Холодная дождевая капля падает прямо на прикрытые веки. Билл вздрагивает и поднимает глаза к небу.
Мягкая осенняя прохлада сменяется резкими порывами ветра, пустошь полнится звуками разбивающихся об упругие листья капель и запахами пропитавшейся влагой травы. Денбро вдыхает поглубже и начинает дышать размеренно. Он даже не думает уходить, всё так же прижимает колени к острым камешкам, ощущая саднящее чувство на мягкой коже.
Он ложится на прелые, пожелтевшие под палящими лучами листья, зарывается пальцами в мягкую траву и улыбается. Запах мокрой земли въедается в него, лепестки каких-то белых цветов липнут к щекам, глаза нужно каждый раз зажмуривать из-за падающих капель, а где-то под рёбрами сердце колотится от безмерного счастья. Его окутывает чувство свободы и лёгкости. Вот он — момент. Лови его, цени чувство, когда твоя кожа дрогнет от каждого мимолётного прикосновения, когда футболка липнет и задирается, а мягкая прохлада травы касается позвоночника и проносит импульсы удовольствия под кожей, когда раскаты грома набатом стучат в ушах, а молнии яркими вспышками мелькают перед глазами.
Страх и восторг.
— Почему такие моменты так значительны? Что в них особенного?
Денбро поворачивает голову и губы сами расплываются в улыбке. Роберт Грей лежит напротив него в точно такой же позе, его волосы разметались по грязной земле, немного прилипли аккуратными прядями ко лбу. Билл еле удержал в себе внезапный порыв пригладить их обратно.
— Не разрушай прозаичность момента, — хрипло отвечает тот и бросает мимолётный взгляд в его сторону.
По позвоночнику прошёлся рой горячих мурашек, и от контраста Билл невольно вздрогнул.
— Я не разрушаю, а лишь пытаюсь дополнить. Интересная мысль или история всегда помогают отвлечься от навязчивых мыслей. И сейчас — самое время.
— И почему же рассказывать что-то должен я?
— Да потому что мне до сих пор ничего о тебе не известно.
Это прозвучало так, будто Билл был оскорблён этим фактом до глубины души, что чисто теоретически было правдой. Все его мысли последние несколько часов занимал один человек, находящийся прямо перед ним. Но, как часто это бывает, только находясь перед лицом самой проблемы вдруг резко начинаешь понимать, что её решения у тебя даже приблизительно нет. Так было и с ним. Билл продумывал каждый вопрос, что может задать этому человеку, каждую реплику пытался дополнить чем-то красочным или рассказать хоть что-то интересное о себе. В итоге выходило только хуже, в голове гудело от напряженной пустоты и одновременной переполненности ненужными мыслями. Он был раздражён и немного напуган.
— А ты заслужил это, Билли? — от произнесённого шепотом имени прямо возле уха, волосы встали дыбом и Денбро невольно отпрянул, тут же начиная корить себя за подобную реакцию.
— Значит, хоть какую-то информацию о тебе можно получить, только заслужив? И что же я должен сделать?
Роберт почти неслышно засмеялся, а Билл покраснел от стыда и кипящего внутри возмущения. Он опять вёл себя как ребёнок и эта ситуация всё больше походила на издевательство со стороны человека, которому просто стало скучно.
— Зачем я здесь? — вопрос раздался почти через секунд тридцать, голос звучал надломленно и немного глуховато. Билл был раздражён.
— Да ладно? И что же я такого сказал, чтобы тебя обидеть?
Опять это чувство беспомощности! Все его мысли, чувства, эмоции он мог прочитать, даже не стараясь. Билл не знал, делал ли тот это специально, от скуки или это было его врождённым талантом, но от этого чувства «загнанного в угол» Биллу было не по себе.
Лучше бы он правда молчал. Тишина была невероятно успокаивающей, отрезвляющей кипящие и надсадные мысли внутри черепной коробки. Так было бы намного проще.
но я люблю трудности. а ты?
— В том то и дело, что ничего. Мы пришли сюда, чтобы нормально поговорить. И ты прекрасно знаешь, что меня раздражает тот факт, что ты роешься в моей голове. Тебе наверняка не понять это чувство, когда ты всеми силами пытаешься закрыться от внешнего мира, прячешь все эмоции, стараешься заглушить боль от потери человека, который действительно был дорог, — его заносило, и Билл прекрасно это понимал, но уже не мог остановиться.
