Северное сияние

      Пусть дорога до небольшого портового городка на севере Алатонии и занимала целый день, барону Сарданскому так и не удалось прикорнуть хотя бы на часок-другой. Города сменяли деревушки, провинции дальше от столицы казались все запущеннее, а может, и не казались, а таковыми являлись. Сугробы ближе к побережью становились выше, ветер завывал громче, а дорогу то и дело лакеям приходилось расчищать. Юнги подмечал то и это скорее по выучке, чем из собственного желания. Умудренную голову все не покидали тревожные мысли и переживания, которые посол вряд ли назвал бы беспочвенными. Барон честно пытался отвлечь себя мыслями о сестре и племяннике, накопившихся делах в родном доме, даже пытался набросать пометки для ответов на письма министров, но то и дело возвращался к событиям прошлого вечера. Прогонял в памяти все сказанные слова, все неосторожно брошенные взгляды, все неозвученные ядовитые реплики, застывшие немым отпечатком на лицах; хмурил брови, жевал губы и слишком часто потирал лоб, что обзавелся парой глубоких морщин за последние полгода. Так он и ехал, глубоко погрузившись в раздумья и совершенно измотав себя к ночи. Только деликатный стук лакея в дверцу кареты вывел барона из тяжелых дум.       Даже зима в Алатонии была неправильная — удрученно выдохнул облачко пара Юнги. Наверное, ему стоило бы заняться своими мемуарами, было бы жаль утратить весь накопленный багаж знаний. И целый том он бы посвятил абсолютно неправильной зиме в Алатонии. В чем же именно заключалась неправильность сам Мин Юнги ответить не мог. Возможно, смог бы разлиться витиеватой мыслью после пары стаканов виски.       Привычно закутавшись в шарф по самые глаза, слезящиеся от сонливости, барон считал корабли, раскачивающиеся на волнах у причалов, пока лакеи неторопливо снимали сундук с кареты. Деревянные корпуса бригов и фрегатов недовольно скрипели на морозе, пока матросы загружали и выгружали судна, громко перегавкиваясь и подгоняя друг друга.       — Ваша милость! Ваша милость!       Снова, незаметно для себя, вернувшись мыслями к событиям прошлой ночи, барон Сарданский не сразу сообразил, что кличут именно его. Обернувшись на окрик, Юнги заприметил офицера в знакомом форменном темно-синем мундире с золотой отделкой, бойко машущего ему руками на бегу. Офицер то и дело хватался за свою треуголку — в порту гулял порывистый морской ветер. Вскоре в офицере барон опознал мичмана с корабля эрцгерцога.       — Как вовремя я вас заметил, ваша милость! — запыхавшись, зачастил мичман. — Его высочество отдали приказ сняться с якоря, как я вас заметил. Прошу, скорее на борт, милорд, иначе вам придется отплывать на рассвете на «Провидении». Вам помочь с багажом?       — У меня всего один сундук, — засуетился Юнги, отдав лакеям приказ поторапливаться с поклажей.       Барон засеменил за мичманом к причалу, у которого гордо возвышался парусный линейный корабль его императорского высочества — «Дева Юнджи». На причале хлопотали матросы, отвязывая тросы от кнехт и затаскивая на борт последние ящики с грузом. Под руководством мичмана пара матросов забрали у лакеев сундук барона и отнесли его к одной из пустых кают. Едва Мин взошел на борт, трап живо затащили, а якорь и паруса подняли. Вся эта поспешность, на взгляд Юнги, была похожа на обычное бегство.       — В ночь плыть не самое разумное решение, — заметил Юнги, отходя с пути снующих туда-сюда матросов, занятых канатами. — Эрцгерцог не говорил, к чему такая спешка?       — Никак нет, милорд, — покачал головой мичман. — Выглядели его высочество страшно сердитыми. Никто спорить не посмел.       — Как бы не попасть в непогоду, — переживать бури барон предпочитал все же на суше, нежели в море.       — «Дева Юнджи» любой шквал выдержит, ваша милость, штормовые грозы ей нипочем! — горделиво, даже с какой-то любовью, похлопал мачту мичман.       Понятливо покивав, Юнги отпустил мичмана заняться своими прямыми обязанностями, поблагодарив за своевременную помощь, и направился в сторону кают. Впрочем, Мин не стал искать, куда пристроили его багаж матросы. Сложив руки за спиной, Юнги задумчиво сделал несколько кругов у каюты эрцгерцога, прежде, чем кивнул своим мыслям и постучал.       Эрцгерцог ответил не сразу. Юнги плотнее запахнул дорожный плащ с очередным порывом промозглого ветра, когда дверь каюты приоткрылась, и в небольшую щелочку выглянул его высочество, недовольно поджав губы.       — Милорд? — удивленно хлопнул глазами Юнги, опешив от столь нетипичного поведения наследника.       — А, это вы, ваша милость, — Тэхен устало вздохнул и, вопреки ожиданиям барона, не пропустил того в тепло комнаты, а вышел ему навстречу, плотно закрыв каюту за собой, и побрел на палубу, задумчиво потирая кончик носа — детская привычка, что никак не удалось вытравить его матушке. Сделав мысленную пометку потом отпоить себя чем-нибудь горячим, например, глинтвейном, Юнги поспешил за эрцгерцогом.       — Впрочем, кого еще вы ожидали увидеть на ночь глядя, милорд, — губы Тэхена тронула улыбка на самоироничный комментарий барона. Наследник замер у носа корабля, беспечно оперевшись локтями о фальшборт* и тоскливо вглядываясь в темноту пролива, хотя вряд ли уставший серебряный взор видел сейчас плещущиеся волны или зажигающиеся звезды. Вряд ли он чувствовал сейчас холодные порывы ветра, погрузившись в невеселые мысли.       — Собираетесь прочитать мне лекцию, ваша милость? — спустя долгие минуты молчания, подал голос эрцгерцог.       — Лекцию, милорд?       — О недостойном поведении с будущим королем союзного государства.       — Полно вам будет, ваше высочество, — беззлобно забухтел барон, ухватившись покрепче за перила, когда корабль ощутимо качнуло. — За кого же вы меня принимаете? Разве я монстр какой? Вы были в своем праве.       — Я думал, вы начнете защищать дофина, — не стал лукавить Тэхен.       — Этой ночью сумасбродство дофина перешло все дозволенные границы, — понуро признал Юнги. — Очевидно, он совершенно не в состоянии держать себя в руках, он действует исключительно на эмоциях. Такое качество не помощник королю, к сожалению. История знает много примеров, когда самодержцы с подобными качествами не доживали до седин. Вы же, ваше высочество, защищали честь своей сестры, о каких лекциях тут может идти речь? Я бы снял шляпу в признательность вашего поступка, но учитывая мороз, — Юнги зябко поежился, — надеюсь, вы меня простите, милорд.       — Я защищал не честь Сокджин, — поправил Тэхен, не отрывая взгляда от горизонта, — а саму Сокджин, ваша милость.       Юнги не торопил эрцгерцога, когда тот затих, нахмурив брови. Юноше было что сказать, разве что боялся озвучить все то, что заполняло его мысли последнее время, будто старашась выпустить лихо ненароком.       — Я боюсь за Сокджин, ваша милость, — Юнги удивленно оглянулся на эрцгерцога, заслышав чутким ухом дрогнувшую нотку в глубоком баритоне. — Боюсь того, что Чонгук может с ней сделать на эмоциях, потеряв контроль. Вы видели его своими глазами, ваша милость, он опасен. Я не хочу лишиться сестры из-за его дурного настроения однажды вечером. Не хочу, чтобы однажды приправленный стрихнином* завтрак стал для Джин последним. Пресвятая Дева, почему именно он достался Джинни в мужья?       Барон молчал. Да и что тут скажешь, в самом деле? У эрцгерцога есть все основания переживать за Сокджин. Не было бы все так неоднозначно, сам Юнги смог бы заснуть сегодня в дороге, а сон отчего-то все же не шел.       — Мне нужно было увезти ее домой, — отчаянно прошептал Тэхен, запустив ладони в волосы, да так и застыл, сгорбившись совсем не по-королевски. — Не слушать ее оправданий и увезти домой. Если понадобилось бы, то связать и затащить на борт, не церемонясь. Пусть лучше меня ненавидит, но живая и подальше от этого... этого ублюдка.       — При всем желании, украсть будущую королеву Алатонии невозможно, — проигнориров едкий хмык эрцгерцога, Юнги добавил: — Даже если каким-то чудесным образом у вас бы эта, несомненно, опрометчивая задумка удалась, Норданию ожидал бы скандал. И вас, ваше высочество, тоже.       — Да, матушка сдерет с меня за такое своеволие семь шкур собственными руками, — Тэхен печально улыбнулся, вновь устремив взор за гаризонт.       — Да будет вам, ваше высочество, — отечески пожурил эрцгерцога Юнги. — Может, всего три?       Хохотнув, Тэхен обернулся на барона, и вновь его глаза утратили всякие смешинки. Юнги подавил желание поежится под этим фирменным прощупывающим взглядом, доставшимся молодому человеку от матери.       — Это ведь не впервые, — не спрашивал, скорее, невзначай заметил эрцгерцог, накорню обрывая все попытки оспорить его. — Чонгук уже сотворил что-то с Сокджин, — как бы не пытался барон сохранять невозмутимость, что-то все же выдало его наследнику. — И не один раз.       Эрцгерцог смотрел прямо и требовательно, пусть даже уголки его губ чуть приподнялись в подобии улыбки, — обманчивое добродушие, граничащее с безжалостной жаждой расправы. Таким взглядом юный наследник прожигал всех неудачливых кавалеров его маленькой сестренки. С таким взглядом ее величество отдавала приказ о казни заговорщиков. Помусолив пуговицу на перчатках, Юнги собрался с мыслями:       — Как и всегда, брачная жизнь не может строиться гладко и без...       — Это вы скормили Сокджин, чтобы она умалчивала свинское отношение к себе от собственного супруга, ваша милость? Оставьте свои приемчики, на меня они не действуют, вы прекрасно это знаете.       — Этот брак — историческое событие, закрывшее веху войн и распрей между нашими государствами, огромный шаг в покорении континента и лидерству на международной арене, альянс, уже ставший препятствием для Ниспаты и иже с ними. Это возможности в будущем и огромная работа сотен людей в прошлом.       — Это моя сестра, ваша милость, — невпечатленный речью барона, отрезал Тэхен. Может, он и понимал всю значимость его слов, возложить Сокджин на алтарь всеобщего блага он категорически отказывался. — Не «выгодная партия» и не «удачный вклад в развитие соседских отношений», а моя сестра, моя семья. Для чего были тогда сказки про зимних фей? Для чего были горькие микстуры, снеговики, снежки, катки, подружки, собачки, книжки? Для чего обьятия, слезы, тайны? Для чего мы растили ее как сестру и дочь? Чтобы какой-то ублюдок распоряжался ею, как какой-то вещью? Она же его жена! Жена не вещь, а подруга. Твой солнечный лучик в пасмурный день, лунный свет в ночи, чтобы всегда найти дорогу домой в уют и тепло. И ты ей должен быть другом, светом и теплом. Как же можно так, ваша милость?       Юнги молчал, внимательно слушая порывистое излияние эрцгерцога. Да тот и не ждал ответа, вопрошал куда-то в черноту поднявшихся волн. Эрцгерцог был поэтом и его утонченная душа и чуткое сердце, пусть и спрятанные под непробиваемой ледяной коркой, болели за единственную выжившую сестру. И даже на порывистую молодость не спишешь — и через двадцать лет уже император будет радеть за Сокджин и ее благополучие. Впрочем, сам Юнги недалеко ушел от юноши: нет предела тому, на что он готов пойти для своей сестры. Поэтому и дал барон высказаться юноше — прекрасно понимал он эрцгерцога.       — Его высочество — человек с тяжелым характером и слабостью к вашей сестре, — аккуратно начал Юнги, устало потерев переносицу. — Обычно, он отходчив и остывает в течение пары дней. И даже в периоды конфронтаций, он проявляет к ее высочеству заботу. Я напутствовал ее высочество не лезть на рожон и переждать бурю, к чему она прислушается, по крайней мере, я уповаю на это. Но мне было бы спокойнее, останься я в Панвиле. Наверное, стоило просто передать с вами корреспонденцию и остаться подле мадам Сокджин.       — «Периоды конфронтаций»? «Обычно»? — саркастично вторил Тэхен, искривив губы в ядовитой усмешке. — Промываете головы вы в совершенстве, ваша милость. А Сокджин страдает и молчит. Ради всеобщего блага, разумеется. Пресвятая Дева, я должен был убедить матушку не давать разрешения на этот брак.       — Ваша сестра — уже давно не ребенок, — строго отчитал Юнги, теряя всякое терпение с эрцгерцогом. Как и всегда, мальчишка упрямился, когда дело касалось Сокджин, и никак не хотел идти на уступки. — Ее высочество прекрасно осознает всю необходимость брака с дофином, наверное, правильно уже будет сказать, с королем Алатонии. Она понимает важность ее миссии в Алатонии и насколько их союз с Чонгуком важен для Нордании, и вас, ваше высочество, в первую очередь.       — Миссия? — насмешливо приподнял бровь Тэхен. — Вы, должно быть, смеетесь надо мной, ваша милость. А то вы не знаете, что Сокджин, наивное дитя, покидала Норданию, желая поскорее вырваться из-под вашего постоянного надзора. Начитавшись своих романов, только и грезила о большой сказочной любви. Ей было вовсе не интересно, какую именно миссию вы с матушкой на нее возложили.       — Мадам Сокджин — не беспомощное наивное дитя. И она так же хотела сбежать от вашего контроля, как и от нашего. Вы слишком ее опекаете и лишаете всяких попыток к самостоятельности. Будь ваша воля, завернули бы ее в одеяла и заперли в обитой бархатом комнате. Хватит носиться с ней, как наседка с яйцом, позвольте ей раскрыться. Для Алатонии она успела сделать гораздо больше, чем будущий король за столь короткий срок. Да, характер Чонгука не сахар, но со временем она найдет подход к своему мужу и научится сдерживать его порывы.       — Самостоятельно сдерживать свои порывы будущий король научиться не в состоянии? — не удержался от шпильки Тэхен, пренебрежительно фыркнув.       — Когда их величества станут родителями, они будут сосредоточены на воспитании наследников, что, безусловно, их сблизит, — проигнорировал выпад юноши барон, поправив шарф у лица. — Позвольте откланяться, ваше высочество, неровен час, околею здесь.       — Ваша милость, — позвал Тэхен, развернувшегося было уходить барона. — Вы давно не виделись с ее светлостью и племянником. Запечатайте письма, передайте их мне с капитаном и ложитесь спать. Я сойду на берег и отправлю корабль в Сардан, до утра как раз отоспитесь. А в столицу приезжайте как побудете с семьей. Если у матушки будет срочное для вас дело, она пошлет за вами. С близкими лучше встретиться до лютой зимы.       — Благодарю вас, ваше высочество, — немного удивленный, Юнги склонил голову. Честно сказать, барон не ожидал чего-то подобного от эрцгерцога, особенно после горячного спора. Все же Нордании с наследником повезло гораздо больше.       — Что будем делать с пьяным матросом*? — зычно вдруг выкрикнул Тэхен, расплываясь с улыбке.       — Что будем делать с пьяным матросом? — голосисто отозвались сверху.       — Что будем делать с пьяным матросом? — басом вторили слева.       — Рано поутру! — грянула матросня, затянув любимую песню.       Усмехнувшись, барон направился в сторону кают под многоголосье матросов, разгоняющих мороз и сон веселой песней. Юнги решил воспользоваться щедрой возможностью, поэтому принялся за сортировку корреспонденции и написание письма для ее величества. Благо дурных вестей не было, одни положительные. Быть может, ему и правда удастся выспаться впервые за прошедшие сутки, и он проведет две недели со своей сестрой и племянником.       Долго наслаждаться хором своей команды Тэхен не стал — едва барон скрылся, наследник тоже поспешил в свою каюту, перехватив по пути капитана и наказав забрать у его милости письма и ни в коем случае не пускать того к нему.       — Убедитесь, что его милость благополучно добрался до порта в Сардане, — добавил Тэхен, кивнувшему капитану. — После возвращайтесь в Большой порт.       Добравшись до своей каюты, эрцгерцог помедлил: поправил волосы и дорожный плащ, и только после вошел.       