Принц ожидал, что что-то такое да всё равно произойдёт. Не может быть, чтоб в главном логове Крысиного короля не обошлось без вмешательства этого самого короля, и вот теперь, когда Дазай, машинально раскрывая рот и произнося какие-то слова, в которые сам не вникает, чувствует, что что-то случилось, то, скорее всего, так оно и есть. Перед глазами мелькали документы о торговле, купле-продаже, заключении выгодного соглашения между странами на обмен, и везде уже стояла подпись Достоевского — угловатая, маленькая, но с завитками букв, чёрными чернилами. Чёрными, как его жалкая душонка. Требовалось только согласие правителя, и Дазая, стоило ему взять в руки чёрное перо, всё не покидало ощущение, что не это его цель визита. Вернее, не это цель Достоевского — получить согласие на что-то. Как будто Принц не знает, что отсутствие согласия когда-то мешало Крысиному королю проворачивать что-то за спиной милорда, но Принц молчал и не возникал, делая вид, что не замечает, пока тёмные делишки Крысы не наносили никакого вреда политике и экономике. Принц, полагаясь на это, даже не пытался узнать, что там этот Крысиный король делает точно, хотя мог бы подослать кого-нибудь из своей тайной стражи, чтобы проследить. Никаких недовольств со стороны граждан или внешних земель — и хорошо. Значит, не так опасны помыслы Достоевского, хотя бояться, безусловно, стоит. Он — та книга, напечатанные страницы которой нужно сначала смочить молоком или парафином, а потом уже провести огнём свечи под листом, чтобы предложения проявились. Дазай сам был такой «книгой», и уж не ему ли знать, как трудно такие люди читаются.
Принц на протяжении всего разговора с Достоевским внимательно прислушивался к звукам за дверьми, но ничего подозрительного не слышал: Чуя слишком хорош в своём деле, чтобы его шаги привлекали внимание. Может быть, ничего страшного всё же не произойдёт? Дазай ощущает себя беспокойным наставником, воспитанник которого может в любую минуту куда-то деться или запропаститься, хотя и клятвенно заверил, что всё с ним будет в полнейшем порядке. Может быть, Дазай зря волнуется? О боже, он ведь действительно чувствует, что его сердце далеко не на месте. Скачет по грудной клетке так, что в его ударах в висках Принц слышит посторонние звуки и против воли оглядывается вокруг. Достоевский не акцентировал внимание на издёрганности своего господина, но не заметить не мог, ведь сидит практически рядом, до него рукой подать. Шелестит бумагой, перекладывает листы, смотрит глазами цвета засушенного бересклета прямо в душу, но вряд ли что-то видит: Дазай словно его отражение. Оба хороши, так сказать. В голове отдаётся эхом холодный и бесстрастный голос собеседника, на языке стынут собственные слова, стоит разомкнуть губы и что-то говорить, но что? Принц с юношества заучен светским беседам, и ему необязательно думать, прежде чем что-то сказать на собрании или на подобном решении вопроса. Регент хорошо постарался, ненавязчиво вбивая в голову основы поведения, словно вживляя их в мозги. «О проклятый регент Мори, все надеются, что проживёшь ты до скончания веков всех живых существ на этой земле и ещё следующее поколение живого переживёшь, но знать бы только, где тебя черти носят!» — примерно так отзывался о нём его воспитанник, нынешний небедствующий Принц, единоличный владелец огромной и подвластной лишь его решениям земли.
Казалось, что Крысиный король в силах легко оспорить единоличное владение, но в этом случае в минуту псарня станет адом, так что то, что Достоевский покамест не возникает и не пытается даже намёка подать на недовольство высшей силой, вполне себе приемлемо. Из абсолютной монархии в землях настанет тирания и тоталитаризм с насильственным принуждением обожествления предводителя.
В какой-то момент Дазай почувствовал, что всё хорошо. Возможно, он зря растрачивает лимит мыслей на хождение вокруг да около, когда мог просто встать, пройтись по залу и распахнуть двери, не объясняясь, но успокоив душу и увидев Чую в целости и сохранности. Голова прояснилась, он даже вник в суть разговора и влился в него с несвойственной ему душевностью, ощущая падение камня с сердца. «Граф, вы даже не представляете, как я рад беседовать с вами и оставлять свою столь нужную подпись на этих столь нужных вам бумагах, вы ведь без меня не можете справиться, я так польщён», — сказал он с улыбкой, сцепив руки в замок, опираясь локтями на стол и поставив на тыльные стороны ладоней подбородок. «Ваше величество, я, безусловно, бесконечно счастлив от того, что вы посетили мой скромный дом, и жду не дождусь, когда останусь наедине с самим собой и продолжу праздновать эйфорию от вашего приезда», — не менее обворожительно улыбнулся Достоевский. Единственное, во что Дазай вникал на протяжении всего своего пребывания здесь, так это в тексты бумаг, но ничего странного в них не находил — торговля мясом, мехами и рыбой, присутствующих в северных землях в не очень большом количестве и от того имеющих большую цену на мировом рынке, а также продукты зерновых культур, произрастающих в холоде и идущих на продажу. Всё тихо-мирно, если не исключать, что не покидает мерзкое, грызущее нутро ощущение, что Принцу всё пыль в глаза пускают, а он даже не моргает. Что-то не чисто здесь. Достоевский не славится радушными приёмами, поэтому его предложение дать гостю его правителя освоиться и осмотреться в его «скромном жилище» отчаянно не давало покоя. Дазай чувствовал себя отвратительно, не понимая, что творится в голове собственного вассала. Буря эмоций, а на лице замерла всё та же господская ухмылка. Нельзя дать Крысе почувствовать, что ты чувствуешь себя некомфортно, иначе она, заражённая, нападёт и растерзает сонную артерию своими маленькими жёлтыми зубами.
