***
Субботнее утро в Панвиле, по своему традиционному обыкновению, началось с мессы в часовне северного крыла дворца. Вся знать, жившая во дворце, собралась в изящном и воздушном зале, разместившись на скамеечках, а кому места не досталось, тот застыл на балконе второго этажа или облепил белоснежные колонны. Кардинал, харизматичный и бойкий высокий мужчина с легкой сединой на висках, вел службу, приковывая к себе внимание заспанной, но безупречно расфуфыренной толпы. Его глубокий низкий голос с хрипотцой отражался от стен, обволакивал трепещущие души. Старо-алатонский в его исполнении звучал монументально и величественно. И пусть немногие понимали даже меньше половины сказанного, что-то родное отзывалось где-то глубоко под шелковыми одеяниями и атласными туалетами. Очарование мессы не нашло отклика только у двух присутствующих. Покрасневшая дофина неистово жевала губы и нежную внутренню сторону щек в отчаянной попытке сдержать рвущийся наружу смех. Расписной веер может и закрывал ее искаженное в несчастной гримасе лицо, но трясущиеся плечи выдавали бедняжку с головой. За спиной уже перешептывались, графиня Йонская коршуном наблюдала со своего места за «опустившейся молодежью», а дофин, добившись желанной реакции, продолжил тихонько нашептывать жене искаженную версию службы, подбирая похожие по созвучию слова, которые, однако, были далеки от изначального смысла. Сокджин прижимала ладошку ко рту, яростно обмахивалась веером, даже постарась отодвинуться от наследника и — Пресвятая Дева, помилуй! — даже шикнула на разошедшегося мужа, но Чонгук не унимался, и если достичь аккуратного ушка не получалось, он просто начинал строить пафосные гримасы, вторя словам кардинала. Когда же раскрасневшаяся, изможденная и заплаканая дофина, согнулась пополам, прижав руки ко рту, отчаянно маскируя смех за кашлем, Чонгук немедленно поднялся со своего места и, подхватив жену под локоть, вывел Сокджин из часовни, чинно кивнув кардиналу не прерывать службу и изобразив на лице многострадальное сочувствие вдруг сразившейся недугом жене. Пусть глубокий голос и не прекращал читать, служба была окончательно сорвана. Свистящим шепотом разлетались тотчас выдуманные сплетни и полуправды. Охочая до приватной жизни монархов праздная знать уже вовсю ставила сроки беременности. А венценосная парочка, едва оказавшись за великолепными золотыми дверями, дала выход смеху. Они спешно удалялись, как можно дальше от часовни и удивленно разглядывали пустынные коридоры дворца, обычно многолюдные и довольно шумные. Эта маленькая проказа в такое унылое субботнее утро сразу скрасила настроение Сокджин. Она словно снова оказалась дома в Винце, в большом, безлюдном, но таком родном и уютном дворце, нашкодила в комнатах брата и теперь, сняв туфельки на каблучках, в одних скользких чулках бежала от его императорского высочества куда глаза глядят, высоко подобрав юбки. Сейчас снять туфли ей бы никто не позволил, что уже говорить о том, чтобы оголить свои лодыжки при ком бы то ни было, а вместо любимого и родного Тэхена рядом шел несмело отдающийся беззаботному веселью Чонгук. Чонгук выглядел ошеломленным своей проделкой, он посмеивался и все оглядывался в сторону закрытых дверей, а потом переводил искрящиеся неподдельным весельем большие глаза на свою жену, смотрел долго и неотрывно. Сокджин словно купали в нежности и восхищении, маленькая дофина не знала куда деть себя и что сказать, хоть и матушка в письмах настоятельно рекомендовала флиртовать с мужем в такие моменты, поощрять его и настраивать на ласку к себе, ведь нет ничего для жены лучше, чем ее муж — добрый друг и податливый любовник. — Завтрак подадут еще не скоро, — пожаловалась мужу Сокджин. Утро субботы ее вообще не радовало. Ранние подъемы, наспех туго перетянутые корсеты, нудные мессы, отложенные завтраки. Чонгук нахмурился, потом уверенно кивнул самому себе, и вдруг развернулся в обратную сторону, потянув Сокджин за руку в сторону боковой лестницы, которой пользовалась прислуга. Лестница была гораздо уже хозяйских парадных. Джин на мгновение вспомнила свое свадебное платье с широкими фижмами. В нем-то она точно по этой лесенке не прошла, разве что боком. Встречающиеся им на пути слуги склонялись в почтительных поклонах и реверансах, утыкая глаза в пол и прижимаясь к стенам, давая высоким господам проход. — Куда мы идем? — спросила Сокджин, крепче сжав ладонь Чонгука, привлекая его внимание. — Завтракать, — просто ответил муж, обернувшись и одарив жену широкой улыбкой. Затем, свернув в коридоре пару раз, распахнул перед ней дверь. Сокджин будто оказалась в совсем другом государстве, заключенном в их огромном дворце. В нос ударили заманчивые запахи томящихся блюд и первого, и второго, и десертов. В огромном зале висел плотный белый туман пара, многочисленные кухарки сновали туда-сюда с чанами и мисками, отовсюду слышалось шипение и бурление, стук лезвия ножа, нарезавшего то ли овощи, то ли фрукты. И всем этим локальным хаосом руководил зычный голос шеф-повара. Заметив в своих владениях наследников престола, тучный колобок в белом фартуке и колпаке подавился собственной тирадой. — Да что же это вы, ваши высочества, — всплеснул пухлыми ручками мужичок и принялся за жалобные причитания. — Да как же так. Мадам, ох, мадам, молю вас, не надо дальше, вы же запачкаетесь. Не место тут для мадам дофины. Зачем же сюда? — Нам что-нибудь легкое, перекусить, — пропустив отчаянный лепет повара