***
— Вы меня слушаете, милорд? — прервал свои рассуждения барон. Однако даже повторно окликнув эрцгерцога, Юнги не добился совершенно никакого результата. Уйдя глубоко в свои мысли и непривычно строго нахмурив брови, Тэхен перечитывал свои записи, безостановочно шевеля губами, беззвучно проговаривая строчки, то и дело что-то вычеркивая и исправляя. Он не слушал барона; это было очевидно, но от этого не менее удручающе, ведь Юнги распинался, как оказалось, в пустоту уже битый час. За окном — глухая ночь, а ему завтра получать почту от императрицы и заставить мальчишку в этот же день дать ей ответ. Благо Нордания сейчас оторвана от континента, а в Вольске своих проблем предостаточно, и маленькая княжна еще не успела рассказать отцу, что ее жених без вести пропал. Вряд ли, правда, княжна вообще думала о браке с будущим императором. Вывозили ее из Вольска под строжайшим секретом, дабы уберечь девочку от возможной расправы лояльных подданых старого великого князя. Тэхен, впрочем, озаботившимся судьбой Васки не выглядел. Юноша упрямо стоял на своем, отказываясь идти на поводу у матери, безразлично пожимал плечами, когда барон пытался вразумить наследника, мол своего согласия он не давал, и пускай матушка что хочет, то и делает, а его не впутывает. По опыту Юнги знал, что переубедить упрямца ни у кого не выйдет, он все равно поступит так, как посчитает нужным. Беззвучно выругавшись, Тэхен скомкал очередной исписанный листок, бросив его к кучке остальных комков, и принялся за следующий. Чего у эрцгерцога не отнять, так это усидчивости и усердия. Дофину бы у него поучиться доводить все дела до конца. Вот и сейчас он вовсе игнорировал присутствие барона, полностью погрузившись в свои записи — любо-дорого смотреть. Хмурился, кусал губы, щипал щеку и тер подбородок, думая-думая-думая. Тэхен максимально вовлекался во все вопросы государства, тщательно анализируя и оценивая все риски. Положа руку на сердце, прав был мальчишка, когда жаловался на возраст княжны. Васка ребенок еще совсем, не в дремучие же века они живут, чтобы девочку тринадцати лет от роду сразу замуж отдавать, да детей рожать. Сама еще дитя, куда ей эти дети. Невольно барону вспомнилась его сестра. В свои тринадцать юная леди Юнджи с хрустом разбивала носы незадачливым ухажорам. Юнджи, в отличие от брата, долгим и нудным разговорам предпочитала знатную выволочку. — Ваша милость, вы когда-нибудь любили? — от внезапного вопроса барон едва не подавился воздухом, когда прятал утомленный зевок за носовым платком. Серые глаза эрцгерцога загадочно поблескивали, отражая язычки пламени свечей. Тэхен пристально вглядывался в своего собеседника, ожидая ответа. — Милорд, я напоминаю вам, что завтра прибудет почта от ее величества. Поэтому рассчитываю на ваше благоразумие... — Да, я тоже так думал поначалу, — невпопад кивнул Тэхен, вновь принимаясь за записи. Безнадежен — пронеслось в умудренной голове уставшего барона. Признаться, в последнее время эрцгерцог казался Юнги несколько рассеянным. Даже с дофином он был подозрительно покладистым. Эти двое успешно поохотились и вернулись живыми и даже невредимыми. Вечера они коротали за бильярдным столом, а принцессы с фрейлинами составляли им компанию. Тэхен, как и обещался, проводил свободное время с сестрой, не создавал проблем, как и просил его барон, и тут можно было бы расслабленно выдохнуть, если бы Мин Юнги был круглым идиотом. Сокджин редко когда расставалась с ее любимицей, Мадам Рояль. И пусть Тэхен не предпринимал открытых действий, до Юнги долетали определенные слухи. Подавив очередной зевок, барон решил не тратить время по пусту и отбыть в свои комнаты. Сейчас эрцгерцог слеп и глух ко всему. Не сдержав любопытства, Юнги взял один скомканный исписанный вдоль и поперек листок, аккуратно разворачивая его и вчитываясь в испещренный бесконечными правками текст. Совершенно безнадежен, — устало усмехнулся барон, решив отложить выволочку до завтра. Лишь бы не проснуться с известием, что эрцгерцог сбежал с принцессой на край света. Оставив скомканный листок на столе и тихо пожелав добрых снов, барон Сарданский удалился в свои покои.***
Пусть принцесса по крови и утратила титул первой дамы королевства, она все еще являлась первой модницей Алатонии. Не сказать, что бы этот титул хоть сколько тяготил ее хрупкие плечи, напротив, Мадам Рояль обожала, когда ее дизайнерские находки бурно обсуждались в светском обществе, любила ловить на себе полные изумления взгляды и слышать, как шлейфом за ней тянется восторженный шепот. А позже самодовольно подмечала, как дамы увлеченно повторяли ее наряды. Любимая модистка Хосок стабильно раз в месяц приезжала в Панвиль и они с принцессой на добрые пять часов запирались в будуаре, обговаривая все пожелания и идеи Хосок. Муж модистки был владельцем модного журнала, чьи иллюстраторы дотошно изображали расшитые рукава и каждую складочку на новом фасоне юбки, прорисовывали все модные прически этого сезона и повторяли узоры лифов модниц. Вот и сейчас, пока принцесса отмокала в теплой розовой воде, а служанка тихо устанавливала рядом на низкий столик серебряный поднос с ароматным мылом и фарфоровыми баночками с душистыми мазями, недалеко на узорных кушетках сидели фрейлины дофины и вслух читали восторженные отзывы о новом туалете Мадам Рояль, в котором она намедни появилась в Гранд Опера. Хосок хихикала вместе со всеми и отмахивалась на чересчур вычурных эпитетах, но все же довольная улыбка цвела на миловидном лице принцессы. — Мадам, право, вы ввели в моду белые парики, — воскликнула одна из фрейлин, цитируя вторую статью, повествующей о недавно прошедшем бале в поместье очередной герцогини. — Вы только послушайте! Восемнадцать из тридцати приглашенных дам были в белах париках «а-ля мадам ля дофина». Более того, несколько молодых господ тоже были замечаны в белых париках. — Вот бы мои волосы были такими же белоснежными, как у малышки Джинни, — удрученно вздохнула Хосок, наматывая на палец рыжий локон. Под возмущенный щебет фрейлин о красоте волос принцессы, Хосок помогли выбраться из ванны, чтобы тут же обтереть насухо и натянуть хлопковую нижнюю сорочку. Корсет затягивали в четыре руки и ловко привязали к нему панье. Завязав аккуратные бантики на подвязках чулок, Хосок накинула домашний халат и села на пухлое кресло перед зеркалом, чуть прищурившись от мягких солнечных лучей, принявшихся тотчас ласкать нежную кожу щек, усыпанную бледными веснушками ближе