на бок, устраивая ее в своих объятиях. – И не так. Дофин звонко чмокнул надутые губки Сокджин, не совсем понимающей что происходит, убирая выбившиеся локоны за аккуратное ушко. – Сейчас я не смогу, – пьяно разоткровеничался Чонгук, снова вовлекая Джин в поцелуй. Сон быстро сморил их, крепко жмущихся друг к другу, одаривающих друг друга почти целомудренными поцелуями, ленивыми касаниями губами губ, щек, кончика носа. Так уютно и привольно, так восхитительно, что сердце заходилось от щемящего в груди неописуемого чувства восторга и нежности. Едва ли не впервые оба засыпали умиротворенные и совсем немного разочарованные.***
Со стоном невыносимого мучения Сокджин еле разлепила веки, усаживаясь на мягкой кровати. Голова пухла от боли и тяжести даже сильнее, чем после высокой прически, державшейся на каркасе и украшенной дополнительными искусственными локонами. Отвратительное липкое что-то высушивало рот, а в животе свирепствовала самая настоящая буря. Сокджин сглотнула, почувствовав тошнотный позыв, и тут же скривилась – отвратительно липкая слюна только ухудшила смятение в животе. Сокджин устало уронила голову на колени, массируя виски. И вздрогнула от неожиданности, когда ее плеча коснулось что-то холодное. – Попейте, – не открывая глаз, пробормотал Чонгук, сидя покачиваясь из стороны в сторону со стаканом с холодной водой в дрожащей руке. Сокджин благодарно приняла стакан и осушила емкость в три глотка. Дофин сонно упал обратно на подушку. Утолив жажду, Джин поставила пустой стакан на свой столик к трем его предшественникам. Дофина нахмурилась: она могла покляться, что еще вчера графин с водой стоял, как и положено, на столике у окна. Серебряный поднос все так же лежал на том самом столике, а вот почти пустой графин переместился на столик к Чонгуку. Да и сама Сокджин была избавлена от неглиже, оставшись в одной нижней сорочке. Слабо улыбнувшись, Сокджин обратно уложила голову на подушку, возвращаясь в объятия супруга, стараясь не дышать не самыми приятными ароматами перегара. – Болит? – сквозь сон пробормотал Чонгук. – Голова, – хрипло откликнулась Джин. И довольно засопела, когда сухие губы дофина тут же коснулись ее лба, прогоняя болезненные ощущения.***
Второй раз оба проснулись ближе к обеду, правда, явиться в столовую чета не соизволила, к чему, на самом деле, все отнеслись с пониманием. Барон сарданский очень рассчитывал на благоразумие своей подопечной и заставлял себя верить глубоко убежденным словам короля, что его внук не глупый мальчик. С придурью, конечно, а куда ж без нее в юности-то, но не глупый. Однако, на взгляд самого Юнги, мальчишка был просто избалован. Возможно, будь жив его отец, он бы взялся за сына. – Как они там? – просипел король, борясь с сухим кашлем. Два столика у его кровати были заставлены скляночками, баночками с лекарственными настойками и мазями. Воздух в комнате приобрел стойкий запах трав и медицинского спирта, шторы были плотно завешаны, ибо старик жаловался на боль в глазах от солнечного света. Сам старик выглядел неважно, шея и лицо покрылись сыпью, также она уже обсыпала руки, и, наверняка пряталась за ночной рубашкой, однако темные глаза все еще сверкали живым блеском. – Переполошили полдворца вчера вечером. Юнги сидел в кресле подальше от кровати, прикрывая нос платком, смоченным в эфире. Король невесело рассмеялся и тут же зашелся сухим кашлем. – Надеюсь, их переполох принесет плоды. Три месяца прошло, друг мой, а все пусто. Что же за дела такие? – Его высочество месяц отсутствовал на охоте. Наверстают еще. Сами понимаете, дело молодое, деликатное. – В том все и дело, что молодое. Молодость, она