Дазай улавливает, когда за одним из слуг, пришедшим из других дверей, по мановению руки своего господина ушли остальные двое в те двери, которые захлопнулись за Чуей. Откланялись, что естественно, пока Принц провожал их взглядом. Дурным тоном считалось, если слуги вассала с высоким статусом перешёптываются со своим господином в присутствии правителя, но даже сейчас, когда все трое удалились в молчании, Дазай прямо-таки всем своим телом физически ощутил укол волнения, но не своего. Язык переглядок и выражений лиц был Дазаю очень знаком и предельно ясен. Что-то уже происходит. Принц снова нервничает, как ребёнок. Крысолов в крысином логове, беседующий с Королём, но понимающий, что в любой момент его чумные приспешники могут накинуться на прекрасную шерсть. Из-под руки в тишине уходит последний лист, клякса чудом не оставлена — подпись Принца размашиста, но аккуратна и каллиграфична, как по трафарету, из раза в раза одинаковая и от того невозможная в подделке, иначе обман будет раскрыт моментально от одного взгляда невооружённым глазом. О, спасибо тебе, проклятый тёмный регент, что находил среди бесконечной лени четырнадцатилетнего мальчишки время для выучки-отточки своего почерка. Непонятно было, в какое именно место нужно было отправлять письмо намедни, но Дазай просто и чисто надеялся на сообразительность голубиной почты. Предвкушение от долгожданного оставления этого места далеко позади отдаётся приятным согревающим теплом в междурёберье, и Дазай облегчённо вздыхает. Он даже не запомнил, о чём была беседа на протяжении целого получаса. Да, торговля, обмен, экстенсивная экономика, рост… Выгода чего-то там кому-то там. Достоевский разумен и разбирается в этом, его связи в этой сфере лучше не трогать, Осаму понимает. Достоевского нужно уличать в другом, пока возможно и пока грызёт это странное ощущение приближающегося кошмара, только подбираться к этому нужно осторожно и грамотно. Искать чёрную кошку в чёрной комнате, зная, что её там нет.
А она есть.
За стёклами высоких, до потолка, но узких окон, шириной в размах плеч обыкновенного человека, не переставали кружить белые вихри вздыбленного от вьюги снега, порывы бились в окна и неслышно поскрипывали ставнями. Снаружи простирались бесконечные заснеженные просторы, занесённые белой пеленой луга, и уходили, сливаясь, в серое небо. Одно из окон, самое дальнее, с треском приоткрылось, но не было вокруг слуг, чтобы закрыть его. Лёгкий холод пополз по ногам, но хозяин поместья, кажется, уже привык к такому.
— Куда направились ваши слуги, граф? — Принц интересуется ненавязчиво, с толикой любопытности, вставая, разминая наконец затёкшие от долгого сидения ноги.
— Разве его величество волнует передвижение моих безродных подчинённых по моему невзрачному поместью? — Достоевский, вставая, склоняет голову к плечу, и во взгляде читаются и подозрение, и неприятное удивление. Всего лишь секунда, но Принц, кажется, понял, что прощупал верное направление. Осторожно и со светом огарка свечи начинает искать чёрную кошку в самых тёмных углах.
— Разве Его Величество не имеет права поинтересоваться о столь элементарной вещи у своего
преданного вассала? — граф, подошедший к Принцу, незаметно нахмурил свои тонкие чёрные брови, но это было похоже всего лишь на раздражение от странных и чрезмерно любопытствующих вопросов.
— Как вы сами могли видеть, ваше превосходительство, — при приближении закрытые двери приоткрылись сами, как от дуновения ветра, гуляющего в холодных коридорах, и сложилось чувство, что вся зимняя стихия подвластна Крысиному королю, — ни один из моих слуг не посмел ничего сообщить мне в вашем непосредственном присутствии. Вы сами знаете о дурном тоне и, стало быть, были бы недовольны ещё больше.
— Я ни за что не поверю, мой дорогой граф, — Принц прикладывает руку к груди, — что вы, сам Фёдор Достоевский, не знаете, куда направились ваши немногочисленные подчинённые и с какой целью.