мимо ушей, поставил в известность Чонгук и, подхватив поднос, скрылся в глубинах кухни в сторону стола с готовыми блюдами, уж слишком хорошо здесь ориентируясь. Сокджин не решилась пройти дальше, опасаясь неловким движением что-нибудь испортить, ее туалет был слишком громоздким для этого места. Поэтому девушка наблюдала за магией приготовления пищи издалека. И все у кухарок получалось так быстро и ловко, работали они так слаженно: одна подает, другая подхватывает, третья подкладывает. — Кто вчера готовил штрудель? — поинтересовалась Сокджин у вмиг побледневшего повара. Что-то заискивающе проблеяв, мужичок подозвал к дофине одну из кухарок. Старая женщина сжалась перед молодой госпожой, покрытые мукой руки дрожали. Остальные кухарки приостановили работу, украдкой поглядывая на разворачивающуюся перед ними сцену. Сокджин поспешила развеять вдруг сгустившиеся тучи в этом, несомненно светлом местечке. — Было очень вкусно. Кухарка прижала руки ко рту, расплакавшись от облегчения и высокой похвалы от первой дамы королевства. Шеф-повар сам заметно выдохнул. — Надеюсь, завтрак сегодня будет таким же замечательным, как и всегда, — осмелев, улыбнулась Сокджин. Чонгук вернулся с подносом, груженым закусками и воздушными пирожными, когда работа на кухне встала, расчувствовавшиеся кухарки вытирали слезы перепачканными руками, приговаривая «Дева, храни государыню!» Дофин поспешил увести жену из кухни, балансируя подносом, гордо отказавшись от помощи, оставив за закрытыми дверями чарующие ароматы и искренние слезы счастья. — Меня не было всего две минуты. Что произошло? — Я всего лишь поблагодарила их за хорошую работу. — Зачем? — Чонгук вывел их в коридор первого этажа и повел в сторону парадной винтовой лестницы на второй этаж. — Они работают во дворцовой кухне. Можно сказать, это их долг — хорошо готовить для королевской семьи. Они должны радоваться, что отдают этот долг. За него не нужно благодарить. — Вы так считаете? — протянула Сокджин, задумчиво оглядывая все еще непривычно пустынный коридор. Затем вдруг остановилась, развернула Чонгука к себе и плотно приблизилась к опешевшему супругу, крепко схватившегося за поднос двумя руками. — А знаете, — мурлыкнула вполголоса дофина. – Вчера ночью мне было так хорошо. Дофин до побелевших костяшек стиснул в руках поднос, во все глаза таращась на расплывшуюся в томной улыбке жену. Сокджин вливала дурман в чувствительные уши Чонгука, шелестя слова с мягким тягучим акцентом. — Так хорошо, словами не описать, — тонкий пальчик зачерпнул воздушный крем с пирожного и под пристальным взором жгучих черных омутов кокетливо отправил лакомство в усмехающийся ротик, оставив немного на пухлых губках. — Ах, какие слова, вы меня вчера совсем без мыслей оставили! Поднос со звоном упал на мраморный пол, закуски и пирожные разлетелись в разные стороны, а Сокджин, задорно ойкнув, вдруг оказалась в воздухе, подхваченная сильными руками, и заливисто рассмеялась, когда заведенный дофин вломился с бесценной ношей на руках в ближайший салон, плотно захлопнув за собой двери. Сухие губы жадно покрывали поцелуями нежную шею, пока Чонгук быстро преодолел путь до круглого стола и усадил Сокджин на него, нетерпеливо задирая бесчисленные юбки и устраиваясь между облаченных в шелковые чулки длинных ног, что уже привычно сомкнулись у него за спиной.***
Тэхен устало потер глаза, давая им отдохнуть на мгновение от скурпулезной работы, а потом вновь вернулся к сбору шкатулки. За окном уже вовсю завывала вьюга, но уютное потрескивание сосновых поленьев в камине дарило умиротворение и чувство безопасности. Это далеко не первая зима в жизни юного эрцгерцога, и уж точно не последняя. Тэхену не хватало лишь суетливой возни сестренки рядом в большом кресле, которое Джинни занимала по своему обыкновению с томиком очередного любовного романа. Сейчас его милая малышка сама стала героиней своего личного романа, ей не до книжек сейчас, наверное. Наверняка, прямо сейчас по указке матери обхаживает своего муженька, пропади он в метели. Ах, его маленькая наивная и невинная Сокджини, как же так получилось, что он не смог уберечь ее от лапищ этой твари, этого монстра, этого мерзкого человека. Его милая зимняя фея должна была жить в Винце и, возможно, выйти замуж за одного из его верных и очень надежных друзей. Слухи, что доходили до северной столицы совершенно не радовали юношу, а только погружали в пучину тягостных дум. Он внимательно перечитывал письмо за письмом сестрицы, пытаясь выцепить хоть намек на то, что ей тяжело, что она страдает рядом со своим пленителем. Одного ее неловкого слова хватило бы, чтобы Тэхен незамедлительно покончил с этим браком. Императрица не удосужила себя стуком в личный кабинет Тэхена, сразу властно распахнув дверь и степенно вплыв в комнату. Тэхен тут же поднялся, помогая матери с удобством расположиться в кресле напротив рабочего стола. — Все еще занимаешься этой ерундой, — как бы между прочим заметила женщина, но без должного упрека. Она не понимала увлечения сына, но принимала его, поскольку Тэхен никогда не пренебрегал своими обязанностями в угоду бессмысленного, по ее мнению, досуга. И трепетно хранила все подарки своего наследника. — Ты уже отписал княжне, Тэхен? — Я все еще в раздумьях, матушка. Обязательно ли... — Обязательно, — отрезала женщина. Императрица мысленно усмехнулась, встретив полный немого сопротивления взгляд. Ох, неровен час, оставит она этот мир, во что же