Закутанная в шерстянной плед принцесса обернулась на скрип двери и как-то вымученно улыбнулась. Тэхен нахмурился: игра ли это скудного света в каюте? Оставлял он любимую в хорошем расположении духа, сверкали в возбуждении глаза, с любопытством оглядывающие все судовые карты и канцелярию на его столе в томном свете масляной лампы.       — Красиво поют, — тихо заметила Хосок, прислушиваясь к басистому хору. — Никогда не слышала таких песен. Кажется, им весело.       — Это шанти*, — пояснил Тэхен, присаживаясь рядом. — Морские песни. И работать веселее, и матросам проще делать все в такт с командой. Особенно это касается гребли или регулировки парусов.       — У вас глаза горят, — ярче разулыбалась принцесса, почти обманув тревогу юноши. — Сокджинни рассказывала, что вы много времени проводите в море. Это правда, что вы хотели податься в пираты?       — В детстве, быть может, — пожал плечами Тэхен, улыбаясь нахлынувшим воспоминаниям. — Пиратствовать в северном море сложнее, чем у берегов Ниспаты.       — Полагаю, вы правы, — взгляд Хосок беспокойно блуждал по убранству каюты, будто отчаянно пытался зацепиться хоть за что-нибудь и продолжить отвлеченную беседу.       — Вас что-то гложит, миледи? — Тэхен с удовольствием наблюдал за нежным румянцем, тронувшим щеки, что каждый раз расцветал от нового обращения. Отдаться уютной теплоте сердцу не давали нахмуренные рыжие брови и чуть опущенные уголки мягких губ.       — Вы скрываете меня, — поломчав, все же поделилась Хосок, жутко смутившись собственной претензии, — хотя мы уже отплыли от берегов Алатонии. И я вдруг подумала, сколько еще нам предстоит таиться. Этот побег похож на самый настоящий сон, даже не верится, что все происходит взаправду. Мне хотелось насолить Чонгуку, но сейчас будто морок сошел, и я вижу, сколько дров этим решением я наломала. У вас ведь есть невеста, у меня жених, а Ниспата не стерпит оскорбления. Я... я... наверное...       — Вы сомневаетесь? — Хосок подняла глаза на Тэхена, даже не заметив, что все время своего откровения, она не отрывала взгляда от уголка пледа, что бездумно теребила в руках. — Вы хотите, чтобы я развернул корабль?       Эрцгерцог не возмущался и не злился, да и не было похоже, что он собирался ее в чем-то обвинять. Он спокойно сидел рядом и терпеливо ждал ответа на свой вопрос, участливо заглядывая в глаза.       — А вы бы развернули?       — Разумеется, нет, — просто ответил Тэхен, не моргнув и глазом. Хосок ожидала продолжения или хоть какого-нибудь объяснения, но его не последовало. Будто это короткое изречение должно было дать ей всеобъемлющий ответ. Успокоения сердцу это, конечно же, не принесло, лишь породило больше сомнений и вопросов. Принцесса впервые ощутила настолько острую нехватку Сокджин — подруга была связующим звеном в общении с ее братом. Вот так, как сейчас, они вообще ни разу не разговаривали. Хосок все сильнее окутывала неловкость. — Я приготовлю вам чай, вы совсем замерзли.       — Неужели вы не сомневаетесь? — тихо вопросила Хосок, наблюдая за юношей. Тэхен с ответом не спешил, а может и вовсе не услышал — подумалось принцессе. Убедившись, что небольшой чайничек горячий, эрцгерцог снял его с масляной горелки, и принялся разливать по фарфоровым чашкам, обнаружившимся у него в шкафчике с туго открывающимися дверцами. Видимо, чтобы во время штормов дверцы не распахивались и не вываливали содержимое шкафчиков на пол.       — Время для сомнений закончилось, миледи, — наконец отозвался Тэхен, протянув блюдце с чашкой собеседнице. — Даже если вы действовали исключительно на эмоциях, вы должны нести ответственность за свой поступок. И, миледи, неужели вы приняли мое предложение только, чтобы позлить брата?       — О, нет, конечно, нет, — поспешила возразить Хосок, едва сделав глоток и чуть не подавившись. И несмело улыбнулась, заметив шкодливые искорки в серебряных глазах. — Но это очень большая ответственность, раньше я с подобным не сталкивалась. Совру, если скажу, что мне не страшно.       — Вы не одна принимали решение, — напомнил Тэхен, поднеся свою чашку к губам. — И не вам одной нести ответственность за совершенный поступок. Я был тем, кто предложил вам сбежать со мной.       Дрожащими руками Хосок поставила чашечку с блюдцем на стол от греха подальше — того и гляди, уронит. Снова простой ответ, а заставил Хосок взглянуть на эрцгерцога по-другому.       — Если вам страшно и вы сомневаетесь, расскажите мне, миледи, — продолжил Тэхен, осторожно взяв подрагивающие ладони в свои. — Я всегда буду рядом, чтобы разделить с вами груз и поддержать в трудный час. Может, я и вынудил вас принять решение спонтанно, я делал вам предложение осознанно, заранее все взвесив. У меня было время на обдумывание, к сожалению, я лишил вас этой роскоши. И раз уж именно я стал инициатором побега, позвольте мне разрешить все трудности, с которыми мы неизбежно столкнемся. А взамен я лишь попрошу довериться мне.       — Прошу вас, сжальтесь надо мной и разбудите, если это все же сон, — рвано выдохнула Хосок, поднявшись с кушетки. Нервно чеканя шаг и кусая губы, Хосок куталась в плед и отчаянно пыталась найти себе место, хоть куда-то себя деть.       — Это не сон, миледи. Хотя и мне сложно поверить, что вижу вас на своем корабле.       — Вы слишком хороший, — и снова вымученная улыбка заставила сердце норданца сжаться.       — Моя матушка с вами не согласится.       Смешок вырвался против воли, и вроде даже дышать легче стало.       — Есть вещи, которые я хочу донести до матушки лично, — Тэхен поднялся с места и перехватил девицу за руки. Пальцы ласково огладили тонкие запястья — юноша приглашал в свои объятия, ни в коем случае не настаивая. Но до чего же объятия Тэхена были теплые, сколько уверенности они дарили. — И я не хочу, чтобы длинный язык барона развязался раньше времени. Как и не хочу, чтобы кто бы то ни было влезал в мои личные дела. Особенно такой ушлый, как барон. Я бы не смог отослать его из столицы, если бы он знал, что я украл вас из-под длинного носа вашего братца.       — Вы тоже заметили, какой огромный у него нос? — хихикнув, зашептала Хосок, плавясь от аккуратного касания сухих губ к ее щеке.       — Я всегда говорил, что на портретах Чонгука приукрашают. Я помню, и в детстве его нос был внушительным.       — Я все детство дразнила его Носачом.       — Просто и со вкусом, — отметил Тэхен со всей серьезностью, и, прижавшись к теплому лбу алатонки, проговорил: — Пожалуйста, верь в меня. И я горы сверну.       Простоять бы так вечность, прижимая к сердцу, да в руках нежить, сцеловывая улыбку с украшенных ямочками губ. И казалось бы, сколько у них еще ночей впереди, все успеется, но нет, вдруг украдут, уведут прямо из-под носа алатонские крысы. Нехотя отпустив принцессу, Тэхен в последний раз полюбовался медным отблеском ламп в шелковистых локонах и, глубоко поклонившись, оставил Хосок отдыхать. Девице нужен был сон; Хосок так и не сомкнула глаз за всю дорогу от дворца, и вряд ли смогла бы успокоиться в его присутствии и хоть немного поспать. Тэхен прекрасно видел, как неловко и стесненно она себя чувствует с ним наедине: у них совсем не было времени пообщаться и узнать друг друга. Сокджин рассказывала ему в письмах, как сильно в начале их знакомства ее поразила болтливость новой подруги, как она буквально заполняла собой все свободное пространство. Привыкшая к тихим вечерам с братом, милая сестренка, наверное, долго принимала бойкий характер новоиспеченной родственницы. Однако Тэхен уже мечтал, как однажды они с Хосок смогут разделить тишину и спокойствие зимнего вечера без нужды в пустых беседах, согревая друг друга одним лишь присутствием.       Как бы хотел Тэхен вывести Хосок сейчас на палубу и показать ей звезды. Звезды, что блестят над головой, звезды, что плавают в черной воде пролива. У них еще будет время — выдохнул юноша, много зимних вечеров и звездных ночей. Он обязательно покажет ей какими красками может сиять небо на Севере.