Чуи здесь не было, хотя оставался он именно в этом месте. Какие достопримечательности этого поместья могли привлечь его настолько, чтобы он ушёл? «Стало быть, ваш достопочтенный гость уже ждёт вас в экипаже», — говорит граф невзначай, слушая в ответ лишь неопределённый хмык. Неспешные шаги двух человек, Принца и его вассала, отдавались гулким эхом в пустынном коридоре, и не было ни одного постороннего звука, и слышно было через двери, как завывает на улице буран. Скоро начнётся настоящая буря, лучше поспешить с возвращением, иначе даже самые сильные и выносливые лошади встрянут в сугробах. Главное — без препятствий доехать до полосы тёмного леса, а там уже ветер будет гулять больше в верхушках сосен, тормоша их, нежели внизу, вздымая снежные комья и облепляя ими окна экипажа. Здесь холодно, безусловно, и Принц старается не трогать Крысиного короля северных земель, потому как он единственный отличается привычкой переносить холод и поразительной живучестью при его болезной внешности — Осаму просто не хочется наведываться в эти земли еженедельно, проверяя свои границы и замерзая, как северный олень, а ещё нет желания терять людей, заболевших от низких температур и скоропостижно скончавшихся от быстро развившейся болезни. Дазай мысленно называл это лояльностью от безысходности, потому что если не граф, то кто иной? Граф не первый, кто здесь жил, но единственный, кто прижился и даже с комфортом обосновался. Не следует будить лихо, пока оно тихо и не вредит. Ещё бы иметь на Достоевского силу и авторитет в его глазах… Жаль будет, если придётся со всем этим
покончить.
— Смею предположить, что снег мог занести ворота конюшен, и слуги сейчас занимаются расчисткой дороги к лошадям.
Конюшни в этих землях обустроены по обогреванию лучше, чем в обыкновенном человеческом доме. Лошади всяко не будут против отдыхать в своих тёплых стойлах и ждать ухода снега, пока бушует ветер.
— Разве ваши слуги, граф, куда-то торопятся, чтобы отправиться в путь в седле именно сейчас? — Дазай, приподняв голову и ещё раз окинув взглядом холодные даже без прикосновений стены, заметил, что плащ с меховой оборкой, накинутый ранее на Чую, снятый по его приезде сюда и повешенный на вешалку возле входа, отсутствует. Неужели юноша возомнил себя хладнокровным, не нуждающимся в тепле, и в одиночку покинул территорию поместья? Дазай чувствует, что всё очень неладно, будь оно всё неладно.
— Повторяю, господин, что не имею ни малейшего понятия. Да и, думаю, вам лучше поторопиться выйти наружу и сесть в экипаж, чтобы успеть вернуться в ваши хоромы и не встрять в снежных тропах. Такие бураны уменьшают видимость до расстояния вытянутой руки.
Чьи-то чужие шаги приблизились из-за спины и неожиданно. Принц мгновенно повернул голову, увидев, как буквально из ниоткуда возник тот самый слуга в цилиндре и с косой, тяжело вздохнув, будто минуту назад прибежал откуда-то и переводит дух. От внимательного взгляда Дазая не ускользнуло волнение вассала своего вассала, но, как говорится, вассал моего вассала — не мой вассал, потому Принц промолчал, хотя и имел полное право спросить, в чём дело и неужели так сильно занесло ворота конюшен, что слуга так всполошился. Он выглядел более-менее опрятно, только полы тонкого плаща за спиной были мокрыми, будто какое-то время самый край лежал в мокрой луже. Слуга Крысиного короля почтительно встал на колено в присутствии правителя, прикладывая руку в перчатке к груди, но Дазай только негромко сказал ему подняться. Достоевский, глядя на подчинённого, выглядел, как и всегда, безразлично хмуро, только показалось, что чем-то он всё-таки взволнован так же, как и его слуга, немо принёсший не очень хорошую весть. Что же происходит? Что ускользает от внимательного взгляда?
— Искренне надеюсь, — слуга вассала накидывает Принцу его накидку на плечи, пока правитель говорит, — что все вопросы улажены, а мне больше не придётся беспокоить визитом эти земли вечного холода.
— Полностью с вами согласен, ваше высочество, — Дазай буквально чувствует, как на невидимых струнах хороших отношений, натянутых между графом и ним, каждый раз играет противная фальшь, раскрывающаяся мерзотностью лишь в самом конце дрожания тугой нити. — Надеюсь, не будет больше такого повода, чтобы беспокоить вас необходимостью сюда явиться. Благодарен вам, что вы и ваш достопочтенный гость уделили время моим скромным желаниям и скоро оставите нас в одиночестве.
Если бы Принц и граф могли себе позволить обращаться друг с другом на «ты», один бы называл второго поганой Крысой, а другой первого — отродьем царского рода, который не должен был выжить, ему ведь просто повезло. Вряд ли окружающие понимали эту накалённую обстановку между правителем и преданным вассалом, стоило им пересечься в одном месте, но ненавидели они друг друга не злостью взбешённых псов, спущенных с привязей, а гневом двух аристократов, окружённых подчинёнными и ведущих холодную войну. В случае победы одного проигравший не будет убит, он будет заточён в самую лучшую темницу с самой выдрессированной стражей, но сложно сказать было на протяжении всего времени с начала знакомства графа и Принца, кто из них заведомо победитель, а кто — проигравший. Оба друг друга стоят, оба монеты одной чеканки, оба стороны одной медали. Когда пронзительно сухой и холодный ветер дунул в лицо при открытии дверей, а перед глазами подле ступеней стал виден экипаж, Принц почувствовал, что действовать нужно сейчас, иначе это проклятое поместье похоронит заживо или его репутацию, или его самооценку, или его самого. Буран развевал чёрную гриву коней и замораживал изнутри, стоило только вдохнуть. Дазай зажмурился, потирая рукой плечо и спускаясь к карете, стуча каблуками по мрамору ступеней. От одного взгляда на не двигающегося кучера Принцу показалось, что что-то не так, но показывать свои сомнения и страх в крысином логове — последнее дело. Зря он наивно полагал, что справился бы без стражи, но приходилось импровизировать. В окружении стражи руки были бы развязаны больше.
