Северное сияние

      Проститься с королем и отдать последнюю дань уважения уходящей эпохе собралась, казалось, вся Алатония. На площади вокруг собора Пресвятой Девы Юнджи яблоку негде было упасть: народ толпился, толкался, каждый пытался протиснуться ближе к высоким тяжелым дверям. Движение на улицах встало: все жители столицы стекались к площади, многие приехали из других городов, даже из самых дальних провинций, чтобы успеть на похороны. Гвардейцам пришлось заранее оцепить главные улицы, чтобы расчистить путь для процессии из Панвиля.       Огромный собор в это утро тоже был забит до отказа. Только вот сегодня там не было ни одного простого горожанина — высшая знать отправляла Шихека Первого в последний путь. Все в непривычно темных траурных одеждах, лишенных всякого праздного лоска. Беспрерывный шепот отражался от высоких сводов собора, эхом отдавался в арочных нишах, стелился вдоль серых стен и наполнял шелестом каждый темный уголок. Скудный солнечный свет, что едва пробивался сквозь тяжелые мрачные тучи, ложился на огромные витражные окна и разбавлял томный свет бесчисленных свечей синими и фиолетовыми красками, создавая некий мистический сумрак.       Тяжелая мелодия органа напоминала Сокджин рокот осыпающихся массивных колонн собора, словно огромное строгое здание хотело похоронить всех присутствующих сейчас людей в своем каменном нутре вместе с безвременно усопшим. Скорбные и бесконечно печальные звуки неподъемным грузом опустились на хрупкие плечи дофины, прижимая ее к мраморному полу. И только чистый звонкий напев хора, что касался, казалось, самого ее сердца, наполнял ее неким светлым чувством, похожим на надежду.       Сокджин почти не помнила, как проходили похороны ее отца: тогда она выплакала все свои слезы. Не помнила она, в каком платье была в тот траурный день, какую мелодию пел орган в их соборе. Разве что теплую ладонь брата в своей, который удерживал ее в постоянно уплывающей реальности. Тогда она была еще ребенком и испытала самое настоящее горе.       Сейчас Сокджин чувствовала постыдное облегчение. Подготовка похорон вдруг легла на ее плечи, и все важные вопросы требовали ее безотлагательного ответа. Всю неделю она беспрерывно общалась с церемониймейстером и его подопечными, обговаривая буквально каждую минуту похорон, список приглашенных, количество карет в процессии, их очередность, размещение гостей в каретах, а потом и в самом соборе. Более того, она уже занималась подготовкой бала к своему дню рождения. Помимо этого, подготовка к коронации тоже стала ее обязанностью. Ее светлая головка уже разрывалась от бесконечного списка имен достопочтенных гостей, количества бокалов и ложечек, цветовой гаммы салфеточек, всех пунктов официальных церемоний и традиционных ритуалов, да даже шагов, что должен сделать каждый, согласно своему рангу. Поэтому да, замученная дофина сейчас отдыхала, оставленная, наконец, в покое, в первом ряду со своим мужем, пока архиепископ тянул молитву.       Чуть повернув голову, Сокджин печально вздохнула, заметив мокрое от слез бледное лицо Хосок. Темные глаза подруги, обычно всегда сверкающие задором, помутнели, а подпухший красный нос принцесса прикрывала шелковым платком, неаккуратно сжатым в дрожащей руке. Укутанные темной шалью плечи мелко подрагивали от прорывающихся тихих всхлипов, и Сокджин страшно хотелось обнять Хосокки, прижать к себе и успокоить. Всю эту неделю Хосок, заперев скорбь и боль глубоко в сердце, помогала Джин в подготовке к балу, забрав себе часть обязанностей, понимая, что подруга ничего не успевала и изъедала себя от нервов. А сейчас ее разбитое состояние напомнило Джин, что ее названная сестра и муж остались без старших родственников.       Дофине было стыдно за то, что она не испытывала должной скорби по умершему королю. Может, потому что дела, и правда, так сильно захватили ее, что не осталось места для тоски, а может и потому, что они все уже ждали смерти короля. Ее отец умер внезапно и неожиданно. Король умирал долго, и все успели морально подготовиться к этому событию.       Кроме, наверное, Чонгука. На будущего короля работы свалилось не меньше. Последнюю неделю они виделись только в общей спальне: она, уставшая и изможденная, и он, утомленный не меньше, мрачный и угрюмый. Сокджин знала, как сильно любил деда Чонгук. Она и сама испытывала симпатию и привязанность к старику. Он был добр к ней, как проженный любитель женщин, одаривал своей благосклонностью и вручал дорогие подарки. Обида за несправедливое обвинение не переставала гложить душу Сокджин, но сейчас вспоминалось лишь его добродушное бурчание и нескромные взгляды на ее декольте, которые сбивали с толку, но и смешили. Ей все еще было горько, что ее так и не пустили напоследок увидиться и поговорить с королем ввиду возможной опасности ее женскому здоровью.       Чонгук недвижимым изваянием застыл, мрачно уставившись в пространство, утонув в своей скорби. В черном камзоле и с черной дедовской тростью, о которую он тяжело опирался, дофин казался повзрослевшим лет на десять. Его лицо заострилось, наследник хмурил брови, отчего на лбу пролегла глубокая морщина, с силой сжимал кривящиеся губы, дабы ни одним всхлипом не выдать своего состояния. Чонгук давил скорбь в себе, не давал ей прорваться и молча переживал свое горе.       Сокджин накрыла своей ладонью его, сжимающую набалдашник трости, пытаясь привлечь внимание супруга и вывести его из этого жуткого состояния. Лучше бы он плакал, обнимал ее, сдавливая до боли, но выплескивал из себя это. Чонгук моргнул и медленно повернулся к Сокджин только после того, как она с силой сжала его руку. Бесстрастное лицо будто из последних сил вопрошало, что от него хотят, а Джин поежилась от холода двух зияющих черных пропастей глаз супруга, которыми тот уставился на нее. Сокджин отняла ладонь супруга от трости и переплела с ним пальцы. Сейчас он вряд ли услышал бы ее, но ему нужна была поддержка в такое время, она знала это как никто. Чонгук так же медленно отвернулся, переведя взгляд на архиепископа, но руку не забрал, сильнее сжав затянутые тканью перчатки пальцы жены.       — Долго еще? — едва разомкнув губы, прошелестел Чонгук.       — Еще полчаса, — так же шепотом отозвалась Сокджин. Чонгук кивнул и больше не проронил ни слова, снова погрузившись в свои мысли. Он заметил, что церемония уже закончилась, только когда жена потянула его за руку за собой. Придворные расступились, пропуская венценосную чету вперед. Приближенные к королевской семье шли следом, несколько отставая.       У самых высоких массивных дверей, что тяжело распахнулись перед процессией, их встретил фельдмаршал. Он шел чуть впереди, прокладывая путь до карет и следя за толпой. Намджун не любил толпы. Толпы стихийные и беспощадные, пожирающие как все на своем пути, так и самих себя. Его гвардейцы сомкнули ряды, удерживая людей на безопасном расстоянии от прохода.       Сокджин задержалась на лестнице, вдыхая свежий воздух, отмечая, как же сильно ей полегчало. Воздух в соборе был накуренный благовониями и засмоленный свечами, она и не заметила, как сильно у нее болела голова все время церемонии, зато сейчас тугой обруч словно сняли и он перестал давить на виски. Джин подумала, что ей стоит забирать Чонгука из его рабочего кабинета, закопченного камином, каждый вечер прогуляться в парке, чтобы он тоже мог проветрить голову и расслабиться.       Медленно спускаясь по мраморным ступенькам, Сокджин разглядываяла осыпающиеся белыми хлопьями облака. Выдохнув изо рта облачка пара, дофина улыбнулась. Фрейлины позади теплее кутались в свои шубки и жаловались на впервые такую морозную зиму. Для самой Джин зима была идеальной. Деревья покрывались белоснежной тонкой шалью, а не стояли черными голыми жуткими палками. В воздухе пахло морозной свежестью, которая пощипывала нос и щеки. Не хватало высоких пухлых сугробов по самое колено, но что-то ей подсказывало, что скоро все будет.       С Чонгука словно спало оцепенение, когда они вдруг остановились посреди площади, не дойдя до карет каких-то пятидесяти метров. Он удивленно оглянулся в поисках причины остановки, а потом застыл, в недоумении наблюдая, как Сокджин ни с того ни с сего обошла опешевшего фельдмаршала и протиснулась между двух гвардейцев, ныряя в толпу. Люди затихали и расступались перед будущей королевой, и вскоре на площади установилась тишина.       — Ваше величество! — взволнованно окликнул Намджун, бросившийся было к Сокджин, но та одним движением руки остановила его. Отстегнув массивную брошь и развязав ленты, дофина стащила со своих плеч шубу и протянула ее женщине в одном шерстяном платке поверх платья.       — Бери, — тихо произнесла Сокджин, когда та боязливо отпрянула. Люди настороженно следили за действиями северянки, кто стоял дальше, становился на цыпочки и задирал голову повыше, чтобы рассмотреть получше. Женщина несмело взяла подарок, поражаясь тяжести и теплоте богатых одежд. Сокджин улыбнулась женщине, а потом сняла с тонкого запястья золотой браслет и вручила его в грязные руки мужчины, который явно проводил почти все время у печи. Кому-то в протянутые руки ушли жемчужные сережки.       — Мадам, — позвал Чонгук, став рядом с гвардейцами. — Мадам, нам пора уходить.       Наследнику больно было смотреть, как его жена распоряжается подарками его деда, на которые тот всегда был так щедр для своей невестки. Не обратив на обеспокоенный тон супруга никакого внимания, Сокджин повернулась к очередному оборванцу, в чьи грязные руки она щедро вкладывала деньги из стремительно пустеющего кошелька.       — Ваше величество, вернитесь к процессии, — тихо проронил фельдмаршал, пробравшись к дофине. — Это опасно.       — Мой народ не опасен, — громко отчеканила Сокджин. — Я не боюсь своих людей.       