Это прошибало его изнутри. Все эти зудящие мысли, грохочущая набатом в голове недосказанность, боль, обида на каждого человека, позволившего ему окунуться так глубоко. По прогнившую насквозь душу, по израненные до сердцевины жилы и нервы.
Глаза начинало пощипывать, в кончиках пальцев покалывать от напряжения, а это было верным признаком надвигающейся бури. Но Роберт Грей всё так же молчал.
— Ты можешь читать любого человека как открытую книгу и это безумно пугает. Но в то же время ты без малейшего понятия, что с эмоциями этого человека делать.
— Ты прав, — спокойно отвечает тот, — но я — не ты. Я не могу довериться любому человеку,
нуждающемуся во мне.
Эти слова бьют его словно пощёчина. Он уже не чувствует холодные капли дождя, всё ещё падающие на его и так продрогшее тело.
— Парень, ты не первый, кто пытается сблизиться со мной. Ты считаешь, что я должен довериться тебе только из-за чувства долга или мнимого благородства, раз тебе так плохо, ведь у тебя умер брат.
Бедный мальчик Билл, пожалейте его кто-нибудь, он ведь всеми силами делает вид, что ему это не нужно, хотя без поддержки от его сущности не осталось бы ничего. Но я не твой друг, я гораздо опаснее любого из твоих знакомых, твоё постоянное чувство страха не беспочвенное.
Оно того стоило? Почти открытым текстом признаться Биллу Денбро в том, что Роберт Грей является опасностью, было сущей глупостью, но в то же время огромным облегчением. Мальчишка разбушевался, у него был сложный характер. И приблизиться к нему можно было единственным способом — заслужив доверие.
— Иногда риск может быть оправдан, — Пеннивайз слышит глухой ответ и удивляется.
Билл мог спросить всё что угодно: почему ему нужно считать Роберта опасным (ведь они сейчас наедине, в случае чего помощи ему на пустоши не дождаться), разве такая прямолинейность не была странной или даже пугающей?
Но он не спросил. Только продолжал смотреть этими своими яркими, отчаянными глазами прямо в лицо мужчины. Уверенность, скрытая предосторожность и незримое доверие. Билл не хотел воспринимать тот факт, что человек перед ним признался в абсолютной незаинтересованности общения с ним. Нет, не так. Денбро в это попросту не верил.
— Разве тебе не одиноко из-за этого? — Денбро приподнимается немного ближе, млеет от собственной смелости и сильного, яркого запаха, исходящего от мужчины. — Всё время скрываться непонятно от чего, делать вид, что чужие чувства тебя забавляют и никак не волнуют?
— Это моя жизненная необходимость, Билли, — отвечает Пеннивайз и резко замирает от внезапного ощущения чужого смелого порыва приблизиться, вторгнуться в его личное пространство.
— И что это значит?
— Как-нибудь потом объясню, — обещает тот, — а пока… Не хочешь послушать историю об одном бродячем цирке, в котором мне довелось работать лет десять назад?
Мальчишка удивлённо замирает. В его глазах плещется недоверие, но его оттенок щедро разбавляется тёплым восхищением и внезапной преданностью. Его эмоции были настолько разнообразными, их палитра смешивалась и от этого делалась ещё вкуснее, сочнее, приятнее. Пеннивайз чувствовал этот запах вокруг себя и, медленно пробуя, окунаясь с головой, вдыхал его внутрь, впитывал, будто это было его жизненной необходимостью.
— Давай найдём место посуше. Будет нехорошо, если ты заболеешь в самом начале учебного года.
Они перебрались в заржавевшее от постоянной влажности воздуха авто. Оно упало сюда лет тридцать назад. Из-за непогоды водитель не справился с управлением, и его занесло на повороте. Кажется, с ним погиб маленький ребёнок. Это место, если честно, было жутковатым. Дверцы и место от лобового стекла покрылись мхом с липкими лианами, обивка на сиденьях жалкими клочками синеватой ткани свисала вниз, резина пахла резко и неприятно из-за постоянной сырости. Но дождь всё не переставал лить, а это было хоть каким-то прикрытием.
— Уже наступил комендантский час, родители будут волноваться.