***

      Как бы не храбрилась Хосок, как бы не успокаивала себя, вспоминая снова и снова слова Тэхена, как бы крепко не держала его руку, с каждой преодоленной милей сердце стучало все громче, а коленки тряслись сильнее. То и дело воображение рисовало безрадостные картины встречи с императрицей, полные презрения льдинистые глаза, а короткий, но емкий приказ отослать ее назад фантомным эхом отдавался в ее ушах. Ни о каком сне и речи не шло в таком состоянии, все время до прибытия в Большой порт Хосок просидела на кушетке, зябко кутаясь в плед, и придумывая в голове варианты развития диалога с императрицей, но сердце подсказывало, едва она предстанет перед северной государыней, ее язык прилипнет к небу.       Разглядывать полюбившийся зимний пейзаж за окном кареты по пути до Винца у Хосок тоже не нашлось никаких сил. Давно она не была в Нордании, ей бы сейчас во все глаза любоваться укутанными снегом лесами и городами в несмелых лучах сонного солнца, рассматривать затейливые наряды норданцев, вышедших встретить императорский экипаж, но не видела девица ничего перед собой. Глубоко ушла в свои мысли и переживания, корила себя за недальновидность. Может, стоило ему все же отказать? Все же, не в том они положении, чтобы вопреки планам и надеждам сразу нескольких государств два человека вот так эгоистично позаботились исключительно о себе. Интересно, что бы сказала матушка Хосок, если бы узнала, как поступила ее дочь? Матушка безропотно вышла за дофина, хотя ходили слухи, что у нее был возлюбленный, потому что так было надо. Матушка прекрасно знала понятия долга и чести. А ее милая Хосокки предала королевство и династию. В одном Тэхен был прав — она должна нести ответственность и попытаться найти наилучшее решение проблемы. Вот только как это сделать?       И, ведь, что ужаснее всего, Хосок чувствует это теплое в груди несмелое счастье. Еще живы воспоминания у принцессы, как три года назад она ехала в Вольск, чтобы стать женой Великого князя. Тогда она, прощаясь со своей свободой, словно постарела на тысячу лет. Сейчас же Хосок счастлива ехать в новый дом с человеком, который любит ее, к которому она сама испытывает сильные чувства, которому она готова довериться. Она рада узнать что-то о жизни Сокджин до ее свадьбы. И это не говоря о том, как сильно Хосок была влюблена в Норданию с самого ее первого визита на замороженные острова. Не это ли мечта?       А потом кораблик грез и трепета ожиданий с треском разбивался о суровые скалы недружелюбной реальности: императрица Нордании еще жива, и эта властная строгая женщина вряд ли будет рада ее появлению в качестве невесты ее сына; Чонгук так просто не оставит ее побег, что непременно выльется в конфликты с Норданией, а может и вовсе Сокджинни-бедняжку загрызет. Вот как пить дать, сживет ее со свету, она и так замученная была, ох, сживет паскудник бедняжку. С Ниспатой он, конечно же, тоже не договорится, куда уж ему.       Думать, что будет, когда Хосок встретится с матушкой Тэхена и с его невестой, не хотелось от слова совсем. Определенно, ничем хорошим встреча не закончится, раз уж эрцгерцог от посла ее прятал и из корабля выводил, воровато оглядываясь в сторону кают. Отъезжая из порта, девица в последний раз бросила взгляд на корабль, привезший ее в Норданию, моля про себя Деву Юнджи, чтобы та не вернула ее в ближайшем будущем на палубу этого судна, дабы паруса надулись в сторону берегов Алатонии.       Когда экипаж въехал в городские ворота Винца, сердце Хосок затрепетало где-то под горлом, да так, что сглотнуть больно и дышать невыносимо. Погожий денек с теплым солнцем и зябковатым морозцем как насмешка душевным терзаниям принцессы. Тэхен в свою очередь не пытался ее разговорить или еще как-то утешить. Может, не видел в этом смысла, может, и вовсе не замечал треволнений его спутницы. Может, по-своему считал, что Хосок должна усмирить свои бури самостоятельно. Однако руки принцессы он не отпускал до самой остановки на въездной площади у парадного входа во дворец.       Эрцгерцог помог Хосок выбраться из кареты и повел за собой, не позволив даже прочувствовать твердую землю под ногами. Наверное, он и сам нервничал перед разговором с матушкой.       Хосок едва поспевала за его широким шагом, подхватив тяжелые юбки, чтобы не запутаться в длинном подоле. Не хватало еще растянуться перед чужими придворными. Впрочем, принцесса и не заметила бесконечной толпы придворных. Надо же, она и забыть успела, что во дворце Винца проживала только императорская семья. Тэхен уверенно шагал по пустым коридорам дворца, даже не уточнив у слуг, где он может найти ее величество, по пути расстегнув дорожный плащ и скинув не глядя кому-то в руки. И тут у Хосок закрались трусливые предательские мысли: а стоило оно того? А вдруг они не подходят друг другу? А пройдет любовь, ведь бывает так, да и не так хорошо они знают друг друга, чтобы серьезно говорить о любви. Там с ниспатийским герцогом все гораздо проще — ему похоть утолить, у нее искренняя ненависть, и взаимное неуважение друг к другу. Все как всегда во всех браках во все времена. А тут так страшно потерять едва мелькнувшее счастье.       — Не опускай головы, — тихо обратился к ней Тэхен впервые за последние несколько часов. — И смотри только прямо. Ты — моя невеста. И в скором времени — жена.       — Хорошо, — выдохнула Хосок, и вдруг они остановились у высоких дубовых дверей. Девичье сердце ухнуло стрелой в пятки, а юноша быстро постучался и, получив приглушенное разрешение войти, не раздумывая ни секунды, распахнул дверь и вошел, потянув Хосок за руку за собой.       — Доброе утро, матушка, — спокойно произнес Тэхен, чуть опустив подбородок в почтении. Хосок поспешила присесть в реверансе, но локоть эрцгерцога, за который она держалась, не дал ей опуститься слишком низко. Дверь за ними закрыли — назад пути нет. Молодая пара оказалась в рабочем кабинете императрицы.       — Явился, наконец, — раздраженно выплюнула императрица, услышав знакомый голос. Статная женщина с тугим пучком серебряных волос отбросила документы, над которыми, видимо, работала, на стол и внимательно осмотрела новоприбывших пронизывающим взглядом светлых глаз. — Где ж тебя носило, мерзавец?       Крупная дрожь пробила тело Хосок — никогда ей не было еще так волнительно и страшно. С минуты на минуты она ждала своего приговора, который все оттягивался и оттягивался. Но вот сейчас все разрешится. Вот сейчас ее с позором отправят назад.       — Я уверен, вам известно, что я нанес визит сестре в Алатонии, — эрцгерцог же казался совершенно невозмутимым. Будто не он тут сбежал с собственной помолвки и месяц скрывался от праведного гнева матери в другом государстве под защитой долгих бурь в проливе. — Наш дорогой зять был так любезен, предложив мне недолго погостить у них.       — Естественно, мне известно, но не твоими заслугами! — хлопнула по столу женщина, поднимаясь. — Ты даже не потрудился написать матери и пары строк о своем местонахождении! Я уже была готова тебя отпевать, вдруг ты в море утопился — шторм неделю берег размывал!       — Простите, матушка, я заставил вас поволноваться.       — Ты заставил меня поволноваться, когда чуть не застрелил дофина! — Хосок осторожно выдохнула, боясь привлечь к себе лишнее внимание. Императрица свирепствовала, в негодовании потрясая пальцем. Тэхен недовольно поморщился. — Не сомневайся, барон мне рассказал о том, как ты любезничал с дофином. Да как тебе в голову пришло стрелять в него?       — Я защищался, матушка.       — Да лучше б он тебе голову прострелил, мы б посмотрели, правда ль она настолько пустая! Что ты себе позволяешь, мальчишка? Кем ты себя возомнил? На корабль больше не пущу, порт закрою и денег не дам. Посажу за документы, — императрица хлопнула рукой по внушительной стопке бумаг и писем, — до весны из-за стола не выпущу! Будешь все сметы пересчитывать по два раза!       Видимо возраст все же подводил императрицу. Схватившись за грудь, она тяжело закашлялась, вся красная и уставшая от вспышки гнева. Тэхен тут же бросился к матери, помогая ей удобнее сесть в кресло, затем повернулся к графину. Приняв из рук сына стакан с водой, женщина утомленно отмахнулась от него, грубо бросив:       — Пшел вон, бесстыдник. Мать не жалеешь, сестру пожалей.       — Я и хотел убедиться, что Сокджин...       — Ой, молчи, Тэхена, лучше молчи, — тихо выдохнула императрица, приложив руку ко лбу. Хосок с удивлением наблюдала, как мгновенно затихал эрцгерцог от любого движения или взгляда матери, когда с послом или с Чонгуком он мог препираться довольно долго. Делал ли он это из уважения или же от бессилия — принцесса не знала. — Где барон?       — Я отправил его в Сардан. Подумал, что ему стоит увидеться с сестрой. Но он передал вам все письма.       — Знаю я, зачем ты его в Сардан отправил. Но я и без его помощи тебя за уши оттаскаю, мальчишка, — безостановочно ворчала женщина, скорее для проформы, перебирая протянутые письма. Тэхен украдкой улыбнулся Хосок, и у алатонки немного отлегло от сердца. Императрица выпустила пар. Видимо за месяц она успела смириться с мыслью о вероломном проступке ее непутевого сына, и сейчас они столкнулись лишь с остатками ее давно утихнувшего гнева. Правда, она ведь еще не знает главной новости. Хосок тяжело сглотнула — она буквально чувствовала затягивающуюся у нее на шее удавку.       — Ох, прости меня, милая, — обратилась вдруг с улыбкой женщина к Хосок, вскрывая один из конвертов. — Хосоки, правильно?       — Да, ваше величество.       — Этот мальчишка меня в гроб загонит когда-нибудь, — посетовала женщина, мимоходом пробегаясь глазами по письму. — И тебя еще сюда в самую зиму притащил, бедняжку. Верно рассчитывал, что я при тебе его отчитывать не стану. А по мне так лучше знай, какой он несносный глупец. Связываться с ним — себе дороже, как видишь. Ты садись, с дороги поди устала.       — Не думаю, что его высочество это со зла, — Хосок благодарно улыбнулась юноше, когда он придвинул ей стул под насмешливое «вот шельмец» императрицы. — Он очень хотел увидеть сестру.       Женщина лишь покачала головой и принялась за чтение. Хосок позволила себе тихонечко выдохнуть.       — О, Пресвятая Дева! — через пару минут тяжелого молчания вдруг воскликнула императрица, расплывшись в счастливой улыбке и блаженно прикрыв глаза. — Пресвятая Дева, благодарю тебя за такие чудесные новости!       — Матушка? — обеспокоенно спросил Тэхен, когда императрица промокнула глаза шелковым платком, вновь принявшись за письмо, видимо перечитывая строки, доставившие ей столько радости.       — Ты еще не в курсе? — уточнила она, но, вероятно, не ждала ответа на свой вопрос. — Барон пишет, что Сокджинни беременна.       — Что? — хором воскликнули Тэхен с Хосок.       — Говорит, что срок примерно два месяца всего, он подкупил камеристку Сокджин, чтобы докладывала ему о... сами понимаете, на простынях и ее одежде. Услышала Дева мои молитвы! Ну, наконец-то. Я думала от дофина вообще толку нет.       — Сокджин мне ничего не сказала, — несчастно проговорила Хосок. Почему подруга не поделилась с ней такой новостью? Холодом окатило вдруг принцессу: и она бросила названую сестрицу в таком положении со своим братцем, обозленным из-за ее побега? Что же она наделала!       — Наверное, она и сама не знает, — задумчиво предположил Тэхен. — Сокджин была сильно занята в последние дни.       Хосок обеспокоенно заметила, как сжались кулаки эрцгерцога, как нахмурились густые брови. Видимо, юношу беспокоили те же мысли, что и ее саму: беременная Сокджин осталась одна-одинешенька без поддержки с разъяренным Чонгуком.       — Знают пока камеристка, сам барон и герцог, — отозвалась императрица, судя по всему, цитируя строки барона. — Вот и правильно, меньше народа в курсе, оно и к лучшему. В Панвиле такой базар поднимется, когда известно станет о беременности. Как насядут на нее с их советами и сплетнями. Ох, моя бедная девочка, молюсь, чтобы тебе хватило сил вынести панвильский балаган. Хосоки, милая, Сокджинни так тепло о тебе отзывалась, поэтому погости у нас с недельку, и как в проливе волны поспокойнее будут, отправишься назад, побудешь с ней рядом. Нравы у вас там — за голову хватайся, Джинни не привыкшая, а с ребенком под сердцем втрое тяжелее сносить подобное. Даром, что королева.       — Хосок никуда не поедет, матушка, — ответил за принцессу Тэхен, став подле нее и упрямо взглянув на мать, — она останется здесь.       Императрица медленно отложила письмо и внимательно посмотрела на сына.       — Что ты такое говоришь, Тэхена? Ты что это задумал?       — Вы прекрасно поняли о чем я.       Хосок боялась вздохнуть, настолько в кабинете стало тихо. Казалось, даже ветер за окном стих и убрался подальше от дворца. Лучше бы императрица кричала и ругалась, обвиняя их во всех прегрешениях против династий, но не ее мертвое молчание и лютый взгляд, которым она прожигала своего сына.       — Тэхен, не вздумай говорить мне это, — предостерегающе сузила светлые глаза императрица. Тэхен остался непоколебим.       — Хосок приехала в Норданию не как гостья, а как невеста престолонаследника.       — Тэхен, я не позволяю тебе.       — Матушка, я женюсь на этой девушке в конце этого месяца.       — У тебя есть невеста, Тэхен!       — Я не давал своего согласия на брак с тринадцатилетней девочкой.       — У Хосок есть жених!       — Что же, пусть приезжает в Норданию! — вспыхнул эрцгерцог, а после холодно рассмеялся: — Если успеет до свадьбы, разумеется.       — Ты не можешь отмахиваться от политических соглашений и делать, что вздумается, Тэхен! — громыхнула императрица, да так, что оконные стекла зазвенели. Хосок ахнула, прижав ладони ко рту. Переведя дух, женщина продолжила уже тише, но в ледяном голосе сквозила самая настоящая угроза. — Я не разрешу этот брак. Ты женишься на княжне, а Хосок отправишь обратно в Алатонию. Это приказ, Тэхен.       — Тогда я сегодня же вечером тайно обвенчаюсь.       — Ты не посмеешь. Ты не... — императрица замолчала. Посмеет. Еще как посмеет. По глазам видит. Женщина перевела гневный взгляд на Хосок, сжавшуюся от страха перед властительницей. — А ты что скажешь? Говори, чего молчишь?       — Я... я хочу стать женой вашего сына, ваше величество, — тихо вымолвила Хосок, мертвенно побледнев.       — Тебя же уже обещали другому, бессовестная плутовка! — алатонка покраснела от справедливо замечания женщины, но императрица уже снова пригвоздила взглядом сына: — Или ты ее уже обесчестил? Поэтому приволок?       — Нет, я не трогал принцессу, матушка, — поспешно заверил Тэхен, взяв Хосок за руку.       — Хоть не тронул, слава Деве. Еще можно все решить и отправить девочку домой.       — Хосок никуда не поедет.       — Это не тебе решать, мальчишка!       — Хосок станет моей женой, матушка, хотите вы того или нет. Лучше не вставайте у меня на пути.       Сжав губы в тонкую линию, императрица, внимательно оглядела сына, будто впервые увидела.       — Ты смеешь мне угрожать, Тэхен? — уточнила она, насмешливо вздернув бровь.       — Я предупреждаю, матушка. Целеустремленостью я не в отца пошел. Я — сын своей матери.       Румянец вдруг схлынул с лица женщины, а глаза недоверчиво распахнулись, но она быстро взяла себя в руки.       — Пошли вон. Оба.       Хосок страшно колотило и она вот-вот готова была расплакаться от пережитого ужаса, даже оказавшись в коридоре, она не могла избаваиться от ощущения, будто ее прожигают полным лютой ненависти взглядом, чтобы она, неугодная мошка, просто исчезла с глаз долой. Зачем она только согласилась? На что она вообще рассчитывала? А в итоге, что? Разрушила хлипкий союз Алатонии с Ниспатой, бросила беременную подругу с разъяренным супругом, рассорила мать с сыном, испортила отношения с собственным братом.       — Пожалуйста, я хочу вернуться, — тихо всхлипнула Хосок, утирая набегающие слезы. — Так будет проще.       — Да, так было бы проще, — согласно откликнулся Тэхен. Хоть сколько-нибудь расстроенным ссорой с матерью он не выглядел. — Если бы вы вернулись, конфликт исчерпал бы себя за неделю. Однако...       — Однако? — эхом откликнулась Хосок, несмело подняв взгляд на юношу.       — Нас обоих ожидали бы годы отравленной жизни в несчастном браке. Не просто годы, десятилетия. С ненавистным человеком в одной постели, в одном дворце, в одной стране на протяжении всей жизни. Безысходность и горечь разбившихся мечтаний. Или все же преодолеть трудности именно сейчас и отвоевать целую счастливую жизнь для нас. Что скажете, миледи?       — Это невозможно, ваша матушка против, мы не сможем, она же ненавидит меня, а теперь еще и вас, простите, я не хотела, чтобы все так вышло, и Сокджин там совсем одна... — Тэхен приглушил бессвязный поток принцессы, прижав ее к себе покрепче и мягко целуя горячий лоб.       — Я понимаю, вам страшно, миледи, — прошептал Тэхен. — Я уже просил вас довериться мне. И попрошу еще раз. Верьте мне, миледи.       — Я пытаюсь, правда, пытаюсь. Но, вы же сами ее слышали...       — Ш-ш, — большая ладонь успокаивающе погладила мягкие рыжие локоны. — Сейчас вы чувствуете отчание и все кажется бессмысленным, но, поверьте мне, если вы позволите, мы пройдем через это вместе. Ни завтра, ни через неделю, но я обещаю, мы все преодолеем. И у нас будут годы. Пожалуйста, будь храброй.       Ответить Тэхену Хосок сил в себе так и не нашла. Она все еще была напугана. Никогда она не видела никого в такой ярости. Никто и никогда ее так открыто не ненавидел. Теперь она понимает, почему ее дедушка всегда нелестно отзывался об императрице — он ее боялся. И ох, не даром он ее боялся, ох, не даром! Если она так разговаривала с собственным сыном, не допуская и капли милосердия, то что ей какие-то чужаки. Маленькая Хосокки считала своего отца строгим, но он ни в какое сравнение не шел с матушкой Тэхена. Впервые Хосок почувствовала себя настолько ничтожной и настолько зависящей от воли другого человека. И это было очень страшно.