этот юнец — мальчишка! — превратит ее великую империю? — А если я найду вариант получше? — Княжна и есть лучший вариант. Вольск разгромлен, великого князя обезглавили, а его семья, кто в бегах, а кто замучен в крепости. Из-за сумятицы Вольск пытаются разодрать соседи. Князь Вижленский ведет сопротивление, сражается за самоопределение и единую церковь, люди его любят. Не сегодня, завтра он станет великим князем. Но сейчас в Вольске опасно. Заберем оттуда девочку сейчас — ее отец век благодарен будет. Ты носом не вороти, Тэхен, не вороти носом! Неспокойно сейчас в мире, монархов свергают, государства между собой делят, в церковь не верят. Заручись поддержкой Вольска, в Алатонии сестра — дай Дева! — разродится наследником — добрым дядей стань. У самого дети появятся — отправь в Вольск дочь, а лучше второго сына. Весь запад наш будет, выход к Ниспатийскому морю откроешь. Наладишь торговые отношения, экономику поднимешь, народ процветать будет. Великим императором станешь, люди любить будут. — Ей же всего тринадцать, матушка. — Ей уже тринадцать. Ничего, заберешь из Вольска, обвенчаетесь, подождешь пару лет. Девица она хорошая, набожная, покладистая. У вольских девиц нрав кроткий, мужей и отцов уважают. Тебя любить будет, спасителя. А как подрастет — округлится, еще краше станет. Ты мать послушай, я тебе только добра желаю. Сколько лет я Нордании отдала, все во благо народа. И ты тоже о народе думай. Тебе-то какая разница, кто детей нарожает. Главное, чтобы здоровая была и без придури в голове. Императрица затихла, с удобством уложив руки на широких подлокотниках и внимательно посмотрела на нахмуренного сына. Тэхен всегда сам себе на уме был. Мальчик-то он способный, ответственный, уже поднатасканный в сложном ремесле управления великой державы. Да вот скрытный стал, полностью искренним только с сестрой и был. Если бы Тэхен так же и о Нордании заботился, как о Сокджини, императрица-мать была бы спокойна. Но никогда не подводившая интуиция подсказывала ей, что-то уже поселилось в голове сына. — А ты уже кого искать себе собрался? — приподняла бровь женщина. — Может с юга кого? Так она зимы у нас не переживет, пожалей бедняжку. Может из местных кто? Хотя, кто у нас из местных-то остался? Или какая ветреная алатонка тебя охмурила? Так ты это забудь и вспоминать не вздумай. Не хватало мне этих пигалиц во дворце. Разврат и пошлость. Из Винца сделает такой же бордель, в который уже превратился Панвиль. Тэхен хотел бы напомнить, что именно в этот бордель матушка собственноручно отправила Сокджини, но сдержался. Он спешно протянул шелковый платок женщине, когда она вновь разразилась тяжелым кашлем. Писать княжне юный эрцгерцог вынужден был колким взглядом льдинистых глаз императрицы.***
— Дыши, Сокджини, дыши. Дрожащие руки все же не выдержали давления, и Сокджин, потеряв опору, полностью легла грудью на стол, смахнув локтем вазу на пол. Воздуха в затянутой корсажем груди не хватало, пластины пережимали живот и бока, больно впиваясь и натирая даже через ткань нижней сорочки, легкие жгло и покалывало. Собственное частое громкое дыхание оглушало, а перед глазами расплывались темные пятна забвения. Руки Чонгука обхватили ее за талию, широкие ладони скользили по животу, чуть приподнимая со стола. Сухие губы судорожно покрывали длинную чувствительную до мурашек по всему телу шею поцелуями, прихватывая розовую ленточку, державшуюся лишь на честном слове после всех измывательств дофина. Тяжело сглотнув, Чонгук чуть замедлился, удобнее перехватывая кофейную ткань юбки, задирая повыше и пережимая ее кринолином. Черт бы побрал эти гребаные платья! Черт бы побрал эти бесконечные юбки, которые не дают законному мужу добраться до своей жены! Сокджин сдавленно простонала, кусая губы, когда дофин толкнулся в нее глубже, наваливаясь на нее всем телом, погребая под собой. Она сейчас точно задохнется, совершенно точно задохнется. Теплые губы мужа прижались к покрытому испариной виску, ладонь сместилась выше, поглаживая шею северянки. Сокджин чувствовала его нос у себя за ухом, ласково поглаживающий самым кончиком нежную кожу, его горячее дыхание, опаляющее обнажившееся плечо. Его проворные пальцы, которыми он проникал в выемку между грудей. Его широкую ладонь на своем бедре, за которое он насаживал ее на себя. Было неудобно, душно, жарко, ноги сводило судорогой, низ живота тянуло, сама Сокджин была близка к тому, чтобы потерять сознание из-за невозможности вдохнуть, как следует, но, Пресвятая Дева, кто бы знал, как было хорошо. Внутри все так сладко сводило, так приятно сжималось. Ни в одной книге и в половину правды не было описано, насколько было хорошо. Она была такая мокрая, и с каждым толчком Чонгука все так громко хлюпало, Сокджин была уверена, что весь дворец слышал. Она бы больше боялась, что в малый салон мог зайти кто угодно, если бы ее вообще занимали эти мысли. По телу прошла мягкая судорога, отчего коленки задрожали, а кончики пальцев будто пробила щекотка. Все ее естество вдруг сжалось, будто она готовилась вот-вот взорваться. Еще бы чуть-чуть, еще бы совсем чуть-чуть... С жалобным стоном, почти поскуливанием, Чонгук сделал пару мощных толчков, с силой вжавшись в Сокджин. Он медленно покачивал бедрами, пока его семя заполняло лоно его жены. Глубоко вдохнув и выдохнув, юноша расслабился, осторожно обнимая Сокджин, поднимая ее со стола и прижимая к себе. Он лениво водил носом по шее, по кромке волос, едва касаясь