Сжав губы в тонкую линию, Чонгук нахмурился, а крылья его носа гневно раздувались. Что она творит? Зачем подрывает его авторитет на глазах у всего города? Темные глаза расширились, когда рядом с белокурой головкой мелькнули ярко-рыжие локоны. Его сестрица тоже уже успела кому-то вручить свое манто и теперь раздавала кольца и сережки. Фрейлины его жены, гордо обойдя стражников, раздавали свои украшения и шубки, вдохновленные примером первых дам королевства.       Чонгук нечитаемым взглядом наблюдал за женой, сжимая трость. Сокджин же улыбалась людям. Больше ей отдать было нечего, но они тянулись к своей государыне, улыбались сквозь слезы благодарности. Намджун заметил нездоровое движение толпы к щедрым фрейлинам: люди напирали сзади, толкались сильнее. Не медля ни секунды он отдал команду, и офицеры нырнули в толпу отвести дам в безопасное место. Сам он вознамерился вывести Сокджин, хотя забрать будущую королеву у нищенок, осторожно держащих в своих грубых, покрытых мозолями, руках мягкие ладошки северянки, было непросто: все стремились погладить, прикоснуться.       — Ваше величество, — строго произнес Намджун, протянув Сокджин руку. В последний раз улыбнувшись маленькому мальчику на руках своей матери, Джин вложила ладонь в руку графа и, подобрав юбки свободной рукой, последовала за ним. Вернув жену наследнику, Намджун скоро стянул с себя пальто и накинул на плечи дофины.       — Нужно уходить, — бросил он Чонгуку и спешным шагом направился к ожидавшей их веренице карет. Окинув брезгливым взглядом чужое пальто, в которое куталась его жена, Чонгук последовал за фельдмаршалом, схватив Джин за локоть.       Спокойно выдохнул Чонгук только в карете по пути во дворец. Сокджин хоть сколько-нибудь виноватой не выглядела. Наоборот на миловидном личике цвела теплая улыбка, никак не вяжущаяся с ее траурными одеждами, словно она насмехалась над горем своего мужа.       — Надеюсь, вы осознаете всю вероломность вашего поступка, мадам, — не удержавшись, подал голос Чонгук. От долгого молчания голос охрип. Сокджин непонимающе округлила глаза. — Это было очень опасно. Вам очень повезло, что эти люди не набросились на вас и ваших подруг, обворовывая вас или не сделав что похуже.       — А вы невысокого мнения о собственных людях.       — Я прекрасно понимаю, на что способна толпа доведенных до крайности бедняков.       — А кто же их довел до крайности? — спросила Сокджин, прямо посмотрев в глаза супруга. — Они голодают.       Чонгук в негодовании сузил глаза и невесело хохотнул. Сокджин прекрасно знала, о чем тот сейчас думал — она лезет не в свое дело. Она давала обещание барону, и она была бы рада не вмешиваться в дела, касающиеся управления государством. Но и смотреть не могла, как страдают люди, замерзают и голодают, когда ее муж снова поднял налоги, пока она зашивается с этими бесконечными пунктами помпезных церемоний, лишь бы не обидеть никого из тысячи придворных, что проживали в Панвиле. Сокджин раздражали порядки южан, и сегодня у собора она почувствовала наконец свободу. Свободу изменить хоть что-то.       — Всех не накормишь. Если ты думаешь, что просто раздать десятку бедняков свои украшения достаточно, то я тебя разочарую. Если они сейчас не передерутся за них, то их точно к концу дня убьют и обворуют.       — Я всего лишь хочу помочь. Разве это плохо?       — Ты поможешь мне, если не будешь мешать. Алатония — это не дюжина голодных человек у собора. Это почти триста городов и миллионы людей. И всех нужно кормить.       Из нас двоих именно я видела Алатонию дальше Соборной площади в Йоне, — едва не сорвалось с языка Сокджин, но она молча отвернулась к окну. Виноватой она себя не чувствовала, хотя бы дюжина человек и их семьи сегодня почувствовуют себя легче. Тогда она сбежала от несчастных, прячась за спиной графа, скрылась за высоким забором Панвиля. В этот раз она хотела быть правильной, чтобы успокоить душу и снедающую ее вину. Думать, что Чонгук может оказаться правым, и люди, которым она помогла, из-за нее же могут в итоге пострадать, не хотелось. Она поддалась моменту, совсем не подумав о последствиях.       — Хорошо, что все обошлось и ты не пострадала, — сдавшись, вздохнул Чонгук, тоже разглядывающий медленно сменяющийся пейзаж за окном. Джин украдкой глянула на супруга. Он злился. Очевидно, он очень сильно злился. Наверное, он даже испугался за нее. Сегодня он похоронил любимого деда и очень испугался потерять еще и свою жену. По крайней мере, Сокджин хотелось бы верить, что он, и правда, боялся за нее. Сомнения снова захватили ее, едва среди придворных в соборе Сокджин заметила Чимин. Она стояла с самого края в проходе и не было ни шанса, чтобы Чонгук не заметил маркизу.       — Уже к вечеру его похоронят в королевской усыпальнице, — подала голос Сокджин, желая отвлечь себя от ненужных размышлений. — Мы можем навестить его, когда захочешь.       Пожевав губу, Чонгук кивнул.       — По крайней мере, теперь он обрел покой.       Супруг не ответил, тоскливо продолжая глядеть в окно. Сердце болезненно сжималось от вида юноши в таком разбитом состоянии, даже обиды на его резкие слова тут же испарились. Сокджин не хотелось оставлять Чонгука наедине со своим горем. За эту неделю он замкнулся в себе, тяжело переживая смерть деда и свалившиеся на него обязанности. Как бы сильно Сокджин не устала за эту неделю подготовок к двум масштабным официальным церемониям и роскошному балу, ей помогали справляться с огромным количеством дел Хосок и фрейлины, а еще Тэхен всегда был рядом со своей своевременной поддержкой. А Чонгук словно забывал, что у него есть семья.       — Ты не один, — Сокджин взяла руку мужа в свою, привлекая его внимание. — Ты со всем справишься и станешь хорошим королем. По началу будет нелегко, но у тебя есть я и Хосокки.       Легкая полуулыбка коснулась тонких губ дофина.       — И чем же вы мне поможете?       — Мы всегда будем рядом, — убежденно отозвалась Джин.       Слабая улыбка медленно сползла с лица супруга.       — Скоро Хосок уедет, — помолчав, признался он. У Сокджин перехватило дыхание от удивления. — Сразу после твоего дня рождения я отправлю ее в Ниспату. Я выдаю ее замуж за местного герцога.       Что? Почему так внезапно? Почему она впервые слышит об этом? Через две недели? Это же так скоро!       — Хосок знает об этом? — тихо спросила Сокджин, вдруг растеряв все силы. Чонгук отрицательно покачал головой.       Сокджин отстранилась, теплее кутаясь в пальто. Вдруг стало ужасно холодно. У нее в голове не укладывалось, почему Чонгук скрывал это. Когда он собирался объявить об отъезде Хосок? Сокджин поставили в известность о возможной свадьбе за несколько лет, и едва все документы были подписаны, матушка сообщила ей сразу же, чтобы у ее дочери было время подготовиться к расставанию. Да, они с Хосок знали, что Чонгук выбирает ей подходящую партию, но он ничего не говорил, что уже ведет переговоры с кем-то или что уже все обговорено и даже назначен день ее отбытия. Разве Чонгук не должен был сообщить своей сестре о таком важном событии в ее жизни?       Две недели! Сокджин задохнулась от осознания, как мало времени им осталось. Ее жизнь во дворце до появления Хосок была сущим кошмаром, и она совсем не хотела, чтобы дорогая подруга, названная сестра, оставила ее в той безысходности без единого лучика надежды. И не хотела, чтобы сама Хосок оказалась на чужбине в той же ситуации, что и она сама в начале лета.       — Когда ты собираешься рассказать ей?       — Еще не думал. Но, видимо, уже не придется, — Сокджин возмутилась насмешке в его усталом голосе. Да, она расскажет Хосок сама, раз уж у него до сих пор не хватило смелости. И Джин очень надеялась, что хотя бы он осмелится с достоинством встретить ярость своей сестры, а не скроется от нее в своем кабинете до самого момента отъезда. И вновь Сокджин была просто сбита с толку отношением Чонгука к своей сестре. Тэхен бы никогда не позволил чего-то подобного по отношению к ней. Сердце Джин вдруг забилось чаще. А как же Тэхен? Ему же так нравится Хосок. Только слепой не мог увидеть его ухаживаний. А неделю назад она нечаянно подслушала, как барон Мин яростно ругался за это на Тэхена, когда перед сном хотела прошмыгнуть в комнаты брата, раз уж супруг снова задерживался с делами и не торопился в их общие покои. И Тэхен резко оборвал обвинительную речь его милости. Никогда она еще не слышала у брата такого приказного и властного тона. Тогда Тэхен дал ясно понять барону, что он не собирается терпеть его длинный нос в своих делах и своей личной жизни. И с того момента Сокджин была уверена, что он поговорит с Чонгуком и убедит его отдать ему Хосок. Неужели они так и не поговорили? Поэтому Хосоки избегала с ней разговоров о Тэхене? Знала или догадывалась, что все равно ничего не выйдет? Может быть.       — Ты не думал о браке Тэхена с Хосок? — осторожно начала Сокджин. — Кажется, они симпатизируют другу другу.       — Сокджин, уже все решено, — поморщившись, отчеканил супруг. — Хосок едет в Ниспату.       — Но ведь ты даже не спросил Хосок, хочет ли она в Ниспату!       — Разговор окончен.       — Они же любят друг друга!       — Не все мы женимся на тех, кого любим! — взорвался Чонгук, раздраженно уставившись на жену. — Нам приходится смириться и жить с теми, кого видим впервые в день свадьбы. Хосок не повезло, ей придется смириться. Как и твоему брату. Насколько мне известно, он уже помолвлен. Разговор окончен.       Больше они не проронили ни слова за всю дорогу до самого дворца. Чонгук вроде дремал, а Сокджин куталась в офицерское пальто и не позволяла себе думать над словами дофина. Ни в коем случае не думать. Не допускать ни единой мысли. Гнать от себя их подальше. Ведь если не думать, что супруг жалеет о браке с ней и хотел бы видеть на месте своей жены другую, а еще заняться подготовкой ко дню рождения и не забыть про коронацию, то сердце не так уж и сильно сжимается. Какая же она дура, ведь обещала себе не забывать, для чего ее матушка отправила в Алатонию. Сокджин должна стать хорошей королевой и родить наследника, а не засорять свою голову амурами. Самая настоящая дура.

