***
Белые крошечные снежные пушинки мерно парили за окном, плавно осыпаясь с пухлых серых туч, почти полностью заволокивших небо, припорошивая роскошный сад. Снег не валил плотной завесой из крупных белых хлопьев, нет. Всего лишь первые редкие снежинки, что скромно оседали на изящных статуях, на воздушных крышах беседок, узорных лавочках, безукоризненно вычищенных прогулочных дорожках, идеальных в своей геометрической пропорции, длинных аллей. Слишком рано для зимы в этих краях, обычно морозы ударяли в середине декабря, никак не на месяц раньше. Дрова во дворец завозить начали еще с октября месяца. В охотничий домик тоже необходимо бы отдать приказ завезти дров. Утепленный редингот должен быть готов уже на следующей неделе, если так подумать, учитывая подготовку, на охоту можно выйти уже через две недели. Ночью, разумеется, холодно будет охотиться, но днем идти по следам, оставшимся на снегу после оленей и косуль гораздо проще. Главное, чтобы за порохом следили, а не то отсыреет, толку тогда от охоты – сплошное разочарование. И бочку с вином взять, глинтвейн варить. После охоты на морозе кружка теплого пряного глинтвейна хорошо бодрит. Шкура медвежья, говорят, тоже готова уже, постелить ее в личной комнате на втором этаже перед камином, отправить письмо в Панвиль, пригласить дофину, и сидеть с ней на этой шкуре. Показать ей все охотничьи трофеи, обязательно рассказать ей ту забавную историю про кабана. Вот потеха была, когда маркиз с лошади свалился! Ей непременно понравится, у нее же брат охотник. Может зайцев наловить? Пускай из заячьего меха ей шапку сошьют или еще какую муфту. Или лучше соболя. Да, у соболя мех побогаче будет, да и теплее. Видел Чонгук во что его жену одевают, бедняжка поэтому всегда и мерзнет, да холодными ножками к нему во сне и прижимается. В охотничьем домике камин тоже не всегда спасает, если ветер поднимется сильный, то сквозняки гуляют. Но с женой кровать всегда нагреть можно. – Ваше высочество? Чонгук встрепенулся, сгоняя с лица сонное отчуждение. В салоне Плутона воцарилась тишина, дюжина приближенных министров с укором взирали на юного наследника. Герцог неодобрительно покачал головой и дрожащими руками отложил документы на стол, прежде, чем снова подал голос: – Ваше высочество, Алатония не готова к зиме. Половина урожая погибла. – Купите у соседей, – пожал плечами дофин. – У Вольска сейчас проблемы хуже, – терпеливо повторил давно сказанное герцог. – Чтобы подавить восстание, армия великого князя жгла поля, они сами будут закупать муку. – Ниспата? – Какой позор, торговаться с Ниспатой, – прошелестело за столом. – Они поднимут цены. – Император ниспатийский в хороших отношениях с князем Вижленским. Он продаст ему зерно и муку за бесценок, – подал голос Юнги со своего места. – Когда князь накормит людей, они посадят его на трон. А Алатония поддерживала старого великого князя и его порядки. Заслала свои войска. – А разве дружеская Нордания не хочет помочь нам? – Чонгук внимательно посмотрел на барона. Юнги, поджав тонкие губы, проглотил раздражение. Повторять одно и то же, да еще и прояснять очевидное, считай, быть нянькой для завтрашнего короля – вот уж всю жизнь мечтал под закат службы. – Нордания поможет, – уверил дофина Юнги. – Но этого будет недостаточно. Империя пострадала от прошлой зимы, полевые работы начались позже, урожая в этом году было не много. А в этом году зима на остров пришла раньше и уйдет не скоро. Чонгук молчал, обдумывая сказанное. Что бы в такой ситуации предпринял дед? – Какие варианты? – Необходимо убавить расходы. – Вот расчеты, ваше высочество. Посмотрите, если убавить расходы на отопление дворца, уже остается приличная сумма. Торговать с Ниспатой все равно придется. Еще можно... – А это что? – дофин указал на второй документ рядом с герцогом. – Это граф Андонский просит проспонсировать экспедицию в Восточное море. – Слишком большие запросы у графа, – фыркнул герцог. – Все соки пытается выжать из дружбы с королем. – Сколько продлится экспедиция? – Чонгук заинтересовано потянулся к письму с прошением. – Ваше высочество, это уже лишние растраты, они не уместны в такой плачевной ситуации, – воззвал к рассудку барон Сарданский. – Если они проложат морской путь до восточных островов, они привезут специи, ткани и другие экзотические товары. Заложим основы колониям. Больше земли – больше продовольствия. – Там воды ничейные, пираты властвуют там, мы не можем так рисковать. К тому же, чтобы выйти в Восточное море, нужно сначала преодолеть пролив с Ниспатой, а они проплачивают каперов, чтобы те нападали и грабили наши корабли. – Колонии – это, конечно, хорошо. Но не в один день это все строится. Это очень большие затраты, мы не можем их себе позволить. – Его высочество прав. В случае удачи, если мы выйдем на острова и установим там свой порядок, Алатония займет лидирущую позицию в мировой экономике, мы просто раздавим этих ниспатийцев. – Это непредвиденные расходы. Наша первостепенная задача – помочь Алатонии как-то пережить эту зиму. – Можно поднять налоги. – По бедным слоям населения это скажется в первую очередь. Зима, убитый урожай и налоги. – Процент поднимется совсем немного. Народ даже не заметит. – Даже если сейчас забыть про экспедицию, торговаться с Ниспатой все равно придется. А ниспатийцы не настроены к нам дружелюбно. Они завысят цены. И перекупать у Вольска не выйдет. Им тоже нужны деньги. – Мы отдадим императору Хосок. Горячая дискуссия на повышенных тонах вмиг стихла, а ошеломленные взгляды министров вновь обратились к дофину. – Точнее, его кузену, герцогу Аркоса, – добавил Чонгук. Герцог осел в