губами ее кожи в благодарных поцелуях. Сокджин в свою очередь боролась с желанием разбить дорогому мужу голову конделябром. Она ничего не могла поделать с поднимающейся волной раздражения. Откуда эта почти первобытная ярость девушка даже сама себе объяснить не могла. Но каждый раз после невероятно волшебной в своей чувственности близости с Чонгуком ее тут же накрывало раздражением чувство незавершенности. И винить почему-то хотелось именно мужа. Как будто именно он что-то не доделал. Впрочем, как неожиданно волна накатывала, так же быстро она и отступала. А под чуткой лаской мужа даже совестно немного становилось за такие недостойные мысли. Хорошо же то как, чего еще требовать? — Нужно привести себя в порядок, — едва ворочая языком, пробормотала Сокджин. — Сюда могут зайти в любой момент. — Не зайдут. Или думаешь, нас не слышали? – сыто отозвался Чонгук, зарывшись носом в основание светлой шеи и покрывая ленивыми поцелуями теплое плечо. — Мадам, не стоит недооценивать свои вокальные данные. Там за дверью сейчас, наверняка, полдворца стоит и подслушивает. А может кто и подглядывает. Сокджин буквально почувствовала самодовольную ухмылку мужа на своем плече. Ну что за варвар! Восстановив дыхание и поцеловав жену у кромки волос на затылке, Чонгук отстранился со вздохом полным сожаления, выскальзывая из горячего тела. Он наскоро вытер член платком, заправил его в кюлоты и небрежно оправил кафтан. После чего взялся за жену, пытавшуюся привести юбки в порядок. Сложив платок сухой стороной, он опустился на колено, перехватил юбки, всучил их Сокджин, и принялся вытирать бедра жены от лишних жидкостей и от своего семени, что стало вытекать из нее. Сокджин была уверена, что ее муж получал какое-то извращенное удовольствие от этого. Хотя за полтора месяца их постоянной близости Сокджин много у него нездоровых интересов обнаружила. Неопытная девушка просто не знала, как на них правильно реагировать, но мудро решила, что пока муж не калечил ее, то, все нормально. Хотя обсудить с Хосок язык так и чесался. Джин пошла красными пятнами, когда Чонгук, сунул свой нос ей в промежность, глубоко вдыхая, наслаждаясь смешанными запахами и взгляд у него был совсем осоловевший. — Ох, ну куда! — возмущению в голосе дофина не было предела, когда совсем смущенная Сокджин вывернулась из рук Чонгука. — Да вы меня съесть собираетесь! — Вы похожи на сладкое пирожное, — игриво отозвался Чонгук, поднимаясь с колен и подняв руки в защитном жесте, когда Сокджин поспешила отгородиться от него креслом. — Я просто помогу с платьем. К чести дофина, Чонгук не обманул и правда просто помогал с ее туалетом. Он расправлял кофейную ткань верхней юбки на фижмах, перешнуровал корсаж. — У вас платок сбился, — заметила Сокджин, пока Чонгук завязывал розовые ленты лифа и перевязывал широкий шелковый розовый пояс в красивый пышный бант. — Ничего страшного, — отмахнулся дофин, когда Сокджин попыталась пригладить темные пряди волос. — Главное — вас привести в порядок. — Вот как? А вашему высочеству значит можно являться перед народом словно пугало? — Я будущий король. Отец народа Алатонии. Своего отца дети должны любить и уважать, каким бы он не был. — А что насчет матери народа? — Нет-нет. Ты — моя жена. И мать только моих детей. Зардевшись, Сокджин все же поправила встрепаные волосы супруга и перевязала шейный платок, избегая пристального нежного взгляда. — И завтрак пропустили, — удрученно вздохнула Джин, хоть как-то пытаясь отвлечься. И не думать о той толпе зевак, что уже в нетерпении ждет их выхода. Заниматься подобным вне их супружеского ложа у Чонгука начало входить в привычку, хотя впервые они были настолько неосторожны, обычно они прятались там, где их точно не услышат и не поймают. Конечно, она не могла отрицать, что ощущения сегодня были просто оглушающими, и она была бы не прочь повторить. И вот у нее уже снова полыхают уши, которые тут же одарил легкими поцелуями Чонгук. — Ваш экипаж уже подали скорее всего. Кто вас сегодня сопровождает? — Фельдмаршал. — Граф Намджун? — дофин задумчиво нахмурился, внимательно оглядывая свою жену. — С ним я могу не беспокоиться за вашу безопасность, моя дорогая. Это был вопрос? — подумалось Сокджин. Уверенным Чонгук не выглядел, наоборот сытая ленность вдруг спала, мощное тело напряглось. — Когда будете в Йоне, зайдите куда-нибудь поесть, не ходите голодной. У самой двери Чонгук вновь задержал Сокджин. Он перевязал розовую ленточку на шее жены, в последний раз оправил кружева нижней шелковой рубашки, обрамляющей грудь декольте. Почти неразборчиво что-то пробормотал, и Сокджин почувствовала, как полыхнули кончики ее ушей, заслышав знакомое ласковое обращение. Сокджин одарила Чонгука манерным полукивком, когда муж распахнул двери малого салона и пропустил ее вперед. Фрейлины у высокого окна делали вид, что увлечены беседой, несколько мессеров поспешно вели своих дам дальше по коридору, чрезмерно громко посмеиваясь, и только пара престарелых напудренных графинь не скрывая любопытства, глазели в сторону объявившихся супругов и многозначительно перешептывались. У дофины даже не получалось смутиться от такой бестактности, обычно присущего лишь слугам. Хотелось лишь демонстративно скривить носик, кто-то должен был показать, что эти, с позволения сказать, «придворные» ведут себя крайне мерзко и не учтиво. Будь такие придворные в ее родовом дворце, матушка давно бы их сослала на север. Если им нечем заняться, пусть