***

Я должен вам признаться честно — я мечтатель, Чьим сердцем верным суждено владеть одной. Но не в обиде я, позвольте, как же можно. Мне перст судьбы дал знак — благословен моей души порыв. Нет дела до чужих суждений. Мой взгляд красноречив, Но ради блага вашего я буду осторожен.       — До чего же прекрасно, — прошептала Сокджин, не в силах сдержать улыбку. — Я и представить не могла, что Тэхен способен на такое.       Принцесса теплее укрыла их одеялом, пока дофина вновь и вновь вчитывалась в строки стихотворения. Ночи становились холоднее, к утру камин догорал и комнаты остывали, вот и оставалось, что греться друг о дружку.       — А есть еще?       — Есть, но больше не покажу, — заупрямилась Хосок, нахмурив бровки. — И про это ты тоже должна молчать.       — Хосоки, милая, ну покажи! Еще хоть одно! Это же такое сокровище! — Сокджин надулась на полуслове, когда подруга ласково ткнула пальчиком самый кончик ее носа.       — Вот именно, это — мое сокровище, — Хосок осторожно забрала письмо со стихом назад. — Я только тебе показала. Пожалуйста, не говори никому, это наша с ним тайна.       — Никому не скажу! — горячо пообещала Сокджин, а потом вдруг расплылась в улыбке, и прижав холодные ступни к пригревшимся ногам Хосок, спросила, демонстративно проигнорировав тоненький писк подруги. — А ты ему тоже стихи пишешь?       — Я? — убрав ноги подальше от коварной дофины, переспросила Хосок, округлив глаза. — Что ты! Какие стихи — о чем ты говоришь? — и тихо прояснила, заметив удивленный взгляд подруги: — Я не умею слагать стихи. Я вообще красиво писать письма не умею. Обычно, я даже не пишу ему ничего в ответ, а стараюсь улучить минуту-две, чтобы поблагодарить лично за оказанное внимание. И обязательно надеваю его подарки. Даже не знаю, чем я ему приглянулась.       — Не наговаривай на себя. Ты ему очень нравишься, его глаза сияют, когда ты рядом.       — Может быть, ты его лучше знаешь. Со мной он молчалив. Мы едва ли перебросились и дюжиной фраз, сложно говорить тут о каких-то чувствах, Джинни. Даже не верится, что эрцгерцог во плоти и на бумаге — один и тот же человек.       — Он просто дар речи рядом с тобой теряет, — словно страшным секретом поделилась Сокджин, громко зашептав в заостренное ушко принцессы. — Ты красивая, веселая и задорная. Очень яркая и теплая, — принялась перечислять дофина. — Я прекрасно понимаю Тэхена. В Нордании леди не такие, у нас так не принято. Для него ты, как глоток свежего воздуха. Да его же раздувает от гордости, когда он видит тебя, увешанную драгоценностями, что он тебе прислал, — Сокджин нахмурилась и взяла ладонь Хосок в свои. — И мне очень жаль, что все так вышло в итоге. Прости меня, Хосокки.       — Ты ни в чем не виновата! — яростно отозвалась Хосок, сжав ладошку Джин. — Почему ты винишь себя?       — Мне кажется, если бы я смогла убедить Чонгука, найти нужные слова, он бы послушал.       — Я знаю, что твой брат вместе с послом просили у Чонгука аудиенции. Если уж у барона Мина не вышло его переубедить, то никто не в силах. Поэтому не надо, не вини себя. Ты ни в чем не виновата. Естественно, тут виноват только мой братец.       — Наверное, у него были свои причины, — скрепя сердце, вымолвила Сокджин, обнимая драгоценную подругу теснее.       — Ох, Сокджинни, — устало вздохнула Хосок, совсем не скрывая своего раздражения. — Я уже устала защищать и искать оправдания этому мерзавцу. Как и всегда, он наворотил дел, не подумав, а теперь пытается спасти свою шкуру за мой счет. Мне в тот же день доложили о помолвке доверенные люди. Духи наших предков, небось, проклинают Чонгука: с Ниспатой мы давние враги и соперники, столько конфликтов в море, столько наших кораблей они потопили. А этот мальчишка за три месяца разбазарил казну на экспедиции и восстание в Вольске, а теперь пополз на коленях к ниспатийцам. Ведь, это же мой долг перед королевством. Одно радует: уеду и больше никогда не увижу его носатую морду. Может, Пресвятая Дева смилостивится, и я рано овдовею. Конечно, я ни на что не рассчитываю, у твоего брата есть невеста. Я не держу на нее зла, может, немного завидую. Тэхен обращался со мной как... как никто и никогда, Джинни. Как будто я человек, и мои чувства тоже можно ранить. Ей очень повезет с таким мужем. Я не хочу оставлять тебя с Чонгуком, Джинни, мне так страшно за тебя.       — Не стоит так волноваться, — заверила Сокджин, успокаивающе поглаживая рыжие локоны. — Наша семейная жизнь налаживается. В последнее время у нас все хорошо.       — И где же он? — усмехнулась Хосок, обведя королевские покои рукой. — За ночь Носач так и не объявился. Давно он избегает тебя?       — Он не избегает, он... — Сокджин неловко затихла, оглядывая комнаты, по стенам которых поползли первые лучи рассветного солнца, словно увидела их впервые. — Он занят делами.       — Какими?       — Я не знаю, государственными делами.       — Вот как, государственными, говоришь, — печально протянула Хосок, придирчиво разглядывая подругу. — Знаешь, до меня слухи доходят. Будто бы он...       — Нелепица какая, — спешно отрезала Сокджин. — Чонгук занят делами, скоро он станет королем, и на него свалилось много обязанностей после смерти его величества. И Чонгук очень скорбит по нему.       С того разговора в карете они с Чонгуком больше не поднимали спорных тем, установив молчаливое перемирие этим же вечером, когда будущий король вернулся вечером из салона Плутона и забрал жену от церемониймейстера в их покои, запретив их тревожить до утра. С тех пор он поступал так каждый вечер, заставляя их обоих завершить свои дела и провести остаток дня наедине. Перед сном они вместе читали книги, играли в пикет* или каждый занимался своим ремеслом. Чонгук возился с механизмами, а Сокджин вышивала на шейных платках супруга шелковой нитью, чтобы хоть немного отвлечься от бесконечной вереницы обязательств, к которым им обоим необходимо было приступить следующим днем. Вряд ли у него хватало сил и времени на любовницу.       Хосок неодобрительно покачала головой.       — К тому же он знает, что я хотела побыть с тобой подольше. Наверное, он решил дать нам время.       Чем скорее приближался день отъезда Хосок, тем явственнее читался немой укор в глазах Сокджин, но Чонгук мастерски избегал неудобных ему тем, многозначительно стягивая с себя камзол и принимаясь за тугую шнуровку корсета жены. Чонгук тоже ждал дня отбытия сестры, но его чувства по этому поводу разительно отличались от чувств его супруги. Он ждал этого дня, как избавления. Он знал, что Сокджин смирится. Ей просто ничего не оставалось.       — Полно нам тут вздохи вздыхать! — с преувеличенным энтузиазмом Хосок слезла с кровати и уперла руки в бока. — У тебя сегодня праздник, поэтому мы будем праздновать и веселиться! С днем рождения, милая!       — Да как тут веселиться... — неуверенное бормотание прервала Хосок, захлопнув рот дофины ладошкой и погрозив ей пальчиком.       — Сегодня мы будем веселится как никогда. Мы поставим дворец на уши. Чонгук будет проклинать этот день до конца жизни и молить Деву, чтобы он скорее закончился! Мы так отпразднуем твой день рождения, чтобы все запомнили! И не вздумай слезы лить по мне! Я тебе этого не прощу!       Звонко смеясь над обескураженной дофиной, Хосок вытащила за руки Сокджин из постели и повела за собой в гардеробную, попутно отдавая приказы камеристкам готовить розовую воду и легкий завтрак.