к прямому носику. Высокие окна со шпросами покоев принцессы выходили на восток, отчего стены ее комнат первыми озарялись красками рассвета каждое утро. Впрочем, на второй этаж солнце приходило чуть позже к превеликому неудовольствию Хосок. Однако оспаривать решение о временном переезде ей даже в голову не приходило, учитывая все обстоятельства. Просто легкая хандра охватывала девицу, когда она выглядывала из окон временных покоев. Утренняя рутина тянулась привычно медленно и даже как-то сонно. Слуги убирали ванну, камеристки с выверенной точностью растягивали декоративное покрывало на убранной постели принцессы — ни в коем случаае узор не должен быть перекошен! Еще одна служанка принесла пухлую книгу принцессе и смирно ожидала, пока та неторопливо листала страницы, придирчиво разглядывая приклееные к ним образцы ткани, выбирая туалет на сегодня. Наконец приглашенный в гардеробную куафер принялся заниматься прической принцессы, а фрейлины уже раскладывали на столик палитры с румянами, пудреницы, пуховые подушечки, чернила и белила, и еще тысячу и одну узорную воздужную баночку, что без сомнения напоминали легкие пирожные. Хосок перевернула еще одну страницу, недовольно хмуря брови и размазывая крем на руках. Хотелось непременно выбрать что-нибудь этакое, интересное и необычное, но простое, не слишком ммм... не слишком слишком. Но и не слишком простое. Ах, слишком много этих «слишком». Принцесса никак не могла устоять перед своим капризом блистать последние две недели. Да-да, те самые две недели, которые у них гостил брат Сокджин. Хосок прикусила губу, сдерживая улыбку. Камеристка, что уже взбила подушки на кровати, незаметно застыла возле принцессы, ожидая, когда та сделает выбор, воткнув булавку в желаемый образец ткани, чтобы можно было уже подать платье. Как вдруг в будуар, ничтоже сумняшеся, под задорное хихиканье и шелест многочисленных атласных юбок, влетела стайка фрейлин во главе с розовощекой Боной, полностью разрушив сонную атмосферу покоев. Бона с широкой улыбкой кружила по гардеробной в обнимку с роскошным букетом бледно-розовых роз, намурлыкивая мелодию до боли знакомого этюда. — Мадам, мы... — и снова звонкий перелив смешинок оборвал сбивчивую речь влетевших в будуар девиц. — Мы нашли их у двери! Хосок смеялась с Боны, манерно расшаркивающейся с букетом, будто с галантным кавалером под хлопки ладошек фрейлин, отбивающих ритм мелодии. А потом взвизгнула от неожиданности, когда подруга вдруг осела у самых ног принцессы и с томным взглядом протянула ей букет, поигрывая бровями. — Мадам! — сладострастно выдохнула Бона, вызвав у фрейлин очередную волну смеха. Камеристки беспомощно прятали покрасневшие лица и скрывали смешинки за ладошками. — Мадам, примите этот щедрый дар от вашего совсем-не-тайного воздыхателя! Если вы откажете, то его ледяное сердце! Разобьется! На тысячу льдинок! Разрумянившись от смущения, Хосок приняла букет и снова прыснула от смеха, когда Бона внезапно подскочила и принялась отвешивать поклоны и рассылать воздушные поцелуи словно самый настоящий волокита*. Нежно огладив кончиками пальцев головки цветов, Хосок уткнулась носиком в розовую шапку букета, пытаясь уловить тонкий аромат. А заодно утихомирить колотящееся от эйфории сердце. — И где он их только берет? — задала мучавший всех вопрос одна из фрейлин. — Ах, мадам, вы такая счастливица! Нашим кавалерам поучиться бы у его высочества, как ухаживать за дамами. — А он ведь наследник престола, — мурлыкнули справа. — Будущий император, — жеманно протянули слева. — А какой красавец! — полный восхищения вздох. Восторженные охи и ахи наполнили гардеробную. — Хватит вам уже! — строго нахмурила бровки Хосок и поджала губки, выражая недовольство. А после бросила застенчивый взгляд на Бону, едва скрывая волнение. — Записки не было? Мадам Дюкарр изящным жестом фокусника изъяла из букета красивый конверт. На плотной бумаге конверта витиеватым почерком было старательно выведено ее имя, без полагающихся ее положению титулов и почтительных условностей. Так дерзко, будто право имеет. Сразу вспомнилась полуулыбка, которой постоянно одаривал эрцгерцог Хосок, едва они встречались в коридорах дворца или за общим столом во время приемов пищи. Эрцгерцог ничем не выдавал себя, его манеры на протяжении этих двух недель были безупречными, ни разу он не позволил себе и секунды больше положенного времени нахождения рядом с сестрой зятя. Лишь эта загадочная полуулыбка, напоминающая ей об их маленьких утренних секретах и его долгие пристальные взгляды, стоило принцессе лишь показаться поблизости. Пф, в этом нет ничего особенного. Или все же есть? Аккуратно вскрыв сургучную печать, Хосок вытащила надушенный сложенный пополам лист бумаги. Эрцгерцог всегда использовал эту дорогую розовую бумагу с золотым тиснением для их односторонней переписки. Каждое его письмо принцесса хранила с особым трепетом в красивой шкатулке, перечитывая раз за разом день за днем. — Что же там? — едва сдерживая себя от нетерпения, прошептала Бона, за что тут же получила веером по кончику носа от усмехнувшейся принцессы. Нет уж. Эти письма были посвящены ей и были предназначены лишь для ее глаз. Ночами я, несчастный, не в силах сомкнуть глаз — Задет стрелой нахального Амура, оберегающего Вас. Ваш образ, сотканный из нежных грез и злата, Мне то и дело чудится в лучах томленого заката. Лоснящийся шелк струящихся густых кудрей Приворожил и закрутил, как вихрь среди морей. Могу ли я винить Вас в том, как сильно я задет? Иль в том, как дорога мне россыпь нежных звезд На вашем личике, что помню я средь прочих грез? Нет, не могу я. И, проклиная белый грешный свет, Смотрю лишь на часы. Пусть отбивают время тихо. Прости меня, Богиня — душа моя во власти лиха. Перечитав сладкие строки еще несколько раз, Хосок судорожно выдохнула, прижимая розовую бумагу к своим губам. Счастливая улыбка тут же заиграла милыми ямочками на прелестном личике. Подлец, ну каков подлец! Пресвятая Дева Юнджи, отчего же ты не влемлешь молитвам Хосокки и не упасешь глупое девичье сердце от бед. — Ах, мадам покраснела! Покраснела! — Мадам, что же там? — захныкала Бона, сгорая от любопытства, который день подряд наблюдая за преображением принцессы после очередного такого послания. Аккуратно сложив письмо, Хосок припрятала его в своем декольте под разочарованные стоны фрейлин. — Принесите мне мятное платье, с цветочным лифом— тут же скомандовала камеристкам Хосок, разглядывая свое отражение в зеркале, пытаясь найти все то, с каким упоением описывал эрцгерцог. А после поймала взгляд куафера в отражении: — Я хочу чтобы два локона опускались с двух сторон от затылка за ушами и ложились на грудь. — Как пожелаете, мадам. — И вплетите мне несколько роз из букета. — Эти розы с выбранным вами платьем будут смотреться изумительно, мадам.***