***

      До чего же все-таки хорошо дома! Как же в сердце щемит от просторов родного края! Воздух дома слаще, снег белее, люди понятнее. Юнги сполна наслаждался внезапным подарком эрцгерцога: хорошенько выспавшись, да так, что даже не услышав, как корабль делал остановку в Большом порту, барон, сняв со своих плеч груз ответственности за доставку новостей, весь путь от порта в карете упивался знакомыми видами. Делал короткие остановки в городках и деревнях, общался с местными, выслушивал жалобы и думал, как помочь людям пережить зиму.       Сардан всегда был крайне суров со своими жителями, но привыкли все, никто переселяться южнее не торопился. Наоборот, гордились свой выдержкой и выправкой. Любили люди и семью баронов, какое поколение уже заботившейся о них.       Юнги медленно брел по рыночной площади, вдыхая такой любимый запах выпечки с пылу да с жару, витавший в морозной свежести. На площади уже вовсю работала новогодняя ярморка. Зимние сладости продавались на ура, тут и там яркими красками играли пестрые игрушки и поделки талантливых умельцев и мастеров, очереди вились и петляли, городская стража только следила за теми, кто особенно сильно налегал на глинтвейн.       Взяв кулек жареных каштанов и поулыбавшись вываленной в снегу детворе, барон прогулочным шагом направлялся к высокой пышной елке, нарядно украшенной, вокруг которой юноши и девчушки водили хороводы. Едва успев отскочить в сторону, Юнги пропустил несущегося на санках мальчонку, розовощекого и лопоухого.       — Ай, не врут слухи! — заслышал знакомый веселый басок барон и оглянулся. — Говорят, его милость домой пожаловали.       На зеленом крыльце кабака стоял тучный мужичок с пышными усами. Внешность обманчива, хозяин кабака, а это, без сомнения, был именно он, известен Юнги как довольно активный и живой человечек.       — Заходите ко мне, ваша милость, — широким жестом махнул рукой хозяин. — Отобедайте как положено. Что там этих каштанов? Я вам рябчиков положу, да в медовом соусе.       — У тебя и сытый есть захочет, — усмехнулся Юнги, но в кабак все-таки зашел. В Алатонии кухня, конечно, изысканая, ничего не скажешь, но просит душа, да и желудок, родного и привычного. Гостей в кабаке было немного — народ толпился у ярморочных лавочек. Барон неспешно стащил с себя пальто и шарф, кивнул приветливо обедающим, пока хозяин распоряжался о блюдах высокому гостю, и занял стол у окна.       — Посиди со мной, друг, — предложил барон хозяину кабака, когда тот вернулся с кружкой горячего глинтвейна. — Расскажи, как сам? Как семья?       — Хорошо, милорд, хорошо.       — Как сын?       — В императорский флот приняли. Мы с женой гордимся им безмерно.       — Как в городе? Беспорядки какие? Или недовольные?       — Нет, милорд, и в городе все хорошо. Вы были правы, зима пришла рано, и в этом году все амбары были заполнены до первых морозов. У всех дома погреба забиты разносолами. А у кого погреба нет, тот в кабаках и харчевнях за небольшую плату полки занимает своими запасами.       — Это хорошо, — кивнул барон. К столу подошла жена хозяина с заставленным блюдами подносом, расставляя тарелки перед бароном с яркой улыбкой на лице. От рябчиков аж дымок шел, видать, только-только вытащили из печи. Карамельная корочка так и манила скорее впиться в бок. А запеченый картофель! Когда барон в последний раз его ел? Поблагодарив женщину, Юнги вновь вернул все внимание старому знакомому: — А учетность в столицу отправили? Зерно и продукты?       — Конечно, ваша милость. Мы бы и сами справились, у нас все чин по чину, сами уже и телеги подготовили и бумажки все составляли с писарем, да тут ее светлость приехали, все перепроверили и добро дали. Нами довольны остались. И мы благодарны госпоже, что не бросила нас, вспомнила отчий дом. Прошлая зима страшная была, и в этот раз перед государыней не хотелось в грязь лицом ударить. Сардан всегда в пример ставят. Не могли мы допустить позора.       Оторвавшись от еды, барон поинтересовался:       — А что ее светлость? Тут еще?       — С юным герцогом прибыли и нынче в родовом маноре, ваша милость, — охотно кивнул хозяин. — Говорят, ее светлость хочет у нас на праздники остаться, а как зима лютая придет, вернется к себе в Ди.       — Вот как, — погрузившись в свои мысли, протянул Юнги. — Всем запасов хватает или голодает кто?       — Голодных нет, ваша милость. В этом году никто на улице не остался. Тем, кто пережил зиму, с жильем подсобили. Лишь бы бури не начались.       — Разве я не сказал укреплять дома?       — Мы-то укрепляли, ваша милость, — пристыженно потупился хозяин. — А как буря? Ратушу вон покорежило в прошлом году.       — Значит по весне будем надстраивать и укреплять городские стены. И не только здесь. Все города и деревни в Сардане должны быть со стенами.       — Дай Дева, чтобы не понадобились эти стены.       — Лишним не будет, — строго обрубил Юнги. Долго в кабаке он не засиживался. Потолковав с хозяином еще с пару минут, Юнги доел, оставил денег, проигнорировав радушное «Ох, да полно вам, ваша милость! Позвольте угостить!», и отправился к своему экипажу, указав поторапливаться к дому.       До манора Юнги добрался в следующие полчаса. Как и всегда, отчий дом под снежной шапкой напоминал ему отчего-то торт. Эта же мысль и повеселила Юнги. Впрочем, никто больше не видел ничего общего с тортом в этой суровой высокой громадине с толстыми стенами, построенной добрых пять веков назад. Сложена громадина была на славу: летом внутри было прохладно, а зимой камины топили так, что даже в самую страшную вьюгу не замерзнешь. Умели же раньше строить, не то, что сейчас! В Панвиле даже с двумя каминами околеешь.       Едва Юнги выбрался из кареты, к нему, бросив все свои дела, высыпали слуги. Знакомые лица, проработавшие здесь много лет, не говоря уже о тех, кто принимал роды у его матери, улыбались ему, спрашивались о здоровье и спешили поделиться новостями. Все напряжение за последнее время наконец отступало. Мин Юнги приехал домой.       Сестра нашлась в малой гостиной. Едва хозяин дома заступил за порог, молодая женщина отвлеклась от вышивания. Юнджи Фон Ран, урождения Мин, вдовствующая герцогиня Ди — точная его копия, только, разумеется, с женственными округлостями и мягкими чертами лица, характером в отца — строгого и требовательного, и дерзостью их матери. Больше она не носила траур по покойному супругу, оставив лишь тканую шаль белой вдовы. Никаких тебе высоких мудреных причесок или немыслимо пышных юбок платьев. Домашняя и до боли родная.       — Я бы сказала, что уже забыла, как ты выглядишь, но я еще не приказала снять зеркала со стен, — серьезно заявила герцогиня, но все же не сдержала усмешки, заметив обекураженность на лице брата.       — И тебе доброго дня, Юнджи, — тепло ответил Юнги, усаживаясь в соседнее кресло. — Как поживаешь?       — Как будто взвалила на свои плечи два герцогства и воспитание сына, — охотно отозвалась Юнджи. — Твоими молитвами, то есть.       — Я рад, что ты в добром здравии, а твой язык все такой же острый, — действительно искренне произнес Юнги. Все-таки он скучал по Юнджи, по ее едким замечаниям и остротам, по насмешливому взгляду и наигранно тяжелым вздохам. Она чахла от глупости ее почившего супруга, видеть ее сейчас, такой же живой, как и в детстве — бальзам на душу.       — Надолго к нам? — лисий прищур глаз сверкал беззлобными смешинками. — На ужин хоть останешься?       — На неделю точно, — заверил Юнги и прикусил улыбку на картинно прикрытый ладошкой распахнутый в притворном изумлении рот сестрицы. — При лучшем исходе на две недели. Мне нужно вернуться в Алатонию.       — Да что вы говорите, милорд, две недели? Не могу поверить, что ее величество вот так запросто отпустила своего верного пса, простите, рыцаря домой.       — Великодушие проявил его высочество.       — Ах, ну тогда еще не все потеряно, раз это был его высочество, — иронично отозвалась Юнджи, возвращаясь к вышивке. — На утро уже будем ожидать гонца со столицы.       Забрав из рук вышивку, на что Юнджи справедливо возмутилась, Юнги прижал ладонь сестры к своим губам.       — Я скучал, — тихо пробормотал в теплую ладонь барон. — И каждый день с трепетом ожидал твоего письма.       — И находилось у тебя время на мои письма, — фыркнула Юнджи, но скорее скрыть смущение за очередной колкостью. — Как там маленькая Сокджинни?       — Уже понесла от наследника, — вполголоса поделился Юнги, покосившись на запертую дверь. — В середине лета должна родить.       — Ох, надо будет помолиться за нее, — серьезно пробормотала Юнджи, огладив ладонью щеку брата. — Чтобы все у нее прошло гладко. Императрица не с первого раза родить смогла, как бы ей ничего не передалось.       — Последний месяц у ее высочества выдался тяжелый, но пока вроде все хорошо, — Юнги от греха постучал по деревянному подлокотнику. — Она даже не заметила беременности.       — Пусть так и остается. Меньше ей волнений. А волнения ни к чему хорошему не приводили, — герцогиня поднялась с мягкого кресла, ладони из рук барона, впрочем, так и не убрала. — Отдохни с дороги, я прикажу подать обед. Отоспишься спокойно, а завтра возьмешься за свои документы.       Потянув сестру за руки, Юнги усадил ее к себе на колени, пробормотав в плечо, что уже успел поесть по пути в манор.       — Как Агуст?       Герцогиня вздохнула, не торопясь с ответом, видимо пытаясь подобрать слова. В письмах она не могла все расписать подробно, во избежание утечки личной информации, но и к разговору была не готова.       — Леди Тан с ним не справляется, но он хотя бы ее боится, — нехотя поделилась Юнджи в макушку брата. — Я могу оставить Агуста с ней, а сама заняться делами или отъехать ненадолго, но на этом и все. Он довольно жесток, не хорошо это. Ему тяжело без отца, Юнги.       — Я поговорю с ним.       — Думаешь, с ним никто не разговаривал? Он никого не хочет слушать.       — Я заберу его с собой в Алатонию.       — Что ему там делать, Юнги?       — Там отличная академия при посольстве. Я смогу договориться с ее высочеством и она поможет его пристроить. Он слишком мал для той власти, которая на него свалилась со смертью герцога. Ему необходимо образование, оно его дисциплинирует.       — Я думала отдать его на службу в армию или флот его высочества. Ты уверен, что в академии ему будет лучше?       Юнджи скептично фыркнула на согласное угуканье, но промолчала. Отпускать единственного сына, действующего герцога в чужую страну ради обучения — немыслимо. Но ведь он будет под покровительством Юнги. Может, брат прав, как, впрочем, и всегда.       — Пойду скажу готовить ужин, — вздохнула Юнджи, и хотела было уже подняться, но уже второй раз Юнги не дал ей уйти.

***

      Когда Тэхен позвал Хосок в столовую на ужин в кругу семьи, она была уверенна, что эрцгерцог шутит. Но нет, юноша был абсолютно серьезен и прятаться от матери сам, как и прятать свою невесту, он не собирался. Хосок же с удовольствием бы скрывалась в комнатах, раньше принадлежащих Сокджинни, пока все само собой не уляжется. Но эрцгерцог просил ее быть храброй и верить ему, и больше ей ничего и не оставалось.       Принцесса чувствовала себя неловко из-за того, что на ней было одно из платьев Джинни, но сменного гардероба у нее не было, сбегали они налегке. Благо старые туалеты подруги были ей как раз и от них еще не успели избавится и раздать бывшим фрейлинам эрцгерцогини. Хосок подозревала, что Тэхен не позволил распоряжаться личными вещами любимой сестры.       За большим уже сервированным столом восседала императрица, а рядом с ней — невысокая тоненькая девочка с очень печальными глазами. Кроме них в столовой была еще пара слуг, что безмолвно сновали вокруг стола. Толпа придворных в Панвиле вынуждала ежесекундно контролировать себя, выматывая до постоянных головных болей. В Винце все эмоции были искренними — и беззаботное детское счастье, и страх, и презрение. Эта открытость императорской семьи обескураживала, но и подкупала.       — Чего трясешься как осиновый лист, — несколько грубовато обратилась к Хосок императрица. — Садись, кушай. Не буду же я тебя голодом морить.       — Благодарю, ваше величество, — исполнив легкий реверанс, принцесса направилась к уже отодвинотому Тэхеном стулу.       К еде приступили молча. Императрица бросала недовольные взгляды на невозмутимого Тэхена, со всей галантностью ухаживающим за своей избранницей, подавая ей те или иные закуски и рассказывая о составе блюд. Хосок осторожно взглянула на девочку напротив, судя по всему она и была выбранной невестой для эрцгерцога. Княжна действительно была самым настоящим ребенком — худенькая, тоненькая, по-подростковому неказистая еще. Густые русые волосы были заплетены в тугие косы, а зеленые большие глаза на пухловатом детском лице сквозили отчаянной печалью. На своего жениха княжна не обратила никакого внимания, равно как и на его спутницу. Девочка невыразительно ковыряла в тарелке под обеспокоенный взгляд императрицы.       — Васка, покушай хоть немного, — мягко позвала государыня. Васка несколько запаздало взглянула на женщину и, кивнув, отправила в рот кусок хлеба, но жевала явно не чувствуя никакого вкуса. Императрица вздохнула.       Хосок обернулась на Тэхена. Неприязни к девочке он, очевидно, не питал, и всецело сочувствовал ее ситуации, но не более того. Ей же совсем не до женитьбы! — вдруг подумалось Хосок. В Вольске сейчас восстание, люди гибнут, а она, совсем еще дитя, оторвана от семьи и близких. Княжну стало безмерно жаль. Брошенная в чужой стране с необходимостью выйти замуж за незнакомца — Васка напоминала Сокджин в каком-то смысле. У Джинни в первое время тоже был такой взгляд — пустой и отчаянный.       — Хосокки, — принцесса, удивленная мягким тоном императрицы, обернулась на оклик. — Расскажи мне, как там моя Джинни? Ты ее близкая подруга, она наверняка с тобой делилась переживаниями.       Пусть Тэхен и вида не подал, но он тут же жадно прислушался к разговору, Хосок даже не сомневалась.       — В Алатонии ее любят, она много старается для народа. И Сокджин рада оказывать помощь нуждающимся. У нее доброе сердце, — немного несмело начала Хосок. — Она всегда старается помогать Чонгуку и поддерживает его, и защищает его, хотя он этого и не заслуживает.       — Путь молодого короля тернист, не будьте так предвзяты к юному Чонгуку, — со знанием дела кивнула императрица. — Скоро он освоится. Как отношения между супругами?       — Они ладят, — уклончиво ответила принцесса, не уверенная, что можно рассказывать обеспокоенной за дочь матери. Тэхен прикрыл насмешливый фырк кашлем. — Не без конфликтов, но ладят.       — Сокджин — маленькая разбойница, сколько раз мне нужно повторить ей — не доводи до конфликтов, стерпи и промолчи, — удрученно покачала головой императрица.       — Она просто ваша копия, матушка, — улыбнулся Тэхен.       — А ты — подстрекатель! Я еще спрошу с барона за твое поведение, — пригрозила женщина. — Ты небось их еще и рассорить успел!       Эрцгерцог промолчал, украдкой подмигнув Хосок. Скандал той ночью наверняка скоро дойдет до ушей императрицы, свидетелей сцены на балу было предостаточно, чтобы разнести сладкую сплетню по всему континенту и дальше.       — Прошу прощения, ваше величество, с вашего позволения я отправлюсь к себе, — дождавшись кивка, княжна поторопилась прочь из столовой. К еде она так и не притронулась.       — Несчастное дитя, — посетовала императрица, глядя в след щуплой фигурке. — Войско ее отца попало в засаду, они спрятались в крепости и держат осаду. Больше писем мы от его людей не получали. Ей мы, разумеется, не стали говорить ничего. Бедняжка все еще ждет письма от отца.       — Ваше величество, позвольте мне поговорить с княжной, — сама от себя не ожидая, вдруг выпалила Хосок.       — Убеди ее поесть, — легко согласилась императрица, возвращаясь к ужину.       До покоев, занимаемых княжной, Хосок проводил Тэхен, правда принцесса тихонько попросила его не заходить и оставить их наедине.       — Сейчас ты похожа на императрицу, — мягко прошептал Тэхен, осторожно взяв милое личико невесты в свои ладони. — Я никогда не сомневался в твоей мудрости и чуткости.       — Поделитесь со мной храбростью? — улыбнулась на комплимент Хосок, и под обещание юноши дождаться ее под дверью, принцесса осторожно постучалась и вошла к княжне.       — Панна Васка? — тихо позвала Хосок, закрыв за собой дверь. В покоях было непривычно темно, только свет от огня в камине рассеивал густой мрак. Васка нашлась перед образом Пресвятой Девы на коленях. Заметив гостью, Васка поспешно встала на ноги:       — Панна, ой! Миледи... простите... — беспомощно пробормотала девочка, нахмурив лоб, видимо, силясь вспомнить слова на нордском.       — Можете говорить со мной на вольском, панна Васка, — Хосок ободряюще улыбнулась княжне, что впервые за этот вечер внимательно осмотрела ее. Кажется, это было ее первое осмысленное действие за долгое время. — Вы совсем не кушали сегодня на ужине. Это нехорошо, вы совсем ослабнете.       — Да? Мне казалось я ела, — тихо пробомотала княжна, обхватив себя руками. — Здесь так холодно. Панна... миледи, простите, я не знаю, как к вам обращаться.       — Я невеста его высочества, — подавив неловкость, ответила Хосок. Васка, понятливо кивнув, села за стол, а после, рассеянно указала на соседний стул своей собеседнице. Удивленной или сколько-нибудь озабоченной услышанным княжна не выглядела. Хосок закралось подозрение, что императрица все взяла в свои руки и организовала помолвку и последующую свадьбу без ведома со стороны Вольска. Возможно, она пыталась защитить девочку на случай, если восстание подавят и князя Вижленского казнят. Возмутило девицу, что даже от самой Васки перспективу вскоре стать женой эрцгерцога вероломно скрыли. Пальцы принцессы сжались в кулаки. Страх к императрице прошел, а Васку по-сестрински хотелось защитить.       — Вы хорошо говорите на вольском, миледи, — тихо подала голос Васка спустя долгие минуты молчания. — Здесь только императрица со мной разговаривала.       — Я три года жила в Вольске, — охотно ответила Хосок. — Там и выучила.       — Так долго? Ваша семья туда переехала? — в зеленых глазах загорелся слабый пытливый огонек.       — Я приехала к своему жениху, но его сразила хворь, — в общих чертах объяснила принцесса. Вряд ли Васка будет в востороге, если узнает, что ее собеседница — бывшая невеста династии, ответственной за развал и бесчеловечное насилие в ее стране. — Вам холодно? Кажется, вас знобит, вы не заболели?       — В Нордании очень холодно, — подтвердила Васка, поежась. — Я давно не могу согреться.       — Вы совсем не кушаете, а ваши синяки под глазами? Наверное мало спите. Поэтому холод вас мучает. Вам нужно заботиться о себе.       — Я... — Васка затихла. А затем вдруг вцепилась в руки Хосок и отчаянно вгляделась в ее глаза: — Может... миледи, быть может, вам хоть что-то известно о моем отце? Уже месяц я не получаю от него писем. Мне говорят, что воды в проливе неспокойные, корабли не ходят, но вы же прибыли с континента. Прошу вас, скажите мне хоть что-нибудь!       На Васку было больно смотреть. Совсем ребенок, она извела себя от неведения, не сегодня-завтра сляжет, а там и вовсе последних дух испустит. Да разве можно так?       — Ваш отец под осадой, — признание далось Хосок тяжело. Лицо девочки исказилось от ужаса. — Вестей с тех пор не получали.       — О, Пресвятая Дева... — обескровленными губами промямлила Васка. Большие зеленые глаза неизбежно наполнились слезами, но сил выплакаться у княжны не было. — Папенька...       Хосок порывисто бросилась к девочке и крепко обняла ее.       — Еще ничего не известно, — поглаживая острые плечи, принялась успокаивать вполголоса Хосок. Девочка, тяжело содрагаясь, жалась к ней в поисках утешения. — Если бы крепость пала, уже было бы известно. Если бы ваш отец погиб, об этом объявили бы. Скорее всего крепость еще в осаде, и на помощь к вашему отцу наверняка придут люди, ведь восстание еще не утихло. Все будет хорошо, я уверена.       — Как я могу сидеть тут, в безопасности, есть три раза в день, спать на перинах, когда папенька там, — сквозь судорожные всхлипы выдавила из себя Васка, прижимаясь к груди Хосок. У самой Хосок слезы на глаза наворачивались. Война — это так страшно. Не дай Дева ей и ее близким пройти через эту боль и страх неизвестного.       — Ваш отец жизнью рисковал, чтобы спасти вас и привезти сюда. Он хотел, чтобы вы избежали всей этой боли. Сейчас там в крепости он хотя бы спокоен за вас, что ваша жизнь вне опасности.       Всхлипнув еще раз, Васка вдруг отстранилась и внимательно взглянула заплаканными опухшими глазами на принцессу. Моргнув, она глубоко вздохнула, разок, еще разок, быстро утерла слезы со щек.       — Да, вы правы, — даже как-то воинственно откликнулась Васка. — Я в безопасности, а значит моего отца никто не сможет одолеть. Он сможет победить, а я буду за него молиться. За его благополучие и его победу.       — А еще вам нужно покушать и поспать, — добавила Хосок, уверенно усаживая княжну на кровать. — У вас должны быть силы встретиться с отцом потом, когда он вернется за вами. Вы сейчас сильно уставшая. Я пошлю за едой.       — Останьтесь со мной, миледи! — жалобно попросила Васка,мертвой хваткой вцепившись в руку своей ночной гостьи. — Пожалуйста, вы единственная, кому не плевать на меня здесь.       — О, здесь все переживают о вас, особенно императрица, пожалуйста, не думайте, что вы одна, — уверенно заявила Хосок, помогая княжне снять платье и лечь в постель. — Но я останусь с вами сегодня. Однако сперва я пошлю вам за ужином.       Девочка согласно кивнула, нехотя разжимая пальцы с запястья принцессы, а потом обеспокоенно наблюдала, как девица подошла к двери.       Тэхен, как и обещался, оказался за дверью. Эрцгерцог внимательно осмотрел возлюбленную, стер большим пальцем влажные дорожки с щек, устремив на Хосок вопросительный взгляд.       — Княжне нужно поесть, пришлите ей что-нибудь, что осталось от ужина, — прошептала Хосок.       — Как она?       — Вроде лучше, — неувернно Хосок оглянулась на бледную девчушку на огромной кровати. — Я останусь с ней на ночь.       Пожевав губу, Тэхен внимательно разглядывал Хосок, а потом все же кивнул.       — Пообещай, что тоже поспишь, — потребовал эрцгерцог. — Ты устала не меньше за этот день.       — Я очень хочу спать, но мне кажется, я все равно не смогу уснуть, — открыто поделилась алатонка и даже удивилась, насколько это приятно, честно говорить о переживаниях с дорогим тебе человеком. — Мое сердце не выдерживает столько тревожиться.       — Я принесу поесть, а вы ложитесь, — легким касанием Тэхен оставил нежный поцелуй на теплых губах его избранницы. — Тебе нужен покой, Царица сердца моего. Моих грез госпожа.       Сгорая от смущения, Хосок быстро захлопнула дверь перед носом Тэхена и судорожно выдохнула. Сердце громко ухало где-то в ушах.       — Это был его высочество? — полюбопытствовала Васка. Получив в ответ согласное угуканье, княжна устало улыбнулась. — У вас любовь?       — И что это за вопросы такие? — возмущенно всплеснула руками Хосок. Девочка хихикнула, а после едва успела прикрыть ладошкой зевок. Кое-как выбравшись из платья, принцесса залезла на большую кровать, устраиваясь рядом с княжной, уже отошедшей в мир снов. Обняв девочку, Хосок и сама уснула, едва ее голова коснулась подушки. Никто из них не слышал, как тихой поступью эрцгерцог прошел в покои и оставил на столе поднос с едой. Уходить Тэхен не стал — устроившись с удобством в мягком кресле, юноша погрузился в свои мысли. Вскоре и он задремал, свесив голову на грудь.       На Винц опустилась ночь.