кресле, дрожащей рукой выудил шелковый платоки прошелся им по покрытому испариной лбу. Три глубоких морщины пролегли меж поседевшими бровями. – Да как можно... – пролепетал герцог. – Принцессу по крови? Мадам Рояль? И отдать ниспатийцам! – Собирались же мы ее отдать в Вольск, – Чонгук удобнее развалился в кресле. – Вольск, Ниспата – без разницы. – Вольск от нас не море разделяет. – Немыслимо. Отдать принцессу Ниспате! Умные головы разделились во мнениях. С одной стороны – отдавать Хосок на откуп конкурирующей державе, любимую внучку короля, дочь герцогини, той самой, что в свое время Ниспатийский император пытался заполучить себе в жены. И теперь отдать девицу его кузену, прославившемуся на весь континент своей неуступчивостью и горячностью. С другой стороны – гордость можно и придержать. Зима выпала голодная, урожай убит, сеять по весне нечего, тут надо бы народ прокормить. Не будет зерна на засев – опять голод. Покупать надо и много, чтобы выбраться из плачевного положения. А как узнают, что Алатония в бедственном положении – нападут. Голодная армия воевать не пойдет. Да, ниспатийцев надо умасливать. И Нордания находится в положении не лучше – прошедшая зима долго уходила с северных островов, у самих каждый пуд зерна под счет. Пришлось летом подзатянуть пояса, так хоть зиму смогут пережить. Да и рыба. Рыба, конечно и у Алатонцев есть, но теплое течение пролива проходит как раз у берегов Нордании. Определенно, отдать Хосок Ниспате – идеальное решение проблемы. Нужно действовать, а не языками чесать. И не забыть отдать приказ отвезти дрова в охотничий домик.***
На соборной площади было непривычно много людей. Сокджин еще не бывала в столице по субботам, когда, казалось бы, полгорода вышло на утреннюю службу в собор Девы Юнджи. Люди готовились к субботней службе, как к празднику. Наряжались, умывались, выходили за несколько часов до открытия дверей, чтобы успеть попасть внутрь. Те, кто не поместился, стояли всю службу на площади, слушая голос архиепископа, что раскатистым эхом доносился из-под сводчатых окон. После службы прихожане разбредались по своим делам, оживляя пустынные улицы. Кто шел на рынок, кто в лавки. Кто оставался погулять по площади. Сокджин с интересом рассматривала своих новых подданых, во что они были одеты, какие прически делали себе алатонки, какие цвета в платьях предпочитали. Алатонцы, в отличие от сдержанных норданцев, были шумными. Они бурно жестикулировали, громко смеялись, много торговались. Как Панвиль отличался от ее родового дворца, там и Йона отличалась от самого Винца. Маркиз, что вел ее под руку, рассказывал историю столицы, какие-то городские легенды, полностью захватив внимание Сокджин. Неладное заметил фельдмаршал. Забеспокоившись, Намджун внимательно оглядывал собравшихся перед собором. Народ толпился у дверей, толкался на широких ступенях. Недовольный ропот перерастал в резкие выкрики. Граф поднял голову, проверяя время на башенных часах – второй час дня. В это время собор открывал двери и кормил низшие слои населения. Намджун поджал губы, волевой подбородок напрягся. В этом году голодающих еще больше. Напуганные толпой дети плакали, матери ругались с другими матерями. Старики палками пробивали себе путь, колотили в двери собора. Отчаянному народу нужно не много, чтобы толкотня превратилась в давку. Городская стража призывала к порядку, пыталась разогнать толпу. Беспокойство в толпе заметили и гвардейцы эскорта. Удобнее перехватив мушкеты, они шли плотнее к дамам. Фрейлины щебетали и не замечали опасности, увлеченная маркизом дофина, впрочем тоже. – Вот она! Посмотрите, идет! Сокджин остановилась и с удивлением оглянулась, когда женский крик перекрыл шум толпы. Женщина отпихнула мужчину с дороги, держа за руку ребенка, что едва ей до бедра доставал, да жался к ноге матери. – У меня дети голодные! У соседки дети голодают! Один вчера ночью умер! Эта нордичка привела зиму в Алатонию! Земля остыла, урожай погиб! Ты нас всех погубить решила, проклятая нордичка! Под зычный голос нищенки толпа сильнее разволновалась. Все они смотрели на дофину, застывшую в страхе перед озлобленной голодной толпой, наперебой кричащей в ее сторону – Ты принесла морозы в Алатонию! – Проклятая нордичка! Намджун отдал короткий приказ гвардейцам. Городская стража распределилась по площади, не позволяя разъяренной толпе подойти ближе, но тех было гораздо больше. Намджун одним резким движением отпихнул маркиза от дофины, кинув ему мимоходом сопровождать фрейлин. Сам граф встал рядом с дофиной, загораживая ее от толпы и четко произнес: – Мадам, нужно уходить. Полные отчаянного ужаса светлые глаза воззрились на графа, вопрошая, в чем же маленькая дофина провинилась. И, ох, не время замирать фельдмаршалу, очаровавшись небывалой красотой голубых, словно ясное летнее небо, глаз. Не время терять голову, завидев отчаянную мольбу защитить в этих чарующих глазах. Сбросив с себя оцепенение, Намджун поспешил увести дофину с площади. Разве подвластна девице погода? За что же с ней так жестоко? Бледная, напуганная, с поникшими плечами от стыда и вины, Сокджин шагала рядом с фельдмаршалом, прячась за его крупной фигурой. Ропот и гневный гул нарастал. Люди пытались подойти ближе, но их оттесняла городская стража. Намджун, не долго думая, приподнял подол своего манто, закрывая тяжелой тканью их с дофиной и отгораживаясь от толпы. Сокджин не отставала от широкого шага фельдмаршала, следовала рядом со своим спасителем к приготовленному экипажу, совсем не по-королевски опустив гордую голову. И пусть их не преследовали, и недовольные остались на площади, гневно крича дофине в след, вторая рука графа, незанятая манто, лежала на пистолете.***
