The Water Rising

Он кидался на прочные прозрачные стены и бился о них до синяков на своих плечах и боках. Брызги волн поднимались на такую высоту, что многие невольно поражались, как так может быть, что залитым оказывался и пол под этой гигантской колбой. Один из слуг-исполнителей был сильно укушен, второму досталось хвостовым плавником по лицу, им только чудом удалось затащить сопротивляющееся всеми силами существо наверх и сбросить в этот импровизированный, но сделанный на славу аквариум. Сбросили неудачно, потому как пленник вырвался, чуть не столкнув с помоста на пол одного из тройки исполнителей при графском дворе, упал спиной на край стеклянной темницы и боком рухнул в воду, без движений опустившись на дно. Высокий и худой, в цилиндре, со светлыми волосами, заплетёнными в косу, не очень позитивно заметил, что именно сейчас выловленная рыбка от такого удара могла испустить дух, раз попала в воду и осталась лежать на дне: полу-юноша лежал на боку, пряча лицо в сгибе локтя, с вытянутой одной рукой и не шевелясь. Если расклад таков, то всем троим не сносить головы. Это действительно вышло случайно, ведь иначе бы один из слуг мог или упасть и разбиться с такой высоты, или быть сильно покусанным акульими зубами — с лисьими акулоподобными лучше не шутить. Ловить этого чёрно-белого красавца было тяжко, и до сих пор исполнители считают, что то, что цель их господина попалась в сеть, было чистой случайностью. Счастливой случайностью для них и крайне несчастливой для цели. Полурыба-полу-юноша отходил достаточно долго. Вообще ставилось под сомнение, что он выживет, но кто-то резонно заметил, что, когда рыба дохнет, она всплывает, как и любой другой труп. Его, очень агрессивного, доставили сюда — с большим трудом, надо заметить — чуть позже рассвета, после проверки сетей, а с налёжанного места на песке пленник сдвинулся только ночью. Это было догадкой, потому как в последний вечерний обход акула по-прежнему не двигался, а утром следующего дня переменил положение и скрылся где-то в высоких камнях. Схема была такова: пленника держали здесь, пока не появлялся потенциальный покупатель — многие интересовались полулюдьми-полурыбами в качестве цирковых гвоздей программы или даже экспонатов, и последнее было гораздо хуже, но реже. Графу, в принципе, было всё равно, что покупатели делают с его живым товаром, пусть хоть обратно выпускают, ведь деньги за товар были совсем не малые. Его целью было хорошо содержать своих "гостей", чтобы пленники выглядели здоровыми и не потеряли из-за внешности своей цены. Возможно, даже вынудить привыкнуть к человеку, и об этом прекрасно были осведомлены слуги. Рыбка оказалась на редкость злой и несговорчивой, охочей до человеческой плоти от своей агрессии, и потому вполне разумно был принят план по принуждению к присмотру того, кто ни разу не был причастен к этому — дворецкого и мальчика на побегушках в одном лице Накаджиму Ацуши. Его, по крайней мере, не будет жалко, если акула приберёт его к своим клыкам. Юноша упирался и всячески отнекивался от такой заботы, но слуги господина, что выше его по статусу, клятвенно заверили, что управятся там, наверху, сами, а его задача теперь — вывести лисью акулу на чистую воду. То есть не дать умереть с голоду, следить, чтобы не смел болеть, и заставить привыкнуть к присутствию человека. Когда Ацуши впервые оказался на помосте так высоко, у него закружилась голова — он раньше-то был тут всего два раза, да и наверх не забирался, боялся воды и такой глубины. Трясло от одной мысли о том, что в любой момент кисть или кусок ноги может оказаться в зубах морской зверушки. Не радужные перспективы ожидали, в общем, того, кто упадёт в воду к агрессивной акуле. Юноша не мог перечить остальным приближённым графа, вот и пришлось согласиться. Его ведь, в конце концов, не заставляли бегать туда-сюда, с ним просто поменялись. «Еда для них — вон там, руки не тянуть, к рукам не приучать, в воду не падать», — был дан краткий экскурс по пути наверх, пока чужие руки не прекратили прикасаться к плечам, пока Накаджиму не оставили в этом не очень освещаемом подвале одного наедине с агрессивным зверем. Кто знает, может, хищник захочет утянуть смотрителя под воду и растерзать?.. А лисья акула может. Первое время Ацуши не совсем понимал, кто из них жертва здесь — забившаяся между камней акула или он, сидящий на помосте в самом дальнем углу и обнявший колени. Он глазами искал что-нибудь, что могло бы помочь в случае нападения — русалки и на суше дышат, так мало ли, вдруг лисья акула выпрыгнет на помост и начнёт затаскивать в воду? Или убьёт прямо здесь… Страх страхом, но пленнику нужна еда. Юноша, дрожащими руками доставая живую рыбу из специально подготовленной тары, боялся её выронить, она всё ещё дёргалась, в две с половиной ладони в ширину и вот-вот готова была выскользнуть из взмокших пальцев. И как подозвать? Как не бояться подползти к самому краю, потому что акула может дожидаться прямо под помостом? Накаджима не решился подойти ближе — даже не подойти, а подползти, — он зажмурился и швырнул рыбу в аквариум наугад, ведь всё равно бы попал. Приманка пустила круги по воде, за секунду адаптируясь и уплывая на глубину. Знала бы эта несчастная рыба, что в таре ей было гораздо безопаснее, в тесноте и темноте с кучей своих сородичей, чем в просторном кусочке дворцового океана рядом с голодной акулой. Несколько минут приставленный ухаживать за акулой слуга и вздохнуть боялся, страшась пропустить бурление воды, означающее приближение к нему хищника, а потом всё-таки не выдержал мёртвой тишины и с библейской скоростью сорвался с помоста на ведущие вниз и вкруг аквариума ступени: Ацуши стало гораздо