сослужат добрую службу империи. — Ваше высочество, — с подчеркнутой отшлифованной безэмоциональностью обратился камердинер к дофину. — Вас ожидают в Салоне Плутона. Чонгук кивнул, раздраженно поджав губы, и предложил Сокджин свой локоть, неторопливо сопровождая супругу к парадному входу. Дофин терпеть не мог, когда ему указывали и напоминали очевидные вещи, словно несмышленному ребенку, неспособному запомнить элементарные вещи. Джин в немой поддержке переплела с мужем пальцы. — Хотите, я останусь с вами на совете? Дофин так удивился предложению Сокджин, что даже остановился, всем корпусом повернувшись к жене. В удивление округленные глаза внимательно с толикой настороженности осматрвиали Сокджин, будто дофин пытался понять, как правильно реагировать на такой выпад. — Моя дорогая, — мягко начал Чонгук, взяв вторую ладонь Джин в свою. — Совет — не место для прекрасной дамы. Вам там покажется ужасно скучно, мы обсуждаем действительно нудные вещи. И там даже нет пирожных. — Отсутствие пирожных — большое упущение, — кажется, ирония все же прокралась в ее голос, но тут уже его подкрепило не совсем ушедшее раздражение. — В последнее время вы жалуетесь, что очень устаете на советах. Его величество слишком слаб, и вы там совсем один, пытаетесь решить навалившиеся проблемы. Я могла бы помочь вам. — И что же вы там собираетесь делать? Отвлекать меня от обсуждения? — Да как же... я не буду вас отвлекать! Просто тихо сидеть и слушать. Даже словечка не скажу. — Как же, отвлекать она не будет, — фыркнул Чонгук, уводя Сокджин за собой. — Именно этим, мадам, вы и занимаетесь. Допустим, я пущу вас на совет. И что же? — И что же? — Будете сидеть там такая красивая и желанная. Демонстрировать свое декольте и приятно пахнуть. И как мне прикажете думать о проблемах? — Вы ненасытный! – возмущенно прошипела дофина. — Не надо строить из себя невинность, будто вы тут не при чем! — не остался в долгу наследник. — Это вы меня провоцируете! — Я провоцирую? — Да! Именно вы, мадам. Ходите тут. — Хожу, значит? — Да. — Вчера, значит, я тут сидела. Позавчера — лежала. А в субботу? В субботу я вообще от вас пряталась у Хосок. — Вы провоцируете мою природу. Я мужчина, охотник. — Вы преувеличиваете. — Нет, это вы у меня кое-что преувеличиваете, — тихо мурлыкнул Чонгук в миг порозовевшее ухо. Сокджин ощутимо шлепнула дофина по плечу сложенным веером, а потом поспешила скрыть за ним румянец на щеках. Чонгук рассмеялся. — Благодарю вас за заботу, моя дорогая, но не забивайте свою головку ненужными вещами, оставьте политику мне. Ваш экипаж уже подан. Оденьтесь теплее и возвращайтесь ко мне скорее. Поцеловав жену в щеку, Чонгук поспешно направился в сторону лестницы на второй этаж. — Будь его воля, он бы вас из кровати не выпускал, — заговорщицки прошептала Юна, накидывая теплое манто на плечи Сокджин и бессовестно хихикая на все щипки дофины. Джин провожала взглядом торопившегося на совет дофина, пока фрейлина завязывала подвязки в аккуратный бант и расправляла мех на платье. Впрочем, Чонгук снова решил заставить высоких мужей подождать свою царственную персону, когда Чимин вдруг вынырнула из ниоткуда, словно черт из табакерки, и задержала наследника. Парочка неторопливо вышагивала в сторону лестницы, Чонгук внимательно слушал быстро щебечущую что-то ему маркизу, пока оба в итоге не скрылись на втором этаже. Пока фрейлина аккуратно надевала дорожную треуголку на взбитые светлые волосы , подкалывая ее шпильками, чтобы не свалилась, Сокджин только и оставалось, что молча хмурить брови. Она самодовольно подметила, что на маркизе было то же платье, что и две недели назад. Ну что за дурновкусие, носить один и тот же туалет больше одного раза! И разве ее муженек не торопился на совет? Что за колдовством обладала Чимин, что могла приворожить Чонгука за считанные мгновения. Теперь, когда супруги проводили много времени вместе присутствие маркизы рядом с ее мужем ощущалось еще острее. За ревностными мыслями Сокджин не заметила, как преодолела высокую парадную лестницу в сопровождении своих фрейлин и приблизилась к поданному экипажу. Слушать, как лакеи обсуждают одну из кухарок, да еще и в таких отвратительных подробностях, в таком дурном расположении духа только все усугубляло. Интересно, Чонгук так же обсуждал ее со своими друзьями? Например с маркизом? Да, с ним он мог бы. — Следи за своим языком в присутствии дамы! — резко оборвал лакеев фельдмаршал. Сокджин удивленно обернулась — надо же, злость так захватила ее, что она даже не заметила его присутствия. Лакеи тут же рассыпались в поклонах и извинениях. Граф презрительно фыркнул, грубо оттолкнув слуг, сам открыл дверцу кареты, откинул ступеньку и протянул дофине руку, помогая ей усесться, после чего влез в карету сам, устраиваясь напротив. — Я еду с вами, мадам, — прояснил он, прочитав явное удивление на лице дофины. — Обычно я езжу с фрейлинами. — Настоятельная просьба его величества, — уклончиво ответил фелдмаршал и протянул Сокджин перчатки. — Вы забыли взять. Одна из ваших фрейлин передала. Сокджин благодарно кивнула, приняв перчатки. Дорога обещала пройти в неловком молчании. — Ваш алатонский улучшился, — подал голос граф, когда карета тронулась с места. — Последний раз вы общались со мной на нордском. С каждым днем вы уверенее в языке. — Я стараюсь, благодарю, — кивнула Сокджин. — Ваши старания приносят плоды. Сокджин внимательно глянула на графа, пытаясь понять, скрывается