Обратная дорога проходила в тяжелом молчании. Поникшая дофина хмурилась, сжимала холеные руки в кулаки и закусывала внутреннюю сторону щек, лишь бы удержать лицо перед графом. С виду спокойная, с легким налетом печали на невинном лице, глубоко внутри нее бушевала лютая стихия. Нежное чуткое сердце испугано сжалось и теперь с болью отбивало свой ритм, получив столько ненависти. По сути еще совсем девочка, оказалась не готова к реакции оголодавших и озлобленных людей. Эта зима выдастся тяжелой и сильно ударит по низшим слоям населения. Треть из них до весны не доживет. Увеличатся грабежи и воровство. Начнутся беспорядки. Намджун думал, как за всем уследить и держать под контролем, чтобы не вышло чего лихого. – Как его звали? – вдруг прошептала Сокджин. Да так тихо, Пресвятая Дева, будто столько мучений приносила ей простая речь. – Мадам, вы о ком? – Тот стражник, – Сокджин проглотила горький ком. – Которого расстреляли. На балу. – Имя? Зачем вам? – Хочу исправить ошибки. – Вы его не воскресите, мадам. И бередить раны его родным я бы тоже не советовал. – А что вы тогда посоветуете? – горько вопросила дофина и отвернулась, устремив невыразительный, поплывший взор в окошко. Намджун не нашелся, что ответить, да и не ждала дофина ответов, поэтому он поспешно занял себя документами, трусливо оставляя дофину наедине со своими мыслями и переживаниями. Неправильно он все же поступил, взвалив на хрупкие плечи ответственность за смерть солдата, неосторожным словом заставив чуткое девичье сердце утонуть в вине. Была ли виновной дофина в произошедшем? Нет, конечно же, нет. Виноват капитан, что не добился дисциплины в отряде. Виноват солдат, что стрелять вздумал раньше приказа. По уставу окружить, схватить и сдать нужно было. Нервного мальчишку жалко, конечно. Молодой еще, жить и жить, как говорится. Помнил Намджун его ошалелые глаза в тот вечер. Круглые, мечутся из стороны в сторону, как бешеные, на совершенно бледном, обескровленном лице. Беспрерывно молился до самого момента, когда Намджун отдал приказ стрелять. До Тампля его так и не довезли, приводили приговор в исполнение в темницах дворца – у дофина на этот счет разговор короткий. Мальчишка-наследник в тот вечер сам на себя похож не был. Раненым зверем метался по дворцу, раздавая приказы и поливая отборной грязью дворцовую стражу. Долго можно мусолить эту тему, кто прав, а кто виноват. И дофин виноват, что жену одну оставил во время бала. И Мадам Рояль виновата, что затащила дофину в очередную авантюру. И Намджун виноват, что остался на балу, вместо того, чтобы сделать обход. И капитаны виноваты, что такого нервного на охрану королевской семьи допустили. Дофина оказалась не в то время не в том месте. А ему, дураку, промолчать следовало, но нет, захотелось ужалить девицу, задеть побольнее, да показать своенравной бестии. А что показать-то графу хотелось? Что не такая уж Сокджин и совершенная, не такая безупречная и идеальная? Да вот, Сокджин ли он это показать хотел или все-таки самому себе? Пленила его северянка, очаровала – с грустью он признается сам себе. Да от этого стыд сильнее мужчину обволакивает. Обидел он девочку, несправедливо обидел. Себя самого спасал, а ее обидел. Вот она теперь, зябко ладошки потирает, совсем забыв про перчатки, кутается в манто с каждым сильным порывом ледяного ветра, глаза светлые долго-долго прячет за длинным ресницами, будто слезы сдержать пытается. Напугалась, бедняжка, накинувшейся толпы. Еще и в голоде себя винить начнет, и в убитом морозом урожае. Намджун тяжело вздохнул, убирая документы, за которыми прятался от дофины. Сокджин будто и не видела перед собой ничего. Сжалась, ссутулилась, забилась в самый уголок кареты, будто отчаянно мечтая, чтобы четверка увезла ее обратно в Винц, подальше от неприветливых людей. Стоит наследнику прознать об их сегодняшних злоключениях, ох, того и гляди, вообще бедняжку запрет во дворце и больше не выпустит, с него станется. Сокджин совсем продрогла, заметил Намджун. Девица зябко куталась в мех манто, пытаясь удержать тепло, не хватало, чтобы северянка слегла с воспалением легких. Намджун сцепил руки в замок. От греха. – Спасибо, – донеслось тихо и слабо, словно и не было никаких слов, словно обманули уши графа. Но нет, слова были. У маленькой дофины смелости побольше будет, чем у фельдмаршала. – На площади, вы спасли меня. Удивительно, как эта молодая женщина совмещала в себе гордость и нежность, озорство и достоинство, властность и чуткость. Совсем еще дитя, по сравнению с ним. Менее желанной она от этого, увы, не становилась. Сокджин испуганно дернулась и уставилась на фельдмаршала, совершенно ошеломленная, стремительно покрываясь румянцем, когда Намджун, развязав себе руки, подхватил одну из девичьих ножек, уложил ступню к себе на колени и принялся ловко расшнуровывать сапожок. – Что вы делаете? – отчаянно краснея, выдавила из себя дофина, суетливо прикрывая ногу платьем. – Вы же мерзнете, – Намджун стянул сапожок и небрежно поставил его на пол кареты. Маленькую аккуратную ступню, затянутую в шелк чулка, обхватили большие горячие ладони фельдмаршала, растирая и даря тепло. Сокджин растерялась, застыла, словно боясь пошевелиться, напряглась от страха. Еще бы, она – женщина замужняя, а тут другой мужчина тонкие лодыжки в руках нежит, да кровь молодую и горячую разгоняет. Намджун не торопился, он терпелив, в отличие от мальчишки-наследника. А еще он труслив, ему стыдно признавать свои ошибки, стыдно принять, что был неправ перед этой девицей. Вот и остается ему, греть королевские ножки, лишь бы в глаза печальные не смотреть. Под умелыми ласковыми руками мышцы поддаются и расслабляются. Щеки дофины все еще пылают как маков цвет, но Джин безропотно позволяет Намджуну подтянуть к себе на колени и вторую ножку, освободить ее от обуви и обогреть. Намджун так боялся сделать больно ненароком. Сжать не так, сдавить чересчур. Ступни у дофины аккуратные, лодыжки тонкие, пальчики маленькие. Обнимая пальцами мягкую нежную ступню, граф душу готов был продать, лишь бы увидеть девичьи коленки. Приласкать их взглядом и лишь грезить о том, чтобы оставить на них горячий поцелуй.***