спокойнее, когда край прозрачной темницы оказался гораздо выше него, а от акулы его стало отделять прочное и толстое стекло. Смотря на открывшийся не сверху, а сбоку подводный мир, юноша наконец-то смог оценить искусность этого аквариума, пускай для русалок он и был жуткой темницей, из которой никуда не денешься и в которой почти нигде не спрячешься: золотой песок далеко внизу, разноцветные и всевозможные водоросли, большие и высокие тёмные камни, много-много всяких ракушек и камушков на песке, и это просто у Накаджимы нет дара литературно описывать, когда на самом деле всё ещё красивее. Любезно кинутая в аквариум обыкновенная серенькая рыба, предназначенная для акульего обеда, плавала над водорослями, чувствуя опасность и теряясь в них. Пленники, конечно, такой красоты не оценят. И всё действительно красиво и спокойно, пока Ацуши не ловит на себе чей-то взгляд. Сердце пропускает удар, мурашки ползут между лопаток, юноша судорожно быстро поворачивает голову к скальным камням, и ему кажется, что на долю секунды на него были устремлены чужие и злые глаза хищника. Стало не по себе. Парень сбежал с лестницы в самый низ и почувствовал себя полностью спокойным только там. Не оказавшись в ситуации один на один с акулой, Ацуши бы никогда не подумал, что будет смертельно бояться этих морских убийц. В первый вечер выполнения своих обязанностей надсмотрщика над необычным пленником Ацуши даже не попытался изменить своей тактики: ещё единожды он швырнул такую же рыбу из тары наверху в аквариум — единожды, потому что предыдущая приманка была ещё жива-здорова и никем ни разу не укушена. Каким счастьем было покинуть страшный подвал и вернуться в свою скромную комнату, без всяких акул, сухую и не пахнущую морской водой! Комната стала олицетворением безопасности и отдыха, и покидать её на следующий день было ой как нелегко. Приходилось вставать на рассвете — по привычке, ведь будить господина на данный момент в обязанности не входило — и до самого захода солнца пребывать в жутком подвале с аквариумом, хоть там и было относительно светло и не так уж холодно. На второй и третий дни страх постепенно поубавился, потому что акула до сих пор в поле зрения попадаться не рисковала и никак себя не выдавала, аквариум выглядел пустым. Единственным изменением каждое утро было отсутствие кинутой ранее в морскую темницу рыбы, и это, наверное, хорошо — пленник не умрёт от голода. Возникала мысль сбрасывать всю норму пищи за день перед самым уходом из подвала, но… Ацуши не зверь, чтобы махнуть рукой на живое, пусть и агрессивное, всё ненавидящее, существо. Юноша уже не кидал рыбу в аквариум издалека, он, чувствуя, что акула не видит в нём ничего интересного и не хочет видеть, стал подходить к краю и всматриваться в прозрачную воду уже сверху, а не только со стеклянных боков, только, к сожалению, от осознания высоты вне аквариума и глубины с акулой в нём начинала кружиться голова — Ацуши подползал на четвереньках или просто сидел возле края, наблюдая, как колеблет воду серенькая «еда», даже не подозревающая, что ночью её растерзают. «Неужели прямо с костями ест?» — Накаджима стал ловить себя на мысли о том, что интересуется жизнью пленника. Ему действительно было бы интересно порасспрашивать акулу, не желай пленник его… убить. Ацуши не заметил, как задремал. Он сидел, обняв колени, на самом краю, но благо что не склонялся прямо к воде. Было тихо и спокойно, прохладно, хорошо, юноша и думать забыл об осторожности, когда понял, что не сколько он боится акулы, сколько акула — его, иначе бы давно кинулась, ведь это логично. Накаджима ещё пару минут сонно бормотал себе что-то под нос, пока не заснул окончательно, и вряд ли бы он смог заметить, как из-за камней впервые днём появился бледный и хмурый русал. Его длинный чёрный хвост с белым брюшком и длинным, в половину тела, хвостовым плавником, замер, и русал напоминал бы восковую фигуру, декорацию для аквариума, если бы его тёмные волосы со свисающими по обе стороны лица прядями с белыми концами не шевелились от движений воды. При появлении хищника вся та приманка, что была сброшена надсмотрщиком ранее, затаилась, но не приманка интересовала появившуюся акулу, а юноша, дремавший высоко наверху так близко к краю, стал объектом сердитого и подозрительного взгляда серых глаз. Акула долго всматривался в окружение, пытаясь понять, наблюдают ли за ним, но хищника не обманешь, поэтому пленник не боялся быть рассекреченным — он очень плавно отмер, как двигалась бы медленно танцующая фигурка в музыкальной шкатулке, и очень осторожно подплыл наверх. Русал часто останавливался, проверяя, не проснётся ли его безобидный надзиратель, но чувства ему не лгали — через несколько минут до поверхности лисьей акуле оставалось лишь немного вытянуть руку, чтобы покинуть воду. Он мог бы спокойно схватиться за помост и выбраться на него, но на суше без человеческих ног делать нечего, да и русалки куда ловчее в воде, тут спорить нечего. Акула смотрел на спокойное, дремлющее лицо светлого юноши, сидящего на помосте, словно через тонкое стекло зеркала, настолько близко он подобрался к границе воды и воздуха. Казалось, если бы надсмотрщик проснулся и решил протянуть руку вниз, поближе к руке русала, прикосновение отделял бы миллиметр воды. Русал вполне мог рвануть сейчас на воздух, схватить человека за воротник и утащить за собой под воду, задушив и утопив, а потом растерзав, но почему-то этого не сделал. Он просто в абсолютной тишине наблюдал за спящим человеком — в конце концов, он его кормит и не пытается лезть. Юноша боялся акулы больше, чем акула — юноши. Но вот светловолосый надзиратель встрепенулся во сне: брови нахмурились, губы поджались, да и сам