Утро у дофина начиналось засветло. Чонгук просыпался с мелодичным перезвоном каминных часов, душераздирающе зевал и потягивал мышцы. В покоях еще было темно, зимнее солнце не торопилось выплывать из-за королевского леса. Сильный ветер бился в плотно закрытые окна, а в камине потрескивали догорающие за ночь поленья. Чонгук осторожно повернулся на бок, боясь растревожить сон супруги. Мирно спящая Джин, плотно закутанная в кокон из одеяла, без тяжелых причесок и тугих корсетов, что делали ее осанку несгибаемо ровной, казалась ему такой понятной и такой близкой, родной. Ей холодно — она жмется к нему в поисках тепла; ей жарко — она вытаскивает ногу из-под одеяла. Чонгук невесомо убирает светлые волосы за ушко, гладит мягкую щеку. Такая красивая. А как пройдет мимо по зеркальной галерее со своими фрейлинами, аж дух захватывает! Чонгук не слепой, он видит, как ей смотрят вслед, какими жадными взглядами пожирают точеную фигурку. А этот фельдмаршал? На что он вообще надеется? Все крутится возле его жены. Сослать бы его куда подальше, чтобы глаза не мозолил. Он бы остался в нагретой постели в обнимку с женой подольше, но едва сонливость покидает тело дофина, как в голову лезут тяжелые мысли о медленно угасающем старике. Чтобы отвлечься от горестных размышлений, Чонгук выбирается из кровати, подслеповато щурится и кривит носом, когда поврежденное на охоте колено простреливает болью. Тут же Чонгук в сердцах поносит разлюбезного шурина, из-за которого неприятный казус и стал причиной болей в ноге. Дофин потянулся за креманочкой на прикроватном столике, зачерпнул немного мази и тщательно растер больное место. Ничего серьезного, это далеко не первое его падение с лошади, и вряд ли последнее, но все равно приятного мало. Хотя, учитывая повышенное внимание Сокджин к пострадавшему и ее целых полдня обиды на братца, это постыдное падение стоило того. Чонгук бы днями лицезрел недовольную расстроенную физиономию Тэхена, перекошенную от вины и осознания своей оплошности. Набросив халат поверх ночной рубашки, Чонгук направился в свой рабочий кабинет, предварительно укрыв Сокджин своим одеялом и расшевелив угли в камине. Разложив на рабочем столе книги и ларцы с инструментами и мелкими деталями, дофин упоенно погрузился в кропотливую работу сбора тонкого механизма. У Сокджин через две недели день рождения, и ему хотелось подготовить для нее особый подарок, собрать его своими руками. Работа давалась ему тяжело, никогда он не работал с настолько мелкими деталями. Но времени у него было еще достаточно. Да и такая скрупулезная работа отвлекала от мыслей о старике. Заходить часто к нему дофину запрещали. Вот и оставалось, что прокрадываться в покои больного ночами. Он много о чем умолчал вчера. О том, что старик тяжело кричит от постоянной боли. А в покоях стоит трупных запах от полуразложившихся конечностей и засыхающего гноя, образующего корку на теле. Что старик еще неделю назад, пока мог членораздельно говорить, молил убить его. Отравить или просто прирезать. Обезумевший от невыносимых страданий, жалкий и обессиливший. Он бы наверное сам встал и выпрыгнул в окно, если бы у него были силы поднять себя с кровати. Крошечный винтик вывалился из ювелирного пинцета в дрожащих руках дофина и потерялся где-то на полу, отлетев в неизвестном направлении. Устало протерев глаза, Чонгук потянулся к маленькой серебрянной табакерке, в которой хранил винтики. Сокджин незачем это знать. Незачем ей переживать над вещами, что никак не исправить. С нее станется самой ночами пробираться без дозволения к деду. Заразится еще. В дверь тихо постучали, а после разрешения войти, в кабинет вальяжно вплыл эрцгерцог, поигрывая черной тростью с серебряным набалдашником, и сел в предложенное кресло напротив дофина. Чонгук недоверчиво скосил взгляд на часы — раннее утро, а он уже полностью одет, идеально выбрит и надушен, а на пальцах привычно сверкали драгоценными камнями кольца. Но особенно сильно Чонгука взбесили несколько пепельных прядей, что аккуратно выбивались из хвоста, будто небрежно перевязанного черной шелковой лентой. — Чем обязан с утра пораньше? — Перво-наперво, я хотел справится вашим самочувствием, — охотно ответил Тэхен и добавил, заметив на лице Чонгука недоумение. — Ваше колено. — Пройдет, — кивнул Чонгук. Надо же, какой разлюбезный он сегодня, никак что-то попросить хочет. — Солнце едва взошло, а вы уже заняты часами, — миролюбиво подметил Тэхен. Уж не заболел ли он? Или что-то серьезное просить собрался? Обычно разговорчивостью эрцгерцог не отличался. — У меня не так много времени днем, поэтому... — Чонгук развел руками, мол ничего не поделаешь, приходится вставать пораньше. — Понимаю, затягивает. Мне не хватает моих инструментов, но я специально не брал их с собой, чтобы не отвлекаться от дел поважнее. Я пришел к вам с просьбой, ваше высочество, — Тэхен оперся на трость, привычно переплетя кончики пальцев. Чонгук отложил инструменты в сторону. Надо же, угадал. — Я хочу приготовить особенный подарок для моей дорогой сестренки. — И в чем же заключается ваша просьба? — видит Дева, если он осмелится попросить забрать ее домой в Норданию даже на день, Чонгук вызовет его на дуэль. — Один из павильонов в саду, который с мраморным полом и амфитеатром. Я хотел бы занять его на эти две недели. — Все павильоны часть паркового ансамбля и изменения в них нарушат общую картину. Что вы собираетесь там делать? — Ничего особенного, — склонил голову набок Тэхен, — никаких изменений, мне просто нужно место и пространство, чтобы подобающе украсить его. И желательно, чтобы никто туда не заходил. Особенно Сокджин. Чонгук не видел причин, чтобы отказать шурину, поэтому, чуть помедлив (разумеется, чтобы немножко заставить собеседника понервничать), кивнул. — И еще мне понадобится вода. Много воды. — Надеюсь, вы не собираетесь утопить парк? — Нет, что вы, — тонкие губы тронула улыбка. — Это для развлечения. Никто даже не заметит. — Я распоряжусь, чтобы вам предоставили все необходимое для вашего подарка. Откланявшись и бросив насмешливый взгляд на рабочий стол дофина, Тэхен