Вечные

      Вечер, как и он, тихо прогуливается по узким улицам, словно турист, коих тут предостаточно. Город живописный и тесный, хоть и разросся до пятисот тысяч. Устаревшие картонные открытки еще продаются в магазинчиках как отголоски: раньше люди писали на бумаге, раньше люди отправляли друг другу воспоминания, раньше люди старались сохранить моменты в осязаемых вещах. Сэм, отдав уйму денег, покупает одну — каналы Брюгге зимним вечером: окна домов с крышами со шпилями и замысловатыми башенками светятся тепло-желтым и отражаются в воде; лодочка покачивается и ударяется носом о заиндевевшую стену. Красиво и спокойно.       Сэм идет дальше, и город в точности повторяет открытку. Здесь совершенно нечего делать — только бродить и вдыхать стылое прошлое, замершее в старом центре. Дин посчитал, что будет забавно залечь тут на дно, как в том фильме, а Сэм не стал перечить: Кельн его вымотал — Кельн вымотал их обоих, кажется.       Луна показывается на небе, бледная и кособокая, но все равно прекрасная. В последнее время Сэм все чаще задумывается, что любит только ее — ту, что никогда его не покинет. Когда-то он мог любить чуть больше и чуть сильнее: у него было горячее сердце, а сейчас — кусочек льда. Сэм вздыхает. Изо рта не вырывается ничего. Он как хрустальный кувшин, по которому ударили палочкой: звенит и приходится постоянно доливать, чтобы прекратить этот несносный звон. Дин бы посмеялся.       Девушка впереди одна. Невысокие каблуки ботинок стучат по брусчатке в такт сердцу, которое еще живо. Сэм облизывает губы — глупая привычка, от нервов или предвкушения, наверное.       — Тебе не страшно. Тут никого нет. Ты просто идешь домой, но нужно забежать за вином к ужину. Придет Итан. Ему обязательно понравится твое новое платье.       Девушка, мимолетно улыбнувшись, сворачивает в переулок, заканчивающийся тупиком. Сэм следует за ней.       — Тебе не страшно. Ты давно меня знаешь. Ты доверяешь мне.       — О, привет, — говорит она без опаски и глядит снизу вверх. — Я и забыла, какой ты высокий.       — Красивый шарф. Можно?       — Конечно. — Девушка обнажает шею, длинную, усыпанную родинками. Артерия бьется спокойно. Сэм смотрит и слышит нестерпимый звон чужой жизни.       — Красивая ночь сегодня.       Девушка вскидывает голову, чтобы взглянуть на мертвенно-белое тело луны, висящее точно над ними. Сэм пронзает зубами тонкую кожу, легко приподнимая девушку и прижимая ее к себе, словно ребенка.       — Тебе не страшно. Ты просто хочешь спать. Ты устала, был тяжелый день. Я отнесу тебя домой. Я твой дом. Ты дома.       Девушка вздыхает с облегчением. Ослабшие пальцы выпускают шарф, а глаза стекленеют, навсегда застывая с луной в черной воде зрачка. Сэм пьет — и обоюдный звон делается тише. Она больше не звучит, и он не звучит тоже, наполненный до краев. Сэм вспарывает ей горло, чтобы скрыть следы укуса, и забирает телефон и кошелек — потом выкинет в какой-нибудь из каналов. Ограбления до сих пор отнимают столько жизней, какая жалость.       Сэм думает, что он совсем не оригинален и даже сентиментален в каком-то роде. Сэм достает открытку и ручку, записывая на обороте:

Ноэми. 2 февраля 50-го.

      Дин не спрашивает, что за закрытый ящик он с собой постоянно таскает, когда они переезжают с места на место, а Сэм не собирается рассказывать. Его память длинна, как список кораблей, и сегодня к ней добавится еще одно имя.