какая? Горячая, бурная, страстная. А эти, тьфу ты, дети несмышленые. – Их высочества сейчас все время вместе проводят. Дайте просто им немного времени на уединение. – Посмотрите правде в глаза, барон. У меня не так уж и много времени, – старик небрежно отмахнулся от открывшего рот в возражениях Юнги. – Наследник у меня всего один. А каково оно, если и с ним какая беда приключится? Алатония ждать не будет, ваша милость. – Я понимаю, и спешу вас уверить, что нет повода для крайних мер. Король внимательно взглянул на посла и с кривой улыбкой отпустил его, ссылаясь на прием лекарств и общую усталость. Говоря искренне, его величество устал уже от заверений барона. Да и самочувствие не позволяет ему надеяться на авось. Барон – человек разумный и добродетельный, однако он северянин и предан Норданской короне. Сказать по правде, сам барон очень тревожился о воспаленном болезнью разуме его алатонского величества. И о том, как бы стариковская паранойя не вынудила его на опасные для Нордании поступки. С тяжелым сердцем, барон Мин Юнги отправился к себе в покои обдумывать свои дальнейшие действия. Самих виновников обсуждения терзали муки физические. У Сокджин желудок сводило от голода, да и сама себя ощущала будто набитой периной. Кое-как заставив себя подняться с измятой постели, девица ополоснула лицо оставленной водой из таза, давно остывшей, приняла домашний халат из рук не менее помятого супруга. Чонгук усадил Сокджин за кресло у столика, заставленного тарелками с обедом, грузно осел на соседнее кресло и, тяжело выдохнув, взялся за столовые приборы. Ели молча, делив на двоих мясное и салаты. От сладкого оба отказались. В сторону алкоголя никто даже не смотрел. С каждым съеденным куском Сокджин чувствовала, как возвращалась жизнь и бодрость в ее тело. Оставалась усталость и ленность, но определенно становилось лучше. – Доброе утро? – дофина неуверенно посмотрела на Чонгука. Юноша скосил взгляд на часы, показывающий четвертый час и усмехнулся: – Доброе. Молчание больше не казалось неловким. Оно было таким необходимым сейчас, уважающим желание друг друга отдохнуть после шумного вечера. Оба вернулись на кровать, прихватив с собой по томику любимой книги. Взбили подушки, устроились под боком друг у друга и уткнулись каждый в свою книгу. Чонгук периодически целовал макушку жены, уложившую голову ему на плечо для своего единоличного удобства. Девица улыбалась, терлась щекой о его грудь, и дофин терпел покалывающую боль в отлеженной руке. Время летело незаметно за волнующими романами и детальными схемами. В комнате успело стемнеть, внимательные слуги зажгли канделябры и заменили тарелки с едой. Сокджин, увлеченная книгой, ворочалась то так, то этак, меняя свое положение на кровати, то и дело пиная ушедшего в механизмы Чонгука. – Что такое «вож-де-ле-ние»? – по слогам произнесла Сокджин и пролезла под руку дофина, в который раз отрывая того от чтения. – М? – Вот тут, – Джин подтащила к глазам мужа свою книгу, указывая пальчиком на интересующую ее часть. – Это, – нахмурил Чонгук брови, – хотеть? – О, – дофин имел удовольствие наблюдать за внезапно зарумяневшейся женой, спрятавшейся за книгой, смущенно пыхтя. – А это? «Сла-до-стра-стный»? – Моя дорогая, – после небольшой паузы хрипло подал голос Чонгук. – А что вы читаете? – Ох, не знаю, в библиотеке лежала, – Сокджин резко захлопнула книгу, убирая ее подальше от проворной руки супруга. И зашипела от боли, когда в пылу небольшой потасовки ударилась макушкой о деревянный столбец кровати. – Очень больно? – обеспокоенно спросил Чонгук, тут же успокаиваясь. – Эм, – задумчиво протянула девица. – Да. – Где больно? – бархатным