неспешно покинул кабинет, постукивая тростью в такт своим шагам, оставив растерянного Чонгука наедине со своими думами. Чонгук завис над разобранным механизмом, буравя разложенные шестеренки мрачным взглядом. Вспомнилась красивая музыкальная шкатулка с изящными фигурками лебедей, что, по словам Сокджин, была подарком от Тэхена. Потом дофин припомнил и ее историю про нечаянно сломанного слоника. И дорогая коллекция часов и других механических шкатулок всплыла в памяти. Сколько у Джин таких механических игрушек? Разве Чонгук сможет удивить ее своим подарком после всего, что дарил ей брат. И каким скучным его подарок будет выглядеть на фоне того, что собирается устроить эрцгерцог. Что бы Тэхен не собирался подарить Сокджин, это должно в итоге стать чем-то грандиозным. Чонгук не может себе позволить оставить свою жену без подарка, достойного будущей королевы. Роскошного, дорогого. Очень дорогого! И гораздо лучше и больше, чем у Тэхена. Запустив пальцы в темные волосы, Чонгук погрузился в невеселые размышления, стеклянными глазами уставившись в книгу со схемами. Хорошо сказать, выбрать подарок больше и лучше. Но какой именно? А его императорское высочество, оставив зятя в раздрае, неспешно брел по коридору, даже не думая скрыть шкодливую улыбку. Тэхен при любом раскладе останется в выигрыше: либо дофин опозорится, либо прыгнет выше своей головы, чтобы преподнести Сокджинни действительно хороший подарок. Уж Тэхен проследит, чтобы мальчишка не смел экономить на его сестренке. Благо тот был прост, и убедить его в чем-либо было тоже очень просто. Норданец замер, заметив, что картины на стенах совсем не похожи на те, которые должны были бы висеть у его покоев. Так глупо, заблудился. Развернувшись на каблуках, Тэхен направился обратно, чтобы буквально за следующим поворотом налететь на кого-то, едва ли не сбив с ног. — Прошу меня простить! Я не ожидал, что кто-то будет здесь так рано. — Не стоит извинений, вашей вины здесь не больше, чем моей. Я еще не освоился в местных коридорах. — В этих лабиринтах, и правда, заблудиться раз плюнуть, — высокий мужчина оправил офицерский мундир и внимательно оглядел нечаянного знакомого. — Ваше высочество, я полагаю? — Верно полагаете. А вы, друг мой? — Граф Намджун из Ильсана. — Вы фельдмаршал, если не ошибаюсь. — Не ошибаетесь. Кому я обязан своей известностью? — Наслышал о вас от его милости барона. — И ни на грамм не удивлен. Этот маленький человечек, кажется, знает все обо всем. — Он и вам успел прочесть лекцию? — Слава Деве, такая напасть меня обошла стороной, — хохотнул фельдмаршал, сверкнув ямочкам на щеках. — Но вот мальчишке-наследнику достается. Мне барон показался смышленым и довольно пронырливым. Впрочем, чего еще ожидать от дипломатов. — Язык у него подвешен, — согласно кивнул Тэхен. — Вы заняты? Направляетесь к его высочеству? — Только что от него, и сейчас имею свободное время. — Так быстро? Мне казалось, я не долго блудил по этим коридорам. — Я стараюсь не задерживать его высочество своим присутствием. Особенно, когда он поглощен своим увлечением. — Как вы отнесетесь к чашечке чая в моих комнатах? — предложил вдруг Тэхен, усмехнувшись последнему высказыванию графа. — Что же, кажется, сама судьба свела нас в это утро под кабинетом его высочества, — неспешно следуя за эрцгерцогом, с удивлением обнаружив в нем интересного собеседника. — У вас какое-то дело к дофину? — Нет, я приехал к своей сестре. Проведать, как она тут, освоилась ли. Хорошо ли ее муж с ней обращается. Понимаете, сердце не на месте. Пока сам не увижу, не успокоюсь. — Понимаю ваши волнения. — У вас есть сестра? — Нет, но есть одна девица... — Украла ваше сердце? — понимающе полюбопытствовал Тэхен, вышагивая в ногу с графом. — Я слышал, что фельдмаршал Алатонии сердца не имеет. — И сердце украла, и голову вскружила. Не ведает, что творит, бесстыдница. — А может, играет? — Нет, не такая она, — серьезно покачал головой Намджун, нахмурив брови. — Не способная на такие мерзости. Наивная, дитя еще совсем. — Вот и Сокджинни, совсем ребенок еще. Но матушка и слышать ничего не хотела. Замуж и все тут. Я ее совсем маленькой крошкой помню. — Разве у вас большая разница в возрасте с мадам дофиной? — Она была прелестной маленькой девочкой с тонкими белокурыми косичками и большими глазами в пол-лица, — граф усмехнулся, когда норданец проигнорировал его вопрос. — Она лепила самых больших снеговиков и хуже всех танцевала контрданс, потому что всей душой ненавидела его. А теперь? — Совсем скоро она станет королевой. Прекрасной и недосягаемой. — Ваша светлость давно знакомы с дофином? — Я служу королевской семье немногим меньше, чем прожил дофин. — Ответьте мне честно. Вы думаете, моя сестра счастлива замужем? — На этот вопрос ответ вы можете получить только от самой мадам дофины, милорд. Ох, не тот поворот, следуйте за мной. Недовольный полученным ответом, Тэхен до побелевших костяшек сжал набалдашник трости, бросая на фельдмаршала долгие взгляды. — Вы бы смогли со спокойным сердцем оставить его высочеству свою возлюбленную, если бы она стала его женой? — Их брак был ошибкой, — даже слишком резко отчеканил Намджун, распахивая перед эрцгерцогом двери в его покои. — Был бы ошибкой, если бы такое случилось, я имею в виду. Но не потому, что дофин плохой человек, — лицо графа смягчилось, едва его губ коснулась улыбка. — А потому что не считаю дофина достойным своей возлюбленной. — Неужели она настолько хороша? — Вряд ли хоть кто-нибудь догадывается насколько, — пространно изрек граф, мимоходом бросая слуге принести чая.***
