Искушение

«Я не знаю, что на меня нашло тогда, Влад, пойми! Не знаю. Не понимаю. Не хочу! Даже думать об этом не хочу. Так… Минутный порыв. Не более. Я не такой, понимаешь? Я не такой! Нет. Я нормальный, Влад. Мне нравятся девушки. И я обязательно женюсь. И детей заведу. Одного. А может, сразу двух. Или даже трех… Много-много детей. Ну, что смеешься? Я серьезно. Я не хотел с тобой целоваться тогда. И потом тоже не хотел… И все то, что было после… Это тоже ошибка, Влад, пойми. Ну и что, что я покраснел? Да мне думать стыдно о таком, не то что заниматься. И прекрати, пожалуйста, ржать. Я предельно серьезен…» Да уж… моя речь определенно не задалась. Особенно учитывая то, что я никогда ее не произнесу. Слова крутятся, вертятся у меня на языке целыми днями. Я повторяю их во время работы, шепчу паралитикам и коматозникам, потому что они не могут мне ответить. Но все равно в выражении их неподвижных лиц мне чудятся жалость и презрение… Кажется, они тоже знают, что стоит мне переступить порог квартиры, как все слова улетучиваются, сметаются, как ненужный хлам, в дальний уголок сознания от простого ощущения его присутствия. И сердце сжимается сладко и больно от ужаса и желания. От того, как запретно, как невыносимо греховно то, что я совершаю день за днем, ночь за ночью. Это так нелепо! Жить в аду, который создал своими руками. Видеть выход, знать его и не иметь сил им воспользоваться, оглядываться назад с невыразимой тоской и позволять затягивать себя все дальше и дальше, в омут, из которого, знаю, я скоро не смогу выбраться. Мне надо уехать. Я чувствую каждый раз, когда засыпаю рядом с ним на нашей не слишком широкой кровати под скошенным потолком с деревянными балками. Нашей… Какое страшное и странное слово. Наша квартира, наша кровать, наша жизнь… Он так легко делит все, что принадлежит ему, пополам, что это тоже пугает. Я в смятении, я не знаю, что мне делать. Как я могу рассказать о своей жизни маме, если у меня больше нет «моей жизни»? Есть наша. И о ней она точно не пожелает ничего услышать. Я уеду. Я знаю. Рано или поздно я разорву этот порочный круг из уютных объятий, ласковых прикосновений и незначительных фраз, которые сменяются многозначительным молчанием. Я не слушаю его, это молчание. Боюсь услышать то, что ранит сильнее слов. Что заставит меня признать… Мне надо уехать. Хотя бы на время. Чтобы потом вернуться и все-таки сказать свою речь. Чтобы слышать его смех в ответ на мои слова и чувствовать, что он не ранит больше. Чтобы стало все равно. Равно пусто и спокойно на душе. Чтобы блаженное состояние невинности, в котором я пребывал еще совсем недавно, вернулось. Чтобы я снова мог думать о чем-то кроме его рук, его губ, его голоса… Я поворачиваю ключ в замке. Механизм щелкает негромко и угрожающе. Я нажимаю на ручку и вхожу… Тихо. — Матье! — слышу я из гостиной. — Это ты? Как твоя смена, хочешь чай? — И быстрые шаги навстречу. И его радостная улыбка, и горящие глаза… Сосредоточенное серьезное лицо, когда он старательно возится с заваркой, набирая из разных баночек сушеные фрукты, специи и травы… — Конечно, — отвечаю я. — Спасибо, Влад. А больше мне сказать нечего. Потому что я тону в сладком дурмане, теряю волю и падаю-падаю-падаю все ниже, и ниже, растворяюсь в его глазах цвета черного кофе, словно кусок сахара. Я могу только смотреть на него, дышать с ним в такт и мечтать о том, как он подойдет ближе и… Это невозможно, невыносимо, неправильно. Так ужасающе неправильно, что каждый раз я чувствую себя грязным. Грешным. Использованным. Словно я уже в аду и черти тащат меня на самую большую сковородку. Мой маленький ад исчезает только в его объятьях, тает от его улыбки, чтобы вернуться и наброситься на меня с новыми силами, стоит ему отвести взгляд. И единственное, что мне по-настоящему хочется ему сказать: «Мне страшно, Влад. Страшно, что однажды ты отвернешься и ад поглотит меня, размелет в муку мои кости, раздавит мою плоть и обольет горящей смолой». Но этого я ему тоже не скажу. Потому что он только рассмеется в ответ. И я почувствую горячее дыхание бездны за спиной. На шаг ближе.