он вздрогнул, как от кошмара. Открыв глаза, Ацуши сонно покачнулся, проморгался и неожиданно для себя резко едва сидя не отпрыгнул — просто быстро отполз — от края, увидев, как кристально чистая вода пошла крупной рябью по поверхности. Юноше казалось, что, не проснись он сейчас, близко подобравшаяся акула почти бы привела свой план в исполнение и точно бы утащила под воду. Ему крупно повезло. Вместе с тем, когда он, вскочив, сбежал по лестнице вниз и никого снова не увидел, кроме шевелящейся в водорослях серенькой блестящей приманки, Ацуши немного всё-таки пожалел, что не спал чутко: ему бы случилось наконец-то увидеть этого загадочного пленника, который ему так ни разу и не показался даже совсем чуть-чуть. На следующий день рыбы в аквариуме снова не было, а Ацуши этой ночью спал из рук вон плохо: ему всё снилось, что его утаскивает за ногу акула в свою прозрачную темницу и разрывает на куски. По обычаю своему уже спокойно спустив в воду завтрак для акулы, слуга принял решение ходить по помосту, чтобы занять свои ноги и ни в коем случае не заснуть. Стук обуви по дереву помоста отдавался эхом в каменных стенах подвала и продолжался больше получаса, пока юноша не устал ходить туда-сюда и не остановился отдохнуть. Он опирался руками на перегородку, запрокинув голову и смотря наверх, на свет, льющийся из окон. Там, если убрать аквариум из этого подвала, прямо напротив прохода в другой стене будут закрытые двери — чёрный выход на запасные случаи: граф Достоевский был очень продуманным и не хотел лишать себя элементарного из-за отсутствия пути отступления. Без его разрешения двери открывать было запрещено, и Ацуши знал это, просто потому что мало ли, какому буйному русалу или русалке взбредёт в голову выпрыгнуть из аквариума на помост, скатиться за счёт влажности своего тела по ступеням вниз и доползти до этих дверей. Случаев, конечно, таких ещё не было, но и не из-за побега пленника было запрещено открывать двери: они вели к крутому обрыву, после прыжка с которого беглец просто-напросто разобьётся о камни, не развив достаточную скорость для разбега. Терять пленника вот так глупо — жалко. Жалко потраченных средств и вещей на его поимку. «Наверное, в мыслях морских существ смерть лучше, чем то, что их ожидает», — Ацуши только горестно вздохнул, понимая, что тоже самое ждёт и нынешнюю лисью акулу: смерть или то, чего пожелает покупатель. Слуга ненавидел все эти подпольные дела графа, но у него не было выбора, ведь он — сирота неизвестного происхождения, так благосклонно оставленный на службе у господина и имеющий пищу и крышу над головой. Приходится подчиняться, потому что умереть от голода и холода на улице в планы не входило. Ацуши вынужден был быть ответственным за всё, что он делал, но отсутствие контроля и тишина повлияли на то, что он заснул вновь. Юноша медленно съехал спиной по перегородке на колени, опираясь виском на тонкую стенку и дыша совсем не слышно. За несколько минут до этого парень очень хотел, чтобы ему не снилось, как его в воду затягивает голодная и злая акула. Голодная и злая акула даже не планировала этого делать. Достаточно было перестать слышать неуёмные шаги, непрекращающиеся уже довольно давно и начинающие порядком раздражать, но теперь, когда воцарилась долгожданная тишина, пленник снова показался из-за камней и воровато глянул вверх. Он уже быстрее плыл к поверхности, но, как и прежде, остановился возле границы воды и воздуха, глядя, что происходит на помосте. Юноша действительно спокойно спал. Не сказать, что лисья акула был чрезвычайно заинтересован, но впервые за несколько дней он рискнул показаться над поверхностью воды, и теперь с его лица и плеч стекала вода — многие бы отдали всё, чтобы увидеть, как агрессивный получеловек-полурыба показывается из воды без намерений укусить и уж тем более по собственной воле, а не вытащенный сетями или крюком за хвост. На спине виднелась большая тёмная полоса поперёк позвоночника — последствия удара о край, когда русала только-только сюда затащили. Неудивительно, что пленник устроил протест и решил не появляться на глазах всех тех извергов, по чьей вине он тут оказался. Ублюдки. Сыновья подводных камней. На отношение пленника к надсмотрщику повлияло то, что во время своего заточения он этого юношу не видел, а потом и понял, что надзиратель сам тут не по своему желанию смотрит за ним. Это можно было бы использовать в своих целях. Первые дни русал хотел его запугать и убить, чтобы показать остальным, как опасно связываться с лисьей акулой. Потом образ мышления переменился, ведь надсмотрщик не баламутил воду, не стучал по стеклу и вообще не пытался привлечь к себе внимание. Акуле было интересно, что это за такой уникум, не пытающийся над ним поиздеваться в такой обстановке или даже добить, заставив принимать пищу с рук. Осторожно, стараясь не издавать звуков, русал подплыл к краю помоста, приподнялся и сложил на него руки, а на руки — голову. Так было удобнее наблюдать за милым юношей — его лицо выражало нежность и спокойствие во сне. Такой не навредит, даже если и будет строить из себя грозного. Один удар хвостом — русал скинет парня с высоты аквариума и вряд ли увидит, как тот поднимается. От юноши не веяло злобой или коварством. Он тут по принуждению. Почти так же, как и пленник. Ацуши, приоткрыв глаза и потягиваясь, замер изваянием, увидев, как в шаге от него, сложив руки на помост, лежит головой на руках темноволосый юноша и сверлит его взглядом. От поясницы до плеч прошла волна мурашек, а сердце забилось с такой скоростью, что весь сон как рукой сняло. Неужели… Неужели хищник приплыл сюда, чтобы убить? Глупая смерть будет. От собственной ведь слабости. Собственного