Просто поразительно, что он вспомнил об этом только сейчас! Боже, как можно было забыть о такой важной вещи, Сара и Зак и так постоянно на нервах.
— Насчёт этого не переживай, — проговорил Роберт, поудобнее устраиваясь на довольно мягких, хотя и влажных сидениях, — они ведь уехали на годовщину твоих родственников, если я не ошибаюсь? Я пообещал, что присмотрю за тобой.
— За мной не нужно приглядывать, я не ребёнок, — возмущённо фыркнул Билл, успокаиваясь.
— Как скажешь…
Роберт исполнил своё обещание. Пусть все его рассказы и ограничивались общими впечатлениями и конкретики в них было довольно мало, но это было началом
чего-то. Билл наконец-то почувствовал себя на своём месте, прямо здесь, на холодных и влажных сидениях машины после автокатастрофы. Он увлечённо впитывал каждое слово Роберта, внутри него загорался немой восторг от такой простоты в общении со взрослым мужчиной, пусть он почти и не включался в разговор, просто слушал и запоминал до жути интересные вещи. Грей был начитанным, превосходным собеседником, казалось, что на любой интересующий тебя вопрос у этого человека найдётся ответ. Он буквально излучал уверенность, его движения рук, искристый прищур во взгляде, лёгкая улыбка, иногда трогавшая губы — всё это вызывало в Билле необъяснимое, масштабное чувство восторга и отчаянного испуга. Он отчего-то постоянно краснел, заламывал пальцы на руках, подпирал ноги, старясь найти удобное положении, нервно бегал глазами по всему, до чего мог бы дотянуться, но каждый раз возвращался и замирал на изначальной точке.
Смущение парнишки забавляло Пеннивайза, а особенно его радовал лёгкий испуг мальчишки. Мягкий, искристый, на вкус как сладкий десерт из мятных конфет и ирисок.
Он чувствовал пульсацию сочной, горячей, сладкой крови внутри Билла Денбро и еле сдерживался, чтобы не запустить когти прямо под рёбра, разодрав в клочья внутренности. А ещё лучше было бы разгрызть ему глотку острыми зубами, впитывая, повинуясь отчаянному пульсирующему желанию внутреннего зверя. Как же хотелось запустить когти во влажные, растрёпанные волосы мальчишки, пахнущие мокрыми полевыми цветами и песчаным солёным грунтом, оттянуть голову немного назад и встретить затравленный, умоляющий взгляд Денбро, потом довольно упиваясь яркими, настоящими чувствами, проглатывать каждый умоляющий всхлип, слизывать солёную влагу на его щеках и сочную кровь на ключицах, размазывая её по телу, проникая когтями вовнутрь, слыша хруст костей прямо под его натиском…
Он почти что бредил. Желание было настолько острым, что Биллу стоило бы побояться за свою жизнь.
Но мальчишка тоже сходил с ума. Медленно и отчаянно. В относительно закрытом пространстве сильный и яркий запах Роберта Грея влажно касался его, посылая рой мурашек от копчика до затылка. Тело начинало дрожать и млеть от терпкого, смешанного и немного непонятного запаха, отчаянно хотелось закрыть себе глотку и не вдыхать так громко, чувствуя его почти что на языке. Господи, что происходит? От страха и переполненности этими ощущениями он сцепил зубы, но под языком был только привкус тины, а горло будто засыпано тлеющим пеплом. Губы жгло от отчаянного желания прикоснутся к горячей, немного солёной коже.
Билл даже не понял, почему это сделал, и только услышав запинку посредине рассказа, медленно застыл, понимая всю масштабность надвигающейся катастрофы.
Он ничего не соображает, только чувствует грохочущее набатом где-то внутри грудной клетки сердце.
Чужая кожа под кончиками пальцев пылает и покрывается мурашками, а от осознания того,
что именно он собирается сделать, горячая волна проходит по позвоночнику.
Билл задерживает пальцы на уровне ключицы и проводит несмелую цепочку из мягких прикосновений, к щекам приливает кровь, а от поистине блаженного стыда у него в голове звенит абсолютная пустота и крутится туманное представление о том, что же он, чёрт возьми, делает.
Горячее дыхание прямо напротив его лица безумно пугает, Билл боится пошевелиться, поднять глаза и встретить недоумённый взгляд, поэтому задерживается в этом ужасно неловком положении и замирает, прислушиваясь к собственным ощущениям.