Окна экипажа зашторены. Бросается в глаза жалкий красный клочок зажатой дверью мантии, и Дазай на секунду сбрасывает с себя тиски напряжения. Чуя здесь, а значит, напрасно он переживал. Граф с его единственным оставшимся здесь слугой продолжали стоять на пороге, наблюдая, и Дазай чувствовал, как его сверлит в спину взгляд цвет запёкшей крови. Перед тем как раскрыть дверь в экипаж, Принц, немного помедлив, словно думая, слабо дёрнул ручку дверцы на себя, но обнаружил её заевшей и пожал плечами, обходя карету по снегу и заходя с другой стороны, раскрывая дверцу, как вдруг завывания ветра разрезал хлёсткий удар кнутом — как только кони здорово дёрнули экипаж, тут же потащив за собой, правитель не упал только благодаря своей хватке и стойке на приступке. Сердце пропустило удар. Интересный поворот. Когда это повозки отправлялись в дорогу на такой скорости, не дождавшись хозяина экипажа? Дазай вжался грудью в несчастную дверцу, крепко стоя и надеясь, что не упадёт. Плащ развевается, утяжеляя и утягивая за собой, хлопая от ветра, как одно большое крыло. Карета едет быстро, хотя снег и мог затруднять движение. Осталось лишь попасть внутрь и…
Принц только и успевает увидеть, как в тёмном салоне его экипажа, стоило распахнуть дверцу, неожиданно сверкает сталь чужого клинка, а человек в красной мантии, занёсший оружие, вовсе не тот, о ком Дазай думал. Осознание происходящего — жалкая секунда.
— Прошу прощения! — Принц тут же нервно усмехается, видя после сказанного замешательство в глазах своего убийцы. — Ошибся дверью.
В резко захлопнутую дверцу вонзается лезвие отравленного ножа, а Дазай думает, какой он везунчик. Вот что его так волновало. Вот чего он так ждал от Крысиного короля. После хлопка двери кучер ещё раз ударил кнутом в воздух, вынуждая коней бежать быстрее, и, кажется, Принц понял, что к чему — если дверь закрылась, значит, цель в салоне и уже убита, как кучер может слышать. Какое предательство! Или целенаправленная замена его людей? Чую забрали. Чуя остался на территории врага, и далеко, скорее всего, не из благих намерений хозяина этих земель. Что за дрянь.
Вероятно, граф до мельчайших деталей всё продумал. Страх от случившегося перекрывает здравый смысл, как вдруг с резким скрежетом клинок с той стороны пробивает тонкую дверцу насквозь, только планам отравителей сбыться не суждено: Дазай вовремя реагирует и отскакивает, надеясь, что лезвие не коснулось живота, и ноги соскальзывают с приступки, и пальцы разжимаются, и да встретит правителя мягкий холодный снег. Повозка без главного пассажира удаляется, скрываясь всё дальше и дальше на фоне бесконечного белого пейзажа, оставляя за собой веер снега из-под колёс, и вмиг замёрзшего Принца посещает мысль, что, возможно, в лесу, где никто и никогда не ходит, его могли бы ждать ещё одна верная смерть и фальшивый несчастный случай. Ветер пробирает до костей, кружащий в воздухе снег застилает глаза, в ушах воет вьюга, собирая над белоснежным холмистым пустырём тёмный сброд облаков. Принц сидит на коленях в глубоком снегу в полнейшем одиночестве, не слыша теперь даже стука лошадиных копыт. К умной Крысе Принц попал в ловушку, к очень умной. Царскому отродью, который не должен был выжить, остаётся только действовать на опережение чужой мысли — нужно вернуться в кошмарное поместье, чтобы спастись и спасти. Если бы Осаму перед посадкой в экипаж всё-таки открыл ту дверь, которая якобы и для виду оказалась закрытой, его судьба была бы предрешена уже тогда, а своей подозрительностью он, получается, и ещё раз доказал, что в уме его не переплюнуть, и выиграл время. Вряд ли граф рассчитывает, что Принц выживет в таком холоде, сброшенный с кареты и раненный отравленным клинком. Дазай поднимается с колен, отряхивая ноги и резво шагая в обратную сторону, чуть сгорбившись, чтобы уж совсем в ледяную скульптуру не превратиться. Пока не заметили, что упавший Принц не ранен. Пока не заметили, что он всё понял и намерен вернуться для встречи с Крысиным королём тет-а-тет. Пропали надежды на то, что правитель северных земель задержится в правителях надолго, если только Крыса не опередит и не лишит Принца жизни. Первый раз не получилось, а второй получится точно.
Рискуя получить воспаление лёгких, Принц сбрасывает мантию на середине пути — если будет преследование, если его обман вскроется, то пусть думают, направившись по следу, что жертва пала здесь. Пускай ветер уносит накидку к месту падения, пускай скрывает путь отступления.
— Будь по-твоему, — Дазай только усмехается, ускоряя шаг и начиная бежать к поместью обратно, оставляя следы в глубоком снегу, но надеясь, что разбушевавшийся буран скроет путь бегства. — Если действуешь, как расчётливая крыса, — Принц прикрывает глаза рукой, чтобы в них не попали снежинки, — то сыграем по твоим правилам, граф.