желания вздремнуть. Он ожидал всего угодно, но не того, что акула не оскалится и даже не предпримет попытки протянуть к надсмотрщику руку. Серые, слегка прищуренные, ничего не выражающие глаза глядели в упор и, кажется, даже не моргали, русал не пытался уплыть обратно и спрятаться, и уже Ацуши почувствовал себя пленником, на которого смотрят, а не тем, который смотрит. В этом взгляде читалось не то презрение, не то жалость, ведь юноша вряд ли противостоит акульим клыкам. Ему думалось, что вот сейчас — и всё кончено, если хищник кинется. Секунды текли мучительно долго и даже болезненно, но с истечением минуты, пока акула так ничего и не сделал, замершая фигура надзирателя стала постепенно оживать. Ацуши нервно сглотнул, оправил воротник рубашки, и всё это так медленно, словно он боялся, что резким движением спровоцирует нападение. Юноша откровенно страшился вставать, готовый просидеть в таком положении вечность, но лицо пленника-наблюдателя оставалось спокойным. Странно, но парень теперь отринул свои мысли о том, что русалки-акулы — это нечто страшное и жуткое. Да, темноволосый получеловек выглядел неприветливым, но и не злился. Быть может, он даже и не хочет атаковать. Он недвижимо смотрел на Ацуши ещё несколько минут, после чего легко оттолкнулся от края древесного помоста, хмыкнув, словно разочаровался, и исчез в прозрачной глубине — исчез, потому что юноша, когда переборол страх и глянул вниз, снова никого не увидел. Акула считал камни своим убежищем. Больше за день он не показался. К вечеру в аквариум было выпущено ещё две рыбы для акулы. Потрясения хватило на всю оставшуюся ночь, но потрясение очень скоро заменилось осознанием глупости своего страха. Русал не казался жутким. Скорее всего, он им и не был, или же Ацуши судит очень поверхностно. Он был красивым. С достаточно необычной внешностью. Если бы был человеком, то наверняка каким-нибудь аристократом, пребывать в служении у которого было бы большой честью. Утром следующего дня было очень удивительно обнаружить на помосте горку рыбьих костей. Аккуратно обглоданные скелеты, сломанные в некоторых местах и сложенные горстью. Справедливо было понять, что до этого пленник копил их где-то у себя под камнями, а теперь, поняв, что надсмотрщик боится его больше, чем он — надсмотрщика, вынес мусор из своего временного дома. Ацуши почему-то почувствовал облегчение, когда убирал эти кости. Стоило ему вновь взять рыбу на завтрак акуле в руки и подойти к краю, чтобы привычно опустить её в воду, взгляду предстала удивительная картина: там, внизу, со дна на юношу смотрел он, темноволосый и бледный. Ацуши тут же замер, боясь спугнуть, но и акула не двигался. Отсюда было плохо видно выражение его лица, но хищник точно не скалился. Он плавно оттолкнулся руками от песчаного дна, и теперь Накаджима видел всю красоту его длинного чёрного хвоста с не менее длинным и острым хвостовым плавником. Акула плыл кверху, но остановился гораздо дальше от помоста, чем был вчера. Смотрел. Ждал. У Ацуши сильно билось сердце. Удивительно, что лисья акула стал доверять ему, показываясь на глаза. Накаджима почему-то снова оцепенел, крепко сжимая скользкую и холодную серенькую приманку в руках, не решаясь отпустить, и всё глядел на русала. У пленника была очень… приятная внешность. Хмурился он, правда, но это, наверное, было его изюминкой, тем более в такой-то обстановке. Акула спустя пару минут бесплодного ожидания подплыл ещё немного ближе и склонил голову к плечу. В этот момент Ацуши понял, что, в общем-то, заставляет ждать, и тут же выпустил рыбу из рук — акула моментально дёрнулся, вытянулся, как стрела, за какую-то секунду, схватил успевшее вздрогнуть рыбье тело сверкнувшими в свете клыками и молниеносно развернулся, скрываясь в камнях. Это было быстро и по-хищничьи изящно. Так ловят свою добычу породистые кошки. В обед акула не появился, а ближе к вечеру показался вновь. Ацуши уже устал, поэтому, выпустив рыбу в воду и даже не заметив присутствия пленника, встал с помоста и спускался вниз по ступеням. Каково же было его удивление, когда сбоку к нему вдруг начало приближаться тёмное пятно, и Ацуши был вынужден даже в перила вцепиться, чтобы от неожиданности не поскользнуться и не упасть: акула подплыл к нему за стеклом и остановился буквально в полуметре, не решаясь подплыть вплотную. Юноша, переведя дух, зная, что вряд ли ему что-то угрожает, возобновил спуск, но продолжал поглядывать на пленника. Его хвост был красив. Неудивительно, что граф-«Крысиный-Король»-Достоевский заставил присматривать за таким красавцем. Большая ему цена. От этих мыслей больно сжимается сердце. В последующие дни не происходило ничего кардинального, и Ацуши чувствовал себя спокойно. Он уже привык к наблюдению лисьей акулы за ним и не боялся, подпуская к себе, хотя, конечно, это, скорее всего, пленник подпускал к себе, а не надсмотрщик. И всё было бы в порядке, если бы однажды одна из рыб в таре не выпрыгнула прямо под ноги. Юноша тогда поскользнулся прямо на краю и за секунду успел увидеть жизнь перед глазами, когда спина соприкоснулась с водой, глаза начала щипать вода, а дышать стало нечем. Он упал в воду и неминуемо пошёл ко дну — не умел плавать. Паника подступала к горлу, хотелось вскрикнуть, но всё бесполезно. Поверхность всё отдалялась, кислорода становилось меньше, лёгкие судорожно сжимались от недостатка воздуха. Было страшно. Очень. Слуга даже успел подумать, что всё-таки смерть ему будет от утопления в прозрачной акульей темнице, как он и предполагал когда-то, но… Его что-то толкнуло в спину и стремительно потащило кверху. Юношу с силой вытолкнули на помост, и Ацуши судорожно вцепился в край руками, наполз на него