До чего же давно Сокджин не читала любовных романов! Последние несколько месяцев она постоянно чем-то или кем-то увлечена, даже в карете по дороге в Йону или еще в какой город у нее не было времени прочесть хотя бы пару страниц. Право, она даже не помнила на чем остановилась в прошлый раз. Если бы она знала, что у Тэхена сегодня — именно сегодня! — объявятся какие-то сверхважные дела, она бы ни за что не отменила визит в новое здание театра. Она давно вела переписку с балетмейстером, несколько раз его труппа танцовщиков и танцовщиц выступала на сцене их дворцового театра, развлекая утомленных скукой придворных. И Сокджин, восхищенная изящным танцами, всячески покровительствовала этому виду танца, стараясь приобщить балет к высоким жанрам искусства. Что ж, зато появилось время для книги. Читать на алатонском было еще тяжеловато из-за хитросплетенных эпитетов и ажурных метафор. И все же дофина погрузилась в текст достаточно глубоко, чтобы не заметить, что в покоях она больше не одна. Сокджин шумно втянула воздух носом, почувствовав сухие губы на своем плече, когда пылкий кавалер романа принялся осыпать беззащитное горло героини страстными поцелуями. — Я почитаю с тобой, не против? — теплое дыхание ненавязчиво коснулось чувствительной мочки ушка, украшенного бриллиантовой сережкой. Сильные руки скользнули вдоль тонких запястий, уложив ладони поверх девичьих, помогая удерживать вдруг ставшую такой тяжелой книгу. — Это женский роман. — Уверен, я пойму каждое слово, если только текст не на нордском. — Будет ли тебе интересно? Легкая улыбка в один хмык превратилась в плотоядную. Чонгук потерся носом о длинную шею, вбирая тонкий естественный аромат жены, что не скрыть от него шалью цветочного парфюма. — Не отвлекайся от книги, — вкрадчивый шепот в самое ушко. — Я не хочу мешать тебе. Что же задумал этот... этот... этот! Мурашки щекотной стайкой тут же бросились вниз по спине к самым размякшим коленкам, поджигая искрящие фитильки в низу живота. Твердые пальцы удивительно нежно оглаживали запястья, невесомо проходились по нескрытой ажурными рукавами коже предплечий до самого сгиба локтя и мучительно медленно ползли обратно. — Какая неаккуратная, — усмехнулся Чонгук, когда книга вывалилась из ослабевших рук Джин. — Мы еще не дочитали, открой книгу, пожалуйста. Где мы там остановились? Грудь, сдавливаемая корсетом, ходила ходуном, а дрожащие от ласки руки едва ли были в силах держать книгу, но ослушаться мужа Сокджин и в голову не пришло. Чонгук едва ее касался: дразнил дыханием затылок и шею, сжимал шуршащую ткань юбки у самых бедер, оставлял невесомый след губ на плечах у шелка платья, — но Сокджин обжигало жаром его тела. Молодое, поджарое, полыхающее от нетерпения и напряжения. Если он хотел ее расплавить, что ж... у его высочества это получалось на удивление хорошо. В голове не осталось ни единой мысли — что уже говорить о чтении! Все, что бедняжке оставалось — ловить кожей волнующие прикосновения и отчаянно кусать пухлые губки, дабы сдерживать рвущиеся наружу томные вздохи. — Переверни страницу, — попросил Чонгук, не пряча сытого торжества в голосе. — Или ты еще не прочитала? — Я... — Сокджин задохнулась, а дофин, крепко обняв жену, вновь жадно прижался губами к шее, обводя языком выступающие позвонки. Широкие ладони медленно скользнули по животу вверх. — Я... — На каком ты сейчас моменте? — поддразнивал дофин, расстегивая расшитый лиф. — Где генерал облизывает сладкие, словно ягодки малины, соски миледи? Или где генерал погружает пальцы в горячее трепещущее лоно, истекающее соками нетерпения и страстного огня? У Сокджин закружилась голова, а перед глазами поплыли разноцветные круги. Уши полыхали тем самым страстным огнем и ужасающим смущением. Больше... в жизни... в жизни больше Сокджин не притронется к этим проклятым книгам! В жизни не притронется! Если только выживет. Во рту вмиг пересохло, будто вся влага направилась вниз, тушить разгорающийся пожар. Распаленная, дофина расстеклась на твердой груди мужа, откинув голову на широкое плечо и покорно открыв беззащитное горло во власть победителю, словно та героиня из романа. С каждым новым вдохом сквозь голодный поцелуй дышать становилось легче. Покончив со шнуровкой корсета, Чонгук нетерпеливо повернул жену к себе и усадил ее к себе на бедра, не в силах больше играть в свои же игры; тут же запустив руки под юбки, он задрал тяжелую ткань на панье, чтобы не мешалась. Пока Чонгук забавно шипел и возился с собственными кюлотами, Сокджин, не удержавшись, клюнула легким поцелуем маленькую родинку под губами супруга. Одураченный юноша, ожидавший такого простого и понятного поцелуя в губы, растерялся и даже отвлекся от завязок подштанников. Улыбнувшись своей маленькой победе, Сокджин одарила поцелуем и родинку на шее, щекотно мазнув по лицу дофина мягкими светлыми локонами. — Можно мне потрогать? — сердце ухало в висках, заглушая собственные мысли, оставляя лишь желания, обычно тщательно скрываемые под ледяной коркой самоконтроля. Той самой, что так неосторожно расплавил супруг. — Что потрогать? — сдавленно выдавил Чонгук, во все глаза таращась на жену. — Его. Чонгук был уверен, что у него сердце остановится прямо в эту самую секунду, когда мягкие пальчики жены с несвойственной им уверенностью убрали его руки и сами бесстрашно нырнули в его подштанники, трогая. Простонав сквозь плотно сжатые зубы, Чонгук чуть съехал по кушетке, бедрами подаваясь навстречу незамысловатой ласке. Безукоризненно нежные ладошки гладили набирающую силу плоть по всей длине, наконец вытащив из ловушки двух слоев ткани. Любопытные голубые глаза лихорадочно блестели, разглядывая супружеское достоинство в своих руках, то рисуя узоры, то несильно сжимая. — Нравится? — проникновенно заглядывая в глаза. — В жизни не держала ничего подобного, — словно страшным секретом поделилась Сокджин, тяжело сглатывая. — Представить себе не сможешь, как же я рад это слышать, — искренне выдохнул Чонгук, ласково коснувшись румяной щеки, подавшись ближе, снова припадая к искусанным губам жены. — Я потом дам вам пообщаться. А сейчас не могу больше терпеть. Хочу тебя. Сокджин вжалась в Чонгука, схватившись за крепкие плечи, словно страшась потерять хоть какую-то связь с реальностью, когда спешно смоченые слюной пальцы протиснулись между их телами и принялись ласкать ее внизу, собирая влагу и размазывая по чувствительным складочкам и набухшему бугорку, иногда проваливаясь в жаркое нутро. Джин беспорядочно шарила руками в темных волосах мужа, путаясь в отросших прядях, внутри все до колючей боли сжималось от предвкушения, и совершенно невозможно сдержать всхлипы, когда сухие губы мужа покрывали россыпью поцелуев грудь, более не сдерживаемую тугим корсетом. Стон вымученного блаженства сорвался с пухлых губ, едва Чонгук опустил Джин на свой член, готовый взорваться от влажного жара, обнимающего его ствол. Он двигался резко, бесцеремонно вдалбливался в сладкое тело, упиваясь ласкающими музыкальные уши стонами. До синяков на тонкой молочной коже сжимал бедра, облизывал мягкие холмики грудей и зацелованную шею, не обращал внимание на катящийся по спине градом пот и ноющие от усталости колени. Хлюпающие звуки внизу раззадоривали, добавляя пикантности, словно вишенка на тортике. Усмехнувшись своим мыслям, Чонгук чуть прикусил розовый сосок, наслаждаясь, как