В покоях короля было невозможно дышать. Окна были плотно закрыты, не впуская сквозняк, в воздухе осел запах трав, что забивался в нос и раздражал желанием чихнуть. Однако и травяной отдушке уже было не под силу скрыть вонь от гноя. Король уже не жилец, никто больше и не уповал на выздоровление самодержца, даже врачи не спешили спасать королю жизнь, лишь старались избавить от страданий. Сегодня в покоях было непривычно много людей. Герцог, кардинал, архиепископ, врачи. Все толпились вокруг кровати, врач все суетился и не хотел подпускать дофина слишком близко к королю, переживая за здоровье молодого наследника. Король щурился подслеповатыми отекшими глазами, слезящимися даже от слабого света, проникающего в покои сквозь плотно задвинутые шторы. Чонгук не признавал в этом ссохшемся старике своего деда. Король сильно сдал, исхудал, щеки ввалились, лицо осунулось, а кожа приобрела землистый оттенок. Всегда ясный взор мудрых карих глаз теперь был блеклым и мутным. Как же много, оказывается, было морщин у деда! А какие жалкие проплешины скрывались под густыми париками. Смерть крепко схватила старика за горло, не отпустит, костлявая. И не забирает пока, издевается, дает помучиться и самому старику и его семье. Сегодня утром прошло таинство причащения короля, и он тет-а-тет исповедался перед архиепископом. Теперь со свободной душой, с трудом удерживая рассудок, король стремился завершить последние дела. Чонгук не вслушивался в добрые слова деда. Никак не мог сосредоточится на них, слушал, и не слышал. Лишь смотрел на сухие обескровленные губы, что слабо двигались и чуть изгибались в полуулыбке. Крепко держал в руках покрытую пигментными пятнами и рубцами от оспы. Не верилось молодому наследнику, что вот уж, почти все. Это же его дед, такой упрямый несгибаемый. Ничто не смогло сломить его за весь его долгий жизненный путь. Ни отроческие травмы, ни эпидемия, гулявшая по континенту, ни смерть его детей и жены, ни продолжительные военные конфликты. Возраст подвел, одолела сразу и болезнь. Казалось, только вчера тростью лупил нерадивого внука, да кулаком махал на своих министров, что не чтят заслуги прошлых лет. Страшно стало внуку. Как же он теперь, без деда-то? Пусть он последние месяцы сам пробовал принимать решения и выполнял роль главы государства, все равно незримое присутствие деда внушало уверенность, что он-то все исправит. Но нет, закончилось время беззаботного отрочества, пора мужать – эхом разносятся в голове слова старика. Оглядев слабого и немощного короля, Чонгук эгоистично пожелал тому поправиться и вернуться на трон. – Как там поживает твоя жена? – Она в полном здравии. Сегодня отправилась с визитом в Йону. – Что ей во дворце-то все не сидится? – хрипло посмеивался король, сдерживая рвущийся наружу хриплый кашель. – Приглядывай за женой. Личико у нее милое, но не забывай, чья кровь в ее венах. – Не надо, дедушка, – нахмурился Чонгук. – Она – не ее мать. – Не понесла она еще? – Не переживай из-за этого, династия продолжит свой род. – Пустые слова, мальчишка, – фыркнул старик и все же закашлялся. – Не надо меня кормить своими метафорами, накормленный я уже. Мало ли чей род она продолжит, разгуливая в Йоне. Полгода уже прошло, а она все никак не разродится. Нехорошо это, Чонгуки. Чонгуку не понравился тон деда, его тяжелый взгляд. На мгновение пропал немощный умирающий старик, снова перед ним король, самодержец, Шихек I. Неспокойно стало на душе у дофина. Чувствовал, не обрадуют его слова деда. – Если мадам дофина не заберменеет по истечению года после свадьбы, ты разведешься с ней. – Дедушка, зачем... – Ты разведешься с ней, Чонгук, – настойчиво повторил король, обрывая внука. Старик кивнул герцогу, и тот протянул дофину уже подписанный и заверенный всеми печатями документ. – Алатония без наследников. Алатония не может ждать, когда там девочка сможет забеременеть. А если ей два года или три понадобятся? А если все десять? Много усилий не надо, чтобы избавиться от молодого короля. На охоте нечаянно подстрелят или еще что. Нет, я не могу так рисковать. Мой век окончен, не сегодня – завтра, отдам Деве душу. Не родит – разводись, найди кого помоложе. У графини Йонской, у этой старой перечницы, внучка уже в возрасте, на ней женись. Ее порода размножается быстро. Бастардов не заводи. Проблем не оберешься, кровь чистой храни. Тяжело выдохнув, Чонгук забрал документ из рук герцога и кивнул.***