***

      Будуар дофины впервые так рано принимал фрейлин — ее величество была известной засоней. При дворе даже подшучивали, что северянка и супруга своего, что слыл ранней пташкой в холостые времена, к позднему сну склонила. Приготовления дофины в это утро тоже затянулись — щебечущие подружки то и дело отвлекали от выбора туалета и завивки локонов, желая поздравить пораньше первую даму королевства и протянуть свой презент. А в это же время королевская портниха с модисткой и десятком горничных суетились в углу гардеробной, раскладывая на пухлом диване приготовленное к вечеру бальное платье из тончайшего шелка.       Нежное голубое платье с множеством декоративных складок, больших и маленьких, наконец, идеально село на своей хозяйке, а белокурые волосы уложены в высокую прическу. Сокджин сердечно обнимала подружек и распаковывала коробочки, шкатулочки разных форм и размеров.       Осторожно постучав и получив разрешение войти, в будуар прошел барон Мин. Поклонившись своей подопечной и пожелав как доброго утра, так и здоровья именинницы, Юнги охнул, когда угодил в крепкие объятия дофины.       — Мадам, я должен предупредить вас, что завтра отбываю в Норданию вместе с вашим братом. Я вернусь через две недели, надеюсь, вы управитесь без меня за это время?       — Вы пропустите коронацию?       — Я бы хотел остаться подле вас в этот знаменательный день, но я должен справиться здоровьем вашей матушки. Я лично передаем ей ваше письмо, поэтому, пожалуйста, подготовьте его заранее.       — Мне нужно сообщить мужу?       — Я уже предупредил его величество, мадам. Пожалуйста, не теряйте времени даром с вашим супругом в мое отсутствие.       Сокджин облегченно вздохнула, когда, прервав намечающуюся лекцию Юнги, в будуар вошла графиня де Сард с обитой барахатом шкатулкой в руках. Заметив ее, Хосок взяла Сокджин за руку.       — Сокджинни, моя милая подруга, — дрогнувшим голосом, начала она. Искристые глаза слишком быстро наполнились слезами, но принцесса уверенно продолжила: — Я хочу подарить тебе самую большую свою драгоценность. Она принадлежала еще моей прабабушке, потом перешла к бабушке и моей матери. Моя матушка завещала ее мне.       Хосок забрала из рук де Сард шкатулку и протянула ее Сокджин.       — Я хотела забрать ее с собой в Ниспату, но передумала. Они ее не получат. Она бесценна и должна остаться на родине. И я хочу, чтобы она досталась тебе.       Зацепив хитрый механизм, Хосок открыла крышку шкатулки. Сокджин ахнула — в шкатулке на бархатной подложке покоилась бриллиантовая тиара. Крупные и мелкие драгоценные камни усыпали тонкую вязь платинового венца, создавая цветочный узор.       — Ох, — только и смогла выдавить из себя Сокджин.       — А еще я хочу, чтобы мой бестолковый братец смотрел на нее почаще, вспоминал матушку и стыдился за свой дурной нрав, — яростно зашептала Хосок на ушко Сокджин, и вдруг хмыкнула. — Легок на помине.       Хосок поспешно захлопнула шкатулку и передала ее мадам Дюкарр, чтобы та спрятала ее от глаз будущего короля, вошедшего в личные покои жены, предварительно постучав. В след за дофином в покои, пристукивая тростью, вплыл Тэхен.       Чонгук небрежно кивнул, когда присутствующие фрейлины его жены опустились перед ним в глубоком реверансе. А после и вовсе проигнорировал стелящиеся шепотки, когда он, взяв ладошки Джин в свои, поцеловал каждую, поздравив именинницу с праздником.       Речь дофина была короткой и явно подготовленной заранее. Он говорил негромко, и было видно, как ему некомфортно пристальное внимание со всех сторон, ему бы наедине все высказать, но супруга сегодня нарасхват. Не поздравить публично одним из первых — опозорить будущую королеву.       Сокджин благодарно улыбалась и кивала супругу на теплые слова, а сердце невольно сжималось, когда заметила темные круги под глазами мужа от недосыпа на бледноватом лице, потерявшем здоровый румянец. Чонгук выглядел изможденным — глупая Хосок с ее подозрениями, о какой любовнице в таком состоянии может идти речь. Глупая Сокджин, а не Хосок. Сокджин глупая, что продолжает верить в слухи и сплетни. Может, их вынудили жениться, может, Чонгук сожалел вначале о браке с ней, а не с любимой. Но, кажется, сейчас все, и правда, налаживается. Они столько времени проводили вместе, и не потому, что маркиза отсутствовала. Может, конечно, в их отношениях было небольшое напряжение сейчас, но это вовсе не из-за того, что Чимин вернулась. Просто много чего произошло, а Чонгук занят. И он правда занят государственными делами, а не изменами, барон Сарданский не стал бы ей врать.       — Откроешь? — Сокджин встрепенулась, оказывается, слишком сильно погрузившись в свои мысли. Чонгук протягивал ей продолговатую шкатулку, с изображенными на ней пасторальными сценами, с нетерпением ожидая ее реакции.       — Какая красота, вы сами это сделали? — реакция супруги не заставила себя долго ждать. Сокджин достала из коробочки подвесные часики, с корпусом из белого золота и инкрустированные насыщенно синими сапфирами.       — Если встанут, скажешь мне, я заведу их, — довольно подметил Чонгук, а после поймал в свои объятия Сокджин. Наследнику было смешно наблюдать за важно покачивающим головой в одобрении бароном и страшно хотелось показать язык Хосок, демонстративно фыркнувшей в его сторону. Помогая жене надеть подвеску, чтобы не повредить прическу, Чонгук кинул взгляд на затихшего мрачного эрцгерцога.       Чонгук был доволен собой и своей кампанией. Он поставил этого выскочку на место. Может, этот Тэхен и станет когда-нибудь императором, но уже через две недели Чонгука коронуют. Завтра он сошлет надоедливую сестрицу за море и распрощается с несостоявшимся зятьком. Больше ни на кого Сокджин не будет отвлекаться. Как хорошая жена, она будет проводить время только с ним, ждать только его подарков и только его внимания. Скорее бы наступило завтра.       Отпустить жену Чонгуку все же пришлось, хоть и с неохотой, когда ее брат мягко позвал сестру по имени. Но все же он терпеливо наблюдал, как Тэхен что-то долго говорил Сокджин на нордском, — очевидно, специально, чтобы позлить наследника, — поглаживая нежную щеку его жены своими грубыми руками. К неудовольствию Чонгука, Джин розовела от слов своего брата, смотрела на него во все глаза и широко улыбалась ему. Такой улыбкой она часто награждала Хосок.       А потом вдруг все произошло слишком быстро. Сдержанно улыбнувшись, его милость барон протянул имениннице крупную коробку, что до этого держал в руках, и снял крышку. Сокджин громко ахнула, прижав ладони к лицу, а потом бросилась на шею к братцу, отчего тот закружил ее, как в самый первый день встречи.       — Мадам, — попробовал было предостеречь дофину Юнги, но куда уж там. Сокджин схватила из коробки какое-то громоздкое сооружение и умчалась из покоев, позабыв обо всех присутствующих и манерах. Тэхен, разве что, успел ей пробасить что-то вдогонку, а после самодовольно усмехнулся, еще больше раздражая Чонгука. Барон лишь всплеснул руками. — Вот как знал!       Обескураженные фрейлины, тихонечко переглядывались. Хосок приблизилась к эрцгерцогу, явно, поинтересовавшись, что это все значит. Тэхен лишь загадочно улыбнулся, а потом и вовсе рассмеялся, наблюдая, как метнулся в гардеробную барон и выбежал оттуда с меховым манто на руках.       — Вы крайней безрассудны, ваше высочество, — буркнул Юнги на бегу. За ним поторопились уже и все остальные.       Сокджин не бежала, летела по коридорам, вниз по лестнице, к выходу на террасу и дальше в парк, прижимая к груди бесценное сокровище. Северянка даже не чувствовала кусачего морозца, казалось, даже порывистый ветер стих, едва дофина выскочила из дворца в одном лишь платье. Придворным только и оставалось, что провожать удивленными взглядами непобоявшуюся зимнего холода светлую красавицу. А потом расступаться перед преданными своей госпоже фрейлинами.       Добежав до павильона, Сокджин остановилась, прижав руки к животу, к которому плотно прилегали пластины корсета, и пыталась отдышаться. Павильон находился в добрых пятнадцати минутах хотьбы быстрым шагом до дворца, а как давно она в последний раз бегала? Еще раз глубоко выдохнув, Сокджин прошла высокие изгороди и увидела то, о чем даже не мечтала.       Мраморный пол павильона был залит льдом, прямо как на дворцовой площади в Винце каждой зимой. В Алатонии про такое простое развлечение даже не слышали, и Сокджин уже не надеялась прокатиться на льду хоть когда-нибудь еще в своей жизни. Ее Тэхенни — радость в ее жизни, он всегда умел ее развеселить и подарить чудо.       Заметив появившуюся принцессу, небольшой оркестр принялся играть полонез. Не теряя больше ни мгновения, Сокджин села на холодную мраморную лавочку, успев пожалеть, что не оделась теплее, и принялась привязывать полозья к ботиночкам. Когда со шнуровкой было покончено, Джин уверенно встала на лед.       — Мадам! — сипло звал барон, сбившись с ног, торопясь к своей госпоже. — Мадам, подождите! Вы же замерзнете! Мадам!       Сокджин была готова расплакаться от восторга. Она будто снова оказалась дома. Морозная свежесть зимы, хрустящий снег под ногами, знакомые мелодии норданских композиторов, шалости с горячо любимым братом, возмущенное ворчание барона и скользский лед под полозьями коньков. Девушка даже сумела быстро приноровиться к громоздкому платью и поймать баланс, и теперь уверенно скользила по кругу, кружась в такт музыке.       Запыхавшийся от бега с тяжелой ношей, Юнги беспомощно топтался вокруг катка, возведением которого лично и занимался, и упрашивал свою ветреную подопечную одеться. Сокджин смеялась и ускользала подальше от барона к центру ледяного полотна. Чего дофина не ожидала, так это того, что увеселение планировалось массовым: барон был вынужден открыть сундук, стоящий рядом с мраморной лавочкой, и привязать коньки к своим сапогам. Когда к садику с павильоном подоспели остальные, они стали свидетелями презабавной сцены, где барон Сарданский уверенно скользил на коньках за дофиной, держа в руках манто и умоляя ее накинуть теплую вещь на плечи.       — Хотя бы перчатки, мадам! — отчаянно увещевал Юнги, когда Сокджин вновь ловко увернулась от преследователя и покатилась в противоположную от него сторону. Фрейлины и присоединившиеся к ним мессеры, удивленно разглядывали экзотическое увеселение, удивленно охали и вздыхали. Мадам де Сард попробовала ножкой ступить на лед и взвизгнула, когда нога не почувствовала привычного сопротивления и поехала вперед. Однако любопытство брало вверх, а сияющее счастьем лицо будущей королевы лишь подбадривало на изучение новой забавы. Да и как это — не опробовать все, что делала первая дама королевства?       Чонгук замер у самой кромки льда, не обращая никакого внимания на засуетившихся молодых придворных, бросившихся к сундуку с коньками. Все его внимание было прикованно к точно парящей над землей белокурой девице. Так легко и свободно Сокджин каталась по льду, так изящно крутилась вокруг себя. Во время бальных танцев у нее было гораздо больше скованности, нежели сейчас на совершенно точно небезопасных приспособлениях. Умело балансируя то на одной ноге, то на другой, Сокджин, не замеча суматохи на льду, ловко огибала своих подруг, разворачивалась спиной, совсем отдавшись мелодии оркестра. Сейчас же она кружилась так плавно, словно...       Волна гомерического смеха вырвала наследника из своих мыслей. Маркиз, уверенно ставший было на коньки, сделал было шаг, и его ноги тут же неуклюже разъехались, вызвав бурное веселье. Молодые люди все равно упрямо заходили на лед, пытались катиться, падали, вставали и пробовали еще и еще, не прекращая смеха.       — Вы позволите, мадам? — Хосок подняла взгляд на глубокий голос эрцгерцога, протягивавшего ей аккуратные коньки, украшенные и разрисованные вручную. Принцесса была абсолютно уверена, что они идеально подойдут ей по размеру. Хосок позволила Тэхену отвести себя к лавочке и усадить. Тэхен опустился на колено перед принцессой, аккуратно подхватил любезно предлложенную ножку и принялся зашнуровывать коньки. — Вы умеете кататься на коньках, мадам?       — Что мне ответить, чтобы вы составили мне компанию, милорд?       Тэхен от неожиданности выронил второй конек и пораженно взглянул на Хосок, такую ослепительно сияющую в лучах даже настолько скупого зимнего солнца. Милые ямочки, вызванные дерзкой улыбкой, словно издевались над полным горечью и бесконечной печалью сердцем северянина. Вот так залюбоваться бы и всю жизнь глаз не отрывать.       — Пожалуй, вы сказали достаточно, мадам.       Тэхен много чего хотел бы ей сказать. Но стоит лишь увидеть мерцанье звезд в глазах напротив, и все слова застревают в глотке, что алатонские, что нордские.       — Вы поможете мне с этим? — чуть заалев самыми кончиками ушей, Хосок указала на второй конек, так и оставшийся лежать на снегу. Что за простофиля! Так себя позорить перед ней. Да где же суровая северная выучка? Где холодный разум? Да куда уж — все растопило горячее влюбленное сердце.       — Забавно, именно вы учили меня кататься на коньках. Помните, милорд?       — Как я мог это забыть? — расплывшись в улыбке, вопросил Тэхен, зашнуровывая конек. — Вы были настроенны воинственно.       — Правда?       — Вы требовали научить вас кататься.       — Простите, если это выглядело так грубо, милорд. В моих воспоминаниях все гораздо миролюбивее.       — Что вы, вы не были грубы, мадам, — серьезно заверил Тэхен принцессу. — Вы были очаровательной леди, что горела желанием поскорее освоить новую забаву.       — Надеюсь, вы утолите мой пожар и в этот раз, милорд.       Хосок оказалась совершенно неготова к пронзительному оценивающему взгляду. Прохладное серебро глаз эрцгерцога в миг утратило всякую застенчивость, и теперь блестело опасным блеском. Пусть он преклонил колено перед ней, сейчас словно именно норданец смотрел на нее сверху вниз, а не наоборот. Губ эрцгерцога коснулась нечитаемая улыбка, а вздернутая бровь будто спрашивала ее о чем-то.       — Что вы задумали, милорд? — бесстрашно мурлыкнула Хосок.       — Украсть вас, — вторил ей эрцгерцог, а затем помог подняться звонко рассмеявшейся принцессе.       Чонгук, раздраженно поджав губы, наблюдал, как обмениваясь любезностями и пространными улыбками, эрцгерцог помогал Хосок доковылять (честное слово, сестрица жуть как напоминала дофину гусыню на выпасе с этими полозьями) до катка. Сам эрцгерцог довольно ловко управлялся с необычной обувью и на снегу. Что за выскочка! Как будто этот, с позволения сказать, подарок, хоть в половину так хорош, как подарок Чонгука. Скоро лед растает и от него ничего не останется. А часы — вещь практичная. И Чонгук постарался, чтобы они выглядели роскошно. Ему приходилось отказывать себе во сне, чтобы успеть к празднику. Впрочем, это не единственный его подарок Сокджин. Подарок достойный самой королевы, чтобы все говорили о его щедрости. А не этот паршивый залитый водой мрамор. Чонгук фыркнул, глядя, как под ручку парочка принялась медленно наматывать круги, огибая сваливающихся на лед фрейлин и их кавалеров.       А потом ощутимо вздрогнул, когда его лица коснулись до жути ледяные руки. Чонгук даже возмутиться не успел, как самого кончика его носа коснулись теплые губы его жены, звонко чмокнув.       — Попробуй, тебе понравится! — Сокджин схватила его за руки и потянула за собой.       — Прошу тебя, надень что-нибудь, ты же вся холодная! — Чонгук приблизил нежные ладошки к своим губам, согревая дыханием.       — Давай покатаемся, смотри, как весело.       — Я совсем не умею.       — Я научу, это не сложно.       — Выглядит травматично.       — Держите ее, ваше величество! — раскрасневшийся барон эффектно затормозил рядом с венценосной четой, тут же набрасывая манто на плечи надувшей губки Джин. — Вы должны беречь свое здоровье! Что же вы творите посреди зимы? Если бы ваша матушка узнала, она бы вас неделю из дворца не выпускала!       — А это хорошая идея, ваша милость.       — Ваша милость, не надо подбрасывать моему дорогому супругу сомнительные идеи.       — Если вы не оденетесь, я воспользуюсь воспитательными методиками вашей матушки, дорогая.       — На коньках кататься не холодно, — упрямо ворчала Сокджин, пока Чонгук завязывал ленты манто. — Я же перегреюсь.       — И перчатки.       — Так и быть перчатки, ими проще лепить снежки, — не унималась Сокджин, продолжая ворчать. — Я объявляю вам войну, ваше величество.       И едва Чонгук закончил с пуговицами на перчатках, жена тут же упорхнула, собрав пригоршню снега по пути, и демонстративно принялась лепить снежок.       — Не завидую вашей участи, ваше величество, — посчитал нужным сообщить Юнги, плотнее закутываясь в шарф. — В Нордании нет никого, кто бы метал снежки лучше мадам Сокджин.       Потерянно хлопнув глазами, Чонгук проводил взглядом дезертировавшего посла, поспешно скрывшегося за балансирующей на льду толпой, а в следующий миг в голову зазевавшегося будущего короля прилетел метко брошенный снежок.       Развеселая толпа приняла это за сигнал к снежному побоищу.