бархатистые стеночки Джин тут же сжались вокруг него, посылая сладкие судороги по всему сильному телу. До чего же прекрасная, до чего великолепная. Широкая ладонь сместилась с бедра на мягкий животик. Он наполнит ее своим семенем, и она подарит ему наследника. Очаровательного голубоглазого дофина. Она станет прекрасной королевой и матерью его детей. — Ах, нет... — жалобно захныкала Сокджин, когда распаленный собственными мыслями Чонгук ускорился. — Пожалуйста, еще... еще немного... С трудом сглотнув насухую, Чонгук замедлился, ловя пьяный взгляд жены. — Пожалуйста, еще чуть-чуть... О, пресвятая Дева! Да где же ему сил-то взять, чтобы еще чуть-чуть. Немного переведя дух, Чонгук облизал пальцы, снова принимаясь массировать набухший бугорок, наблюдая, как сильная дрожь пробила напряженное тело Сокджин. Она умрет. Если Чонгук остановится прямо сейчас, она умрет, это совершенно точно. Тело онемело и сжалось, будто пружина, кончики пальцев покалывало, а сладкие волны накатывали внизу живота, вот-вот собираясь выплеснуться. — Что мне еще сделать? — ласково зашептал Чонгук, зацеловывая красное ушко. — Чего ты хочешь? Еще судорожный всхлип. Ей нужно совсем чуть-чуть. — Скажи мне, чего ты хочешь? — Глубже, — беззвучно выдохнула Сокджин, а потом протяжно застонала, когда с глубоким толчком по телу прошла судорога и, казалось, все мышцы в ее теле разжались. Воздух словно выбило из груди, будто резко стянули шнуровку корсета. Пьянящее тепло волнами разливалось по телу, внизу все бесконтрольно сжималось и разжималось. Сокджин еще колотило, когда Чонгук размяк на кушетке, прижал к своей груди жену, нежно поглаживая плечи и спину. Впервые ей было настолько хорошо. Было настолько хорошо, казалось, ничто не могло омрачить ее ни прямо сейчас, никогда вообще. Полное удовлетворение. — Мне нужно на совет, — словно извинияясь, Чонгук прижался губами к покрытому испариной теплому лбу Сокджин. — Еще пару минут. — Договорились, — ленно выдохнул дофин. Ни на какой совет ему идти после такого не хотелось вообще. Так что он может позволить себе отдохнуть минут пять. Или десять.***
«Немедленно возвращайся домой!» Что ж, Тэхен улыбнулся своим мыслям, матушка осталась верна себе. Минимум словоблудия, максимум требований. Надо отдать барону должное, он быстро оповестил императрицу, куда именно запропал блудный сын. Впрочем, утруждать себя ответным письмом, не говоря уже о покорном возвращении сию же секунду, эрцгерцог даже и не думал. Фыркнув, Тэхен вернул однострочное послание в руки барону, по самые уши закутанному в теплый шарф. Брови Юнги нахмурились, а изо рта вырвалось облачко пара, когда посол тяжело вздохнул. — Вы даже не ответите, милорд? — Я абсолютно уверен, что вы уже доложили матушке о моих намерениях остаться в Алатонии до дня рождения Сокджин, ваша милость. Не вижу смысла марать бумагу. — Хотя бы извинились перед ней. — За что? За то, что осмелился проявить собственную волю? Юнги не счел нужным отвечать. Конфликт детей и их родителей, старшего и младшего поколения будет всегда. Спорить и доказывать мальчишке, что ему желают лишь добра — таких споров за спиной Тэхена было не перечесть. — Насчет вашей самодеятельности. — Это подарок для Сокджин, — терпеливо поправил Тэхен, вышагивая вдоль искуственного пруда ко дворцу. С неким самодовольством он наблюдал, как барону, в силу его невысокого роста, приходилось быстро перебирать ногами, чтобы угнаться за эрцгерцогом. — Насчет вашего подарка для мадам дофины. Его высочество знает, чем вы занимаетесь? — Без его позволения это было бы невозможно. — Он хотя бы в курсе, — сам себе под нос пробормотал Юнги. Когда Барон узнал, что именно собирается дарить эрцгерцог своей сестре, то сначала не поверил. Когда поверить все же пришлось, барон мученически вздохнул, прекрасно понимая, что делать придется все ему самому, поскольку у эрцгерцога один сплошной энтузиазм и никаких практических знаний. Вроде как Тэхен сказал, что у него есть подробная инструкция, но Юнги было спокойнее все же контролировать самому процесс подготовки подарка. А еще внутри барона все никак не унимался червячок сомнений, который точил мысль, что эрцгерцог заранее спланировал вовлеченность Юнги. Зимой в парке было не так многолюдно, как летом. Придворные старались не покидать протопленных дворцов, назначали друг другу визиты и устраивали балы. Однако северяне находили в зимний период свое очарование. Летом здесь, конечно, раскрывалось настоящее торжество ландшафтной мысли, но зимой парк приобретал некую строгость и суровость. И, конечно же, ему никогда не сравниться с волшебным зимним садом императрицы с его ледяными фигурами. Парк и сады были огромны, а Тэхен выбрал один из самых дальних от дворца павильонов для своего подарка. И пусть Юнги видел дворец как на ладони, дойти до него быстро не получалось. С другой стороны, ходить ему полезно. А то уже поднабрал в весе, сестрица узнает — засмеет. Дофину с ее подругой они нашли сразу — Юнги издалека заприметил небольшую армию снеговиков, вокруг которых рыли снег острыми мордочками шпицы принцессы по крови. Далеко от дворца подружки не ушли — и слава Пресвятой Деве Юнджи! Юнги бы не выдержал еще один марш-бросок — видимо, пожалев собачек: у них быстро замерзали лапки. Поэтому принцессам в павильоне у южного крыла дворца приготовили стулья с подушечками и столик, на котором уже исходили паром чашки чая. Девицы негромко переговаривались, иногда отвлекаясь на шпицов, смеялись и, бурно жестикулируя, что-то друг другу увлеченно втолковывали. Юнги удивленно оглянулся, когда заметил, что эрцгерцог отстал от него. Тэхен стоял в пяти шагах от барона, усердно поправляя шелковый шарф, перезастегивая сапфировую брошку. Затем суетливо поправил волосы и оглядел пальто на наличие неприглядных изъянов. Юнги, не удержавшись, закатил глаза, и сообщил наследнику, что отправляется во дворец отнести почту дофину и заодно остаться на совете. Тэхен рассеянно кивнул, в последний раз проверив внутренние карманы, и удовлетворенно кивнув самому себе, направился к принцессам, совсем забыв, что был сопровождаем бароном, не говоря уже о том, что услышал, куда посол там собирался. Хосок осторожно пила чай, стараясь не обжечься, и с умилением наблюдала за играми своих собачек. С Сокджин они уже переговорили, казалось, обо всем, и теперь девушки просто отдыхали, наслаждаясь свежим морозным воздухом. Правда, была еще одна вещь, о которой Хосок хотела расспросить маленькую