У подъезда ко дворцу фельдмаршал вернул на ноги дофины ее сапожки и со всей тактичностью делал вид, что ничего не происходило в карете всю дорогу от столицы до Панвиля. Сокджин горела и едва сохраняла лицо, она очень надеялась, что граф выбросит эту поездку из головы, забудет, и никогда не будет вспоминать. И уж тем более не обмолвится об этом инциденте в присутствии ее мужа. Едва экипаж остановился у парадной лестницы, Намджун лихо выскочил из кареты и протянул руку дофине, помогая ей выбраться. Не забудет, по жадным глазам, по упрямо сжатым в улыбке губам видит, не забудет. Поднимаясь во дворец, Сокджин только сейчас обратила внимание, как сильно дрожали у нее руки. Она так сильно устала, вымоталась от всех потрясений сегодняшнего дня. Еще нужно будет объясниться с дофином из-за ареста попечителя. И этот солдатик... Стоило идее оформиться в светлой головке, как Сокджин быстро пересекла лестницу, едва ли не поскальзываясь на ступеньках, стремительным шагом пересекла холл, игнорируя встречавших ее фрейлин и камеристок, и бросилась на второй этаж в свой кабинет, по пути стягивая манто. Ворвавшись в свой кабинет, дофина сбросила тяжелую ткань верхней одежды на кресло, и принялась перебирать бумаги на столе. Чистый лист нашелся сразу, окунув перо в чернильницу пару раз и смахнув лишние капли, девушка принялась за письмо. Она все еще не знала имени того солдатика, не знала, кем были его родственники, откуда он был родом, была ли у него семья вообще. Пара строчек, выражающих соболезнования о ранней кончине, это так мало для утешения, скупые слова даже на королевской бумаге не вернут сына. Сокджин вытащила из стопки образец ценной бумаги банка, внесла сумму и поставила витиеватую подпись. Аккуратно свернув бумагу, вместе с письмом уложила все в конверт и запечатала его, разогрев свечу и капнув подтаявшим воском. После чего сделала оттиск ее личной печати дофины. Сокджин, находу подбирая юбки, поспешила назад скорее найти фельдмаршала, чтобы передать ему письмо, пока тот не уехал. Сбегая по ступенькам обратно на первый этаж, она надеялась перехватить графа у выхода, если тот уже отрапортавал Чонгуку, что привез ему его жену в целости и сохранности. – Фельдмаршал еще не отбыл? – спросила Сокджин у камердинера. – Нет, мадам, его высокопревосходительство еще во дворце. Где вы хотите его подождать, мы передадим... – Куда он направился? – В салон Юпитера, мадам, он ждет его высочество. У Сокджин не было никакого желания ждать. Нужно было сделать все прямо сейчас, успокоить беспокойное сердце, облегчить душу, хоть как-то оправдаться перед собой. Она же не такая. Она не желала никому зла и смерти, она же так старалась все делать правильно, жаловала деньги собору, много денег, почему же они ее обвиняют? Где же она провинилась? Не должно было быть все так. – ... как нельзя лучше. Баронесса, моя дорогая маленькая племянница, будет только счастлива. А вы, милейший, получите... ах, мадам, осторожно! – маркиз прытко отскочил в сторону, избегая столкновения с Сокджин, когда та стремительным шагом влетела в салон. – Куда вы так торопитесь? – Я ищу графа Ильсанского, мне сказали... – Мадам? – Намджун оказался за спиной маркиза. Граф встал с кресла и с удивлением воззрился на дофину. – Что-то случилось? Смущение тут же охватило ее с головой. Сильный и уверенный там на площади, мягкий и заботливый наедине в карете, властный и строгий в кабинете попечителя, сейчас предстал спокойным и мужественным. А она так устала от эмоций сегодня. Ей ни спорить, ни дерзить не хочется, да и сил нет никаких. – Пожалуйста, возьмите, – протянула она конверт. Конверт не был подписан, но по долгому взгляду фельдмаршала и его короткому кивку, она догадалась, что он понял, кому оно адресовалась. За что ему и была благодарна дофина, ибо сил на разъяснения у нее совсем не было. – Вашество! А мы вас ждали. Чонгук вошел в салон неторопливо, задумчиво нахмурив брови, но заметив жену, вмиг преобразился, расправил плечи, расплылся в улыбке, от которой фельдмаршал не сдержал снисходительной усмешки, и прижал ладошки дофины к своим губам. – Вы рано, моя дорогая, я не ждал вас раньше ужина, – дофин откровенно плевал на присутствующих мужей, ожидающих его. Сокджинни выглядела утомленной и замученной, к горячим сухим губам прижимались совсем замерзшие пальчики на подрагивающих руках. – Как поездка? – Все хорошо, – дофин еще раз поцеловал ладошки, завидев слабую ответную улыбку. – Вы позволите? Я хотела бы немного отдохнуть. – Вас проводить? – Нет, благодарю. Маркиз придержал для уходящей дофины дверь, обеспокоенно глядя ей в след. – Пожалуй, и я вынужден откланятся, ваше высочесство, – подал голос фельдмаршал, надевая треуголку на голову. – Дофина и ее фрейлины доставлены в безопасности. – Что-то произошло? – Ничего особенного. – Моя жена не выглядит так, будто с ней не произошло ничего особенного, граф. – Усталость для молодой дамы весьма характерна спустя полгода замужества. Возможно, вам стоит показать ее доктору. Я слышал, ее высочеству стало дурно во время утренней мессы. – Мадам дофина воздержалась от еды сегодня в салоне, – поддакнул маркиз. Чонгук внимательно посмотрел на графа, потом перевел взгляд на улыбающегося маркиза и обратно. Мальчишка определенно занервничал, не совсем понимая, куда клонят мужчины. – Вас следует поздравить, вашество? – мурлыкнул маркиз. Дофин непонятливо хлопнул глазами, открыл было рот, обронить что-то незначащее и снисходительное, как вдруг подавился воздухом и закашлялся, впервые, на памяти Намджуна, смущенно раскрасневшись. – Не стоит торопить события, ваше сиятельство. Дело это весьма деликатное, – усмехнувшись, отметил Намджун, после чего удостоил маркиза и дофина скупым кивком головы. – Всего доброго, ваше высочество. Маркиз. Маркиз улыбнулся графу, пожелав ему хорошего вечера, и едва за офицером закрылась дверь, с удобством расположился на диванчике, лукаво сверкая лисьими глазами и интригующе поцокивая языком. Не жаловал Чонгук эти игры друга. Есть что сказать – говори, нечего тут тянуть, да нагнетать. – Сбежал от нас, каков подлец! – наконец, добродушно хохотнул маркиз, устав томить ожиданием наследника. – Сбежал! Получил записочку от дофины и сбежал. Нет, ну