Искушение

В кафе было тихо и пусто. Только осенний ветер гнал по бульвару ярко-желтые и кроваво-красные листья, и скатерти то и дело вздымались и пузырились, норовя взлететь и унестись вслед за листьями к реке, по дороге облепляя и удушая в своих объятьях прохожих. Мы сидели за столиком втроем, и я решительно не понимал, как я тут оказался. Официант, суетливый старик с сияющей лысиной и в белоснежном переднике, принес нам вино. Я долго смотрел, как он выдергивал пробку своими узловатыми, старческими пальцами. Они были желтые, почти восковые. Как у куклы. И мне все казалось, что вся эта сцена — не более чем миниатюра в музее мадам Тюссо. И мы скоро застынем навсегда вот так: рассматривая бутылку, официанта, скатерть… Что угодно, но только не друг друга. Наконец пробка поддалась с тихим «чпок» и вино, осеннее, кроваво-красное полилось в наши бокалы. Старик удалился, и Влад, ухватив бокал за тонкую ножку произнес: «За нас». Звяканье хрусталя тут же потонуло в шуме ветра, проезжающих автомобилей и веселой музычки из старенького приемника, примостившегося на барной стойке. Мне под ноги подкатился лист, тоже красный. Я поднял его и протянул Брижит. Та мило улыбнулась и, покрутив его в пальчиках, положила на скатерть, придавив одной из многочисленных вилок. Кажется, для рыбы… У нее было только два зубца. Сознание мое фиксировало множество деталей. И то, как решительно и четко стучат по асфальту каблучки идущей мимо дамы, и как парень арабской наружности с огромными наушниками поверх шапочки, застегивает на молнию толстую вязаную кофту, как перестукиваются колеса скейтов проезжающей мимо компании чернокожих подростков… Все, что угодно, только бы не думать о том, как и зачем я сижу в этом кафе. И почему Влад снова тепло мне улыбается, а Брижит опускает глаза. Я не хочу вспоминать, что было до этого. Тихую мансарду в Латинском квартале, запах кофе и булочек, сигаретный дым… И много-много разговоров обо всем. И взгляд Брижит, грустный и потерянный. И взгляд Влада… И табак… Пепел все отказывался и отказывался вытряхиваться в пепельницу, и вскоре весь стол был покрыт им, словно снегом. Мы, кажется, тоже тогда пили вино. Такое же рубиново-красное. И кофе. Приторно сладкий, такой, как я люблю. И мне тогда на мгновение показалось, что я снова дома. Как год назад. И что все еще можно… Что вообще можно все. Это… ошеломляет. Вот это ощущение свободы и вседозволенности оно… Мне хочется потрясти головой, чтобы выбить его прочь. Чтобы избавиться от порочных мыслей и желаний, которые проносятся в моей голове при взгляде на сидящих рядом мужчину и женщину. Но ощущение не проходит. Оно, словно алкоголь, бурлит в моей крови до сих пор. И я страшусь даже думать о том, что будет, когда сладкий дурман исчезнет, сменившись похмельем. Я делаю глоток вина и провожу рукой по ножке листка, придавленного вилкой, осторожно касаюсь ее холодных зубцов, ручки, а потом руки Брижит… Бржит вздрагивает, смотрит на меня, но руку не отнимает. И Влад смотрит. Я сглатываю и веду пальцем к ее запястью, кружу по ладони… И снова тянусь к бокалу. Страшно. Запретно. Желанно… Не хочу думать о том, что будет дальше. Не буду… А вечером мы снова сидим в мансарде. Я на диване, они напротив меня в креслах. И к привычному запаху кофе и табака снова примешивается запах свежей выпечки. И я понимаю, что так действительно уютнее. Что, пожалуй, именно его и не хватало тогда, год назад. И окна снова открыты. Из них веет влагой, теплой осенней землей и прелыми листьями. — Пойдем завтра в кино? — предлагает Влад, поднося к губам кружку с кофе. — Пожалуй… — тянет Брижит, помешивая свой кофе ложечкой. Она только что разбавила его молоком. — Выходной… Что бы ты хотел посмотреть, Матье? Мне нравится, как она произносит мое имя. У нее выходит как-то особенно мягко. Осторожно. Словно я снова могу сбежать как тогда, оставив ее одну на лестничной клетке. Но я не буду. Во всяком случае пока. Похмелье все еще не наступило, и у меня хватает глупости верить, что все еще будет хорошо. Я пожимаю плечами. Мне действительно все равно. Влад что-то предлагает. Они спорят. А я тянусь за трубкой. Дым снова плывет по мансарде, закручиваясь в спирали. Брижит смеется, трясет головой и грозит Владу пальцем. Кажется, тот неудачно пошутил. Влад наклоняется в кресле и подцепляет пальцами ее локон. А потом они целуются… Тут же отпрянув друг от друга почти испуганно, стоит мне шевельнуться. А жаль, мне нравилось на них смотреть. Потому что пока у меня еще получается верить, что они — мои. И что я здесь — дома. Снова. Несмотря ни на что.