грудью, откашливая холодную воду. Удары сердца закладывали уши, было холодно, руки дрожали, но сил вскарабкаться на дерево помоста просто не было в эти секунды. Слуга был готов остаться без ног, потому что акула отгрызёт, но он не оборачивался и не видел, что русал наблюдал за всем этим чуть поодаль, показавшись по плечи из воды и ожидая, когда юноша придёт в себя. Накаджиме снова помогли взобраться на сушу полностью — пленник оказался сзади и снизу и толкнул в ноги, буквально выбрасывая наверх. Когда Ацуши, сгорбившись, сидел на коленях, мокрый и дрожащий, пытающийся прийти в себя, до его слуха неожиданно донёсся низкий и хриплый незнакомый голос где-то рядом: — Ты в порядке? Юноша тут же пришёл в себя. Сначала он не понимал, кто его спросил, а потом в голове щёлкнуло. Ацуши мигом поднял голову и встряхнул ею — на сухое дерево помоста попали капли воды с его волос. Чуть поодаль в воде, чуть качая хвостом и скрестив руки на груди, показавшись по грудь, был темноволосый акула, который скептически смотрел на своего неудачливого надсмотрщика. В его взгляде серых глаз читалось сожаление и некоторое превосходство, полное презрения к человеческому роду. Слуга Крысиного короля не находит ничего более подходящего, чем, нахмурившись, встать на одно колено и опереться рукой о перегородку помоста. — Мог бы и не спасать меня, — прохрипел он, откашлявшись в последний раз. — Мне не нужен твой труп здесь, — русал только хмыкнул и пожал плечами, ненадолго прикрыв глаза. Он словно одолжение юноше сделал, а его ещё и корят за это. — Тебе ничего не помешало бы просто столкнуть меня с края вниз на пол, и вряд ли бы тебе за это предъявили. — И чтобы потом эти жалкие упыри заменяли тебя и действовали мне на нервы? — Ацуши даже удивился меркантильности цели. В этой меркантильности была какая-то выгода для них обоих, и это довольно странно: человек не трогает русалку-хищника, русалка-хищник не пытается пообедать человеком. — Ладно, я понял твою позицию, — юноша перевёл дух и теперь пытался выжать свою мокрую одежду. Было, конечно, бесполезно. — И… Всё равно я должен быть благодарным. — Не падай больше, — Ацуши показалось, что русал сказал это с будь-осторожен-интонацией. Не успел он головы поднять, как русал, нырнув под воду и высоко подняв над поверхностью хвост, элегантно — в этой элегантности была некая мощь — взмахнул им и, ударив по воде, окатил своего надсмотрщика с ног до головы ещё раз. У акулы в этот момент появилась незаметная ухмылка на лице. С этого дня Накаджима едва ли не постоянно наблюдал акулу над поверхностью воды или даже опирающимся руками на помост, водящим хвостом в глубине. Русал говорил мало, неохотно и то только тогда, когда парень решался о чём-нибудь его спросить. Ацуши, видя этот настрой, придерживался вида «меня не волнует», но, скорее всего, этот вид плохо скрывал интерес. Лисья акула оказался единственным, кто мог выслушать. Надсмотрщику часто хотелось спросить, как и где русал жил до своего пленения, но не хотел ворошить прошлое. Пленнику наверняка неприятно вспоминать о том, что было и чего больше для него не будет. — Если ты так боялся, что я откушу тебе голову, — голос пленника был низким, с хрипотцой и тем не менее приятным слуху, — почему не отказался? — Отказ от работы в моих обязанностях не предусмотрен, — горькая усмешка. Юноша сидел на деревянной суше в позе лотоса и сутулясь, опираясь локтями на колени. — В конце концов, если бы за тобой не нужен был присмотр, меня бы здесь и не было. Я охранник, можно сказать. — Охранник от чего? — русал как-то презрительно прищурился, слегка оскалившись. — Охраняешь меня от побега на свободу? Разумно. — А что ты мне ещё предлагаешь делать? Если я сделаю вид, что позволил тебе сбежать, я вряд ли выживу без средств к существованию на улице, — у юноши был хмурый вид. Он что-то чертил пальцем на досках помоста, опустив взгляд вниз и выглядя уставшим. Этот разговор задевал за живое, но с этим ничего нельзя поделать. — И поэтому ты изо всех сил стараешься, чтобы через какое-то время умер я. Фраза была произнесена с таким спокойным тоном, что Ацуши стало жутко обидно. Ему показалось на момент, что он не может смотреть пленнику в глаза, ведь так оно и есть: что ни сделаешь ради выживания. Служба была единственным путём к нормальной жизни, иначе без неё юноша замёрзнет в какой-нибудь подворотне, но угнетало не это. Угнетало то, что лисья акула прекрасно понимал, зачем его здесь держат. Красота его хвоста вряд ли нужна кому-нибудь в живом и постоянно трепещущем, спрятанном под камнями виде. Его обитание здесь — вопрос времени. — Фактически, — Накаджима вздыхает, — ты можешь попытаться сбежать хоть сейчас. Выпрыгнуть сюда, скатиться по ступеням, доползти до той двери… Я не буду стараться задержать тебя. Просто ты погибнешь, упав с обрыва, куда и ведёт эта сторона поместья графа. А следом за тобой погибну я. — Фактически, — русал повернулся к Ацуши боком, опираясь на край помоста лопатками и локтями, сказанным явно невзначай передразнив юношу, — я бы предпочёл смерть на воле, чем прожить оставшуюся жизнь в этой стеклянной темнице и умереть от мучений. Ацуши хотел бы задать вопрос, откуда мучениям взяться, но сам знал ответ: им взяться хотя бы из этого стеклянного места обитания. Вряд ли бы даже сам Накаджима предпочёл до старости провести время в одной большой комнате, не имея возможности выйти. Помрёшь от скуки, а потом и от ненависти к себе, когда начнёшь выполнять все просьбы в обмен на свои желания. Этот русал был гордым. Он, скорее всего, погибнет, перестав брать пищу с рук. И юноша верно сопровождает его до этого пути. — Скажи, как зовут тебя, — слуга спрашивает это спустя большую молчаливую