Дазаю повезло, что всё случилось не так далеко и что ему не придётся идти по холоду в такую даль. Нога проваливается в глубокий снег, но вскоре ветер понемногу прекращается, стоит оказаться в слабой тени поместья. Холодно. Принц предусмотрительно ещё в самом начале свернул с дороги, чтобы зайти не прямо в главный вход и не оказаться на виду возможных наблюдателей, а чтобы появиться сбоку. Он помнил про приоткрытое окно одного из залов и надеялся, что там никого не будет — хотелось побыстрее пробраться, иначе через несколько минут Принц замёрзнет насмерть или заработает обморожение конечностей. Пробираясь возле стены, Дазай аккуратно, унимая дрожь нижней челюсти, заглядывает в окна, стараясь увидеть, где находятся приспешники графа или он сам — в какой-то момент Принц улавливает движение за далёкими приоткрытыми дверьми в коридоре и едва не на колени опускается, чтобы спрятаться внизу у окна. «О боже, — у Дазая зубы стучат. — Если я выживу после всей этой вакханалии или всего лишь простужусь, я отрекусь от этой территории к чёртовой матери». Он чувствует себя нехорошо, ведь почему-то не продумал, что Достоевский был нацелен всё-таки не на непосредственное устранение Принца, а на завладевание русалом с последующим устранением Принца как свидетеля. Осаму не ощущает кончиков пальцев и боится отморозить нос, потому быстро крадётся к тому приоткрытому окну, с неким облегчением обнаруживая, что оно так и осталось незакрытым. По неведомой причине Принцу кажется, что, если в зале окажется граф с его слугами, он сдастся, лишь бы пустили погреться. «Да нет, нет, — встряхивает головой, слегка приоткрывая ставни со своей стороны и тут же пригибаясь, смотря, как бы кто не появился. — Уж лучше действительно замёрзнуть, чем попасть в маленькие когтистые лапки этого отмытого от крови крысёныша».
Сапоги полны снега. Дазай, опираясь руками на подоконник, понимает, что безнадёжно раскроется, если пойдёт оставлять мокрые следы, к тому же не зная, куда идти. Ноги оледенели, но у Принца нет выбора: он оставляет обувь в снегу, перелезая через окно в крысиное логово, перевесившись с подоконника обратно и спрятав следы собственного присутствия здесь, под белой мёрзлой толщей. Ставни возвращаются в своё полуоткрытое состояние, и пускай ветер пробирается сюда языками сухого холода, пол здесь теплее. Принц по-прежнему ёжится, стуча зубами и бесшумно проходя к тем самым дверям, что захлопнулись за Чуей, когда он видел его в последний раз. «Вот не ожидал, — Дазай втянул голову в плечи, чтобы согреться побыстрее, — что буду красться в поместье своего вассала, как какой-то жалкий вор». Принц внимательно вслушивается в окружающие звуки, слушает приближение чужака, но слышит только гуляющий в коридорах ветер. Ни единого шага. Вероятно, это его прекрасный шанс осмотреться, и Дазай, глянув на свои ноги, покалывающие от холода, но хотя бы вернувшие чувствительность, приосанился, направившись в тот самый коридор. Проклятое место, причём читается сразу с двумя ударениями без потери смысла. Чуя был здесь, а значит он не мог покинуть стен крысиной норы. О, лишь бы Достоевский, чтоб он ни задумал, не успел до него добраться!
Дазай более-менее пригрелся к комнатной температуре, хотя без обуви совсем не удобно. Реагирует на каждый звук резким поворотом головы, но всё пробирается между этих серых, холодных стен в одиночку, не слыша даже собственных шагов. Бюсты безликих личностей на широких, высоких подставках, дотягивающие до груди, стоящие вдоль стен; тёмные гобелены с выцветшими золотыми кистями, и захотелось, как раньше, в бытность капризным мальчишкой на воспитании у регента, стащить что-нибудь пишущее со стола наставника и испортить надписями и рисунками произведение искусства. Гадкая крыса. Ухмыляющаяся и с бездонными глазами. Принц останавливает на гобелене взгляд и презрительно щурится. И вдруг — шаги сразу нескольких человек, отдающиеся эхом.
Осаму тотчас вздрагивает, замирая и вслушиваясь. Время пошло на секунды. Откуда? Они будто раздаются из глубины. Или из стены. Из-за стены, если быть точным. Эти шаги доносятся из-за большого и плотного гобелена посреди зала, и Принц понимает, что к чему. Оглянувшись вокруг себя, он внезапно осознал две вещи: то, что бежать ему некуда, даже времени нет на тщательное укрытие, и то, что очень ловко от его взора дважды ускользнул потайной вход. Умно. Как говорится, если хочешь что-то спрятать — спрячь на самом видном месте. Принц, как в старые добрые времена пряток от регента с его нравоучениями, неожиданно решает действовать на дурачка: съезжает по стене вниз и прижимает к груди колени, полностью скрывшись за серым бюстом и его подставкой, если смотреть исключительно с одной стороны. Закрывает рот рукой, чтобы не было слышно дыхания, и именно в этот момент большой и плотный гобелен на стене приподнимается, откидываясь в сторону. Дазай мог бы видеть происходящее за бюстом в маленькую щель между подставкой и стеной, но откинутый гобелен накидывается сверху на серую каменную голову и на затаившегося Принца заодно. Его теперь не видно вообще, если не убирать ткань обратно, но и самому ни черта не видно. Три голоса. Граф и двое из его прислуги.
