Вечные

      Фокус вечности в том, что она существует над всем, и если оказываешься в ней, то становишься сторонним наблюдателем. Он видел войну, остановившуюся на пороге черной ядерной зимы. Он видел, ракеты, направленные в небо, видел оружие последнего поколения, видел солдат, с криком ярости и отчаяния бегущих на бойню, как и сто, двести, тысячелетия назад. Он видел, как отстраиваются заново и растут разрушенные города, как маленькие городишки исчезают или поглощаются набухающими, словно фурункулы, мегаполисами. Он видел, как развиваются технологии, как автомобили, поезда, самолеты и космические корабли делаются мощнее и быстрее, видел, как первая экспедиция высадилась на Марс и погибла на Марсе, погребенная в буре — ошибка в расчетах, какая досада.       Фокус вечности в том, что она — абсолютная свобода: делай, что хочешь и сколько хочешь. Он работал с друзьями. Он работал с врагами. Он поступил в колледж и закончил колледж. Он написал четыре диссертации в разных областях, получил четыре научных степени. Потому, конечно, пил и кутил, убивал и опять кутил. Смотрел, как умирают враги. Хоронил друзей. Но оставался прежним — тридцатилетним, странноватым парнем, чуть более бледным, чем обычно.       Фокус вечности в том, что она подменяет понятия, и абсолютная свобода рано или поздно превращается в совершенное одиночество. Он ощущает его холодное дыхание у себя на затылке. Оно из абстракции, размытого образа, маячащего где-то далеко, подходит и берет его за горло. Он пытается зацепиться за что-то, за кого-то — особенно за кого-то, чтобы так возвести стену между собой и одиночеством. Он идет на крайние меры, разыскивая и чуть ли не привязывая к себе того, кто просил никогда его не искать, и тем самым поднимает со дна забытое и страшное.       Не тревожь спокойную воду, Сэмми.       И оттого он сбегает. Очень далеко. На другую сторону планеты. Ему нужна передышка — только и всего, разве за это можно осуждать? разве об этом можно сожалеть?       Лететь долго, даже несмотря на скорости нынешних самолетов. Сэм прикидывает, сколько душ ему еще надо поглотить, чтобы научиться перемещаться в пространстве, как хозяину, — вероятно, много. Такого не будет никогда, думает он.       Не чудовище, но шоумен, да, Сэмми?       Симпатичная попутчица бросает на него недвусмысленные взгляды и как бы невзначай кладет ногу на ногу, чтобы юбка поднялась повыше, показав кружевную резинку чулка. Сэм усмехается. В крохотном туалете, где места нет ни для чего путного, кроме разврата, он думает, что секс с этой девчонкой ничем не отличается от быстрого перепихона с миленькой официанткой из придорожной забегаловки или более основательного с дешевой проституткой из злачного райончика. Девчонка мерзнет от его прикосновений и дрожит от горячности движений. Сэм закрывает рукой ей рот, чтобы приглушить стоны, и она прикусывает ему пальцы. Он мог бы выпить ее досуха — оставить только тонкую оболочку, но оставляет лишь синяки на шее, за которую хватает девчонку в момент, когда жажда делается невыносимой. Ничего, повяжет шарф или наденет водолазку — ему плевать, на самом деле. Он не целует ее на прощание — они вообще не разговаривают, и весь оставшийся путь молчат, делая вид, что ничего не произошло, что они чужие люди, как, собственно, и есть, с одной лишь поправкой, что один из них не человек.