паузу. «Скажи хотя бы, как зовут тебя», — должно правильно звучать сказанное. Акула медленно, услышав просьбу, повернул голову в сторону юноши, ловя взгляд его янтарных глаз и хмыкая. — Ты, как я мог слышать, Ацуши, — на его губах — лёгкая презрительная ухмылка. Ацуши не знает, обижаться ли ему на такое общение русала с ним, но бесконечная вина за неизбежную смерть красивой акулы заглушает это чувство. — Верно? — Верно, — юноша кивает. В этот момент русал неторопливо отплывает от своего места, которое примерно в шагах двух от сидящего на коротком в длину помосте слуги, и по краю подплывает ближе. Акула теперь напротив юноши, сложила руки на древесину суши и смотрит прямо в глаза, слегка хмурясь. Накаджима выпрямляется, на секунду отведя взгляд и оттянув пальцем ворот своей одежды. Неудобно как-то. Ему кажется, что от этого взгляда серых глаз он слегка покраснел. — Акутагава Рюноскэ, — произносит наконец акула, не изменив выражения лица. Юноша ловит себя на двух мыслях: на той, что русал своим присутствием вгоняет его в краску, и на той, что ещё ни разу не видел, как назвавшийся Рюноскэ акула по-настоящему улыбается. Ацуши уже не удивлялся, когда по его приходе в оборудованный под аквариум подвал Акутагава показывался из-под своего каменного убежища и сопровождал наверх, пока надсмотрщик поднимался по лестнице. Юноша улыбался, наблюдая, как красиво и изящно двигается чёрный акулий хвост, и однажды попробовал принести пленнику что-нибудь, что рыбой и морепродуктом не называется. Первая попытка с яблоком была отвергнута, к винограду Рюноскэ остался равнодушен, Ацуши даже попробовал принести хлеб и крупы, но тоже было тщетно. Единственным, к чему лисья акула пристрастился, был инжир. Накаджима не любил его, поэтому только с радостью относил. «Смотри, не отвыкни от своего привычного рациона», — говорил он, смеясь, но Акутагава только бросал на него хмурый взгляд. Привычный рацион. Он не затрагивал эту тему, но юноша и без того видел, как Рюноскэ ненавидит своё положение пленника. Его угнетала заточённость в этой прозрачной темнице, и Ацуши искренне старался его отвлечь. Что уж говорить, слуга Крысиного короля и сам старался не думать о том, что в один прекрасный день лисьей акулы здесь больше не будет. Он привязался к нему. В один из вечеров, когда Накаджима снова рассказывал что-то своему единственному слушателю, юноша не удержался и, прикусив губу, протянул к акуле руку в перчатке. Ладонь была встречена подозрительным взглядом, но Рюноскэ только замер, а не отшатнулся. Ацуши, замолчав, сначала хотелось отдёрнуть руку и извиниться за внезапный порыв, но что-то руководило им в тот момент такое, что обычно ему непривычно, и ладонь коснулась чёрных и мокрых волос. Во взгляде серых глаз читались непонимание и вопрос, что Ацуши делает. Юноша и сам вряд ли бы объяснил, зачем он это делает, но зачем-то всё-таки огладил русала по голове. Не понять было, нравится это Рюноскэ или нет. Накаджима боялся, что акула сейчас зарычит и вцепится зубами в кисть, но ничего такого не произошло: Рюноскэ только вопросительно приподнял бровь, если по отношению к его куцым бровям вообще такое сказать возможно (да, Ацуши подметил эту особенность одной из первых). — Что ты делаешь? — Рюноскэ наконец хмыкнул и подал голос, отчего юноша сразу руку отдёрнул. — Да так. Не бери во внимание, — Ацуши неловко усмехнулся и потёр затылок, кашлянув и отвернувшись. И правда, зачем он сделал это. Акутагава после этого забавно прикоснулся к своей голове, словно бы на чёрных волосах мог остаться отпечаток чужой руки, и взъерошил свои волосы. Что ж, Ацуши всегда считал себя чуть менее удачливым, чем все остальные. — Наклонись, — неожиданно тихо, но всё же потребовал его собеседник, и юноша, растерявшись от просьбы, не мог не подчиниться. Он лёг на влажный помост, игнорируя, что одежда снова будет немного, но мокрая. Ладони лежат на самом краю дерева суши, пальцы касаются прохладной воды, а мокрая ладонь русала вдруг совершенно спокойно тянется к его белым волосам и треплет. Неаккуратно отросшая прядь с правой стороны лица теперь взъерошена тоже, когда Рюноскэ проводит по ней пальцами и опускает руку. Их лица теперь почти на одном уровне, и Ацуши чувствует, как неумолимо краснеет его лицо. Чёрт. Это действие со стороны Акутагавы больше напоминало зуб за зуб. Юноша разговаривал с акулой обо всём. Он почему-то стал вставать раньше и с неким воодушевлением спускаться в подвал. Страх давным-давно исчез. Ацуши даже вопросом задавался, как мог бояться Рюноскэ. Конечно, были догадки, что Акутагава благосклонен к человеку только за счёт отношения человека к нему, но вряд ли бы акула был так добр к остальным в этом поместье. Юноша не очень любил пересекаться с остальными приближёнными господина, но приходилось. Иногда. Недостатком внимания от графа слуга не страдал, потому что ему и не нужно было это внимание. Пусть лучше Крысиный король уделяет своё время этому Гоголю в цилиндре и с заплетёнными в косу светлыми волосами. Накаджима здесь так, мальчик на побегушках с красивым названием дворецкого. Ацуши не любил мокнуть, но только напускно дул щёки, когда Рюноскэ брызгал в него водой. Веер капель от чёрного хвоста был прекрасным зрелищем, но не тогда, когда целая волна окатывала с ног до головы. Там, наверху, в поместье, а не в подвале, Накаджима уже смирился с вопросами приближённых господина, почему он такой мокрый и неужели акула топит его каждый божий день, как паршивого котёнка. Никто не знал о дружбе слуги с пленником, которая, к слову, была запрещена во избежание конфликтов и возражений, и не знали, потому что Рюноскэ, имея превосходный слух и слыша шаги других, тут же прятался