ли за его фразой что-нибудь кроме вежливого комплимента. Но девушка слишком устала для перепалок. Кажется, это заметил и сам граф, неловко прочистивший горло. — Куда мы направляемся? — В университет. — Университет, мадам? — Йонский университет — главное высшее учебное заведение и орган управления просвещением Алатонии. У него в подчинении школы и академии всего королевства. Естественно я озабочена уровнем образования в стране. Именно там выпускаются министры, которые потом в кабинете моего мужа решают судьбу целого государства. — Вы озабочены будущим нашего королевства. Это похвально. — Это моя обязанность. — Пресвятая Дева послала нам прекрасную королеву в вашем лице. Недавно мне довелось бывать в Доме инвалидов. Благодаря вашим пожертвованиям госпиталь расцвел. И другие знатные семьи стали отсылать пожертвования в школы, театры, соборы. — Меценатство стало входить в моду. Если знать будет тратить деньги на развитие культуры, а не на бесмысленную роскошь собственных дворцов, Алатония начнет свою золотую эпоху просвещения. Намджун довольно кивал словам наследницы. Страшно было спугнуть большую удачу, уже третье поколение династии Чон совсем не интересовалось культурой и образованием Алатонии, вкладывая деньги в роскошь и праздность. — То, что вы видели ранее, — неуверенно начал граф. — Не придавайте большого значения. Не наказывайте мальчишку. Я про лакея, — прояснил Намджун, заметив недопонимание на лице дофины. — Мальчишка недавно на службе, его быстро научат за языком следить. — Какая мерзость обсуждать девушку таким образом. И неважно, в присутствии дамы или нет. Это ужасно. — Разве вы, мадам, не обсуждаете со своими фрейлинами господ «таким образом»? — уже привычно усмехнулся граф Мерзавский, добавляя нотки снисходительности в глубокий баритон. — Кто как выглядит, что у него в кюлотах и как он этим пользуется. Вспомнился давний пьяный разговор с Хосок и Юной одним августовским вечером. До сих пор уши пылали только от одного воспоминания о нем. — Не так-то уж мы и отличаемся, — удовлетворенный результатом, хмыкнул Намджун. — Мужчинам свойственно не замечать различий с женщинами только когда им удобно, — обиженно отметила Сокджин. Заметив в удивлении вздернутую бровь, прояснила: — Если я ничем не отличаюсь от вас, почему мой муж не позволил мне присутствовать на совете? — И что же вам там делать? — Сокджин раздраженно сжала в руках перчатки и отвела взгляд. Эти мужчины! Да что с ними не так? Один в один ее дорогой муженек! — Мужи обсуждают там политику, а не романы и не шляпки. Не женское это дело, мадам. Политика не для хрупких женских плеч. Сокджин не ответила, упрямо смотрела в окно. — Полагаю, этот мешок, как раз для хрупких женских плеч, — едко произнесла дофина, указывая в окно, где женщина тащила на спине огромный мешок, груженый паданками, чтобы кормить свиней. — А где же мужчина, что выполняет непосильную работу? Ах, ну, конечно, обсуждает кухарку с другим лакеем. — Туше, мадам. Остаток пути ехали молча. Фельдмаршал, защемив на носу пенсне, принялся за свои бумаги, освобождая дофину от своего внимания. Сокджин же быстро унеслась за своими мыслями под размеренный стук копыт, чтобы оценить тактичность графа. Все еще тяготило Сокджин непонимание природы отношений ее мужа с маркизой пуасонской. Что Сокджин знала наверняка, так это то, что маркиза кормилась из королевской кормушки, подобравшись к ней так близко. Кто бы устоял? Уж явно не безродная проститутка с южных границ королевства. После отстранения маркизы от стайки фрейлин, придворные дамы ее высочества стали избегать маркизу, а слухов развелось о ее персоне еще больше. Однако маленькая проныра вовсю облепила общество мужчин, тесно общаясь с ближайшим окружением дофина, ничтоже сумняшеся обращаться даже к старикам короля. Она не отпускала своих цепких пальцев с жюстокора его высочества, часто напоминала о себе, пусть даже мимолетными встречами в бесчисленных коридорах дворца или на дорожках идеального в своей геометрии парка. Не хотелось омрачать себя липкими думами в этот день, но беспокойное девичье сердце, сердце настоящей верной жены, примириться никак не могло. Сокджин не замечала, как куталась теплее в манто, как грела кончики пальцев, затянутых в перчатки. Не видела редких снежинок, медленно парящих в морозном воздухе. Тяжело ей давались нахлынувшие чувства. Горячее девичье сердце хотело любить, в душе цвела весна и молодость, распускались красивые цветы и порхали яркие бабочки, но такой недружелюбный, враждебный холод пробирался в ее хрупкий сад и грозил все выморозить. Кровь холодил страх оказаться нелюбимой, а впитанная с молоком матери властность упрямо держала свое и отказывалась делиться. Сокджин ревновала, проглатывала бессильную ярость, и забирала себе все внимание Чонгука. Он же ее муж, и им вместе так хорошо, что этой девчонке надо? Почему не отстанет от них? Почему не отдаст ей ее мужа? Потому что Сокджин заполучила его второй? Получается, это... она его ворует? Но ведь если бы Чонгуку было бы безразлично, вряд ли бы он неотрывно смотрел на нее, улыбаясь своим мыслям, а потом не прижимал бы ее к себе так трепетно, так ласково, да руки не целовал. А он смотрел, улыбался, обнимал и целовал. Сбегал с ней с советов, прятался в ее библиотеке, играли вместе в карты, с песиками Хосок, в мяч, с ракетками, и даже устроил в тайне от короля вылазку в Йону, где они инкогнито всю ночь провели в каком-то салоне, проигрывая