голосом учтиво поинтересовался наследник, а потом, не раздумывая, поцеловал самую макушку, куда указывал пальчик жены. Затем мягкую щеку, потому что у Джин она тоже болела. И кончик аккуратного носа. – А что вы читаете? – тихо поинтересовалась Сокджин, когда теплые губы мужа прижались к ее пальцам. – Механизм музыкальных шкатулок, – охотно поделился Чонгук и на озадаченный взгляд жены прояснил, помогая себе жестами: – Маленькая шкатулка. С музыкой. – Ой! – Сокджин внезапно подскочила на кровати, вырываясь из объятий супруга. – Я Нет-нет... у меня! Скорей! Чонгук спешно выбрался с постели и послушно последовал за Сокджин, бросившейся в свои личные покои. Пока жена что-то выискивала в комоде, рассматривал убранство комнаты. Сюда он не заходил с самого прибытия в Панвиль Сокджин, да и что тут ему делать. Сама дофина мало времени проводила в этой спальне, деля ложе с мужем, а с подругами она общалась в салонах или своем рабочем кабинете. А если не во дворце, то пропадала в парке и садах. Если не уезжала в столицу или развлекаться на балах. – Вот, – Сокджин выудила что-то очень маленькое из комода и поставила на столик. Перед Чонгуком стоял шедевр миниатюрной красоты. Маленькая, словно игрушечная, шкатулка густого синего цвета, украшенная золотыми листьями и цветами. Крошечные жемчужинки огибали круглую крышечку, на которой благородный лебедь расправил свои золотые крылья. Боязливо Чонгук коснулся шкатулки, будто тревожился, что та рассыпется от любого неосторожного прикосновения, но Сокджин смело вручила ее мужу в руки. Шкатулка была ощутимой на вес, а тонкая вязь замысловатого узора золотой краской опаясывала выпуклые бока. Заметив крошечную замочную скважину, Чонгук пытливо взглянул на дофину. Сокджин потянула за длинную цепочку на шее, удобнее перехватывая маленький ключик и вставила его в замок, делая несколько полных оборотов. Чонгук постоянно видел эту цепочку у жены, но никогда не интересовался ей, полагая, что это очередное украшение. Никогда бы он не подумал, что это простенькое украшение скрывает за собой какую-то тайну. Сокджин заговорщицки улыбнулась, когда из шкатулки донеслись первые тонкие звуки. Крышечка медленно поднялась и из шкатулки вынырнули три крошечных лебедя, взмахивающих малюсенькими крылышками. Чарующая мелодия вальса тихо лилась, обволакивая двоих, затихших совсем рядом друг с другом в темноте. Покачиваясь в такт мелодии, Сокджин мурлыкала слова старой песни себе под нос, снова мыслями возвращаясь в заснеженное царство. И совсем растерялась, когда ушедший в свои мысли супруг почти безошибочно начал подпевать ей на нордском. И столько вопросов сразу в голове, и какой спросить первым? И все вопросы вылетели из головы так же быстро, как и зародились там, когда Чонгук аккуратно поставил шкатулку на столик, прижав Джин за талию к себе. Второй рукой он аккуратно взял ладонь дофины в свою и сделал шаг. Еще один. И еще. И вот они уже несмело кружат в вальсе по небольшому пространству покоев дофины. Ох, верно все говорят, слишком интимный этот танец. Чонгук смотрел прямо в светлые глаза жены, на тонких губах играла очарованная полуулыбка, и у Сокджин сердце с ума сходило, колотилось где-то под горлом. Спрятаться хотелось от этого пронзительного взгляда, но нет, не сбежать. Лишь следовать за уверенными движениями, позволяя кружить себе голову. А потом судорожно вздыхать от резких поворотов, и ловить выпрыгивающее из груди сердце, когда сильные руки вдруг подбрасывают в воздух, а потом крепко прижимают к себе и снова кружат, заставляя окончательно потерять голову и слушать их собственную мелодию их личного вальса, раз