северянку, а еще хотелось ворваться в салон Плутона и настучать Чонгуку по голове канделябром за то, что осмелился оставить на белоснежной шее дофины красочные метки, как на какой-то... ух, слов и зла на него не хватало. Принцессе пришлось долго попотеть, чтобы скрыть белилами это варварство да еще шарф сверху замотать. В парке еще ладно, во дворце с шарфом не походишь. Разве что можно заказать платье с высоким воротником, не пышным, как лет сто назад, а узким и изящным, например. Вот ведь, паразит какой. Ему-то хорошо поди, а страдать и отдуваться кому? Жене? Паразит. А увидят эти следы, слухи ж мерзкие поползут. Паразит какой! Принцесса вздрогнула, когда почти невесомое прикосновение к щеке вдруг вырвало ее из собственных мыслей. Обернувшись, Хосок нахмурилась — никого не было. Снежинка что ли упала? Вернувшись к чаю, она с удивлением обнаружила на столике красивую бархатно-алую розу, на роскошном бутоне которой поблескивали еще не подтаявшие снежинки. — Ох, — хлопнула глазами Хосок, не понимая, откуда здесь взяться этой красавице. Рядышком хихикнула в перчатку Сокджин. — Прошу прощения, что напугал вас, мадам, — низкий баритон эрцгерцога, объявившегося, казалось, из ниоткуда, мягко стелился с легким акцентом. — Вы не напугали, — зарделась Хосок, избегая пронзительного взгляда серебрянных глаз. — Может, немножко удивили. — Тогда все прошло так, как я и хотел. — Вы хотели меня удивить? — нежных губ коснулась полуулыбка, и — Пресвятая Дева! — понимайте, милорд, что хотите! Что скрывалось за этой улыбкой? Благодарность за подарок? Насмешка над беспокойным сердцем, что не ведало раньше таких треволнений? Аккуратный пальчик словно невзначай принялся наматывать золотистый локон, ниспадающий вдоль длинной шеи, и суровое сердце северянина наполянется гневом. Вот ведь, нахалка! Рыжая бестия! Прекрасно ведь знает, что делает с ним, и все продолжает дразниться. Нахальная чертовка, укравшая его спокойный сон! — Очень, — не таясь, кивнул Тэхен, с удовольствием наблюдая за покрасневшими ушами. — Сейчас вы меня еще больше удивили. — Это все, что я могу пока себе позволить, мадам, — некоторая тоскливость просквозила в густом голосе эрцгерцога. — Надо же, даже будущий император несвободный человек, — Хосок обратила все свое внимание на подаренную розу, уткнувшись хорошеньким носиком в красный бутон. Один из пушистых песиков принцессы подбежал к новоприбывшему и, тщательно обнюхав, принялся скакать вокруг большого человека, требуя взять себя на ручки. Улыбнувшись наглому песику, Тэхен подвахтил того на руки, грея большими ладонями, затянутыми в перчатки, замерзшие лапки. — Кажется, вы ему понравились, — прокомментировала Хосок, беря на колени другую собачку. — Моего братца они не переносят. — Может, они очень хорошо чувствуют свою хозяйку? — усмехнулся Тэхен, почесывая пушистый комок за ушком. — Тэхена, ты обещал сегодня провести время со мной, рассказать про матушку и про подружек, — надула губки Сокджин, с жадным интересом наблюдавшая за переглядками этих двоих. — А потом взял и пропал. — Сейчас я полностью в вашем распоряжении, Джинни. — А я, пожалуй, вас оставлю, — Хосок поднялась со стула, подзывая собачек к себе. Черно-подпалый комочек на руках Тэхена нехотя завозился, просясь обратно к хозяйке. — Хосокки, может, останешься? Мы будем только рады твоей компании. — Вам надо побыть наедине без посторонних, семья, как никак. Увидимся во время обеда. Прихватив с собой цветок, принцесса кивнула брату с сестрой, и направилась во дворец, окруженная собачками, которых у самых дверей встретили слуги. Они подхватывали вертящиеся пушистые раскормленные комочки, чтобы помыть им лапки. Тэхен смотрел принцессе вслед и взгляда отвести не мог от златовласой нимфы. Как изящно она игралась с его утренним подарком, аккуратно вплется нежные бутоны в драгоценные шелковистые пряди, одновременно пряча от пытливых глаз и выставляя на всеобщее обозрение. Прекрасная, такая прекрасная, словно вот-вот сошла с полотна искусного художника, своявшего уникальный шедевр. — Она уже ушла и, наверное, успела вернуться в свои покои, — подперев голову руками, протянула Сокджин. — Долго вы еще будете витать в облаках, дорогой брат? — И ничего же от вас не укрыть, дорогая сестра, — в тон дофине отозвался Тэхен, усаживаясь на освободившийся стул. — Вы ухаживаете за ней, — не в бровь, а в глаз. Тэхен внимательно посмотрел на сестру, безмятежно попивающую чай, стреляя глазками над чашкой. Эрцгерцог был уверен, что чая в чашке уже давно не было. — Что ты хочешь от меня услышать? Губы Сокджин растянулись в знакомую шкодливую улыбку. Так просто Тэхен не отделается. Сам Тэхен приготовился отвечать на все неудобные вопросы. Откажешь ей, как же.***
Едва Хосок вернулась в свои покои, как камеристка, почтительно склонив голову, указала на столик у камина. Вручив служанке манто и перчатки, принцесса села за столик, с легким волнением проведя пальчиками по бархатной коробочке. Рядом обнаружился знакомый конверт. Сгорая от нетерпения, Хосок вскрыла его, дрожащими пальцами вытащила сложенный вдвое лист бумаги. Выдохнув и кое-как уняв волнение, девица раскрыла послание. Не обессудьте, что подарки через слуг я шлю — Хотел бы лично передать, но у законов я в плену. Пусть вместо моих губ подарок мой целует вашу шею До тех времен, пока вконец не осмелею. Четверостишие, написанное уже таким родным каллиграфическим почерком. А тонкий аромат, что исходил от надушенного листа, уже привычно дурманил голову до сладкого кружения. Страшно хотелось, чтобы ей все эти слова говорили прямо, чтобы исполнили все данные на разовой бумаге обещания. Играть любезность на людях и томиться в ожидании очередного послания — проклятье. Когда же вы осмелеете, милорд? Пусть вместо моих губ подарок мой целует вашу шею — Хосок провела самыми кончиками замерзших пальцев вдоль шеи, несмело представляя чужую фантазию. Скорее бы вы осмелели, милорд. Опомнившись, Хосок подтянула к себе коробочку и открыла бархатную крышечку. На мягкой подушечке покоилось бриллиантовое ожерелье. Изящные алмазные цветы опоясывали шею счастливой обладательницы этого прекрасного украшения, богато переливаясь радугой на свету. Хосок еще не надела дорогой подарок, но уже была уверена, что не снимет его, пока Тэхен не исполнит своего обещания.***