***

      Чонгук выглядел забавно со следами от снежков то тут, то там, не отряхнувшись как следует перед официальной частью. Все бесчисленные придворные дворца обступили подъездную площадь у Малого Трианона, со всей предписанной чопорностью наблюдая за будущим королем, передающим дофине символический ключ от небольшого дворца и заверенную подписями и печатями бумагу.       — Теперь этот дворец ваш и только ваш, мадам. Он станет вашим маленьким убежищем. Никто без вашего разрешения не сможет явиться сюда. Даже я.       Сокджин жадно разглядывала свое новое гнездышко и уже страшно мечтала провести там пару дней вдали от просто невразумительного этикета и рутинных церемоний, особенно подальше от того спектакля в столовой. Никаких громоздких платьев, никаких тугих причесок, никаких корсетов! Только она, романы, вино и парочка верных подружек. Ну и супруга можно ближе к вечеру. А что, Трианон находился всего в пятнадцати минутах верхом от дворца, должен добраться быстро.       Сдержанные хлопки огромной толпы все же показались оглушительными для вспуганных резким шумом птиц. Чонгук важно повернулся и нашел в толпе эрцгерцога, возвращая тому самодовольную улыбку. От такого подарка Сокджин была в полном восторге. Невпечатленный Тэхен шутливо отсалютовал дофину.       Спокойно. Он уедет уже завтра.

***

      — Ваше величество, есть новости, — Чонгук отвлекся от разговора с маркизом, и внимательно посмотрел на герцога. — Наедине.       Кивнув, маркиз тут же уплыл к небольшой компании мессеров, громко хохочущих, по пути стянув фужер с шампанским с подноса слуги. Наследник и герцог обошли танцующих и заняли пуфы возле одного из высоких зеркал в галерее.       — Это насчет экспедиции, которую вы проспонсировали, ваше величество, — герцогу пришлось наклониться к самому уху Чонгука, чтобы наследник мог услышать его — бал был в самом разгаре. — Только что пришло письмо, что на корабли графа Андонского напали пираты. Весь груз был украден, караван потопили, выжило только несколько моряков, чудо — не иначе. Графа среди выживших не было.       — Семье графа уже сообщили?       — Да, ваше величество.       Чонгук мрачно кивнул и махнул герцогу оставить его. Так он и просидел с час, сердито хмурясь и пережевывая собственные губы, периодически подзывая слуг и меняя бокалы с пустых на полные. Ему даже не пришла в голову мысль уйти с торжества, поскольку просто не замечал легкомысленного веселья вокруг себя. Привычная яркая и простая жизнь медленно, но верно окрашивалась в темные тона. Голод, холод, смерть деда, обнищание. Теперь вот это. И это он еще даже не взошел на трон. Что дальше? Власть узурпируют? Народ поднимет восстание, как в Вольске? Чонгук не хотел признавать, что ему страшно. Ничего не получалось, все шло из рук вон плохо. Он еще не готов стать королем. Если бы только дед остался жив. Только бы он пережил эту зиму.       Нет, еще не все потеряно. Он заключил выгодный союз с Ниспатой. Да, пришлось переступить через гордость, но скоро все окупится сполна. Каперы больше не будут нападать на суда Алатонии, а ниспатийская армада будет служить союзником в морских конфликтах. Будут снижены цены на зерно. И весь этот куш благодаря одному удачному браку. Можно было бы, конечно, организовать переговоры с императрицей Нордании, но Чонгуку совсем не хотелось прослыть зависимым от северян и убавить вес Алатонии в их союзе.       Сердце Чонгука все еще болело от бездарно потерянных нескольких миллионов аллов из-за чертовых пиратов. У него нет выхода, как снова поднять налоги; установить налог дворянству он не может — рискованно возмущать союзников в самом начале правления. Чонгук горько усмехнулся, когда поймал себя на мысли, что уже просчитывает, как быстро ему придется мобилизовать армию в случае восстания.       — Спасибо большое за подарок, — Чонгук удивленно обернулся — на соседнем пуфе сидела Сокджин, а он даже не заметил, когда она успела составить ему компанию и давно ли с ним сидит. — Дворец мне подарили впервые.       — У него большая парковая зона, ее благоустраивала моя матушка. Если не понравится, можешь все переделать.       — Да, Хосокки мне уже все показала, мне очень понравилось.       — Ты что-то хотела? — нетерпеливо поинтересовался Чонгук, залпом допивая очередную порцию шампанского.       — Я мешаю? — на мгновение дофину показалось, что жена готова выплеснуть на него содержимое своего бокала. В такие моменты, когда Сокджин не пыталась скрывать свои истинные чувства за фасадом отстраненной вежливости, северянка была очень горяча. Жаль, что для этого ее нужно либо споить, либо оставить с Хосок. Чертова Хосок, ну ничего. Завтра уже скоро. — Я хотела попросить тебя станцевать со мной.       — Я не в настроении.       — У меня праздник, а мой муж не в настроении подарить мне танец?       Нет, Чонгук несправедлив. Сокджин с ним мила и искренна, а ее шалостями и проделками он всегда с удовольствием увлекался. Но все же ее благосклонность, направленная на других, его страшно раздражала. В конце концов, она — его жена.       — Потанцуйте с кем-нибудь еще, мадам.       Чонгук не чувствовал вины за собой, когда Сокджин, в обиде поджав губы, оставила его на пуфах одного. Его мысли больше занимала ситуация с пустеющей казной. А Сокджин отходчивая, простит. Вон уже принимает предложение маркиза на танец.

***

      Тяжело выдохнув, Хосок вошла в темный салон, захлопнув за собой дверь, и тут же с огромным облегчением стащила с себя туфли. Стопы ужасно ныли от непрерывных танцев несколько часов подряд, и принцесса с блаженным стоном рухнула на кушетку. Вот бы еще водички кто подал.       Хосок определенно будет скучать по панвильским балам. Кто бы что ни говорил, нигде не могли сравниться с роскошью балов в Панвиле. Да, алатонцы славились легкомысленностью, но зато как было весело. Ниспатийский герцог точно запрет ее во дворце в женском крыле, а когда соизволит исполнить супружеский долг — отправит за ней целую делегацию. Впрочем, может, и не отправит. Она будет у него не первой женой, и дети от почившей у него уже есть.       А ведь она думала, что у нее действительно появился шанс. В Нордании ей нравилось, пусть их выдержанная нравственность порой вводила ее в недоумение, но все равно было даже в ней что-то притягательное. И вступить в брак с человеком, который ей нравился, и которому она явно симпатизировала — сродни сказке. Эрцгерцог был именно таким, каким его описывали. Северянином до мозга костей. Неуступчивый, сдержанный, немногословный, отстраненный и властный. Но рядом с ней он становился совершенно другим: Тэхен был романтиком, писавшим ей стихи, каждое утро воспевая ее красоту, ум и характер в качестве доброго утра. Тэхен был застенчив и неловок, судорожно подбирая слова за завтраком в ответ на ее будничный вопрос, мягок и ненавязчив в танце. Хосок взвыть хотелось от боли в ногах, но она упрямо держала на лице улыбку, когда сильные руки норданца кружили ее по залу. Потому что, когда еще выдастся с ним потанцевать?       — Воды? — перепуганная от неожиданности, Хосок подскочила на кушетке. — Простите, мадам, не хотел напугать.       — Что вы здесь делаете? Я думала, вы в галерее, — Хосок благодарно приняла из рук Тэхена стакан с водой. Опомнившись, принцесса принялась искать на полу сброшенные туфли.       — Пожалуйста, если вам так удобнее, — Тэхен сел рядом на кушетку, уложив ноющие ноги смущенной Хосок себе на колени, и начал массировать стопы, разгоняя кровь. Хосок судорожно выдохнула — блаженство. — Я ушел сюда подумать. Смысла оставаться дальше в галерее я не нашел.       Заметив недопонимание на лице принцессы, Тэхен прояснил:       — Я больше не мог приглашать вас на танец.       — А к Сокджинни не пробиться, — добавила Хосок, хохотнув. Признание эрцгерцога теплом осело на сердце. Болеть вот только оно еще пуще стало. — О чем вы думали здесь?       Большие ладони нежно обнимали собой то одну стопу, то другую, длинные пальцы то щекотали, то продавливали особенно чувствительные места возле пальчиков и пяточек.       — О ваших глазах, — честно отозвался Тэхен, ни на секунду не останавливаясь массировать ножки, — о ваших волосах, о родинке на ваших губах, о ямочках на вашей улыбке. О ваших эльфийских ушках и звонком смехе. Теперь думаю о ваших тонких щиколотках.       Завороженная сладкими речами, Хосок, боясь продохнуть, тихонько наблюдала, как эрцгерцог медленно стащил с ее ноги чулок.       — Ни о чем больше думать не могу, — прошептал он, прижавшись губами к лодыжке. Тэхен шумно дышал и жадно покрывал бархатную кожу ноги поцелуями, скользил руками дальше под шелестящие юбки платья, рисуя пальцами узоры под коленкой, вынуждая принцессу задохнуться. Провел ладонью назад до самой пяточки и вновь устремился к острой коленке, лаская покрывшуюся мурашками ножку. А осмелев, позволил себе огладить бедро, зацепив пальцами подвязку, больше не сдерживающую шелк чулка. С искусанных губ Хосок все же сорвался тихий стон, когда широким мазком горячий язык Тэхена прошелся по выпирающей косточке на лодыжке.       Судорожно выдохнув, Хосок прижала руку к груди — сердце так бешено колотилось, казалось, вот-вот выскочит или разорвется. Она точно умрет завтра, но лучше уже почить с такими воспоминаниями.       — Молю тебя, — Тэхен с трепетом взял в свою ладошку принцессы, прижав ее к своей щеке. Эрцгерцог весь пылал, а серебро в глазах плавилось от охватившей его лихорадки. — Останови меня. Я уже не в силах.       А как остановить его, если совсем не хочется? Как сохранить самообладание, когда голову так вскружили, что ни одной разумной мысли? Хотя бы один раз, всего лишь один раз, нарушив все традиции и правила, но побыть счастливой в объятиях любимого, а потом терпеть всю оставшуюся жизнь в своей постели стареющего герцога. Пусть братец сам оправдывается за утерянную невинность невесты, ей его ничуть не жаль — заслужил.       Аккуратная ладошка принцессы ласково погладила щеку Тэхена, пропустила пальцы сквозь пепельные пряди, самыми кончиками задев ухо. Тэхен поддался мягким прикосновениям, склонился и коснулся губами губ Хосок, нетерпеливо желая попробовать на вкус манящую родинку, что издевательски преследовала его во снах ночами. Хосок было очень жарко, очень жарко и душно, и все равно она не смела отпустить юношу, удобно устроившегося меж ее ног и вжимавшегося всем телом.        Нехотя оторвавшись от сладких губ, Тэхен поплывшим взглядом оглядел девицу под собой, осторожно погладив золотые локоны. Он так долго бредил их запахом, их шелковистосью, их драгоценным отливом, и вот сейчас они в его руке, именно такие, какими он их помнил. Не сдержав эмоций, Тэхен поднес рыжую прядку к губам, тихо выдохнув:       — Я люблю тебя, Хосокки, — заставив искристые глаза сверкать еще сильнее от наполнивших их слез. Собрав теплые капли большим пальцем с мягких щек, Тэхен признался: — Я жаден, мадам. Но вы — не моя вещь или собственность. Последнее, что бы я сделал — обидел или обесчестил вас.       Хосок понимающе улыбнулась, прекрасно представляя, как будет до конца своих дней сожалеть о неслучившемся.       — Но и отпустить тебя сейчас я тоже не могу, — горячо зашептал Тэхен в губы, обхватив порозовевшие щеки принцессы ладонями. — Сейчас ты только моя.       Хосок плавилась под горячими губами на своей шее, задыхалась, сдавленная корсетом, от охвативших ее тело жара и неизведанного удовольствия. Девица пискнула от неожиданности и смущения, когда эрцгерцог вдруг бесцеремонно выше задрал юбки и спустился в самый низ ее живота. Рот высушило, едва там внизу она почувствовала прерывистое дыхание, а чувствительной кожи, покрытой рыжими волосками, Тэхен коснулся носом, глубоко вдохнув. А потом и вовсе умерла, когда теплый язык влажными мазками творил с ней свою магию.