***

      Здесь ярко-зеленая мягкая трава. Луга тянутся и тянутся, и им не видно конца. Сэм высаживается из такси, щедро платя местной цветастой банкноткой и не требуя сдачи, и сходит с дороги — врывается в зелень и мягкость, и это похоже на возвращение домой, туда, где его еще ждут. Ему отчего-то вспоминается «Гладиатор», только там, конечно, было пшеничное поле, но какая разница. Сэм ведет рукой по высокой острой осоке, по простеньким, но душистым цветам, названия которых он не знает. Большая Вода берет остров в кольцо, и Сэм чувствует себя в безопасности впервые за долгое время.       Дом на холме белоснежен и легок. Свет проходит сквозь него: окна высоки и чисты. Он кажется хрупким, будто принесенным сюда случайно. Пейзажи требуют приземистых строений с крышами изо мха и круглыми дверями, а не невесомых конструкций из стекла и бетона, хотя стекла несравнимо больше, конечно.       Сэм сидит на крыльце несколько минут — долина простирается до самого океана, — а потом прикладывает ладонь к считывателю, и дверь открывается без скрипа.       — С возвращением, рад видеть тебя, — говорит Дин, и Сэм вздрагивает и устало трет глаза.       — Настройка параметров речи. Звуковая дорожка номер 23, — наобум выдает он. — Применить.       — Звуковая дорожка номер 23 активирована, — сообщает женщина, кажется, Мадонна. — Сохранить как настройку по умолчанию для разговоров с тобой, Сэм?       — Будь добра, Молли.       — Не знала, что ты фанат ретро-поп-культуры, — замечает она.       — Я тоже, — усмехается он. — Где хозяйка?       — Идет. Я сказала, что ты приехал. Подготовить комнату без света?       — Было бы неплохо. Ты очень заботлива.       — Это хозяйка заботлива, а я просто настроена под тебя. Как прошел полет?       — Сносно. Хотя поесть не удалось. Меню у них скудное.       — Третья положительная, верно? Положу на прикроватную тумбочку вместе с трубочкой. Затянешься. Сэм смеется. Молли — домашний искусственный интеллект — вся в свою создательницу.       — Привет, сучка! Прилетел на крыльях ночи? — Чарли, словно ребенок, свешивается через перила, ограждающие площадку второго этажа.       — На крыльях «Континентал Эйр Лайнс», — улыбается Сэм. — Как дела, малышка?       — Мне пятьдесят три, — кривится Чарли. — Седая вон вся.       — Всего лишь одна прядь. Почти как у Шельмы.       — Ты застрял в прошлом. Кто сейчас помнит старые комиксы?       Сэм хитро прищуривается.       — Но у тебя же есть все выпуски, правда?       — Ну кто-то же должен хранить культурное достояние Америки, — подмигивает она и спускается вниз. Биотическая правая нога едва слышно звякает по стеклянным ступеням. — Хотя я и сбежала на край света и стала киборгом, как в «Бегущем по лезвию».       — И кто тут застрял в прошлом?       — Кажется, все, — пожимает плечами Чарли. — Я так рада тебе, здоровяк. Думала, забыл старушку.       Сэм обнимает ее и целует в макушку. Чарли утыкается носом ему в грудь, словно много лет назад. Сэм гладит ее по спине, машинально пересчитывая позвонки экзоскелета. Самый большой просчет в его жизни — это то, что он позволил ей охотиться в одиночку, прекрасно сознавая, что Чарли не годится для этой работы. У монстра, который в буквальном смысле сломал ее, непроизносимое название. У новой медицины — большие возможности. У Чарли — незаконные денежные накопления и въевшаяся в кожу тяга к побегам. В последнем они схожи.       — Никак не привыкну к тому, что оно не бьется, — говорит она тихо. — Столько лет прошло…       — Очень мало, на самом деле.       — Завещаю тебе дом, а то Молли будет одиноко.       — Не говори так.       — Могу сделать, что Сэм будет везде считаться твоим нестареющим тридцатилетним внуком, — спокойно предлагает Молли. — Фальсифицировать документы?       Сэм фыркает. Чарли закатывает глаза.       — Научила на свою голову.       — Спасибо, Молли. Ты очень добра.       — Ты мне нравишься. Я всегда расстраиваюсь, когда ты уезжаешь.       — Мы обе расстраиваемся, не надо. Ты все-таки чувствуешь то же, что и я. Комната готова?       — Да.       — Отдохни, здоровяк. Потом поболтаем и о прошлом, и о будущем.       Сэм кивает и идет вглубь дома, в комнату без окон, обустроенную специально для него в этом царстве света. Чарли задумчиво смотрит ему вслед.       — Молли, увеличь степень защиты до максимума.       — Дома или всей территории?       — Всей территории. Сообщай обо всем странном, что увидишь. Боюсь, Сэм станет не единственным нашим гостем.       — Стрелять на поражение после предупреждения?       — Нет, просто сообщи, если появится кто-то… эм… незнакомый. И, пожалуйста, не говори Сэму.       — Хорошо.