за камнями и не показывался ни под какими предлогами. Юноша за время общения с пленником прозрачной темницы начал буквально светиться. Он не знал, отловлен ли Рюноскэ уже для потенциального покупателя или только ждёт своей участи. Он и не хотел об этом думать, ибо, кажется, проще налететь грудью на нож, чем отдать его. Акутагава, хоть и вечно хмурился, и был далёк от искренних эмоций, понимал Ацуши и не пресекал его попыток подружиться с акулой. У Накаджимы приятно трепетало сердце, стоило взбежать по ступеням вверх и оказаться на ставшем столь привычным помосте. Слуга уже несколько раз оставался здесь на ночь, случайно засыпая на суше, и не знал, что Рюноскэ очень долго наблюдает за ним во время его сна. В какой-то момент юноша стал останавливаться в самом низу, когда только приходил, наблюдая, как красиво плавает в аквариуме его друг. Рюноскэ узнавал Ацуши по торопливым и лёгким шагам и не боялся выбираться из-под камней раньше времени. Его надсмотрщик звонко смеялся, стоило акуле сделать круг или прыжок, а потом приплыть вниз и оказаться лицом на уровне его лица. Их отделяло одно-единственное стекло, которое вряд ли можно разбить подручными средствами. Ацуши приложил однажды руку к стеклу, заточившему в себе Рюноскэ, и получеловек прислонил свою ладонь к ладони Ацуши с другой стороны. Накаджима не сможет отдать акулу на растерзание меркантильным людям. Эта мысль очень угнетала с каждым днём. Акутагава видел, как юноша утирал глаза рукавом, но не показывал ему своей печали. Конечно, зачем показывать, когда Рюноскэ и так понимает причину. Сказать, что акула сможет выбраться, он не мог — это будет ложью. Сказать, что они смогут встретиться потом — тоже. Получеловек просто молчал и не желал обсуждать. Он просто ждал, когда Ацуши успокаивался. Однажды, когда юноша, спускаясь со ступеней, зажмурившись, прислонился лбом к стеклу, Рюноскэ подплыл к нему и, коснувшись стекла ладонями, сделал то же самое. Накаджима тогда вздрогнул, посмотрел на него блестящими глазами и только улыбнулся. Было почти неслышно, что он говорит, но по губам можно было прочитать, что тот прошептал: «Ты такой хороший». Рюноскэ не знает, что должно было происходить в жизни человека, чтобы он считал морского хищника хорошим. Он выплыл на поверхность по обыкновению своему. Ацуши сидел на помосте и читал что-то, но тут же отвлёкся на появление русала — акула только что обедал рыбой и снова спрятал кости где-то у себя. Акутагава ничего не говорил, просто положил на помост голову и руки, но Накаджиме взбрела в голову какая-то идея, когда он вынул из-за пазухи какую-то… непонятную палочку. При ближнем рассмотрении палочка была с щетиной на одном конце, но Рюноскэ даже не подозревал, что его ждёт. «Не дёргайся, — сказал юноша, придвинувшись и взяв подбородок русала пальцами другой рукой. — Открой-ка рот…» Ацуши, кажется, надолго запомнит, что из хватки акульих клыков выдернуть что-либо просто невозможно, и благо что это не было пальцем или рукой. Открытые в нерешительности челюсти с рядами острых, как бритва, зубов сработали, как механизм капкана, и зубная щётка спустя недолгую чистку сначала намертво застряла, а потом переломилась пополам. Чего только стоило выражение лица лисьей акулы с широко распахнутыми глазами, когда ему почистили зубы. Рюноскэ тогда почему-то обиделся и долго не выплывал на поверхность, только к вечеру, когда Ацуши уже уходил, показался из-за камней. На полу был обнаружен откушенный обломок той самой несчастной щётки — Акутагава тогда подбросил его рукой вверх и ударил по нему хвостом, выбрасывая достаточно далеко. Случилось так, что вновь заснувшего возле аквариума с акулой Ацуши обнаружил один из приближённых графа Достоевского — длинные светлые волосы, сам длинный, перебинтованная голова, вечная улыбка, достаточно жуткий тип. Подозрения были уместны, особенно тогда, когда из-под камней выплыл Рюноскэ и попал как раз под взгляд внимательных глаз одного из тех, кого так невзлюбил с самого начала. Акула не знал, что им руководило, ведь он не нырнул под камни обратно, а стремительно поплыл вверх, слыша, как его надсмотрщика упрекают. Обвинительный тон голоса подозревающего был вполне основан ещё и на том, что акула, заметив угрозу для своего «друга», стремился, видимо, защитить. Но даже Ацуши не ожидал, что пленник прозрачной темницы, вынырнув, оскалится, подняв вверх брызг, и с силой укусит его за предплечье. Капли крови капнули на помост, юноша вскрикнул, зажимая место укуса, и приближённый, отшатнувшись и отряхивая обрызганную водой одежду, только брезгливо поморщился, сказав, что господин был бы недоволен, если бы подозрения оправдались. Акула быстро уплыла, до этого злобно глянув на второго человека и даже резко придвинувшись, делая вид, словно пытается укусить и его. Рюноскэ долго бурчал извинения, будучи рядом и настороже, слушая возможные шаги. Накаджима не злился — укус акулы спас ему репутацию. След от зубов заживёт, жаль только, что укушенная рука рабочая. Акутагава совсем не сопротивлялся, когда юноша гладил его по голове. Несколько дней надсмотрщик ходил с забинтованной рукой. Рюноскэ укусил не то чтобы сильно, но боль была ощутимой. Ацуши зачем-то стал менять своё местоположение и часто вместо помоста сидел на ступенях — видимо, в жизни нужно хоть какое-то разнообразие. На вопросы Акутагавы о том, не надоело ли ему возвращаться сюда каждый день, юноша отрицательно качал головой и хмурился. Прикладывать ладонь к ладони через стекло стало обычным делом, потому что Рюноскэ казалось, что Ацуши так немного лучше. Он всего раз коснулся губами стекла, когда юноша с другой стороны прислонился к прозрачной стенке лбом. Слуга тогда покраснел, а