каков подлец! Я всегда им восхищался. – Какую записку? Маркиз расплылся в довольной улыбке. Вот ведь, лис. И все-то он знает. Вон как глаза-то засверкали. Да только Чонгуку не до веселья. Что за записки его жена передает тайком фельдмаршалу? – С личной печатью от ее высочества, – подавшись вперед, зашептал маркиз. – Могу только предполагать, что там в письмице. Заметив на столике рядом с диванчиком красиво разложенную горку с маленькими пирожными, маркиз тут же играючи отправил сладкое угощение в рот, деланно игнорируя тяжелый взгляд Чонгука. Лицо дофина исказилось от нарастающего гнева. Он раздраженно потер подбородок, начиная неосознанно мерять широким шагом комнату. – Естественно, я говорю об искренней девичьей благодарности, – потянулся за очередной пироженкой маркиз, будто и не замечая, какой резонанс привнес в беспокойную душу молодого наследника. – Благодарности? – процедил сквозь зубы Чонгук. Сейчас дофин напоминал маркизу дикое животное, загнанное в ловушку. Бесконтрольное от переполняющих его эмоций, а от того вдвойне опасное – никогда не знаешь, чего от него можно ожидать. Маркиз упивался этой маленькой властью над престолонаследником. Вывести его из равновесия – дело не хитрое. – Ах, вы же еще не слышали! – медом истекал маркиз. – Наш фельдмаршал сегодня словно доблестный рыцарь защищал госпожу дофину. Укрыл своим, так сказать, знаменным плащом. Чонгук замер. – Что произошло? – Толпа бедняков едва не накинулась на мадам дофину, готовы были растерзать ее, – охотно поделился маркиз, с удовольствием отмечая, как с каждым его словом все мрачнее и мрачее становился Чонгук. – Мне кажется, я видел даже ружья! Я собирался увести дофину как можно скорее обратно к нашему экипажу, но фельдмаршал оказался проворнее. Он буквально вырвал дофину и отпихнул меня, – довольно грубо, между прочим, что за варварское отношение! – и повел за собой, скрывая ее от толпы. Ему не хватало только щита, чтобы был полный образ рыцаря-спасителя. С тех пор бедняжка сама не своя. Не знаю, что там произошло между ними, ехали мы в раздельных каретах. А когда мы прибыли, ее высочество буквально сбежала к себе, так прытко она упорхнула из кареты. Сбежала вся красная, не оглядываясь, даже не подождав своих фрейлин. И вот, фельдмаршал от нас сбежал. – Вот как, – медленно протянул Чонгук.***
Каждый шаг давался Сокджин с большим трудом. Коленки все еще тряслись и подгибались от пережитого. Жуть, как хотелось спрятаться у себя в комнате и не показываться до самого вечера. А еще ужин пропустить и отвлечь себя книгами до тех пор, пока сон окончательно не сморит уставшую от переизбытка эмоций девицу. Все так перемешалось в голове, так запуталось. Сердце все еще стучало где-то под горлом от страха перед разгневанной толпой, ополчившейся против нее, обвинившей в своих злоключениях и готовой безжаластно расправиться с ней с любую минуту. Ей опротивел бесконечный шепот придворных, что шлейфом тянется за ней ежечасно? Что же, ненависть подданых наводила панический ужас. Невольно начнешь оглядываться на недавние трагичные события в Вольске. Она слышала от барона, что с семьей Великого князя обошлись очень жестоко, даже зверски. Кого-то пытались спасти из крепости, но после всех пыток никто так и не выжил. Об этом все пытался предостеречь его милость, когда постоянно зачитывал ей нудные лекции? Эти люди мерзнут и голодают, их дети умирают. Сокджин схватилась за голову, но стоически отказалась от помощи вмиг оказавшегося рядом с ней разодетого мессера. Бесконечная вина и стыд обрушились на хрупкие плечи непосильным грузом. В Панвиле голода, конечно же, не наблюдалось, и придворные его не ощущали. Все эти смерти, все эти дети на ее совести. Это она должна была правильно распоряжаться деньгами казны, помочь мужу с делами и правильно распределить запасы. Так страшно, так стыдно. А еще так... так... Сокджин закусила губу, пытаясь поймать определения этого чувства. Так волнительно. Она была ошеломлена поведением фельдмаршала, абсолютно точно ошеломлена. Что он себе позволил? Что она ему позволила? Ох, стыд-то какой. Остаться наедине со своими раздирающими всю душу демонами дофине не позволили – в будуаре ее уже ждали. Щебет и звонкий смех тут же затихли, когда Сокджин вошла в свои личные покои. Девицы пытливо уставились на свою госпожу, едва сдерживая смешинки и пихая друг друга локотками. Хосок убрала с пуфика с удобством расположившегося на нем шпица, приглашая Сокджин присесть и уже, наконец, утолить всеобщее любопытство. – Так это правда? – не удержалась Бона, за что тут же получила за свое нетерпение веером по плечу от Юны. От пуфика Сокджин отказалась, устало упав на кушетку и вытянув ноги. Девушка тягостно простонала. Она просто хотела, чтобы день закончился поскорее и никто не вынуждал ее заново вспоминать события сегодняшнего дня и пересказывать их охочим до сплетен подружкамм. А когда расчувствовавшаяся усталым видом подруги Бона подошла к дофине и начала помогать ей со шнуровкой сапожков, Сокджин и вовсе крепко зажмурилась в отчаянной попытке выбросить смущающие воспоминания из головы. – Ну так и? – почти незаинтересованно протянула Хосок, пощекотав нежную кожу подруги на запястье. – Это правда? – Что именно? – Сокджин лениво повернула голову в сторону принцессы. В окружении любимых подружек, а особенно в компании Хосоки, все переживания постепенно затихали, страхи притуплялись, тяжелые мысли отступали. Хотя скрутило дофину от напряженного ожидания расспроса. Врать-то не хотелось. Обсуждать – тем более. – Да поговаривают тут, что вам сегодня нехорошо было, мадам. – Так нехорошо, что с мессы уйти