Этот запах.
Запах хрустящего попкорна и тающей на языке сладкой ваты, смешавшийся с прелыми листьями и солёной водой.
От него кружилась голова, неспешными вдохами Денбро впитывал его в себя, стараясь запомнить как можно больше, пропитываясь им как можно глубже и пытаясь не думать, как из-за этого будет стыдно. Он отшвыривает эту мысль как можно дальше, отчаянно жмурясь.
И резко замирает от прикосновения уверенной горячей ладони к его бедру. Жар приливает к щекам, кровь пульсирует с ненормальной скоростью, а руки безвольно сжимают напрягшуюся жилистую шею.
— Допрыгались, Денбро.
А в следующий момент он сгорает.
Грей перехватывает его под колено и располагает поближе на собственных бедрах, пачкая штаны грязью из промокших кедов, а пальцы грубым движением сжимают подбородок, будто пытаясь отрезвить их обоих от этого безумия. Но пылающие глаза Роберта всё так же блуждают по покрасневшему, испуганному лицу мальчишки, встречая смущённый, нуждающийся взгляд, а кожа под невинными касаниями всё ещё адски горит. Губы открываются в немом крике, пересохшие от частого горячего дыхания, Билл неосознанно облизывает их. Пеннивайз жадно прослеживает это движение сначала взглядом, а потом собственным языком. Он надавливает большим пальцем на подбородок, почти что до хруста, распахивая рот, вторгаясь языком в пульсирующую, горячую, ненормально возбуждающую влагу. В голове взрывается калейдоскоп из искристых неоновых вспышек и ярких фейерверков, а пухлые губы, неумело повторяющие его движения, уничтожают все остатки его самообладания.
Руки забираются под мокрую футболку, касаются горячей кожи, сжимают, надавливают, притягивают ближе к себе, насколько это возможно. От этих диких прикосновений Билл теряется, сжимает ноги в попытке прижаться ещё ближе, раскрывает рот шире и влажными быстрыми касаниями дотрагивается, изучает сладкие губы.
Его собственные губы горят, каждое лёгкое покусывание проносит вспышки прямо перед глазами, он жмурится сильнее и сжимает пальцы в волосах, оттягивая их немного назад, впитывая, вдыхая солёную влагу и привкус крепкого кофе.
Импульсы.
Под его кожей, рёбрами, сущностью. Что-то медленно успокаивается и так же отчаянно воскресает.
Поспешные, влажные росчерки влажных губ по его щекам, подбородку, шее приносят удовольствие, проникающее так глубоко, ярко, сильно, в попытке распробовать, прочувствовать.
На грани укуса. Пеннивайз въедается в призывно открывающийся рот, ловит жадные поспешные выдохи, проносящие горячие импульсы под кожу. Этот вкус был самым невероятным, нужным,
правильным.
Он лёгким движением прокусывает губу и застывает от сладкой горечи, наполнившей его рот. Безумие.
Чистое, яркое безумие.
Настоящее и естественное. Эти грубые, упоительные поцелуи, мягкие всхлипы и неосознанные глубокие стоны делали с ним что-то невероятно странное.
Безостановочные, хаотичные движения на шее и затылке, приятные касания вдоль позвоночника. Пеннивайз
чувствует. Опять эта переполненность, множественность эмоций, вкусов, запахов — это то, что ему так было нужно.
Билл на секунду отстраняется, чтобы вдохнуть. И смотрит, впитывает, запоминает: бушующее пламя взгляда напротив, красные и припухшие от частых укусов губы, влажные выдохи прямо в его призывно открывающийся рот. Он растворяется, и ничто в этом мире не кажется ему настолько безумно правильным и нужным. Он припадает к нему обратно, жмётся, трётся бёдрами и чувствует пульсацию внизу живота. От каждого прикосновения разносятся искры удовольствия, короткие ногти впиваются в нежную кожу и слегка царапают, сжимают, надавливают.
Ещё, и ещё.
— Стоп, стоп, — Роберт Грей отстраняет мальчишку от себя и смотрит в затуманенный, расфокусированный взгляд. — Нужно остановиться.