— Хотите сказать, он спрыгнул с обрыва? — это определённо спрашивает граф, и именно на этой фразе Дазай понимает, что всё-таки не зря он так мрачно думал о происходящем здесь. — И помог ему мой верный Ацуши-кун?
— Врать не стану, граф, — это говорит тот слуга, в цилиндре и с косой, с мокрыми полами плаща. На нём, насколько Принц мог запомнить, были ещё и полосатые штаны. — Акула не побоялась выпрыгнуть с такой высоты и укусить его, а Ваш верный Ацуши-кун помог убрать засов с чёрной двери.
На «Ваш верный» был сделан акцент. Значит, в тылу у Крысы тоже завелись предатели. Какая ирония. Их голоса отдаляются в противоположную сторону, как и шаги, и Дазай только надеется, что сумеет быстро проникнуть в помещение за гобеленом. Ему уже больше страшно, чем интересно, что он может там увидеть. Ай-яй, кажется, Принц допустил развитие чего-то очень нехорошего за своей спиной.
— Очень жаль, — произносит Достоевский уже вдали. — Шансы на выживание можно приравнивать к нулю, если только у этих созданий не стальная шкура.
После хлопка дверей от сквозняка и секундной тишины Дазай мгновенно вскакивает, игнорируя то, что может быть уличённым в незаконном проникновении, и вглядывается в темноту потайного входа, различая ступени и сгущение мрака. Он сбегает вниз, надеясь не запнуться и не полететь кубарем вниз, и за ним с бюста слетает гобелен, снова скрывая тайное место под собой.
Это винтовая лестница. Дазай очень быстро преодолевает темноту, начиная видеть белый блеск на тёмных кирпичных стенах. Такие проблески отбрасывает вода, и Осаму с ужасом начинает понимать, чем тут занимался его «преданный» вассал. Воды здесь много, Принц без видения помещения осознаёт, что Чуя точно где-то там, и теперь ему очень мерзко от того, что отпустил гостя в этом крысином логове одного. Чем ниже ступени, тем становится светлее, и теперь виден ясный проход в огромный, как кажется, подвал или нечто подобное. Дазай замирает на месте, стоит картине гигантской стеклянной темницы предстать перед его глазами. Он тотчас вспоминает аквариум с рыбками в своём дворце, и неприятное чувство отвращения комом в горле встаёт. Красота для человека и камера пыток для морских созданий.
Чуя был здесь.
Принц чувствует себя ужасно ничтожным. Такие вещи творились за его спиной… Стоит догадаться, чем тут промышлял граф.
По подвалу гуляет холод. Принц вслушивается в голоса, но не может оторвать взгляда от заточённого в стекло куска океана — прекрасно снаружи и ужасно внутри. Чудесно с одной стороны и страшно с другой. Дазай медленно обходит аквариум полукругом, но не видит ни одной русалки в этой стеклянной тюрьме. Его отвлекает от созерцания чей-то оклик, и приходится повернуть голову на голос:
— Ваше Величество! Как Вы здесь оказались?
На полу, чудь поодаль от стеклянных стен темницы, на коленях сидит одетый в костюм дворецкого юноша с белыми волосами и неаккуратно отросшей прядью чёлки с правой стороны лица, а на его ногах спиной лежит настоящий, так похожий на Чую с хвостом, русал с чёрным, как смоль, акульим хвостом с длинным хвостовым плавником и такими же чёрными волосами. Он, завидев человека, названного дворецким Вашим Величеством, нахмурился и попытался приподняться на руках, но тотчас зажмурился и зашипел, подобно кошке, хватаясь за одну из рук другой. Видимо, этот та самая акула, что выпрыгнула из аквариума, но немного неудачно — повредила руку. Дазай подходит к юноше с акулой, опускаясь на колено и оглядываясь на раскрытые двери чёрного входа, подле которых лежит мощный засов. Неужто об этом дворецком шла речь, помогшем кому-то сбежать?
— Ваше Величество…
— Не нужно, — Дазай криво улыбается, глядя на русала с чёрными волосами и не рискуя протянуть к нему руку — по оскалу видно, какие острые у акулы зубы, а по взгляду можно вычислить время, с которым акула перемолет своими челюстями чужую конечность. Он хлопнул хвостом по полу и предупреждающе клацнул зубами. — Кто сбежал через эти двери?
— Я… — дворецкий точно мнётся, но, кажется, терять ему уже нечего. В предательстве Крысиному королю уличён. — Я не знаю его имени, но одет он был под стать королевской чете.
— Какого цвета у беглеца волосы? — Дазай задаёт вопрос просто так, хотя уже понял, о ком идёт речь. Спрыгнул с обрыва. Шансов ноль. Какой кошмар.
— Подобно огню.
…Спрыгнул с обрыва. Шансов ноль.