пришлось. – Да вы никак на сносях, матушка. – Да вы никак рассудок потеряли, дамы, – отмахнулась Сокджин от поддразнивающих фрейлин, однако к себе все-таки прислушалась. Но нет, из описаных матушкой признаков ничего такого она в себе не ощущала. Да и не было никакой дурноты у нее с утра. Из-за ее муженька по дворцу теперь ползут невесть какие сплетни. – Ну, почему же? Мы имеем полное право сомневаться. – Его высочество с такой страстью украл вас с мессы, – Юна мечтательно закатила глаза и тут же рассмеялась. – А потом с такой же страстью не выпускал из салона. – Невольно о скором прибавлении задумаешься. – Слышали бы вы себя! – Вас мы слышали очень даже хорошо. – И не только мы. – Какой кошмар, – пробубнила Сокджин, закрыв лицо руками. – Почему же? Видели бы вы с каким одухотворенным лицом прислушивался к вам герцог, – буквально пропела Бона. – И его милость посол, – безжалостно припечатала Хосок. – Уже представляю, что он напишет матушке, – донеслось слабое ворчание со стороны дофины. – Когда дело касается продолжения рода двух династий, тут никто равнодушным не останется. – Ох, да зачем здесь так много придворных? – И как он? – заговорщицки прошептала Хосок, подсаживаясь ближе. – Кто? – Джин слабо отбивалась от настойчивых рук принцессы, что пыталась защекотать дофину и заставить открыть лицо. – Мой братец. Какой он? – И зачем тебе это знать, Хосоки? – возмущению Сокджин не было предела. Ну что за чертовка! – Как зачем? Издеваться, конечно же. Больно уж он счастливый ходит. Да еще вздумал меня игнорировать. – Мы же беспокоимся о вас, – поддакнула Бона. – Вдруг он вас не удовлетворяет, – добавила мадам де Сард с самой лукавой усмешкой на красивом лице. – Ох, меня все устраивает, – поспешила заверить Джин в надежде, что от нее отстанут. Не тут то было! – Это вы так говорите, потому что вам сравнить не с чем, – мудро отметила Юна. – Что ты такое говоришь, Юна, – Бона с укором взглянула на подругу. – С кем дофине сравнивать. – А вот родила бы, то могла бы найти фаворита для сравнения. Сокджин поморщилась от надоедливого слова. Забытое было с утра раздражение вернулось. – Нет-нет, все хорошо, меня все устраивает. Мне все нравится. Мне хорошо с его высочеством, – Сокджин сама от себя не ожидала, что начнет вдруг делиться с подругами такими подробностями. – Он ненасытен. Напорист. Порой даже слишком. Крутит мною, как хочет. Сокджин так глубоко ушла в свои раздумья, что не обратила никакого внимания, что подружки затихли и жадно ловили каждое ее слово. – Он, конечно, очень нежен и заботлив. Бывает несдержан. Как накинется ни с того ни с сего. Даже платья не снимет, так, юбку задерет, придавит к кровати или... к чему-нибудь еще и... так быстро и глубоко... – голос сорвался и затих. Сокджин нахмурилась, покусывая губу и бездумно вертя на пальце кольцо. Подруги терпеливо ждали продолжения, не торопя. Джин выдохнула и торопливо продолжила, будто оправдываясь. – Мне хорошо, правда, очень хорошо. Но потом вдруг все заканчивается, так внезапно. Но я же чувствую, что мы не закончили. Ничего не могу поделать с собой, хочется кричать и ругаться. – Оу, – понятливо протянула Юна, взяв Сокджин за руку, успокаивающе поглаживая ее ладонь. – Что со мной не так? Какая-то я ненормальная. – Это Носач ненормальный, а с тобой все хорошо, – фыркнула Хосок, обидевшись за подругу. – Он не удовлетворяет тебя полностью. – Не доводит до оргазма, – прояснила всеведущая молодая графиня. И на пытливый взгляд голубых глаз уточнила: – Чувство невероятного блаженства и эйфории. Все тело сжимается и разжимается в сладких судорогах. Будто копившееся долго-долго, вдруг освобождается... Сокджин отрицательно покачала головой. Подумать только, и в этом есть какие-то правила. – Так и знала, что пользы от Чонгука никакой. Даже собственную жену удовлетворить не может. Муженек называется. А скоро королем станет. – Не стоит быть столь строгими к его высочеству, он еще молод, – мирно протянула Бона. – Есть кавалеры помоложе, готовые заменить дофина в постели нашей светлейшей мадам, – расплылась в многозначительной улыбке Юна. – Не раньше, чем она родит. – Что же мне делать? – спросила Сокджин, перебивая разгорающийся спор. – Как что, – возмутилась Хосок. – Требуй еще. Пускай трудится. – Мужчины не всегда могут начать сразу второй раз подряд, – заметила Юна. – Иногда им нужна передышка, а мадам тогда совсем остынет. – Когда заметите, что его высочество скоро закончит и ускоряется, попросите его замедлиться. Это поможет продолжить чуть дольше. – Да, разговаривайте с ним. Медленнее или быстрее. Глубже или не очень. Или если хотите поменять положение. И говорите «еще», если хотите еще. – Вот так запросто и сказать? – Еще и укуси его за нос, чтобы понял, насколько ты серьезно. – Хосоки, ты сегодня настроена воинственно. – Я не позволю ему тебя обижать. Так что, искусай его там хорошенько. Я разрешаю. – Вы уж поосторожнее с укусами. – Некоторые места лучше не кусать, – хихикнула Бона. Сокджин потребовалось полминуты, чтобы наконец сообразить о чем эти три бесстыдницы щебетали. А когда осознание все же пришло, окрасилось светлое лицо в яркие тона алого. Даже шея красными пятнами пошла. А вот картинки из головы, как не тряси, не вылетали и не оставляли беспокойную молодую душу. – Попробуйте с ним поиграть. – Ага, надень костюм часов, – фыркнула Хосок. – Будет изучать вас с ювелирной точностью. Девичье веселье прервал сам виновник обсуждения. Предварительно постучавшись, Чонгук просунул голову в приоткрытую дверь будуара и, получив разрешение войти, осторожно обошёл подолы платьев и устроился на кушетке рядом с женой. За