***

      Сэм много гуляет. Ночи здесь упоительные, кристально чистые, звенящие, и небо совершенно другое: созвездия южного полушария висят, нетронутые, неразгаданные, чужие, и оттого манящие. Сэм лежит в душистой, пряной траве и старается впитать их в себя, но не выходит. Сколько душ ему надо поглотить, чтобы научиться держать звезды в руках, как Алукард? Он видел как-то, как кровавая луна стала глазом, как она исчезла, как Хозяин разбил и сожрал ее — это было страшно, но до одури великолепно. Тогда он понял, что фокус вечности в смещении фокуса взгляда, в преломлении и изломе — в уничтожении, но сжиться с этим осознанием так и не смог.       Чарли иногда приходит к нему, светясь в темноте, как фейри: бионические части тела имеют голубоватую подсветку, и Чарли шутит, что может работать фонариком, когда мозги откажут. Сэм не смеется. Скоротечность времени ощущается физически — больно, на самом деле. Чарли приносит себе вина, а ему крови, заботливо переливая ее в бутылку из-под пива, чтобы сгладить их несхожесть, чтобы вернуть мгновения прошлого, когда они еще были все вместе, молодыми и счастливыми, целыми во всех смыслах.       — Ты вернул его, да? — спрашивает она однажды, лежа у него на коленях. Сэм молчит, тихонько перебирает ее волосы, до сих пор рыжие, кроме пряди у кромки лба. — Он придет сюда. За тобой.       — Ты боишься?       — А ты разве нет?       — Океан остановит его, — отвечает он невпопад. — Соль разъедает ему тело.       — Господи, Сэм, — вздыхает Чарли, — какой же ты дурак, хоть и со степенями.       Сэм вопросительно приподнимает брови. Чарли вздыхает еще раз.       — Дин сделал все, чтобы избавиться от прошлого, а ты втащил его обратно в ту же яму.       — Ему плевать.       — Если бы было плевать, он бы прикончил тебя много лет назад. А сейчас он будет преследовать тебя, пока ты не свихнешься. Это охота, Сэм, хоть и похожая на семейное путешествие.       — Откуда ты знаешь?       — Я написала большинство отслеживающих программ. Моими разработками пользуются и хорошие, и плохие ребята по всему миру. Я умею подглядывать. — Чарли садится к нему спиной и обхватывает колени руками. Экзоскелет просвечивает сквозь тонкую футболку. — Ты испугался, я понимаю.       — Не думаю, — отрезает Сэм, и получается грубее, чем хотелось бы. — Когда-нибудь ты умрешь, а я останусь. Я останусь наблюдать за вечностью.       — Поэтому надо растревожить зверя и прыгнуть к нему в пасть?       — Да!       — Самоубийственные поступки были свойственны твоему брату, но не тебе, — говорит Чарли, подводя черту этого разговора, который ни к чему не приведет. — Лучше вернуться в дом — будет буря.