Нет! В глазах Билла почти что умоляющая просьба продолжить начатое. Он всё ещё медленно соображает, собирает своё сознание по мелким кусочкам, воссоединяет их в собственной голове. Но пальцы всё ещё сжимают волосы на затылке, губы горят от желания опять прикоснуться к солоноватой коже, в груди быстро пульсирует сердце. Он громко и влажно дышит, прислоняясь лбом к прохладной щеке мужчины и замирает.
Запах подросткового возбуждения забивается в ноздри и Пеннивайз замирает, чувствуя твёрдый член мальчишки, упирающийся в его живот.
Желание. Так хотелось опять вернутся на минуту назад. Он представил, как дальше сжимает податливое тело Билла, надавливает на выпирающие позвонки, снимает футболку, прикасаясь разгорячённой коже к его собственной, слизывает упоительную сладость с его мягких губ. Пьёт, прикусывает, упивается…
Он бы просто разорвал этого глупого мальчишку в клочья. Нужно остановиться.
— Давай вернёмся домой, дождь уже закончился. Не нужно делать то, о чём потом нужно будет жалеть.
Разве об этом можно было хоть на секунду пожалеть? Разве это всепоглощающее чувство восторга и трепета, искристое желание прикоснутся к горячему телу было неправильным?
Реальность происходящего резко прошибает сознание, жар медленно спадет и ползёт к щекам, возвращается затхлый и серый запах, руки опускаются.
Кровь на языке горчит и Билл медленно её сглатывает, прочищая раскалённое горло.
— Да, конечно.
***
— Блять.
Уже дома, в полной тишине, Денбро начинает чувствовать ужаснейшее отвращение к себе и собственному телу.
Зачем? Господи, почему он это сделал, и, что более важно, почему Роберт Грей позволил ему это сделать? На несколько минут сойти с ума, выпасть из реальности. От одного только воспоминания кровь холодела в жилах. Было до одури стыдно из-за этих всхлипов, выдохов, стонов, отчаянных прикосновений и пульсирующего желания опять прикоснуться, прочувствовать…
Чёрт! Да он же как девчонка. Ведёт себя как Беверли. Твою мать,
Беверли! Почему во время этого поцелуя он даже на секунду не подумал о своей девушке. Даже сейчас её образ перед глазами казался всего лишь миражом, наваждением, а не реальностью. Его реальность сейчас горчила привкусом крови на языке, пахла жжёной резиной и промокшей травой. Голова всё ещё ходила кругом, Билл никак не мог согреть продрогшие конечности под одеялом и найти удобное положение.
Роберт Грей сейчас в соседней комнате. Он наверняка жалеет о содеянном и от осознания этого почему-то больно резануло в груди.
Билл не хотел забывать. Потому что
это было настоящим.
Тишина в доме была нездоровой. Билл погружался в сон медленно, будто с опаской, на глаза накатывала пелена усталости, но заснуть всё ещё не получалось...
Комнату наполнил запах сладкой ваты и попкорна, жареного арахиса и пончиков с персиковым кремом, присыпанных сахарной пудрой. Запах цирка, деревянных скамеек и подпор для купола, сухой резины и машинного масла, сладких пряных духов и лака для волос. Это всё взялось из ниоткуда и Билл насторожился, широко открывая глаза, пытаясь рассмотреть хоть что-то в кромешной темноте.
До его ушей дошёл звук крутящейся карусели. Сначала отдалённый, а потом — громкий, почти что на расстоянии вытянутой руки. Шум скрипящего метала, хохот маленьких детей и свечение разноцветных лошадей, крутящихся вокруг одной оси.
— Иди к нам, Билл.
Денбро не мог разглядеть детей, сидящих на карусели, их лица всё ещё были размытыми, но голоса отчётливыми. Парень немного сжался и сразу же понял, что это был всего лишь очередной его сон. После рассказов Роберта Грея о странствующем цирке у него разыгралось воображение и вспомнились разноцветные шарики на ниточках, огромный полосатый купол цирка, душный воздух и неудобные скамьи.
— Мы все здесь летаем.
Этот голос не принадлежал ребёнку. Он был скрипучим, неестественным и слишком громким для мягкого шума карусели. От него затряслись поджилки, кожу обдало холодом, будто за шиворот засыпали комок снега.
— И ты полетишь…
— Кто вы?
