Вечные

      За окнами дождь — Дин слышит, как капли тяжело ударяют по черепице. Узкий коридор расцвечен кровью: его, брата — особенно брата — и восьмерых охотников.       Сэм на коленях, буквально в нескольких футах от него, пронзенный десятком клинков — с лезвий медленно капает кровь, образуя лужицы крохотных красных зеркал, а стены из дорогих дубовых панелей усеяны пришпиленными к ним листами из Евангелия.       Сэм хрипит, а двое оставшихся в живых — первый, что только что с тихим звоном выплюнул пули, которые Дин всадил в него: целую обойму — все же регенераторы — не самое прекрасное, что Дин видел в жизни и второй, с длинными клинками, так похожими на те, что Дин ненавидел когда-то, отрезают выходы. Сэм хрипит, даже не пытаясь вытащить лезвия — ладони дымятся — освященные.       — Нечисть не ходит по землям Иезуитов, — на хорошем английском четко выговаривает Регенератор — голос тих, но Дин слышит каждое слово.       — Я думал, вы уже вымерли к чертям собачьим.       Шею прошивает болью — пуля проходит навылет, и это черт, неприятно.       — Вы меня заебали… — Дин разворачивается к стрелявшему — клинок привычно ложится в руку.       Охотник делает шаг вперед и начинает читать — нараспев, протяжно — Дин никогда не слышал подобного, но догадывается — Иерихонский. Чтоб вам, сукам, пусто было.       Внезапно коридор освещает яркое пламя — листы на стенах вспыхивают, бумага обугливается и рассыпается, жирным пеплом летит на пол, но Дин все равно не может сделать и шага. «Смотри — вдруг слышит он — и в голосе сквозит предвкушение, — смотри, Дин Винчестер. Дай брату повеселиться».       Охотники недоуменно переглядываются, но Дин чувствует повисший в воздухе запах страха. Правильно. Наконец-то. Второй, с клинками, шагает к Сэму и замахивается:       — Такая шваль, как вы, не должна…       — Поболтать, смотрю, любишь? — сипит брат и ухмыляется. Так, что Дину все становится понятно.       Сэм заводит руку за спину и вытаскивает клинок из горла — тот выскальзывает с тихим чавканьем. Сэм поднимается, низко опустив голову — волосы занавешивают лицо, очки бликуют в сгустившихся сумерках.       «Смотри…»       Стены оплывают, словно свеча, красный струится по полу, перемежаясь с расползающимся, словно тушь, черным, деформируется, истаивает, чтобы вновь вернуться и волной лизнуть Диновы ботинки.       Сэм поднимает голову — на лице видна лишь перекошенная улыбка. Он вытягивает руку — кисти нет — лишь клубящийся черный дым. Взмах — парень с клинками дико кричит, и его кровь идеально дополняет багровый интерьер. Сэм усмехается — вторая рука рассыпается ворохом безглазых алых птиц — они налетают на тело — Дин не видит, но слышит хищный клёкот.       Железные клювы.       «Сделай мне железные крылья, железный клюв и железные лапы».       Сэм делает шаг — птицы, закручиваясь в спираль, устремляются к нему, и вся стая пронзает его грудь — насквозь. Сэм сглатывает и смотрит на брата:       — Дин.       Стены полыхают, и клинки рассыпаются в пыль по щелчку братовых пальцев. Сэм расползается на клочки, растворяется, обращается темнотой — не такой как Дин — более легкой и быстрой, стремительной. Охотника за спиной Дина прошивает насквозь — в шею — и он вспыхивает снопом искр.       Он слышит тихий смех, когда фонтан алой артериальной крови окатывает его. Дин стирает брызги и разворачивается — брата мелко трясет, и лишь через мгновение Дин понимает, что тот смеется.       — Сэм.       — Н… ненавижу Кёльн… — Сэм опять хохочет, и Дин залепляет ему пощечину — такую, что брат валится на пол. Он затихает, молча поднимается и скидывает залитую кровью парку.       — Спасибо.       — Обращайся.       Алукард идет сквозь залу Кельнского собора, задерживается на мгновение возле чаши со святой водой, опускает в нее пальцы — та окрашивается в красный — и улыбается.*