Акутагава не видел в этом ничего такого. Было странно чувствовать чужие губы на собственных губах, когда юноша на помосте неожиданно придвинулся сидя ближе, довольно низко наклонился и коснулся ладонью левой руки мокрой щеки. Это был достаточно невинный жест симпатии, но Ацуши почему-то больше не решался делать подобное, сильно смущаясь и часто невнятно что-то бурча себе под нос. Рюноскэ только усмехался. Ему казалось, что Накаджима немного счастлив с ним, но не понимал причины. Это же так глупо: привязаться к тому, кого скоро заберут и почти наверняка убьют. Но Акутагава, кажется, тоже привязался. Ему-то терять нечего. В этот день Накаджима пришёл озадаченным. На вопрос, что случилось, он развёл руками и сказал, что в честь приезда Его Величества вход в подвал почему-то завесили и Ацуши, спускаясь сюда, чувствовал себя словно замурованным. Когда Рюноскэ брызгает хвостом по воде, Ацуши смеётся, но убедительно просит этого не делать. А потом — шаги.

***

Парень со светлыми волосами был оттолкнут, лисья акула бесновалась, а Чуя был вынужден отступить. Чёрт, чёрт, чёрт. Вот как чувствовал, что не нужно было повиноваться ощущениям! Выход к лестнице наверх закрыт двумя другими, а больше выходов и нет. Тот юноша, что общался с акулой, мечется. Он постоянно смотрит то в спину настигающему Чую, то куда-то в сторону, и гость Принца благодарит судьбу за своё чутьё, указавшее ему посмотреть по направлению взгляда янтарных глаз — там дверь. Закрытая, правда, и далеко, но всегда можно открыть. Слышен всплеск воды где-то наверху. Блондина с косой и в цилиндре окатывает столп воды, упавшей будто с потолка, и его чудесная шляпка уплывает к стене. Чуя заблаговременно отскакивает от воды и принуждён шевелить ногами, если не хочет оказаться там же, где и лисья акула. Отсюда не сбежать, если попасть в аквариум, это Чуя уже понял, иначе почему пленник прозрачной колбы всё ещё здесь? Он обходит кругом огромный аквариум и, к сожалению, видит, что с другой стороны на него идёт ещё один, с длинными волосами и почему-то забинтованной головой. Западня. Если эта дверь не откроется, ему конец. Трое на одного — нечестно. Слышатся глухие удары тела о стекло — акула бьётся в стены, словно пытается разбить. Светловолосый юноша тоже в панике. Складывается ощущение, что он вообще на нейтральной стороне, не желая помогать ни своим, ни чужаку. На двери чёрного входа — только внутренний засов, но достаточно громадный и тяжёлый. Чуя не успеет его поднять. Если он повернётся к медленно наступающим спиной, его схватят и или прижмут, или повалят, и тогда он вряд ли выберется. Юноша прижался к дверям на засове спиной, тщетно пытаясь открыть его так — недостатком силы Чуя никогда не страдал, но тут действительно нужны титанические усилия или не один человек. Остаётся надеяться только на чудо, а на это Чуя никогда не надеялся. Но неожиданно слышен мощный всплеск. На одного из наступающих падает блестящее тело, придавливая к земле, и слышен хруст — Чуя морщится, не зная, сломался это упавший или спрыгнувшая с такой высоты акула. Приподнявшийся на руках и тяжело вздохнувший, жмурящийся получеловек со ссадинами на лице скалится, и зубы у лисьей акулы будут поострее зубов афалины. Оставшийся нападавший резко оборачивается, видя, как собрат пал под весом акульего хвоста, а сам акула, натурально рыча, немного неуклюже, но отталкивается руками от пола и сбивает хвостом врага с ног. Если у получеловека от такого падения сломаны передние конечности, Чуя молча восхищается отваге. Тот третий, низкий, не ожидал, что акула самостоятельно выпрыгнет с такой высоты и с заведомо плохим для себя исходом — да, не разбился, но его снова затащат наверх и сбросят в аквариум, а если и сбежит, то погибнет от падения на острые камни внизу утёса. В это время с места срывается дворецкий, и Чуя совсем не ожидал, что тот воспользуется моментом помочь ему открыть дверь. Акула на суше не может сдерживать противников долго и вечно, поэтому юноша и чужак торопятся. Чуе чудом не падает засов на ногу, и двери со скрипом открываются. В помещение врывается холодный воздух и капли снежинок. Сухая земля, пожухлая трава и вечный снег. Серое, тяжёлое небо, набухшее тёмными дождевыми тучами, и вьюга. От дверей — тропа к обрывающемуся вниз утёсу и бескрайнему под ним клокочущему морю, чёрному, как кровь мертвеца, и голодному, как дикий зверь. Холод пробирает до костей, завывает ветер, ероша волосы и задувая под одежду, трогая кожу ледяными прикосновениями. Под рокочущими волнами северного моря мало кто выживает, и Чуя прекрасно это понимает. Он не медлит, бежит прочь, по прямой, слишком поздно слыша, как помогающий ему юноша выкрикнул бежать в другую сторону. Беглец оборачивается и с горестью замечает, что просто не заметил плотно прилегающего к стене обхода. Скорее всего, тайная дорога вела вкруг поместья, но думать времени нет: отбившийся от акулы и тот, второй, кто преграждал путь наверх ранее, настигают уже быстрее. Им всё равно на холод, им нужно поймать. У Чуи нет выхода. Его нога, стоит ему остановиться на самом краю, соскальзывает, и Чуя машинально оборачивается — камушки земли чёрными точками стремительно полетели вниз и исчезли в белой пене, словно в клыках высоких волн. Они скрывают под собой зубья скал и обломков затонувших кораблей. Волны — их тысячи, миллионы, как звёзд на небе, и всё они прибывают издалека, с бескрайней линии тёмного горизонта. Много, должно быть, они погребли живых существ под собой. Под свинцом тяжёлого неба кричат альбатросы, и это — последнее, что Чуя слышит. Промедление на секунду — его поймают. Его поймали бы, если бы он не спрыгнул вниз и не исчез в тёмной, холодной воде.