***

      Тяжело обмахиваясь веером, Сокджин звонко смеялась с очередной забавной сплетни, расказанной Боной. Мадам Дюкарр успела вернуться в Панвиль ко дню рождения дофины и даже успела завершить ее портрет, который обязали повесить в галерее на третьем этаже. Теперь же девица торопилась рассказать все-все сплетни, которые успела собрать за время своего отсутствия. Бона Дюкарр обладала удивительным талантом разнюхать грязные факты из жизни придворных, будучи в тысячах километрах от них. Юне все еще приходилось переводить некоторые из специфических словечек для будущей королевы, которые, подмигивая, использовала Бона.       — Вы так и не общались с ней? — Бона кивнула в сторону стайки юношей и молоденький дам.       — Ты про кого?       — Про баронессу Манет.       — У нее вы были в августе, она приглашала вас на бал-маскарад, — лениво напомнила Юна.       — Ах да, мы были во дворце графини Йонской, — задумчиво протянула Джин, взмахнув веером. — Нет, мне не о чем с ней разговаривать.       — Я была уверена, что графиня убедит вас взять ее в качестве своей фрейлины, — охотно поделилась Бона. — Эта старая язва отчаянно пытается заполучить благосклонность королевской семьи. Особенно после смерти короля. Бьюсь об заклад, она расчитывала, что вы сделаете ее своей фрейлиной, а его величество обратит внимание на юную и свежую девочку в своем окружении.       У Сокджин желудок скрутило от отвращения — во дворце эта девчонка не задержится.       — Поэтому она и прислала вам приглашение на бал. Надеялась на вашу благосклонность.       — Вы только посмотрите, — усмехнувшись, мурлыкнула Юна, перебивая пухлощекую подругу. — А фельдмаршал с нашей дофины глаз не спускает.       — Неужели менуэта с вами ему было мало, — тут же вцепилась в новость Бона, едва ли не потирая ладошки от предвкушения. — Он уже дважды приглашал вас на танец. Неужели осмелится еще раз? Граф всегда так обходителен с вами.       — Особенно в моменты, когда читает мне нотации, — фыркнула Сокджин, намеренно отводя взгляд от Намджуна. Неловкость сковывает всякий раз, как вспоминается тот случай в карете. До сих пор душу снедает вина за позволенную другому мужчине вольность. Имеет ли она право обвинять Чонгука в предательстве брака и измене, когда сама совсем не лучше. Сокджин, наверняка, краснела и бледнела все время, что они танцевали сегодня. — Он даже обошел на этом поприще его милость барона.       — А он все еще смотрит, — прикрывшись веером, довольно протянула Бона. — Наш фельдмаршал, конечно, не король, но вместе вы так гармонично смотрелись.       — Бона, — укоризненно ткнула плечо подруги сложенным веером Сокджин. И правда, смотрит — украдкой заметила она.       — И он значительно выше вас, — добила Юна, находившая совсем небольшую разницу в росте королевских супругов довольно занятной.       — Его величество еще юн, он вырастет, — заслуженный тычок веером достался и мадам де Сард.       — Никто же не сомневается, мадам, — подавила смех Юна. Молодую графиню всегда умиляла эта сторона ее госпожи всегда защищать и оправдывать своего супруга. Наверное, так ее воспитали на родине. Особенно забавно наблюдать, как вся покрасневшая несчастная дофина пытается спорить с Мадам Рояль, с удовольствием обсасывающую все косточки своему брату.       — Вы только посмотрите, кто пришел на бал, — насмешливо заметила Бона, пригубив шампанское. — Маркиза Пуасонская собственной персоной.       Сокджин заметила ее сразу. В пышном мятном платье и широким поясом Чимин, завершив танец с очередным кавалером, направилась прямиком к Чонгуку. Долго, правда, рядом с ним задержалась: присев в реверансе, она тут же оставила его в покое, едва он кинул на нее раздраженный взгляд.       —Ох, бедняжка, тебя постигла та же участь, что и всех, — наигранно проворковала Бона, чей язык развязал алкоголь. — И почему вы до сих пор не выставили ее из дворца?       — Она здесь по особому распоряжению дофина, я ничего не могу с этим сделать, — нехотя процитировала слова Юнги Сокджин. Слова, звонкой пощечиной напоминавшие ей свое место.       — Его величество сегодня не в духе, — поспешила сменить тему Юна, заметившая изменения в настроении дофины. — После смерти короля он был сам не свой. Но сегодня...       — А утром казался таким милым, — добавила Бона, вспомнив, как красиво будущий король целовал руки ее госпожи. — Я видела, как его отводил на разговор его светлость. Может, вести дурные?       — Насколько же дурными должны быть вести, — покачав головой, Юна посмотрела на Сокджин в поисках поддержки. К беспокойству девушки, Сокджин продолжала сверлить взглядом маркизу. Ее высочество Хосок строго-настрого наказала ей следить за Сокджин и оберегать от горячего темперамента Чонгука. Вот бы еще она смогла вбить будущему королю в голову, как вести себя со своей женой. Осенью ей пришлось долго разговаривать со своим супругом, чтобы тот повлиял на дофина и убедил примириться с Сокджин после ее домашнего ареста. Вряд ли граф захочет заниматься чем-то подобным еще раз.       — И куда подевалась Мадам Рояль? — Юна спросила Сокджин, привлекая к себе внимание.       Сокджин растерянно осмотрелась, будто только сейчас заметила пропажу подруги.       — Я же ее совсем недавно видела, — пробормотала Джин, вглядываясь в расходившеся пары танцующих, когда оркестр отыграл очередной менуэт. — И Тэхена не видно.       — Может они в другом конце зала?       — Сюда идет граф, — вполголоса прошипела Бона, прикрывшись веером, пряча заговорщицкую улыбку. Сокджин бросило в жар — смотреть на Намджуна было стыдно.       — Мадам, позвольте мне украсть вас на танец, — фельдмаршал почтительно склонился, протянув руку Сокджин.       — Ваше превосходительство, ну что вы за наглец, — кокетливо мурлыкнула Бона. — Третий круг за сегодняшний вечер. Даже супруг ее величества себе такого не позволяет со своей женой.       Бросив короткий взгляд на мрачного Чонгука, отказавшего ей, Сокджин, улыбнувшись, благосклонно приняла предложение фельдмаршала. Что же, Чонгук сам позволил танцевать ей с кем-нибудь еще. Да и ноги уже перестали ныть, самое время их размять.       Под пристальными взглядами, наверное, тысячи пар глаз, Сокджин шла рядом с графом к самому центру галереи, наслаждаясь обращенным к ее персоне вниманием. Постоянная слежка придворных жуть как утомляла, но в такие моменты во время балов и официальных церемоний, это очень льстило. Ее платье самое роскошное, прическа самая мудреная, а колье на шее самое дорогое. И она единственная, чьи светлые волосы были настоящими, а не вдруг вошедшим в моду выбеленным париком. Смотрите на нее, дамы и мессеры, говорите о ней, обсуждайте ее.       Прислушавшись к мелодии, она удивленно взглянула на графа.       — Вальс, ваше величество, — усмехнувшись, кивнул Намджун. Чуть повернув голову, Сокджин огляделась: центр галереи был освобожден, придворные расположились по периметру, с нетерпением ожидая зрелища, а кроме них с графом, в центре осталось всего с дюжину пар. Приправленная алкоголем кровь забурлила — Хосок сказала веселиться сегодня как никогда, поставить дворец на уши, чтобы Чонгук проклинал этот день. Пусть дорогой супруг готовится молиться!       Уверенно схватившись одной рукой за плечо графа, а вторую вложив в его большую твердую ладонь, она податливо прижалась к сильному телу, насколько позволяло панье, когда вторая рука мужчины легла на ее талию. И отдалась на милость чарующей мелодии, ведомая его сиятельством.       — Моя королева сегодня ослепительны, — тихо проговорил Намджун, кружа северянку в вальсе. Следуя за шагом офицера, Сокджин усмехнулась и покачала головой.       — Мой муж еще не коронован. Ее милость была права, вы сегодня чрезвычайно нахальны, ваша бестактность. Или же вы пьяны?       — Разве что только вами, мадам, — Сокджин пораженно задохнулась, не веря своим ушам, как граф ласково скользнул пальцами по рукам дофины до самых плеч, а после подхватил и поднял в воздух, кружа над головой. Едва ее ноги коснулись пола, ее грубо дернули назад, вырывая из рук фельдмаршала.       А после в ужасе отпрянула, когда Чонгук, яростно рыча, набросился на графа, валя его с ног, обрушивая на того кулаки. Гости зароптали, кто-то из особо впечатлительных особ свалился в обморок. Как же так? Что же он делает?       — Прекратите это безумие, — дрожащим голосом потребовала Сокджин, направившись было к дерущимся мужчинам, но оказавшийся вдруг рядом Тэхен остановил ее, бросившись разнимать с остальными.       В несколько рук графы и герцоги оттаскивали разъяренного дофина от потрепанного офицера с разбитым носом. Тэхен помог фельдмаршалу подняться и протянул свой платок.       — В колодки его! — рявкнул Чонгук страже, сдерживаемый графом де Сардом. Бледный маркиз впервые на своем веку молчал. Вмиг матерелизовавшийся рядом с Сокджин барон попытался увести было свою подопечную, дабы она не накликала на себя гнев правителя.       В два быстрых шага Тэхен сократил расстояние до зятя и от души залепил ему пощечину, приводя в себя. У Сокджин сердце оборвалось.       — Вы позорите мою сестру, ваше величество, — отчеканил Тэхен в установившейся тишине. — Ни секундой дольше Сокджин здесь не задержится. Она возвращается домой.       Что?       Вырвавшись из рук графа, Чонгук смерил шурина насмешливым взглядом:       — Моя жена никуда не поедет. Захочу — запру в башне, не захочу — в спальне. Я решаю, что ей делать, где ей быть и как дышать. Это моя собствен...       Договорить Чонгуку не позволила очередная пощечина от эрцгерцога.       — Не смей...       — Тэхен, — тихонько позвала Сокджин. Глубоко вдохнув и выдохнув, Тэхен перевел взгляд на драгоценную сестру. — Пожалуйста.       Поджав губы, норданец все же послушался и отступил от дофина.       — Убирайтесь из Алатонии, милорд, — рыкнул Чонгук. — Я запрещаю вам находится на моих землях. Я запрещаю вам когда-либо возвращаться в Алатонию.       Тэхена колотило от ненависти к презренному человеку напротив. Страшно хотелось сплюнуть ему под ноги. Фыркнув и отвесив шутливый поклон, Тэхен печально улыбнулся побелевшей, словно фарфоровая куколка, сестре, кивнул барону и направился прочь из галереи, гордо вздернув подбородок.       — Мадам, не стоит, — предупреждающе шикнул Юнги и передал дернувшуюся было Сокджин ее не менее перепуганным фрейлинам. Барон Мин не был уверен, собиралась ли она броситься за братом или к дофину. Выглядела Сокджин сейчас решительно и могла подлить масла в огонь. — Прошу вас, молчите.       Сокджин гложили несправедливость, унижение из-за этого скандала, обида за брата. И ей говорят молчать? Когда она больше никогда не сможет увидиться с родными? Только тихие увещевания фрейлин и строгий взгляд барона удерживали язык Сокджин.       — Праздник окончен, — рявкнул Чонгук, наблюдая, как все, судорожно откланявшись, поспешили на выход. Поймав мимолетный взгляд жены, в котором бушевали, наверное, тысячи вьюг, он наблюдал, как резко она развернулась на каблуках и одной из первых покинула галерею. Медленно подойдя к столу в стремительно пустеющем бальном зале, дофин подцепил бокал и в миг осушил его.

