Вечные

      Эдинбург скучен в своем застывшем викторианском великолепии. Кажется, время течет мимо него, сквозь него, как и сквозь Сэма. Сэм вглядывается в вечно серое низкое небо и потирает переносицу — больше по привычке — глаза быстро привыкают к рассеянному дневному свету. Старая-добрая Англия.       Она смотрит на него, облизывая бледные, по последней моде, губы. Кивает на тряпкой висящий рукав и, прищурившись, спрашивает:       — Был в горячей точке, дорогуша?       Сэм морщится — от нее несет алкоголем и несчастьем, она пахнет разбитой жизнью. Как и он сам, впрочем.Он разворачивается к ней и отдает свой скотч — все равно в его стакане плещется не апофеоз шотландского виски, да и паб, куда он зашел по старой привычке, измельчал и еле держится на плаву — за тридцать лет многое меняется.       — Ветеранам со скидкой, — она откровенно раздвигает колени, демонстрируя узкое кружево стрингов и делает нарочито длинный глоток. — Я вкусная.       — Не сомневаюсь. — усмехается Сэм и невпопад спрашивает:       — Как тебя зовут?       — А как тебе нравится? — Она улыбается и неловко подается к нему. Сэм удерживает ее на весу — легкая пташка.       — Айли. — Он улыбается, мягко, наводя Тень. — Мне нравится Айли.*       Девчонка сломанной куклой падает на грязный пол. Сэм подхватывает бумажную салфетку и вытирает рот.       «Добро пожаловать домой, Сэмюэль.»       Сэм отмахивается, словно от мошкары, и перехватывает себя за запястье — вновь обретенная рука чешется, словно меняет шкуру. Сэм запрокидывает голову и вдруг смеется — искренне и взахлеб, его не случалось уже очень давно — перед глазами вдруг встает скриншотом стоп кадр из старого фильма про одного не в меру болтливого наемника. Там он тоже руки лишился, но регенерировал медленнее, вырастив сначала детскую ручку с крохотными пальчиками. Занятное воспоминание. Сэм смотрит на свою ладонь, затянутую в белую кожаную перчатку, испещренную символами, и сплевывает — какого хрена всегда перчатки? Принадлежность к Хеллсингу? К Алукарду? Вечная насмешка, вечное «не забывай, чей ты».       Блять.       BALMORAL CLASS непотопляем и, кажется, вечен, как и сам материк. Каледонский канал спокоен, и Сэм выбирает небольшую яхту — он не боится воды уже давно и перевешивается через борт, глядя, как волны облизывают оцинкованный бок яхты. Капитан и команда неприветливы и молчаливы — чуют, что с их единственным пассажиром что-то не так, но молчат — за те деньги, что платит Сэм, можно год горбатиться на складах, не разгибая спины.       Сэму все равно.       Конечный пункт — Северное высокогорье. Он уходит, совсем налегке, как и пришел, и бездумно идет по выстланному ярко-зеленой мягкой травой склону, прямо к обрыву, который рубит воздух серым гранитом под почти идеально прямым углом.       Сэм улыбается — уголки губ ползут вверх — и взмахивает рукой — небо окрашивается красным, и гранит чернеет грудой угля на фоне алого заката.       — Такие перемены, Лосяра! Ты теперь вечный? — Сэм оборачивается и ухмыляется: Кроули совсем не изменился: время не жрет нечисть. Он разворачивается и сжимает кулак — Тень неохотно слушается и рассеивается клочьями.       — Не совсем. Беги, Фергус.       Кроули нервно усмехается:       — Твой братец уже здесь, смысла нет. Я сдохну так же, как и весь Ад.       — Привет, Кроули. — Дин обнимает, обхватывает Сэма за талию — собственнический жест — и Сэм коротко выдыхает:       — Мне нужно было чуть больше времени, ты же понимаешь? — Но откидывает голову брату на плечо.       Сэм вдруг вспоминает, как держал его сердце в кулаке.       Кроули с секунду смотрит на них и растворяется — звон от щелчка пальцев мгновение висит в воздухе. Сэм отрывается от брата и ложится — прямо в траву, пачкая куртку зеленым соком.       — Лучше прежней, — Дин садится и коротко кивает на Сэмову руку.       — Дин, — улыбается Сэм. У него нет настроения ссориться. Хватит. — Тебе не тяжело здесь? Если хочешь, мы…       Дин накрывает ладонью его губы:       — Много говоришь. — И ложится рядом.