его деньги за карточным столом. И вроде все хорошо, а точит сомнение уверенность в семейном счастье. Родить бы уже поскорее, да хоть от одного бремени освободиться. — Мадам, мы прибыли. Столица Алатонии, как и всегда, встречала свою наследницу, купая ее во всеобщей любви. Жители города были очарованы маленькой светлой красавицей, мило улыбающейся детишкам и махающей всем в приветствии ладошкой. В каждый свой приезд она заходила в несколько лавочек купить что-нибудь у краснолицых хозяев и хозяек, а потом раздать купленное подбегающей детворе. Намджуну, который осуществлял охрану самой дофины в этих поездках, с каждым разом все сложнее было сосредоточиться на своих обязанностях. Все сложнее было пристально оглядывать улицы, и зорким взглядом окидывать роболепно топчущихся на почтительном расстоянии от будущей королевы, по сути совсем еще девочки, влюбленных в свою госпожу подданных. Потому что тяжело было не оказаться вдруг одним из этих несчастных. Сложно было отвести взгляд от величавого стана, горделиво вздернутого аккуратного носика, от мягких зацелованных дофином чувственных губ. Кажущаяся хрупкой и легкомысленной, Сокджин была в самом пике ее цветения, утонченная северная красота, не развращенная южной безнравственностью. Такую девушку нужно любить, нежить, да что там, боготворить, и в ответ получать ответную любовь и ласку. У таких все интимно, раз и на всю жизнь, такие не будут распыляться на мимолетные увлечения. Такие любят искренне, горячо и безрассудно, вопреки всему, полностью отдают себя в жертву. Так же они и ненавидят, не ведая полутонов. Наблюдая украдкой за дофиной, буквально плывущей в сторону университета по мостовой, Намджун думал, насколько же повезло мальчишке-наследнику, и насколько же он не ценит такого невероятно щедрого подарка судьбы. Студенты и преподаватели высыпали во внутренний двор и, очевидно, довольно давно, боясь пропустить визит дофины. Сокджин стремительным шагом пересекла приглашающе распахнутые для нее ворота, за ней вереницей шли несколько фрейлин, дюжина грвардейцев и сам фельдмаршал, который вышагивал чуть позади дофины. Ректор, которому уже успели доложить о приближающейся процессии, поспешно выскочил встречать высоких гостей, позабыв накинуть что-нибудь потеплее на свой жилет. Круглолицый мужчина раскланивался перед госпожой, выражая бурную радость, что альма-матер всех видных деятелей новой эпохи навестила представительница правящей династии, обычно не проявляющей интереса к науке. Студенты впервые на своем веку могли наблюдать, как строгий и беспринципный профессор в один миг превратился в мягкую игрушку перед дофиной, обычно звучный бас превратился в заискивающее лебезение, а от его внушительных двух метров роста будто украли четвертинку, едва ли не на одном уровне с дофиной расшаркивался местное светило науки. Фрейлины тихо посмеивались в ладошки, ловя восхищенные взгляды ученых мужей — да что там, юнцов еще! — следовали за своей госпожой и держались за руки, все опасаясь подскользнуться и неловко рухнуть на виду у всех. Ректор живо провел процессию в административное крыло, а там в кабинет попечителя Йонского университета, графа Рэмми, назначенного на эту славную должность еще лет пятнадцать назад нынешним королем Шихеком I. — Ваше высочество, — расплылся в улыбке мужчина, раскланиваясь. Сокджин одарила попечителя улыбкой и заняла предложенное кресло. Фельдмаршал застыл грозным изваянием у дверей, выпустив ошеломленного ректора из кабинета, которого небрежным движением руки отослал попечитель. Фрейлины изъявили желание осмотреть замок университета, навстречу которым тут же вызвались пара профессоров. Намджун не слушал церемонную беседу дофины с графом. Тучный старик предложил дофине душистый чай, обвивал красивыми словами и комплиментами пытался расположить юную девушку к себе. Сокджин пила чай, бездумно кивала, совершенно рассредоточенная, разглядывала убранство рабочего кабинета. Если бы дофина не вставляла своевременно «вот как» и «забавно», у графа Ильсанского сложилось бы впечатление, что та совершенно все пропустила мимо ушей, украшенных жемчугом. Определенно, это было, как выражалась дофина, «забавно». Сокджин смотрелась неуместно в таком месте. Ей в роскошном туалете нужно было кружить в зале зеркальной галереи в Панвиле или в бальной зале Дворца королей в самой Йоне. Но точно не под крышей колыбели науки и естествознания. Впрочем, Сокджин занималась правым делом и своими прямыми обязанностями: наносила визиты и жертвовала деньги на благотворительность. И сумма была внушительнее для тех, кто лучше всех ее развлечет. Так было при ныне покойной королеве, так было и до помолвки Мадам Рояль*, ее высочества Хосок. Теперь роль первой дамы Алатонии отведена маленькой эрцгерцогине из Нордании, и она почетно и со всей ответственностью ее отыгрывала. Намджуну было лишь интересно, как скоро эта «забавная» игра наскучит дофине и она начнет транжирить казну на туалеты и бриллианты. — Я хотела бы ознакомиться с программой, которую вы готовите для обучения девушек. Фельдмаршал интуитивно втянулся в беседу. Эта простая фраза была произнесена дофиной таким образом, что, на взгляд Намджуна, неуловимо изменила атмосферу в кабинете. На хорошеньком лице все еще цвела полуулыбка, рука изящно держала чашку с чаем у рта, но пристальный взгляд словно пригвоздил Рэмми к своему креслу. — Мадам, в нашем университете учатся только юноши, — добродушно напомнил