Дазай рвано вздыхает, нахмурившись, отведя взгляд и вставая. Он неустанно смотрит на вид из раскрытых дверей: частицы пожухлой травы, выглядывающие из-под снега, ветер, кружащий белую пелену в воздухе, и обрывающийся в бушующее море склон. Альбатросы кричат в сером небе, предвещая бурю. Цепочка следов, не скрытых под бураном — спасибо стене, скрывающей эту тропу от порывов, — ясно рассказывает Принцу о том, что Чуя не пошёл в обход, а направился именно к обрыву и спрыгнул с него. Этот юноша с белыми волосами помог сбежать Чуе, в грош не ставя приказ графа схватить беглеца, и теперь, возможно, поплатится за предательство головой. То, что чёрная лисья акула лежит на его коленях и пытается защитить дворецкого даже в своём плачевном положении, на суше и с ушибленной рукой, уже говорит о многом. Ацуши-кун — единственный слуга Крысиного короля, не вызывающий отвращения из-за своего поведения. Дазая гложет неопределённость. Он позволил Чуе довериться ему и вынудил погибнуть от собственной, Принца, наивности. Он потерял блеск, окрасивший несколько дней пребывания с ним в нечто яркое. Что-то разъедающе-колючее пожирает изнутри.
— Твой господин хотел заточить беглеца в эту же колбу, что и акулу? — у Принца голос задумчив, тих и холоден.
— Я не знаю точно, мне не было дано никаких указаний, — юноша-дворецкий вздыхает, смотря в сторону. То, что он не встал в присутствии правителя из-за русала на своих коленях, точно намекает, какую ценность эта акула представляет для сердца юноши. — Но он был нем и… с ногами. Неужели он?.. — Принц на это молча кивает, не отводя взгляда от созерцания открывшегося вида на жуткий обрыв. — Ох, я… Ваша правда в том, что он бы стал вторым пленником, стало быть, перечить не смею. Но… Я не знаю, что мной руководило…
— Не оправдывайся, — здесь голос Принца смягчился. Дазай подошёл к дверям поближе, игнорируя пронизывающий до костей холод и отсутствие обуви на ногах. — Твой поступок заслуживает награды с моей стороны.
Видимо, юноша не ожидал такого, промолчав в ответ. Вернее, он хотел было что-то сказать, но вдруг светскую беседу правителя с безродным прервал чей-то голос. Дазай знал, кому он принадлежит, просто не счёл нужным обернуться.
— Как неожиданно увидеть в грязном подвале жалкого раба человеческого столь достопочтенное лицо обожаемого всеми монарха, — голос графа звучит из-за спины. Где-то со стороны входа, через который Осаму сюда попал. По интонации сложно сказать, что Достоевский удивлён, словно и чудесное спасение жертвы от отравленного клинка в такой мороз предугадал. Дазай выдерживает паузу и лишь затем медленно оборачивается через плечо.
— Я вынужден признать неправоту насчёт твоего блестящего ума, граф, — он усмехается. — Забрать то, что принадлежит Королю, устранить Короля и сделать виноватым во всём этом ужасный буран, снёсший экипаж с колеи и заморозивший всех насмерть.
— Тогда позвольте мне признать вашу блестящую догадливость, — Достоевский, как можно слышать, щёлкает пальцами, и вмиг пустой подвал наполняется шагами десятка людей. Вот она, его подчинённая сила. Ацуши-кун подскочил, поднимая русала на руки и отходя подальше, к стене. — Но, к сожалению, всему на этом свете когда-нибудь приходит конец. Моей прекрасной и отработанной схеме чёрной торговли или жизни всеми любимого монарха.
Дазай только презрительно щурится, хмыкнув.
— Соболезную утрате вашего чудесного гостя, Принц, — продолжает граф, и прямо по периметру от аквариума, отгораживая путь к безопасному отступлению, становится несколько вооружённых человек.
— Да будет тебе известно, достопочтенный Крысиный король, — Принц обвёл взглядом свою смерть в количестве десяти человек, и это исключая прямую прислугу графа и его самого. Интересный конец жизненной ленты, интересный. — Только силы не от мира сего вправе решать, кому жить, а кому умереть.
Дазай никогда не подчинялся этим законам, но церковные заповеди знал назубок, чтобы иметь хорошие отношения с местной церковью.
— Да будет вам известно, достопочтенный монарх, — Достоевский, стоящий позади своей крошечной армии, приложил руку к груди, — что если бог и существует, то, безусловно, им являюсь я, а смерть вам подарят самые что ни на есть небесные жители. Выполнено ли условие?
Умно. Назвать себя самопровозглашённым богом, чтобы вершить судьбы людей на своём маленьком Страшном Суде. Когда клинки сверкают, выставленные в руках небесных жителей на Принца, Дазай всё же отступает, думая, пасть от рук собственного предателя или погибнуть, сбросившись с обрыва. На шаг приближаются личные вершители правосудия графа Достоевского, на шаг отступают Принц и юноша-дворецкий. На то и был расчёт: сбросить в пучины вод, чтобы всё свалить на ужасную видимость от бурана и несчастный случай.
Но вдруг за спиной Дазая, прямо со стороны улицы, раздаются размеренные хлопки.
Так хлопает один-единственный зритель крошечного театрального представления.
Слишком много «вдруг» на один кошмарный день.
— Это всё было бесподобно отыграно, господа, — звучит чей-то голос позади спин несостоявшихся жертв, — но не будем превращать драму в трагедию.
