Вечные

Get down, get down, little Henry Lee And stay all night with me You won’t find a girl in this damn world That will compare with me

      Вечное — вечно.       Все меняется, и в то же время остается неизменным. Вещи, что придя однажды, остаются навсегда, лишь видоизменяясь: неуловимо, как смещающиеся тектонические плиты.       Сэм прожил всего шестьдесят лет и еще немного, а уже может почувствовать это вращение. Все неизменно и все возвращается. Штаты крохотны по меркам Земли и Солнечной системы, Штаты — ничто и песчинка, но брату, похоже здесь нравится и Сэм не находит, что возразить. Он бы смотался в Стамбул, в самом деле, но не рискует больше убегать.       Больше не рискует ничем и, особенно, никем.       «Что с Чарли, Молли?»       Они в шумном и многолюдном Финиксе, городе, который, кажется поглотил киберпанк — Сэму вдруг вспоминается научно-фантастический фильм с шикарной по тем временам картинкой и странным сюжетом: что же, старина Ридли угадал, в самом деле. Огромные рекламные проекции и толпы фриков на душно-жарких улицах.       Сэм думает, что через десять лет киберпанк сменится черно-белым нуаром, а потом развеселой эпохой диско, только в антураже нанотехнологий.       Сэму плевать, в самом деле.       Они в Аризоне, и стекло глухо хрустит под Сэмовыми ботинками. Стекло и хрупкие, такие же картонные как и тридцать лет назад, стены. Бетонная пыль оседает серым на коже — Сэм морщится и брезгливо стряхивает ее с кистей.       — А ты быстрый. — Тьма клубится и привычно давит на плечи.       — Я легче тебя. — Сэм усмехается и опускает голову — тяжело. Он чувствует, как кровь сочится из носа на подбородок и просит, особо ни на что не надеясь:       — Хватит, Дин.       Дин молчит и смотрит вглубь темноты комнаты: дом — старая развалюха на окраине Финикса, настоящий притон для всех отбросов и биологического мусора. Один из этих несчастных, обколотых очередной синтетической дурью бедняг, пихнул Дина плечом возле какого-то фуд трака.       Сэм думает, что фастфуд вечен.       Он слышит задушенный хрип и чувствует сердце, что так отчаянно хочет биться. Он заходит в темноту и видит скрючившуюся на полу фигурку — совсем еще девчонка, тонкая, с исколотыми кистями и синяками на локтях.       Сэм думает, что героин вечен.       Жить-жить-жить — отбивает ритм кровь в ее хрупких венах.       Сэм присаживается на корточки:       — Это не ты, Дин.       Волосы на затылке ерошат жёсткие пальцы:       — Не я.       У нее передоз — Сэм отчетливо ощущает запах химии в крови. Дин тихо смеется, даже не думая что-то объяснять, и Сэма накрывает тяжелой красной волной.       Оставил. Для него.       — Сотвори маленькую Клодию.* — В голосе усмешка. — Никогда не видел, как это происходит.       Сэм лишь сжимает в кулаке кусок бетона — тот крошится под пальцами.       — Она.       — Нетронута. — Дин довольно скалится, — пятнадцать, не больше. Не чуешь такие вещи, братец? Облапана, обдолбана, но нетронута. Так что, разбавишь нашу маленькую семью свежей кровью?       Сэм молчит и укладывает девушку к себе на колени.       — Пташка кружит над Генри Ли.** — И с тихим хрустом ломает ей шею.       Дин разочарованно цокает — тьма падает и расползается клочьями по углам.       — Ты оставил ее мне! — не выдерживает Сэм и медленно поднимается.       Пространство течет красно-бордовым, кривится и искажается, неподвластное даже самому Сэму — злость накрывает его, словно цунами.       «Повеселимся, братец? Ты сам кинул первый камень.»       Сэм оседает на пол — стены вновь картонно-серые, и в колени врезается стекло.       Дин шепчет:       — Всегда хотел знать, каково это — быть Богом для кого-то.       Дин усмехается и уходит прочь, в темноту бесконечно-вечных улиц.       Сэм выходит из дома ложится на крыльцо — спиной на жесткие ребра ступенек. Он, не моргая, смотрит в небо, которое вдруг тяжелеет и становится свинцово-серым.       В Финиксе, впервые за много лет, в августе идет снег.