***

      Буря приходит со стороны Большой Воды. Тучи, тяжелые и черные, распухшие, как утопленники, сгинувшие в океане неба, тащатся и тащатся, наползая друг на друга, меняя формы. Ветер подстегивает их кнутом с наконечником из молний. Трава пригибается, когда гром и ливень обрушивается на нее. Кто-то очень зол.       — Вам лучше спуститься в убежище, — говорит Молли. — Штормовое предупреждение. Уровень оранжевый. Вероятность волны — 63%.       — Я не допила чай, — спокойно отвечает Чарли, — да и неохота сидеть там в одиночестве. Сэм не будет прятаться, а я не хуже его.       Сэм, стоящий у панорамного окна, заливаемого дождем, недовольно качает головой.       — Убежище — не такая уж плохая мысль.             Чарли пропускает слова мимо ушей.       — Еще новости, Молли?       — С сигнатурами наблюдения что-то не так. Камеры свихнулись — даже в режиме ночного видения пишут темноту, что невозможно. Я не могу целиться вслепую. Взлома системы не было, я проверила. Нужна ручная отладка настроек.       — Спасибо, Молли. Открой убежище. Я спущусь. — Чарли встает, моет чашку, аккуратно ставит ее сушиться рядом с Сэмовой и зачем-то достает третью. — Правда, оно не поможет.       Сэм кивает.       — Передай ему привет. Я люблю вас, мальчики.       Сэм слышит, хоть она и шепчет. И Дин наверняка слышит тоже. Но человеческая любовь не имеет никакого значения.       Сэм выходит в бурю, которая пришла за ним.       Это подло, Сэмми. Бросать меня вот так. Я уж думал, ты сбежал от меня.       Голос звучит в голове отрывисто и тяжело. Больно. Небо падает. Сэм прикрывается руками, искажая пространство — Красная Тень держится секунду.       Если это прятки, Сэмми, то я нашел тебя. Если это салочки, то я догнал тебя. Я загнал тебя. Ты не знаешь, чего мне это стоило, сколько это будет затягиваться.       — Убей меня, — просит Сэм. — Я виноват. Я заслужил. Я был чудовищем с того самого момента, как родился.       Дин хохочет и возникает перед ним. Лицо кровоточит, порез на груди, полученный в Огайо и затянувшийся там же, кровоточит, все старые раны открываются и кровоточат, будто кто-то отматывает пленку назад. Прошлое и соль медленно жрут его тело.       Нет. Мы еще поваримся в этом котле, Сэмми. Ты и я.       Тьма наползает со всех сторон и давит, словно пресс. Сэм плачет, и Большая Вода, опрокинувшаяся с неба, смывает красные слезы.       Вечность принадлежит нам. Мы останемся.       — Да, — выдыхает Сэм, и все прекращается. Абсолютно все.

***

      Открывает глаза он в синеватом сумраке комнаты без света, и кажется, что все это ему приснилось.       — С возвращением, рад видеть тебя, — говорит Дин, и Сэм вздрагивает.       — Я думал, мы договорились на звуковую дорожку номер 23, Молли.       — Настройки параметров речи не были изменены, — отвечает Молли голосом Мадонны.       — Это просто я, братец. — Дин нависает над ним, и Сэм замечает под свежевыстиранной футболкой кусок пластыря, как в старые времена. — Кажется, я ясно дал понять, что ненавижу острова.       — Что с Чарли?       — Что с Чарли, Молли? — переспрашивает Дин, зачем-то задирая голову.       — Хозяйка в Центе управления отлаживает систему после твоего неожиданного визита, — чуть обиженно говорит Молли. — Из-за тебя я ослепла.       Дин усмехается. Сэм думает, что нужно благодарить его, что он не разнес здесь все к чертям.       — Вот это верно, Сэмми.       — Ваш рейс через четыре часа, — сообщает Молли. — Голосовой центр будет отключен до полного перезапуска системы. Пока, парни.       — Пока, Молли, — говорит Сэм и садится на кровати. Дин неопределенно машет рукой и разгуливает по комнате, болезненно морщась. — Как ты слышишь ее?       — В смысле, чьим голосом она со мной говорит?       — Да.       — Твоим. Звуковая дорожка номер 5, если не ошибаюсь.       — Надо было выбрать кого-нибудь из Металлики.       — Надо было, — соглашается Дин. — Но ты мне больше по вкусу.       Я сожру тебя, Сэмми. И это не вопрос времени — вечность впереди.