Принц мгновенно оборачивается. За его спиной, заложив руки за спину, в длинном чёрном плаще стоит
его регент, абсолютно спокойный. Что? Откуда он?.. Из-под земли? Разверзнулись врата геенны огненной, и выскочил он, как чёрт из табакерки? Лёгкая улыбка на его лице и всё те же выцветше-красные глаза. Ничуть не изменился за несколько лет отсутствия. Дазай даже не говорит ничего, а вот остальные, видимо, удивлены, даже граф не промолвил ни слова, распахнув глаза и сведя брови к переносице.
— Дазай, — Мори, вздохнув и устало потерев пальцами переносицу, глянул на бывшего воспитанника. — В твоём возрасте пора бы образумиться под стать своему статусу, но ты продолжаешь и продолжаешь влезать в какие-то ужасные события. Всегда удивлялся, как на ровном месте можно отыскать способ умереть, — бывший наставник окидывает Принца оценивающим взглядом с головы до ног. — Ещё и без сапог.
— А Вы, как всегда, без приглашения, — парирует Осаму, словно недоволен.
Голос Мори эхом отдаётся от стен, и никто не смеет его перебить. Юноша-дворецкий, не отпуская юношу-акулу с рук, как бы тот не хотел спуститься на землю, смотрит то на Принца с неизвестным ему человеком в чёрной одежде, то на преданного им господина и не знает, кого бояться больше. Этот мужчина с лёгкой щетиной и чёрными волосами, убранными позади в совсем короткий чёрный хвост, и двумя свисающими прядями по обе стороны от лица, определённо точно знаком с Принцем, и кажется, что он имеет гораздо большее влияние на всех подчинённых Принца, чем сам Принц. Выражение лица молодого монарха выражает не то недовольство, не то удивление, не то раздражение. Помяни черта, как говорится. Видимо, веками проверенная почта на голубиных крыльях продолжает не подводить.
— Не говори мне, Дазай, что мне придётся проводить с тобой поучительную беседу, как-то было больше шести лет назад, — в этот момент Принц нахмурился и поморщился, хмыкнув, немо передразнив регента кривлянием, а сам регент, зевнув, прикрыв рот рукой в белой перчатке, вышел вперёд Принца и юноши-дворецкого, спокойным взглядом оглядев западню. Так рисуют на древних гобеленах львов или волков в окружении жалких крыс или гиен. — А теперь закончим с этим.
Он снова, подняв руки, хлопнул в ладоши.
И отовсюду — с чёрного входа, открытого всем ветрам и снегу, со входа лестницы, — отовсюду в одно мгновение подвал был наполнен облачённой в чёрные латы тайной придворной стражей. Их мечи сверкнули в темноте и в отблесках воды, а Дазай снова почувствовал себя тем обиженным ребёнком, когда взрослые вмешиваются в его дела и не дают доделать, как задумано, переиначивая на свой лад. Регент никогда не давал мальчишке совершить грех самоубийства, складируя на самые верхние полки всё, что хотя бы издали напоминало верёвку, из которой можно сделать петлю, и пряча в потаённые места стен с фальшивыми выдвижными кирпичами все лекарства, от большого приёма которых можно запросто умереть. Они оба по уму стоили друг друга, но эта неожиданная встреча показала, что граф, хоть и умеет просчитывать шаги врагов на несколько поколений вперёд, не может учитывать самых мельчайших и незначительных деталей, которые могут всплыть очень неожиданным поворотом в его судьбе.
Граф, смотря, как его жизнь нежданно-негаданно приобрела неожиданные повороты, вздыхает, поднимая руки вверх. На его лице застыла спокойная улыбка.
Ацуши-кун, наблюдая за тем, как стража человека в чёрном освобождает подвал от сил Крысиного короля, был готов, что его загребут в предатели правителя заодно со всеми, но ни один из чёрных стражников его не тронул. Дазай, проводив Мори высокомерным взглядом наверх по ступеням, прошипел что-то нечленораздельное и не очень культурное сквозь зубы, а затем приосанился, прочистив горло и подойдя к юноше-дворецкому.
— Ацуши-кун, — юноша поднял голову, смотря в карие глаза и не видя в них какой-либо злобы. Принц положил на его плечо свою руку, и на забинтованную конечность — бинты видны от задравшегося рукава — крайне недоброжелательно покосился Рюноскэ. Он резко щёлкнул зубами в жалком мышином усике от кожи руки чужака, но цепляя бинты зубами. Дазаю пришлось руку отдёрнуть, но ситуация его только повеселила. Защитник. — Как ты знаешь, вассал моего вассала — не мой вассал. Верно?
Защитник. А он, Дазай, не защитил.
— Верно, — Ацуши понятия не имеет, к чему Принц клонит, ведь он как бы состоял в прислуге предавшего его графа. Акутагава, гневно щурясь, не произнёс за всё это время ни слова, только держался за сгиб локтя больной руки и покачивал хвостом, как недовольная кошка.
— Но вассал будет моим, — голос Дазая спокоен, — если убрать посредника.
— Простите?
— Пойдём со мной, — Принц отошёл, кивая в сторону выхода и поманив рукой с развязанными повязками за собой, туда, куда ушла тайная стража, вызванная Мори на помощь. И как только старый пёс догадался? — Вернём твою акулу в его законное место обитания.