— Дофин сказал мне, что ты часто бываешь в разъездах. — У меня много дел. Все мое время занимает благотворительность и фонды. Чонгук занят, и я пытаюсь помогать, насколько могу. — Матушка тобой бы гордилась, — улыбнулся Тэхен, водрузив на снеговика круглую голову. Сокджин вылепила небольшие круглые комочки, а потом приспособила их по бокам, словно маленькие ручки. Недолго думая, Тэхен нацепил на них свои перчатки. — Люди голодают, — тихо поделилась Сокджин, бездумно скатывая еще ком. — И я слышала, что снова подняли налоги. Я не лезу к Чонгуку, надеюсь, он знает, что делает. Все-таки он скоро станет королем. Тэхен хмурился. Вмешиваться в дела другого государства он не имел никакого права. К тому же, он как и Сокджин, не знал, какую политику ведет дофин. Единственное, что ему оставалось — надеяться, что события, произошедшие в Вольске стали наукой для них всех. — А еще я проспонсировала строительство убежищ во всех городах. Бедняки могут там получать еду и теплую одежду. Собор в Йоне тоже кормит нуждающихся теперь два раза в день. Также я открыла фонд для вдов с детьми, чьи мужья погибли на службе или... — Сокджин смущенно улыбнулась. — Я не совсем точно помню, не я составляла документ, мне помогал барон. — Я и не помню у тебя такого рвения помогать в управлении государством. — Не скажу, что я много сделала. Мне далеко до матушки. — Наша матушка тоже не сразу стала такой, какой ты ее знаешь сейчас, — Тэхен обнял сестру, позволяя ей утонуть в его меховом воротнике. — Она тоже начинала с малого. Ее не хотели слушать. Против нее устраивали заговоры. — Правда? Я не знала. — Ты была еще совсем маленькая. А потом наша матушка дала всем неприятелям понять, что не стоит быть ее неприятелями. Так что, будь осторожна, хорошо? Если что, пиши мне. Я помогу. — И ты тоже покажешь всем моим неприятелям, что не стоит быть моими неприятелями? — Именно это я и сделаю. Сокджин пригрелась в теплых объятиях и совсем не желала покидать их. Две недели пролетели незаметно. Осталось столько же. Джин уже безумно скучала по брату. — Вот значит как дофин занимается своими делами на совете? — насмешливо хмыкнул Тэхен. Сокджин приподняла голову, взглянув на брата. — Вон он, в окне на втором этаже. Сейчас дырку во мне прожжет. Сокджин с интересом оглянулась, а увидев, наконец, в окне Чонгука, действительно, неотрывно за ними наблюдавшего, бойко помахала ему рукой, расплывшись в улыбке. Тонкие губы супруга тронула улыбка, и Сокджин могла поклястся, что он кивнул ей, прежде чем отойти от окна. — Он хорошо с тобой обращается? Не обижает? — Нет, все хорошо, — Сокджин обернулась к брату и в нее тут же прилетел снежок. — Ах так, милорд? Это еще кто тут меня обижает? Встречный снежок полетел разлюбезному братцу в голову. — Он ласков с вами, мадам? — увернувшись, Тэхен зачерпнул снега, принимаясь лепить снаряды. — Он старается заснуть позже, чтобы не мучить меня храпом, — Сокджин не отставала в лепке. Дофине было проще, поскольку перчатки эрцгерцога все еще были у снеговика. — Он говорит вам комплименты? — попав под обстрел, Тэхен бросился наутек вокруг неработающего, припарошенного снегом, фонтана. — Ему нравится, как я пою, — взвизгнув, Джин подобрала юбки и помчалась в обратную сторону от брата, набравшего целую горку снега с фонтана. Оказаться со снежной лавиной запазухой ой как не хотелось. — Просит играть меня на клавесине, пока он занят своими часами. — А он неприхотлив, я смотрю. — Ах вы! — оскорбленная до глубины души, дофина развернулась и повалила опешевшего Тэхена, закапывая подлеца в снег. — Сейчас я тебе покажу... ай! В долгу эрцгерцог не остался, прижав ледяные руки к распахнутой шее. Сокджин как ветром сдуло подальше от братца к своей кучке снежков. — У вас не было конфликтов? — отдышавшись, Тэхен поднялся на ноги, отряхиваясь. Сокджин не торопилась с ответом, вылепливая снежки. — Джинни? — Может поначалу, — неуверенно подала голос Сокджин, не отрываясь от своего занятия. — Мы плохо общались, не понимали друг друга. С самого первого дня все шло наперекосяк. Эта фаворитка в том коридоре, клевета супруга после первой брачной ночи. Тогда она была уверена, что он просто пытался от нее избавится. Чтобы быть с маркизой. Он избегал ее, да и она сама не искала его общества. Сейчас вроде все наладилось, да все же не отпускает тревога сердце. Пока Чимин нет во дворце, ей гораздо спокойнее. Но ведь когда-то же она вернется. — Джинни, тебя что-то беспокоит? — Тэхен помог сестре подняться, смахнул с ее ладоней остатки снега, которые изначально планировались стать снежками. Рассказать бы Тэхену, как раньше, все-все, что терзало душу, он бы помог. Сокджин ненавидела себя сейчас за то, что впервые скрыла от брата, обзавелась секретами от него. Не заслуживал он такого отношения, не после всего, что он для нее сделал. Не после его бесконечной доброты и заботы. Но она даже представлять не хотела, как отреагирует Тэхен, узнав, что у мужа его драгоценной сестры есть любовница. Внезапный резкий колокольный звон заставил их обоих вздрогнуть от неожиданности. Холодные звонкие удары, бьющие набатом, разлетались от дворцовой часовни и устремлялись далеко за десяток километров, к близ расположенному гордку и лежащим рядом деревушкам. Казалось, колокольный звон оглушил природу вокруг, украв все звуки. Тэхен схватил Джин за руку и скорым шагом устремился во дворец, куда стекались немногочисленные дамы и кавалеры, бывшие на прогулке в парке. Придворные шептались, оглядывались, в холе нарастал гул. Сокджин устремилась к парадной лестнице на второй этаж к супругу. — Король мертв! — вдруг громко донеслось, казалось, отовсюду. — Король мертв! — Король мертв! Король мертв! Все больше и больше голосов подхватывало большое известие, разнося дальше, во все уголки дворца, во все закоулки душ обитателей дворца. Кто-то коснулся ее руки — бледный Чонгук, запыхавшийся от быстрого бега, глядел на Сокджин во все глаза испуганным мальчишкой. Огромный поток людей, толкаясь, стекался в хол, стар и млад, не знаваясь чинами и положениями, туда, где видели наследника. — Да здравствует король! — грянуло со всех сторон, и каждый поспешил преклонить колено. — Ваше величество, — с преувеличенно восторженным вздохом, дамы, шурша юбками, опускались на пол. Чонгук, крепче сжав ладонь Сокджин, окинул нечитаемым взглядом коленопреклонных перед собой. Старая эра завершилась. Начиналась новая эра правления молодого короля. Каждому присутствующему хотелось уже поскорее отписать всем родным и знакомым, какому удивительнмоу событию они сегодня стали свидетелями. — Король мертв! Да здравствует король!