***

      Трезвея потихоньку с каждым часом Чонгук просидел в зале до самого рассвета. Даже невидимые слуги не смели тревожить его сейчас и не заходили в галерею, чтобы все убрать, хотя некоторые уже страшились возможного гнева властителя за оставленный после пиршества бардак.       На самом деле Чонгуку было глубоко плевать на расставленные столы с закусками и десертами, и на хрустальные башенки бокалов. Как Сокджин посмела танцевать вальс? Как она посмела танцевать три раза с этим мерзавцем? Как она посмела танцевать с этим подонком вальс прямо на его глазах? Он сошлет его в ссылку, куда подальше от дворца. И этот эрцгерцог, разлюбезный названный брат. Если бы сам не порвал девчонку, в жизни бы не поверил, что напыщенный павлин ее не тронул. Благо он уже собирает свои вещи. Не нужно было вестись на уговоры и развернуть его назад в тот же вечер, как он прибыл.       Надо бы еще проследить, чтобы Хосок не задерживала свой экипаж, напудриваясь. Чтобы ровно в девять отправилась к южному берегу, села на корабль герцога и больше никогда не появлялась здесь. Чонгук очень надеялся, что Хосок хватит благоразумия присесть герцогу на уши и убедить его поговорить с императором помочь им. И не раздражать будущего супруга слишком сильно.       У Чонгука вся надежда была на милость герцога. Конечно, едой и золотом их не осыпят, но даже небольшое снижение цен уже пошло бы на пользу.       — Что тебе надо? — позвал Чонгук, устав игнорировать последние полчаса фигуру маркиза, отражавшуюся в окнах. Паршивец наверняка специально встал так, чтобы его заметили.       — В колодки отправишь, вашество?       — Проходи уже, — почему его нельзя оставить одного хотя бы на пару часов?       — Впервые во дворце такая тишина, — непринужденно заметил маркиз, подсаживаясь рядом, мимоходом схватив пирожное. — Аж жуть берет.       — Ты пришел поплакаться?       — Обижаешь, вашество, я с новостями, — набив рот воздушным кремом, покачал пальцем маркиз.       — Противно на тебя смотреть.       — Так не смотрите, у вас есть еще три стороны света.       — Что за новости?       — Эрцгерцог уже уехал, — доложил маркиз, и добавил, заметив на лице дофина довольную усмешку. — Как пару часов назад. Дофину, правда, жаль. Провожала долго, отпускать не хотела.       — Где сейчас ее величество?       — С фрейлинами в парке видел.       — И чего спать не пошла, — проворчал Чонгук, подперев холодной рукой лоб в попытке принести хоть небольшое облегчение голове от пульсирующей боли. — Что с фельдмаршалом?       — В колодках, как вы и приказали. Долго его там держать, вашество? Вы так и не сказали, а уточнить боятся.       Чонгук неопределенно промычал, закрыв глаза и массируя виски. Он бы его там до конца дней продержал. Однако, по очевидным причинам, он не может. Остальные офицеры, у которых граф Ильсанский в большом почете и снискал уважение, будут возмущены.       — Кстати, у меня тут небольшой презент, — ловким движением фокусника, маркиз изъял непонятно откуда, небольшую коробочку и встряхнул ее под скептичным взглядом наследника. — Я ее еще во время бала заприметил у графа. Бьюсь об заклад, он собирался ее вручить ее величеству лично.       Нахмурившись, Чонгук взял коробочку в руки и принялся распаковывать. Коробочка была довольно легкой и небольшой, явно помещалась во внутреннем кармане камзола.       — Она выпала во время вашей... ммм... стычки, и я ее подобрал. Вернуть владельцу я сейчас не могу, сами понимаете, он связан по рукам, — довольный собственной шуткой, хохотнул маркиз, — а передавать подарок ее величеству от графа без вашего ведома я не решился.       Чонгук кивнул на беспрерывную болтовню маркиза и снял крышку.       Утихнувший было гнев вспыхнул в сию же секунду, как Чонгук увидел одинокий чулок и подвязку. Мир перед черными глазами покраснел от клокочущей в его крови ярости. Чонгук хорошо знал эту подвязку с дерзкой вышитой надписью, хорошо запомнил и этот несчастный чулок. Подлой насмешкой судьбы вернулась утерянная провакационная деталь одежды с той августовской ночи. Все же, это был он. Этот подонок снял с его жены чулок. Чонгук убьет его. Дева свидетельница, он убьет этого подонка!       — Я убью его.       — Вашество? Ха-ха, а вы сегодня шутить изволите? — боязливо протянул маркиз, но в миг захлопнул рот, когда бешеные черные глаза воззрились на него, будто спрашивая, в каком месте маркизу почудилось веселье.       — Ваше величество, — предварительно покашляв, раздался неуверенный голос герцога.       — Это важно? — раздраженно рявкнул Чонгук, из последних сил сдерживая себя в руках.       — Боюсь, что да, ваше величество.       Чонгук всем корпусом повернулся к герцогу. Старик переминался с ноги на ногу, растеряв всю важность и теребя в руках листок. В глаза будущему королю герцог смотреть отказывался. Чонгук напрягся.       — Говори.       — Ее высочество, — под тяжелым взглядом герцог заставил себя говорить ровно. — Мы нигде не можем найти Мадам Рояль. Она пропала.       — Что значит пропала? — взревел Чонгук, подрываясь с места. Хватит! С него хватит! — Что значит вы не можете ее найти?       — Ее нигде нет, ваше величество, — испуганно залепетал герцог, дрожащей рукой протянув измятый лист. — Нашли это у нее на кровати. Я был готов оставить вас, пронзив душу насквозь, Но зелье с ваших губ приворожило, пронеслось По венам вместе с кровью. Теперь навеки ваш. Готовы ль вы со мною быть? Спрошу лишь раз. Императрица моих грез, владычица любви. Заколдовали накрепко. Но чувствуете ль вы Ко мне хоть что-то? Будьте же честны! Позвольте ж мне украсть и увести с собою вас.       — Догоните их, — разорвав лист, яростно прошипел Чонгук.       Он убьет кого-нибудь. Кого-нибудь он точно убьет своими собственными руками.       Хосок, как же так, Хосок? Предательница, чем ты только думала? Как ты посмела оставить свою страну страдать от голода? Чем ты только думала, когда вместо помощи своему голодающему народу, оказавшемся в уязвимом положении, ты предпочла сосульку норданца? Если герцог не получит Хосок в ближайшее время, да еще узнает при каких обстоятельствах, он примет это за личное оскорбление. Он отправит свою армаду к берегам Алатонии. Ниспата объявит им войну. Алатония не готова к войне. Чонгук не готов к войне. Хосок, как ты могла так унизить своего брата?       Чонгук сам не заметил, как оказался на втором этаже, разъяренно дыша от переполняющего его гнева. Ворвавшись в гостевые покои, временно занимаемые эрцгерцогом, он оглядел каждый угол, будто пытался лично убедиться, что нерадивая нахалка сбежала. Рыжая дрянь. Как только ее вернут, он лично выпорет ее. И самолично доставит герцогу. А когда Алатония восстановится, он объявит войну Нордании, окружит острова ниспатийской армадой и потопит под градом подушечных ядер. И плевать, что скажет Сокджин! Плевать на союз!        Замерев у окна на втором этаже, в парке у фонтана он заметил Сокджин с ее фрейлинами. Безмолвной издевкой найденная подвязка торчала из его кармана, которую он видимо запихнул при появлении герцога. Как ты посмела, Сокджин?       — Ваше величество? — почему сегодня всем так не терпится поболтать с ним?       — Иди за мной.