попечитель. — Как я уже говорил, в этом году Йонская школа собрала шестнадцать округов... — В сентябре его высочество подписал декрет об открытии женского корпуса в Йонском университете. Женское отделение преподполагало обучению домоводству, изящным искусствам и словесным наукам. — В Йоне уже есть коронная школа домоводства для девушек, и она входит в юрисдикцию университета, мадам. Со всем уважением, ваше высочество, дофин — еще не король, у него здесь нет власти. Я заведую университетом и школами уже много лет, и я знаю, что лучше для образования в Алатонии. Нашими выпускниками являются именитые министры и дипломаты, поэты и писатели, доктора и художники, физики и биологи. Мы получали от королевской семьи щедрые пожертвования в университетский фонд, и пустили эти средства на развитие теологического факультета, а также заказали книги из библиотеки самого Его Святейшества... Речь попечителя неуверенно оборвалась, когда дофина, внимая каждому слову мужчины напротив, вдруг одним резким движением разбила чашку об пол. Со следующим легким жестом руки дофины на пол полетел чайный сервиз со столика. Сокджин боле не улыбалась, напротив, нежное лицо заострилось от напряжения, пухлые губы плотно сжались, а холодные глаза вымораживали насквозь. — Ваше сиятельство, арестуйте этого человека. Голубые глаза едко впились в фельдмаршала, ожидая от него подчинения. Намджун под локоть вывел бледного заикающегося попечителя, передав его в руки не задающим лишних вопросов гвардейцам и снабдив их инструкциями. Выдохнув, Намджун вернулся в кабинет, где в небольшом учиненном ею же самой погроме, восседала словно царица Сокджин. И правда, царица. С какой легкостью держала величавую осанку дочь императрицы. С какой объемной властью в голосе отдала короткий приказ без каких-либо колебаний и объяснений. Только и оставалось, что подчиниться и исполнить. Всего мгновение — и ничего не понимающий граф Рэмми, упивающийся своей неприкосновенностью, уже под конвоем отправляется в Тампль, ожидать своей участи и суда. — Какой хороший сервиз был. — Мадам? Сокджин глянула на усеянный фарфоровыми осколками пол. — Не из дешевых. А какой запах здесь, чувствуете? Дубовый. Так пахнет новая мебель. Золотые ножки канделябров даже не потемнели от времени. Кабинет для человека с сапфировыми запонками и шелковом жилете. Намджун слушал размеренный и тихий, почти неслышный голос дофины, прослеживал взглядом за ее словами. Соглашался с ней глубоко внутри и страстно протестовал. — Ваша гордыня погубит вас, мадам, — отчеканил граф. — Она движет ваше безрассудство. Король еще жив, а вы уже надели на себя корону! Вы не знаете об Алатонии ничегошеньки, а уже решили, будто в праве вершить людские судьбы? — Этот человек на ваших глазах оскорбил имя наследника и будущего короля. — Не вам защищать имя наследника. — Он оскорбил имя моего мужа. — Ваш муж не нуждается в защите своей женщины, — громыхнул Намджун. — Побойтесь бога, мадам! Вашему мужу от вас нужен только наследник. И окажите милость, не лезьте в политику, не разводите хаос. По вашей вине, по вине вашего безрассудства, невиновного казнили. А теперь казнят еще одного. Сокджин вынырнула из кокона ледяной агрессии и в недоумении воззрилась на графа. — Невиновного? — Вы уже не помните? Бал в честь дня рождения дофина, крыша, взорванная шальной пулей бутылка вина. Это мои люди на крыше. Мои люди выполняли свой долг и оберегали покой королевской семьи и гостей. И мне пришлось отдать приказ расстрелять юнца, всего лишь выполнявшего свой долг в тот роковой вечер, когда ваше высочество искало увеселений на крыше дворца! Намджун не смог больше контролировать свой голос, превратившийся под конец в злобную издевку. Боль несправедливости прорвала плотину сдержанности и офицерской вышколенности. Эта девица, что сейчас стыдливо краснела и бледнела перед ним, только сейчас осознав всю трагедию той ночи, что же она творила с неспокойной душой фельдмаршала? И ведь права была, чертовка, что отправила зарвавшегося старика под суд дофину и освободила лакомое местечко от этой пиявки, но и спуску давать нельзя. Ох, нельзя женщину к власти пускать. Женщины державы строят, а потом на эмоциях их и разрушают, бросают к ногам глупых любовников. Сокджин словно вьюга, куда уж мальчишке-наследнику с ней тягаться, не приручит, не совладает с темпераментным характером и скрытыми бурями, не приструнит, лишь раззадорит и сметут эти бури его. Дофину в узде надо держать, иногда ослаблять повод, подарить ложное чувство свободы, но быть готовым в любой момент потянуть уверенной рукой назад, контролируя. Тогда подчинится и рада будет власти над собой. Притихшая дофина спускалась вниз по лестнице, ведомая фельдмаршалом, снова ушедшая в свои мысли. Богатый меховой воротник вновь был поднят и скрывал белоснежную шею. Фрейлины ждали во внутреннем дворе с оставшимися гвардейцами. Двор гудел, обсуждая недавнюю сцену выводимого под стражей попечителя. Сокджин в сопровождении молча пересекла двор, как вдруг замедлилась на мгновение у часовни Пресвятой Девы Юнджи. — Ваш бог — женщина, мессер, — тихо произнесла Сокджин, чуть повернув голову в сторону Намджуна. Следуя за своей госпожой, фельдмаршал с гордостью разглядывал статную фигуру дофины. С поразительной проницательностью, Намджун предчувствовал грядущие перемены, что ворвутся в Алатонию под ее началом. Он лишь не хотел оказаться на пути той бури, что сметет привычное течение жизни королевства.