ним неслышной поступью прокрались камеристки, шустро расставившие по столикам подносы с закусками. Маленькие собачки-пуфики тут же закрутились у ножек столика с принесенным угощением, пронзительно заглядывали в глаза всем и нетерпеливо потявкивали. Хосок быстро сдалась под натиском круглых блестящих глазок-бусинок и поспешила скормить песикам часть закусок. – Хосок, оставь хоть немного для Сокджин. Она сегодня совсем не ела, – Чонгук помог жене удобнее устроить голову у него на коленях. Сокджин выглядела действительно очень уставшей, хотя живой румянец уже заиграл на мягких щечках. Джин прикрыла глаза, отдаваясь нехитрой ласке супруга, нежно поглаживающего ее руки. – Ты бы жену почаще на завтрак выпускал из постели, – тут же отозвалась принцесса, не забыв демонстративно фыркнуть. – Если ты заморишь жену голодом, Нордания тебе спасибо не скажет. – Тебе бы так беспокоится о своей постели. – Все-таки избавиться от меня решил. Нашел, кому спихнуть сестрицу. Родную плоть и кровь! Небось, самого страшного и старого выбрал. – Даже не представляешь насколько он старый и страшный. Плешивый, с козлиной бородкой и бородавкой прямо на носу. – Это ты носатая бородавка! Фрейлины тихонько посмеивались, прикрываясь веерами, Сокджин просто отдыхала, наслаждаясь нежными поглаживаниями своего ушка теплыми и ласковыми пальцами супруга. Беззлобная перепалка могла продолжаться вечность. Брат одно слово, сестра два в ответ. Чонгук потом долго бухтит и возмущается, какая мол дерзкая у него сестрица, кто такую в жены возьмет, и каких детей нарожает. Но Сокджин не слепая и не глухая, видит заботу, слышит теплоту в голосах у обоих. Вредные оба и упрямые. Да уж, скажи им, что они похожи друг на друга, плеваться начнут. Обидятся еще, как, мол, ты можешь меня сравнивать, да еще с кем! Имела однажды Сокджин неосторожность обмолвиться об их забавном сходстве супругу как-то вечером, делясь впечатлениями насыщенного событиями дня, так Чонгук надулся, расфыркался, и даже не пожелав спокойной ночи, повернулся к ней спиной, предварительно отодвинувшись как можно дальше к своему краю и громко демонстративно засопел. Великодушно простил свою нерадивую жену Чонгук сразу же, стоило только Сокджин прижаться к широкой спине, уткнуться носиком в темную макушку и горячо поклясться, что, несмотря на сходства, Чонгук, конечно же, лучше. Он ведь такой теплый и сильный, и смелый, и руки у него золотые. А там уже и не до разговоров стало – дофин тут же принялся доказывать, что да, он и сильный, и смелый, и руки у него золотые. Хотя, вот, подружки говорят, что надо бы эти самые разговоры разговаривать во время того самого. Но как-то стыдно дофине. Казалось, сразу умрет, стоит ей глаза открыть и поймать взгляд мужа в такой интимный момент. Пару раз украдкой она осмотрела его тело – ох, как полыхали ее щеки! Долго потом подсмотренные картины мучали ее. Особенно во время бесед с бароном и на мессах. Сокджин почти провалилась в сон, и не слышала о чем продолжали разговаривать Чонгук с Хосок, что уж там говорить о суматохе в салоне. Чонгук замолчал и напрягся, вслушиваясь в шаги и громкие голоса за дверью. Фрейлины тоже обернулись на шум. Внезапный стук распахнувшейся двери выдернул Сокджин из сладкой полудремы, заставляя ее выпрямиться на кушетке и посмотреть на того наглеца, осмелившегося без ее дозволения ворваться в ее будуар. Впрочем, в следующее мгновение Сокджин сорвалась со своего места и бросилась в приветливые объятия молодого человека, счастливо улыбаясь и лепеча что-то невразумительное от восторга. Сильные крепкие руки тут же подняли ее в воздух и закрутили, вызывая счастливый звонкий смех у всего мгновение назад расслабленной и сонной девицы. О, Дева! Пресвятая Юнджи! Спасибо огромное! Да это же чудо! Самое настоящее чудо, увидеться спустя столько времени! Обнять дорогого, бесконечно любимого родного человека! Никогда они еще не расставались так надолго, и радость встречи после столь долгой разлуки опьяняла получше алатонских вин, украденных Хосок тайком из королевских погребов. Сокджин теснее прижалась к широкой груди, греясь под ласковым взглядом серых глаз, как вдруг ее грубо вырвали из крепких объятий родных рук. Джин в ужасе прижала руки ко рту под перепуганные вскрики подруг – Чонгук, оттолкнув жену себе за спину, целился револьвером прямо в лоб самозванцу, едва ли не рыча от ярости. Юноша в долгу не остался, отреагировав молниеносно и наставив свой револьвер в лицо дофину, пронзая того колючим ледяным взглядом, полного неприязни и вызова. – Умоляю, Девы ради! Остановитесь! – барон Юнги, тяжело дыша и держась за бок, ввалился в будуар и втиснулся между двух распаленных юнцов, сверливших друг друга напряженным взглядом. Герцог, узрев происходящее, схватился за сердце и тотчас побледнел. – Господа, опустите оружие! Это недоразумение! Чонгук предостерегающе снял револьвер с предохранителя. Самозванец не растерялся и повторил жест. – Я вас прошу, опустите оружие. Вы можете кого-нибудь поранить! – С удовольствием снесу ему голову, – процедил Чонгук. Юноша на выпад лишь невесело усмехнулся. – Мадам, скажите же им хоть что-нибудь! – Сокджин, не подходи! – тут же рявкнул Чонгук, когда супруга попыталась встать рядом с бароном. Самозванец, впрочем, револьвер тут же опустил, бросив на дофину обеспокоенный взгляд, чем только больше раззадорил наследника. – Кто ты вообще такой? – Ваше высочество, это брат мадам дофины, – поспешно выпалил барон, ухватившись за возможность, наконец, представить незванного гостя. – Его императорское высочество эрцгерцог Тэхен, наследник Норданской Империи и Северных островов.