***

      Сокджин зябко куталась в манто, выдыхая облачка пара. Впервые ей было так холодно зимой. Тэхен уехал и в ближайшее время к Чонгуку лучше не подходить с просьбой пересмотреть его выброшенное с горяча решение не возвращаться. К Чонгуку сейчас вообще не лучшая идея подходить. Барон Сарданский был прав и лучше сейчас не испытывать терпение будущего короля. Остудив голову и взяв эмоции под контроль, Сокджин была благодарна Мин Юнги за то, что он не позволил ей лезть нарожон. Все могло стать даже хуже.       Пресвятая Дева, что же за скандал они устроили. Если бы только Сокджин знала, что Чонгук накинется на фельдмаршала, она бы ни за что не согласилась с ним танцевать. Сердце болело от снедающей ее вины. В тот момент она чувствовала себя такой обиженной и задетой отказом супруга. Все же это был ее день рождения, ее брат и подруга скоро должны были уехать из-за него. Она была на веселе от выпитого и ей хотелось немножечко внимания от любимого. Всего один танец, раз уж супруг отказался принимать участие в катании на коньках. И в ответ на отстраненность, Джин хотелось его ужалить в ответ, совсем чуточку уколоть. Всего лишь демонстративно станцевать перед его недовольным длинным носом (ух, вот от Хосокки понабралась!) третий танец подряд с фельдмаршалом. Так уж случилось, что начали играть вальс. А у Сокджин от обиды, видать, совсем помутился рассудок.       Доигралась, ты, милая.        Уже светало. Хосоки уже, наверное, собирала вещи. Она намеренно не готовила сундуки заранее, чтобы позлить Чонгука своей задержкой. Хосоки обещала подойти позже, когда фрейлины уводили ее в парк. Юна настаивала на том, чтобы не возвращаться во дворец в ближайшее время и прогуляться. Наверное, в ее словах был смысл. Сегодня все испугались. Чего греха таить, Сокджин тоже испугалась. И хотя она уже знакома со вспышками гнева супруга, никогда он не был рассержен настолько. Разве что, в ту ночь.       — Смотрите, снег пошел, — заметила одна из фрейлин.       И правда, медленно снежные хлопья, словно в вальсе кружась, опадали на землю. Неужели в этом году снег в Панвиле выпадет по колено?       У Сокджин сердце вдруг подскочило к горлу, а потом ухнуло куда-то вниз, когда услышала от Боны то самое мягкое прозвище, которым только Чонгук ее называл.       — Что? — переспросила Сокджин, удивленно уставившись на фрейлину.       — Я говорю, посмотрите, какая красивая, — улыбнувшись, повторила Бона, протянув ладошку дофине, указала она на белую звездочку на ее пальчике. — Снежинка.       Сне-жин-ка? Снежинка.       — Это — снежинка? — с колотящимся сердцем, уточнила Сокджин, и не сдержала широкой улыбки, на уверенный кивок. А после и вовсе облегченно рассмеялась под удивленные переглядки подружек. Снежинка! Ну, надо же! Снежинка, подумать только!       Он звал ее Снежинкой все это время. С самого первого дня.       — С вами все хорошо, мадам? Вы так покраснели. Ой, куда же вы, мадам?!       Но Сокджин уже сорвалась с места и бежала обратно во дворец, задрав юбки, чтобы не путались под ногами, оставляя удивленных фрейлин позади, немного замешкавшихся, но поспешивших вслед за своей госпожой, хоть и сильно отставая. Сокджин не могла сдержать улыбку. Пусть злится на нее, пусть кричит, пусть ругает, только бы назвал так еще раз. Сокджин должна была услышать еще раз. Она попросит у него прощения за свою подлость, попросит прощения за Тэхена, пообещает больше никогда не приближаться к графу Ильсанскому, если на то будет его воля. Лишь бы Чонгук еще раз назвал Сокджин Снежинкой.       Взлетая по лестнице, Сокджин на бегу сбросила манто в руки кому-то из слуг, и лишь подходя к общим покоям замедлила шаг, пытаясь унять волнение.       Вряд ли когда-нибудь в своей жизни Сокджин сможет забыть, как Чонгук на их супружеском ложе разложил под собой Чимин, резко вбиваясь в ее тело, одной рукой сжимая медовую шею, а второй крепко держась за аппетитное бедро. Он даже не озаботился тем, чтобы снять одежду или хоть немного ослабить корсет — грудь маркизы все стремилась вывалиться наружу, так тяжело она дышала. Сокджин задержалась у двери всего мгновение, но этого мгновения ей хватило, чтобы запомнить все детали и подробности, которые никогда не оставят ее память. Этого мгновения хватило, чтобы одним шквальным морозным ветром все тепло внутри нее вдруг выдуло, оставив внутренности покрываться ледяной коркой.       Чимин пискнула, заметив дофину, и забилась под Чонгуком, который даже не сразу замер. Наконец, он ее заметил.       Неловко как-то прерывать людей в такой момент — как бы между прочим пронеслось в голове Сокджин голосом ее матери. Это до глупости странное мысленное замечение, совершенно абсурдное в такой момент, почему-то развеселило ее. Смеяться, правда не хотелось. Зато вернулось самообладание и тело отпустило оцепенение.       Как ни в чем не бывало, Сокджин медленно прошла к своему столику, старательно игнорируя пискнувшую покрасневшую маркизу со своим супругом на ней, забрала музыкальную шкатулку и недочитанный роман. И шурша юбками, чинно направилась прочь из комнаты под внимательным взглядом черных глаз дофина.       — Ледышка! — напоследок услышала она, брошенное ей раздраженным голосом вдогонку.       Закрыв за собой дверь, Сокджин судорожно выдохнула, медленно осознавая увиденное.       Ублюдок.       Шлюха.       Ненавижу.       Как же.       Ненавижу!       Нужно уходить. Нужно немедленно бежать. Нельзя ни в коем случае оставаться здесь, нужно бежать куда угодно, лишь бы ни мгновением дольше не задерживаться здесь. Не видеть эти притворные взгляды охочей до сплетен знати, не слышать лживых речей супруга и не чувствовать его ядовитых прикосновений к себе. Не видеть больше его паршивого лживого лица! Пускай наслаждается маркизой сколько захочет, но больше ни единого грязного взгляда, ни единого лживого слова в ее сторону. Как в воду глядел Тэхенни, надо было уезжать с ним. Что же это за кошмар такой? Нет, не время для слез.       — Подать карету! — приказала Сокджин, дрогнувшим голосом, спускаясь по лестнице. — Немедленно!       Пересекая один из салонов, горько хмыкнув, Сокджин выбросила в камин любовный роман. К черту любовь. Сыта по горло этими сказками!       Словно чувствуя настроение своих господ, слуги не стали мешкать, и когда Сокджин вышла из дворца, у подъездной уже стояла готовая карета.       — Куда ехать, ваше величество?       Сокджин накинула на плечи предложенное манто, и села в карету.       — В Малый Трианон.       Спасибо, дорогой супруг, за такой своевременный подарок. Отличная идея отправлять жену подальше от дворца, чтобы веселится на их супружеском ложе с уличной девкой, которой купили титул. Может, она до сих пор у Чонгука этот титул отрабатывает? Как барон вообще имел наглость просить ее относится к мелкой шлюхе с почтением, полагающемся персоне под личным покровительством дофина. Значит, фельдмаршала, несущего свою службу честно столько лет, можно заковать в колодки, как грязного вора, а помойную шлюху на королевских простынях уложить?       Отдав приказ капитану стражи никого не впускать на территорию Малого Трианона, не доложив изначально ей, Сокджин прошла во дворец. Слуги Трианона, очевидно, не ждали ее сегодня, поэтому суетливо бросились к работе. Что же, Сокджин тоже не ожидала в свой день рождения такого подарка от дорого супруга.       Какой подонок, делать такое на их кровати! В ее день рождения! И она, дура, жалела его, бедного-несчастного, заработался совсем, устал от обязанностей, ночи не спит — думу думает над королевскими указами. Что за дура! Что дед ни одной юбки не пропускал, что внучок. И она еще собиралась умолять о прощении за танец. Сокджин расхохоталась.       Смех распирал и грозил не прекратиться. Легкие сдавило болью, а сердце громко стучало под горлом. Тугой корсет давил на ребра и мешал нормально вдохнуть. Первый попавшийся под руку кувшин полетел в стену, громко разбившись на осколки. Отпустило.       Сокджин осела на пол, сжав пальцами виски в попытке вытряхнуть из головы отвратительную сцену, мельтешащую перед глазами. Пока она переживала о его состоянии, он трахался со своей шлюхой, какая прелесть! Написать бы матушке, пусть тоже посмеется!       О, нет, она, конечно, скажет, что разочарована в Сокджин. Ведь это она недостаточно хорошая жена, раз не сумела удержать собственного мужа в кюлотах. Не хватило женственности и женских чар, чтобы обольстить его. Хотелось распрощаться со всем тем, что она съела за сегодня.       Вот бы увидеть выражение лица барона, когда он все узнает!       Сокджин замерла. А то барон не знает! Все знают и все знали. И Сокджин прекрасно знала обо всем еще с самого начала. Почему же сейчас это стало таким сюрпризом для нее? Да потому, что после всех ласковых слов Чонгука, после всей его нежности к ней, верить в их связь с маркизой наивно не хотелось. Хотелось, как в книжках, чтобы любовь и «долго и счастливо». Вопреки воспитанию и ежедневных нудных лекций о долге и суровой правде договорных браков, юное сердечко северянки отчаянно хотело любить. Но вот правду дерзко швырнули ей в лицо, окатив этой правдой с ног до головы. Баста. С нее хватит. Видимо, подлецу нравилось развлекаться сразу с двумя, но она не позволит больше топтать свою гордость.       — Мадам, — Сокджин посмотрела на свою камеристку. Даже удивляться сил у нее не осталось.— Ваша постель готова.       — А ты что здесь делаешь? Почему не в Панвиле?       — Мадам сами приказали послать за мной.       Сокджин нахмурилась, не в силах вспомнить, когда приказывала подобное. Возможно, когда наматывала круги по спальне. Дофина поднялась, позволяя служанке разобраться с ее платьем. Джин не хотела засыпать. Спать хотелось нещадно, но она даже не сомневалась, что сон будет беспокойным и полным кошмаров.       — Вам нужно переходить на мягкий корсаж, мадам, — тихо произнесла камеристка, расшнуровывая корсет. — В вашем положении не стоит носить такой жесткий корсет.       Незадумываясь, Сокджин кивнула, выныривая из нижней сорочки и позволяя облачить себя в свежую ночную из хлопка. А потом застыла изваянием, осознав услышанное. Нет. О, нет-нет-нет. Только не это.       — О чем ты? — слабо выдавила из себя Сокджин, перепуганно взглянув на служанку. Только не это. Пресвятая Дева, только не это!       — Мадам были так заняты в последнее время, не удивительно, что вы не заметили, — ласково улыбнулась камеристка. — Мадам уже два месяца не просыпались с кровью. Вы носите наследника.       Этого просто быть не может.       Кровь гудела в ушах Сокджин, заглушая ее собственные мысли. Ноги вдруг ослабли и стали вялыми, словно набили пухом.       Беременна. Беременна выродком этого грязного ублюдка.       Живот свело тянущей болью. В беспамятстве Сокджин царапала живот ногтями до красных полос на светлой коже, будто хотела выдрать из себя плод Чонгука. Нет-нет, она не собирается вынашивать отпрыска этого подонка.       С особо сильным спазмом Сокджин вырвало. А после она впервые за долгие годы горько расплакалась.