С каждой минутой Билл всё больше убеждался в бредовости собственного сна, но даже отчётливо понимая, что это не реальность, очнуться всё ещё не мог. Поэтому просто продолжал стоять босыми ногами на холодном полу, поджимая пальцы в напряжении. На подсознательном уровне он понимал, что-то не так. Музыка, играющая на карусели, становилась всё громче и надоедливей, голову сдавливало в тиски.
— Разве я забыл представиться?
Перед Денбро появилась светлая тень, покрытая мраком. От сильного запаха пудры, краски и чего-то металлического глаза защипало и вдохнуть нормально не получалось. Он невольно отступил на шаг назад, но его тут же неожиданно ухватили острыми ногтями за руку, сильно впиваясь. Билл зашипел и поднял глаза, пытаясь распознать человека, стоящего перед ним.
Это был жутко разрисованный клоун, похожий на бешеного пса, брызжущего слюной, впивающегося в тебя полным ненависти и злобы взглядом: безумным, горящим.
— Я Пеннивайз — Танцующий клоун!
При каждом слове он будто в припадке дёргал головой и обнажал слишком острые и большие передние зубы. Он приближался, манжеты на его грязном и порванном костюме блестели от красной влаги, и Билл старался не задумываться о том, что это за вещество. Смех клоуна был хриплым, но поступь мягкой, и Билл невольно сжался от страха, отступая на шаг назад. Он наступил на что-то мокрое и острое, при этом испуганно вскрикнул. Билл опустил голову немного вниз, стараясь не сводить глаз с улыбающегося клоуна, и обомлел.
Под его ногой лежал смятый кораблик, плавающий в луже чего-то липкого и бурого, покрывающего ножки кровати и его собственные ступни неприятным холодком. Он опустился на корточки, чувствуя стук сердца где-то в глотке и непрошенные собирающиеся слёзы. Бумага на ощупь была сырой, влажной, но всё ещё покрытой парафином, на ободке видно было выведенное его почерком имя Джорджи.
— Билли, иди ко мне.
Денбро резко поднимает взгляд и замирает. Существо, стоящее перед ним, было почти что точно копией его младшего брата, и в кромешной темноте Билл не сразу заметил различие. Он беспечно забыл о Пеннивайзе, карусели, маленьких детях, в его голове крутилась всего лишь одна мысль: «Мой брат здесь! И он зовёт меня».
Было отчаянной глупостью приблизиться к нему.
Прижавшееся к нему тело было липким, холодным, покрытым бурой грязью непонятного происхождения, но запах был точно таким же, каким помнил его Билл: тёплое какао, шоколадное печенье и детский шампунь. Вот только глаза были неестественными, а взгляд скорее пугающим, чем добродушным. Билл не мог поверить в реальность происходящего, ведь тёплое, дрожащее тело прижималось к нему, повторяло его имя голосом Джорджи.
— Эт-то правда ты?
Вопрос был риторическим. Он не верил. Хотя целый год убеждал себя в обратном, но только сейчас, встретив своего брата живым в собственном сне, вдруг осознанно понял, что лучше бы смириться, чем продолжать сходить с ума. И признать, что тот
мёртв.
Билл сжал пальцы на жёлтом дождевике сильнее, будто пытаясь привлечь к себе мираж собственного брата в последний раз, прощаясь, отпуская его призрак навсегда.
Но случилось что-то странное. Ткань дождевика под его пальцами начала плавится, как от реакции с кислотой, обжигая его собственную кожу яркой вспышкой боли. Он отпрянул и вскрикнул. Лицо маленького мальчика покрылось серыми и бурыми пятнами, радужка глаза стала полностью белой, а рот приоткрылся в немом крике, выпуская целую порцию грязной, отвратительно пахнущей жидкости. Билл прикрыл нос и отошёл на шаг обратно, чувствуя невыносимую боль и страх в каждой клеточке своего тела.
Его кто-то схватил за руку и резко потянул на себя.
— Билли, Билли… Разве ты правда хочешь попрощаться со своим любимым братцем?
Кожа Джорджи начала лопать с громким хлопком, её остатки неестественными ошмётками свисали с костей, дождевик всё так же продолжал таять, запах плавленной резины забивался ему в глотку и мешал нормально дышать. Но лицо мальчика оставалось таким же, только теперь умоляющим, заплаканным.
— Останови это, Билли! Пожалуйста…
Но что я могу сделать? Что?