уж крышечка музыкальной шкатулки уже давно захлопнулась. И вдруг обнаружить себя на мягкой постели, тяжело дышащей от безжалостных вихрей в голове, придавленной сильным телом. И что это за вихри проклятые, от которых такой жар по всему телу. Или же околдована? И кем? Вот этим мальчишкой? Ах, нет, не мальчишка перед ней, юноша, что с удобством устроился меж ее разведенных бедер, подложив маленькую подушку ей под поясницу. Муж, что уверенно прижимался к ее губам своими, нежил ладонями длинную шею и нежные уши. Чонгук целовал чувственно с упоением, не позволяя Сокджин расстаться с проклятыми вихрями, ласкал горячим языком ее рот и так же горячо дышал, опаляя дыханием припухшие губы. Не давал жене продохнуть, спускаясь влажными короткими поцелуями к шее, балуя тонкую кожу едва различимыми касаниями у уха, и ощутимо прихватывая ее под подбородком. Такая беспомощная под ним, и такая жадная до его ласки, до его тела, Джин привычно зарывалась в черные волосы, судорожно всхлипывая, когда широкие ладони оглаживали ее бока и живот, мягко мяли грудь сквозь ткань сорочки. Послушно подняла руки, когда Чонгук, развязав тесемки сорочки, высвободил ее из полупрозрачной ткани, обнажая девичье тело, дышал через раз, буквально выталкивая воздух из легких, пытаясь налюбоваться своим сокровищем. Чонгук потерявшись в мыслях, обвел пальцами изящный силуэт фигуры, взял ладонь Сокджин в свою, прижимая ее к своей щеке, целуя тонкое запястье. – Моя принцесса, – выдохнул в темноту Чонгук, вновь припадая губами к запястью, одаривая поцелуем каждый пальчик. Джин плакать хотелось от одариваемой нежности. Стыд и смущение от собственной наготы смывало жаркой волной предвкушения. И уже знакомое чувство твердого между ног, от чего все тело пробивал озноб. – Только не бойся. Алатонский в исполнении ее мужа этим непривычно низким бархатным голосом туманил разум, а его горячие ладони на ее бедрах, ох, что же с ней? Определенно, она все еще была пьяна, одурманена хмелем, горячим телом Чонгука, его руками, голосом, прикосновениями. – Сокджинни, – вдруг тихо позвал Чонгук, огладив щеку жены, убирая пронырливые прядки светлых волос с ее лица. – Сокджинни, посмотри на меня. И все затихло, стоило Сокджин взглянуть в обманчиво спокойные темные омуты, на дне которых билась в бушующем пламени ненасытная жадность и голод, жестко укрощенные именно в этот момент. Надломленный жалобный стон сорвался с зацелованных губ после слитного напористого движения твердой плотью внутрь нее. Сильные руки мужа крепко держали бедра инстинктивно дернувшейся Джин, направляя себя глубже, разрывая сразу, не щадя и не позволяя долго мучиться от болезненных ощущений. Внутри. Сокджин тяжело дышала, пытаясь осознать одну простую истину. Он внутри, с силой вдавливаясь в нее и растягивая. Обжигающие покалывания внизу утихали с каждым ее размеренным выдохом, от которых тело расслаблялось. Чонгук стянул свою сорочку через голову, осторожно растягиваясь на Сокджин, тут же обхватившей его за сильные плечи, прижимаясь к ней полностью обнаженный и уязвимый. Первый скользкий толчок внутрь выбил судорожный выдох из обоих. Чонгук растворялся в жаре тела Джин. Джин тонула в непередоваемом чувстве заполненности и завершенности. Чонгук двигался медленно, словно покачивался на волнах, никуда не торопился, давал привыкнуть к себе, к новым ощущениям. Нежил самыми кончиками пальцев чувствительную кожу живота и груди, затягивал жену в поцелуи и неописуемо нежно нашептывал что-то сквозь счастливую широкую улыбку, вызывая ответную, пусть немного утомленную, но не менее счастливую. Отныне их брак был консумирован. Отныне они муж и жена.