Я не… Господи! Это же не ты, просто копия.
Фальшивка. Ненастоящий мираж, безумно похожий на моего брата.
— Проснись! Проснись, чёрт тебя дери!
— Так малышка Билли думает, что это просто очередной кошмар? — издевательский тон Пеннивайза звучит прямо над его ухом, слюна, капающая из уголков рта, попадает на его собственное лицо и пачкает его, из-за чего Билл неприятно морщится, пытаясь отпрянуть. Но клоун только усиливает хватку, сжимая пораненную руку в железные тиски. — Разве это недостаточно реально?
Билл оборачивается, чувствуя теплоту возле своего затылка и безумно кричит. Рот клоуна раскрылся в неестественной гримасе, а внутри, вместо острых зубов, сотни маленьких пульсирующих теплотой клыков и зияющая пропасть внутри широко раскрытой глотки.
Это приближалось к его коже, но Билл замер в завороженном испуге, не смея пошевелится.
Зубы хватают его за запястье, он чувствует адскую боль на месте укуса и горячая кровь наполняет рот Пеннивайза упоительной сладостью. Он прикрывает помутневшие глаза от удовольствия, а Билл чуть ли не падает в обморок, пытаясь вырваться. Но вот куда? С одной стороны мираж его брата, с другой — этот жуткий клоун. Биллу хотелось завыть от бессилия.
Дети всё так же продолжали хохотать на карусели, скандируя его имя, а тем временем поток горячей жидкости на полу уже достиг его щиколотки.
— Мы все здесь летаем. И ты полетишь…
Проснись… Проснись.
Проснись!
Билл резко распахивает глаза и вскакивает на кровати. Он всё ещё здесь, в своей постели на разгорячённых и мокрых простынях. Его руки лихорадочно дрожат, в голове полный хаос. От мнимого запаха цирка его начинает мутить, тошнота подкатывает к горлу, в висках пульсирует животный страх.
Это было худшим кошмаром за всю его жизнь. И самым реальным.
***
На следующее утро Билл пришёл на завтрак и просидел за столом, не проронив и слова. Тишина из-за резкой смены настроения казалась давящей, но его родители, вернувшиеся довольно поздно, не трогали сына, даже не замечая резких перемен в его поведении.
Он был рассеянным, не выспавшимся,
испуганным.
Роберт Грей был доволен.
Оно внутри наконец-то вдоволь насытилось желанным страхом и болью, а маленький подарочек, оставленный под кроватью ночью, застал Билла врасплох. Сегодня он наверняка прогуляет школу, не выдержит ещё один опустошающий его восприятие реальности день среди людей, не знающих, не понимающих
ничего. Бумажный кораблик лежал смятым в тумбочке под старыми тетрадями, как единственное напоминание о произошедшем.
Пеннивайз должен был признать, что парень держался молодцом. Он ожидал, что какая-то часть Билла Денбро сломается из-за его выходки этой ночью, как только он убедится в её реальности, но практически ничего не изменилось. Только мелкая дрожь в коленках и нервные колкие взгляды в разные стороны могли выдать его обеспокоенность.
— До вечера, — надломано и тихо произносит Билл, не глядя на него.
Грей думал о том, собирается ли парень рассказать ему о «кошмаре», или же осмелится вспомнить вчерашний поцелуй. Роберт до сих пор не мог понять, чем был вызван этот внезапный порыв. Даже вчера, в своей комнате, без присутствия Билла Денбро в одном с ним помещении, его запах можно было прочувствовать, его вкус попробовать, его прикосновения воссоздавать, повторять, проматывать в голове по несколько раз.
Отношения такого рода не входили в его планы, это было чертой, которую переступать не стоит. Но разве он не уничтожил эту преграду почти сразу, когда вызвал страх Билла Денбро и внезапно понял, как нуждается в нём?
И всё же это было просто убийственной двойственностью. Пеннивайзу нужен был страх и плоть Билла Денбро, а Роберту Грею — тело и оставшиеся эмоции.
Было бы глупостью не признать, что эта открытость, податливость, доверчивость мальчишки ничего в нём не вызывала.
А сейчас опять была эта звенящая пустота и абсолютная незаинтересованность. Так что же ему делать? Две его сущности желали разного, и каждой из них нужно было подчиняться.
Но так ведь не получалось.
